Solace in Shadows / Утешение в Тени

Гарри уже бросил попытки вызвать какую-то реакцию; Реддл наложил на свои кабинет и спальню защитные чары от него, поэтому он не мог перевернуть их вверх дном, однако он много чего поломал в доме и даже швырнул в Темного Лорда чашкой, но так никакой реакции или общения не последовало. Все его покушения прерывались еще до того, как могли нанести какой-либо ущерб, но из-за наложенной магии он вообще ничего не мог сломать: вещи просто тут же возвращались на свои места, как будто он как такового влияния на свое окружение и не оказывал. Все существовало без него, и он чувствовал себя неким призраком. Он привык к этому чувству благодаря проживанию с Дурслями, но оно было неприятным. На четвертый день он уже частенько тихо напевал что-то или постукивал пальцами по вещами, только чтобы убедиться, что он все еще здесь, а не исчез во сне. Это чувство было проще выносить с Дурслями, там его хотя бы видели люди на улице, а сейчас он бы все же предпочел ужасную пустоту от блокирующего чувства заклятия. Теперь для него быть игнорируемым казалось куда более худшим наказанием, чем раньше, когда такие моменты были его счастьем. Он, однако, кое-что осознал в это период. Он уже давно заметил, насколько… чувствительным был Реддл, то, как двигались его руки, как он сжимал простыни, заправляя кровать Гарри, когда они разговаривали в той комнате. То, что он делал чай настолько горячим, что мог бы спалить себе язык, но, несмотря на это, все же держал чашку в руках… босые ноги… все это обостряло чувства. Когда он ходил босиком, он мог чувствовать пол под ногами, гладкость дерева и мягкость ковров. Реддл всегда делал то, на чем сейчас себя ловил Гарри. Он убеждался, что он жив, что он существует. Он даже не удивится, если парень спит на шелковых простынях. Тем не менее, как бы это не заставляло что-то ощутимо шевелиться внутри, это едва ли помогало ему почувствовать свое существование. Он перестал говорить в своей пассивно агрессивной манере. Он бросил попытки добиться реакции Реддла, он просто перестал разговаривать и не выходил из своей комнаты, разве что в туалет. Он не ел и не пил, и это уже достигало такой степени, что он едва ли мог терпеть жажду. Человек может прожить дольше без еды, но не воды, оставалось дня три до этого состояния — обезвоживания. Он бы предпочел умереть, чем жить вот так — будучи узником, которого игнорируют и которым пренебрегают, жизни подобно какому-нибудь пыльному трофею или реликвии, на которую разве что смотреть можно и только. Мысль, что он медленно спустится в пучину безумия от такого одиночества и существования подобно призраку, если Реддл не снимет свое «наказание», была невыносима. Все же, это было также суицидально, как и звучало… часть его полагала, что до такого не дойдет. Если бы Реддл хотел, он мог бы его убить в любое время, потому что он беззащитен перед мастерством того, да и палочки у него не было. Казалось, будто Реддл вмешается в самый последний момент, и его безмолвное лечение будет по необходимости прекращено. Глупая и рискованная игра, наверное, ибо то, что Наследник Слизерина его не убил, еще не значит, что тот станет помогать ему, но… Он не знал, что еще может сделать. Он лежал на своей — той — кровати, голова кружилась, сердце дико стучало, а во рту было так сухо, что язык был сравним с наждачкой. У него едва ли хватало сил, чтобы двигаться. Это также не значило, что Реддл не продолжит его игнорировать после этого, но… Он не знал. Его обезвоживание было уже на грани опасности, и за походом в туалет он ловил себе все реже и реже. Так странно, что он поставил на кон свое выживание, надеясь на наблюдательность Реддла, но во что он точно верил насчет своего не заслуживающего никакого доверия и непредсказуемого надзирателя, так это наблюдательность