— Как же вы меня достали!
Огрызается Чонгук и громко хлопает дверью, крича в след, что кинется под первую машину на своем пути, как только окажется на улице.
Это переходит все границы, ему это не нравится. Хватит.
Переходный возраст? Слишком маленький? Да кого это волнует? Правильно, его родителей…
ну, может, еще Чимина
но это мало важно
Чимин отрабатывает сейчас свои танцы в студии, совсем не волнуясь, как чувствует себя Чонгук
ложь, ведь важнее всего очередное выступление, которое совсем на носу. А Чонгук сейчас очень нуждается в нём, но молчит. Всё-таки волновать Мина не входит в его планы.
Из-за проблем в школе родители Чона напрочь отказались давать ему карманные деньги, а это значит, плачет его новая камера в магазине. Они явно дали понять, что пора задуматься об успеваемости в школе, которая у него на нуле.
Есть, конечно, старая камера, купленная три года назад, но теперь она совсем не рабочая. Потому что по совершенно глупой ошибке на объективе красуется небольшая трещина, очень мешающая делать снимки и снимать видео.
Чонгук точно помрёт от безысходности. Задохнется без камеры. Это то, чем он дышит.
Не желая больше говорить с родителями, он поднимается в свою комнату. Первым делом, приоткрывает дверь в кладовке, а потом плюхается на подушки с пледами. Он будет ждать Чимина, развлекая себя просмотром старых видео на ноутбуке, иногда что-то редактируя.
Чонгук был прав: много тренировок, много усилий и терпения, и вот Чимин числится в десятке лучших танцоров студии.
Мокрая от пота майка слишком противная. Она липнет к телу Чимина, и он ненавидит себя за то, что не взял ещё одну запасную майку, ведь когда что-то липнет к его телу, ему это мешает сконцентрироваться на репетиции. Его дыхание постепенно восстанавливается после очередного, но последнего прогона танца, а ноги совершенно отказываются двигаться, становясь ватными. Чувствовать тяжесть, боль и ватность в теле уже считается нормой.
— Эх, теперь совсем на корейца не похож, — комментирует Хосок, войдя в зал практики.
Чимин переводит глаза на друга и оценивает его счастливо-радостный вид.
— Не смешно, — тупая шутка, правда. Чимин зачесывает челку назад, щурясь из-за света, падающего ему на лицо и, подойдя к Хосоку, его глаза приобретают светло-каменный оттенок.
— В реальности тебе идет больше, чем на фото, — Хосок подходит к Чимину и теребит двумя пальцами его тонкую прядь волос. — Испортил. Нужно срочно закупиться масками для окрашенных волос.
Чимин хмыкает и идёт переодеваться в раздевалку.
На той неделе он осветлил волосы, покрасив их в светлую охру, напоминающую светло русый оттенок. Чонгук его отговаривал, как мог, но в итоге поперся вместе с ним в салон и, увидев старшего с таким оттенком волос в первую секунду, сразу же благословил всех богов из-за красоты Чимина.
Мин не спеша переодевается, желая быстрее очутиться дома и принять душ.
Хосок в том году окончил старшую школу, поступая в институт, но от студии танцев не сумел отказаться, став преподавать тут для начальных классов, типа лёгкой подработки.
Они с Чимином сблизились ещё в первый месяц знакомства. Хосок помогал ему учиться, не жалея своего свободного времени. Потом они стали партнёрами, участвуя в разных конкурсах и мероприятиях, ведь Чимин вкладывал все свои усилия и быстро учился. Их нельзя назвать лучшими друзьями, они далеко не все рассказывают друг другу, но они так и останутся хорошими товарищами.
На улице дождливая осень — не любимое время года Чимина, но обожаемое Чонгуком. Обувь точно промочится, ведь на дорогах полно луж. Ведь он же знал, что надо было надеть утром на ноги ботинки с платформой, а не эти смазливые старые кроссовки. Но кто же знал, дождя не передавали на сегодня. В общем, Чимину обидно, что он такой дурак.