слизеринца. Она была остра, как бритва; куда более вероятно, что парень видел скорее слишком много, чем недостаточно. Он чувствовал апатию, думать было трудно, и тут дверь открылась. Он не смог повернуть голову, но медленно перевел свой взгляд. Перед его глазами проплыли очертания Реддла, он почувствовал, как рядом прогнулся матрац, его голову осторожно приподняли, меняя его положение. Стакан прижали к его сухим губам, наклонили, проливая апельсиновый сок на его губы. Он не мог не почувствовать что-то вроде слабого удовлетворения. — Какой же ты упрямец, Поттер, — пробормотал Реддл, его голос звучал тихо, но в глазах пылала такая свирепая ярость, что Гарри переосмыслил свою победу и съежился. — Пей. Сейчас же. Одна половина Гарри подумывала о том, чтобы не послушаться, но он понял, что разницы никакой не будет, если судить по выражению лица Тома… Ярость… страх? Но, очевидно, отпечатки страха ему просто померещились. Он послушно начал маленькими глотками пить, Реддл то и дело отдергивал стакан, чтобы он не выпил все залпом, отчего ему стало бы плохо. Через десять минут стакан опустел, и Том резко оттолкнул его, осуждающе смотря, его взгляд был пугающе безэмоционален, но все же не горящий подобно сверхновой. Внутренности Гарри сжались, но Реддл просто вышел из комнаты, но, как и подумал Гарри, вернулся, неся в руках клетку со снежно-белой совой. — Букля! — Гарри распахнул глаза, тут же бросившись к птице. Реддл отдернул руку, не давая достать, вскидывая бровь, его взгляд все еще был темным с этой беспощадной злостью. — Тебе когда-нибудь говорили не привязываться к питомцам? Семья мисс Уизли присматривала за ней ради тебя, заполучить ее не составило никакого труда. Во рту Гарри пересохло совсем по другой причине, кровь отлила от лица. — Том… — начал он отчаянно. — Авада Кедавра. Зеленая вспышка ослепила глаза, такая болезненная и ядовитая, а потом… ничего. Букля безжизненно лежала на дне клетки, она казалась в разы меньше. В горле поднялась желчь, он внезапно понял, что зрение помутилось от слез злости и ужаса, он весь затрясся, кулаки с силой сжались. Он бы не сказал ничего, совсем ничего, но он будто задыхался. Том поставил клетку на пол, потом развалился напротив него, выражение его лица было раздражающе ласковым, взгляд уверенным. — Если ты еще когда-нибудь подвергнешь свою жизнь угрозе, выкинешь такой идиотский трюк, я начну убивать твоих друзей, я ясно выразился в этот раз, Гарри? — спросил Реддл тихо. Гарри смог лишь кивнуть, смотря на край кровати. Том локтем слегка подтолкнул челюсть Гарри, чтобы тот перевел взгляд с трупа на него, но он не хотел смотреть. — Я же предупреждал тебя, — добавил Реддл. — Я говорил тебе, что твое непослушание плохо обернется для тех, о ком ты волнуешься. — Гарри сглотнул, сдерживая плач и не позволяя себе быть настолько жалким, ему было холодно от шока. Все произошло так быстро, так внезапно. Он ничего не сказал. — И ты не будешь пытаться сделать что-то подобное снова, не так ли? — спросил Реддл тем же бархатистым голосом, что сочетался с присущей ему уверенностью. Он снова промолчал, безучастно смотря на слизеринца, Том слегка сжал его плечо. Этого было достаточно, чтобы побудить Гарри ответить. — Нет… не, не буду, — прошептал он. — Хороший мальчик, — похвалил Том, снова смягчаясь и одаряя его улыбкой, почти ласково похлопывая его по щеке. — Хорошая попытка, однако, у тебя лучше получается манипулировать. Я впечатлен. Это ни разу не помогло ему, он только сильнее сжал кулаки. Том мгновение молча смотрел на него, потом снова заговорил: — Я имел в виду именно то, что сказал, Гарри. Я могу дать тебе целый мир, все, чего ты мог бы хотеть, вероятно, и даже больше того, о чем ты только можешь мечтать, или думать просить… но только если ты немного поработаешь со