На улице начинает темнеть и на многих магазинах зажигаются подвески, освещая улицу. Люди заканчивают работу, торопяться в теплый дом. Чимин пихает руки в карманы, утыкаясь носом в шарф. Он идет вместе с Хосоком, их дома расположены по пути, да и не виделись они месяц.
— … ну… а как Чонгук?
Слышит он родное имя, и мысли мгновенно улетучиваются в разные стороны. Ему становится очень стыдно, что все ранее сказанные слова друга были прослушаны, но Как Чонгук?
— Всё хорошо, как всегда, — он улыбается, потому что уже поздно, значит младший спит и ему не придется видеть эти кофейные глаза, яркую улыбку, малиновые губы. Всему свои границы.
хоть чимин и отказывается от них каждый раз.
— Давно его не видел, — молвит Хосок, наоборот не желая греться в теплых вещах. Может он именно тот, кто любит холод. Таким людям очень нравится, как покалывает их кожа от холода, как мороз каждую секунду кусает их за щеки, уничтожая тепло. Хосок смотрит на сморщившегося Чимина, которые противостоит этой идеи про весь холод.
— Родители сейчас очень строгие, поэтому он и не высовывается, — почти врет Чимин, взглянув на Хосока.
Это правда, но в какой-то степени не совсем. Чонгук в последние несколько месяцев очень изменился, Чимин все чаще это замечает. Он замечает эту натянутую улыбку на лице младшего, от чего хочется просто рыдать. Чонгук не рассказывает, Чимин не спрашивает. А смысл? Старший и так практически всё знает, что по большей части всё из-за родителей.
Они прощаются на углу, Хосок заворачивает, а Чимин добегает до родного дома буквально за пять минут. Спустя года многое изменилось. Неродной дом стал самым любимым. Незнакомые люди стали самым главным, что есть у него в жизни. Раньше он часто плакал, когда переходный возраст застал его врасплох. Перед его глазами распахнулась еще более очевидная правда этого мира, и он не мог понять, почему такие чудесные люди взяли его к себе, воспитали и продолжают растить как родного, любят и оберегают. Его, можно сказать, по сей день мучает такой вопрос, но спросить у родителей будет слишком нагло с его стороны, поэтому Чимин принял решение быть счастливым с тем, что просто имеет уже долгие года.
Дверь немного скрипит, когда Чимин заходит в дом. Он очень устал, силы покинут его, как только он ляжет на кровать. Наспех сняв кроссовки, Чимин медленным шагом идёт на кухню, где замечает отца.
Холодные, черствые, сухие руки. Чимину всегда казалось это устрашающим, чем-то отчужденным в этом мире, пока ладони Чонгука не стали такими же. Чонгук вообще вылитый отец, только вот характер немного другой, более эгоистичный. Сами же руки Чимина не большого размера, а пальцы немного пухловаты. Ему всегда казалось это плохим качеством, ведь смотря на отца, старшего брата, Чонгука — их пальцы длинные с длинной ногтевой пластиной, как у признанных аристократов, но пальцы Чимина были немного короче и нежнее.
— Привет, — сказал Чимин, проходя к холодильнику. На папе очки с тонкой оправой и домашний жилет, потому что как оказалось, он тоже ненавидит холод. Он что-то вычитывает в английской газете, которая приходит им каждую неделю.
— Приветик, как тренировка? — мужчина переводит взгляд на сына, поправляя очки на носу.
— Трудно, но всё хорошо, я справлюсь, — Чимин достает из холодильника бутылку воды с алоэ вера с кусочками алоэ и разворачивается к отцу.
— Никто и не сомневается в тебе, — некая поддержка звучит из уст папы, и невольная улыбка проскальзывает на лице Мина. Никто не сомневается в нем, но что поделать, если единственный, кто сомневается в нем — это он сам.
— Ладно, я наверх, — они друг другу улыбнулись, и Чимин побрел на второй этаж.