мной, хм-м-м? Ничего из этого. Я не против, если ты будешь противостоять мне, это достойно почтения, и я уважаю твои уверенность и смелость… Но есть границы. Линии на песке. Я не буду терпеть то, что ты ставишь себя под угрозу, ты моя родственная душа. Это неприемлемо. — Не было необходимости убивать ее. Это была моя ошибка, — сказал Гарри ледяным тоном; уставшим, но таким, таким холодным. — Мне от тебя ничего не надо, ты ужасен. Неудивительно, что у тебя нет друзей. — Кажется, это было более действенно, — просто ответил Том. — И у меня нет ни друзей, ни желания их иметь. Челюсти Гарри сжались, стук сердца все еще отдавался в голове. — Хотелось бы, чтобы ты теперь ушел, — сказал он сухо. Том скучающе посмотрел на него. — Серьезно? — спросил он. Гарри сжал кулаки от ярости. Нет, на самом деле, нет. Это лишало все всякого смысла, но он с трудом мог вынести присутствие слизеринца. Он снова сглотнул, переводя взгляд на тело Букли. Том снова взял его за челюсть. — Просто убедись, что такого больше не произойдет, держись подальше от всего, что может тебе навредить, и все у нас будет хорошо, Гарри. Можешь грызться со мной сколько хочешь, но заруби себе на носу, что твои действия будут всегда вызывать соответствующую реакцию. Гарри молча смотрел на Тома. В его словах была странная уступка, Темный Лорд, наплевав на свои методы, одновременно и поощрял сопротивление Гарри первоначальному наказанию, и предостерегал от этого. С дрожью в спине он в очередной раз убедился, что есть вещи, которые Том примет, и есть такие, которые нет. — Я… понимаю, — сказал он тихо, натянуто. Том в ответ кивнул. — Я знаю, — ответил он. — А теперь давай сдвигаться с мертвой точки. Ты должен быть голоден. И тебе все еще нужно больше жидкости.

***

Зрелищно… он, однако, среагировал. Он сжимал губы, обдумывая события этого дня. Конечно, наказание было, и они с мальчиком пришли к взаимопониманию хотя бы в одном вопросе, но… Изначально птица должна была быть чем-то привлекательным, Джинни всегда говорила, как Поттер ее обожает и как он к ней привязан… и птица — это куда более надежный вариант, чем добавление в их шаткое сосуществование еще одного человека. Темная Сторона снова собрана, он знал, что из-за этого предстоит много работы, поэтому он посчитал, что сова — ее же Букля звали? — будет неплохой компанией мальчику, так как он, вероятнее всего, будет отлучаться на более долгие периоды времени. А потом он выставил на обозрение все самое плохое в себе. Он вел себя так, будто с самого начала хотел сделать так, и это, безусловно, было хорошим наказанием, которое он мог только представить, для мальчика, тот точно надолго его запомнит. Но правда, по сути, была в том, что он просто потерял терпение. Прошло долгое, долгое время с тех пор, когда он в последний раз боялся, но еще никогда он не испытывал страха за кого-то другого… он думал, что это из-за связи с крестражем, этакий инстинкт самосохранения. Он потерял контроль над ситуацией. Его злила попытка мальчика навредить себе, он мог неохотно признать, что она его поразила, и больше всего на свете его злил в тот момент собственный страх. Не самая хорошая комбинация. Повезло, что его не совсем уж накрыло, но теперь, несомненно, есть что загладить, даже если он в чем-то и преуспел. Это уже не имело значения, но он не любил, когда в такие хорошие времена его планы шли коту под хвост, и все же эту ситуацию хорошей явно не назовешь. Он сжал кулаки. Он не станет задумываться над этим. Дело сделано, и только это имеет значение. Завтра будет новый день. Битва, возможно, и закончилась — и его приводило в замешательство, что все прошло относительно спокойно, ведь мальчику двенадцать, и было бы ожидаемо, если бы тот вопил во все горло — но война продолжалась. Он выиграет. Не проигрывать же всегда злодеям.