К Чонгуку он не будет пока заходить, нужно смыть с себя весь пот, переодеться в домашнюю одежду и, в принципе, сделать домашнюю работу на завтра.
***
Не стучась в дверь, Чимин заходит в комнату младшего.
Свет выключен, но по полу проскальзывает немного света, и Мин устало улыбается, замечая его из кладовки. В комнате Чонгука никогда не было беспорядка, после прихода Чимина в их семью. Чимину не нравился беспорядок от слова совсем, разбросанные вещи по комнате, не заправленная кровать, а так же залежавшийся мусор в комнате младшего, поэтому в один момент ему надоело смотреть на всё это и по предлогу: я не буду заходить в твой сральник, Чонгук начал убирать комнату.
Правда, Чимин не раз замечал в шкафах, тумбочках бардак вещей Чона, но внешне всегда всё было идеально.
Сейчас на часах восемь вечера. Чимин бесшумно заходит в кладовку, замечая сразу свернувшегося в калачик Чонгука.
Спит.
Мин не решается выключить свет звёзд на потолке, за счет которых тут не так темно, он разворачивается, чтобы выйти из кладовки, но слышит:
— Ты куда?
Чимин моментально оборачивается. Взгляд падает на повернувшегося к нему Чонгука. Глаза у того опухшие, а на вид он потрепанный.
Значит, не спал.
Старший без лишних слов подходит к младшему. Укладывается рядом с ним на большое количество подушек, укрываясь пледом.
— Я думал, ты ляжешь со мной, — сонным голосом говорит Чонгук, в его глазах доверие, ласка, оставшаяся детская невинность, свежее кофе и
любовь .
— Не хотел мешать, — отвечает Чимин, подкладывая себе под щёку ладонь.
— Когда это ты мне мешал, — тихо усмехается Чонгук, было слышно капельку обиды в его голосе, непонимание и какое-то желание выть. Он продолжает смотреть на Чимина, он знает, что старший устал, у него нет времени на него.
— Глупость сказал, да? — улыбка проскочила на его лице.
Чонгук опускает взгляд вниз и замечает на старшем черную домашнюю пижаму, подаренную им на новый год. Больно так, его сердце такое хрупкое от всякой этой хуйни в их мире. Не спрашивая Мина, он спокойно пододвигается к нему, нежно утыкаясь носом в грудь.
Чимин и не против, обнимает его в ответ, гладит по голове, перебирая каштановые волосы пальцами. После того, как Чимин покрасил волосы, Чонгук не смог удержаться от такой же идеи.
Никто не знает, сколько им понадобилось времени, чтобы вот так понимать друг друга без особо лишних, затрудненных слов. И совершенно не важно, что у одного к другому сердце быстрее бьётся.
Мин уже теряется в запахе Чонгука, в их дыхании, тиканье часов и полумрака, как вдруг где-то около груди раздаются всхлипы. Чонгук плачет и у Чимина сердце сжимается.
В его ладонях моментально оказывается лицо Чонгука, и тот ощущает какие- же холодные пальцы Чимина по-сравнению с его пылающими щеками. Чимин смотрит и понимает, от чего его глаза опухшие, совсем не ото сна. Чонгук весь день плакал, а Чимин не знал, не смог его утешить, прижать, обнять.
— Что такое? Что случилось? — взволновано спрашивает Чимина, вытирая пальцами слезы на его щеках, как только кофейный взгляд оказывается в его небесных глазах.
Чонгуку не нужно повторять дважды, поэтому уже через несколько секунд он снова всхлипывает и, задыхаясь от своих же слез, начинает рассказывать Чимину всю боль, которую носил в себе на протяжении всего месяца. Рассказывает как не хватало его внимания, все обиды на родителей и крики на него, желание снимать, даже когда в руках нет камеры.
В последнее время Чонгуку сложно посещать школу. Нет, у него есть друзья, знакомые, но желание учиться и видеть этих всех друзей — желания нет. Школьные стены начинают с каждым днем давить из-за выгласов родителей.
Что плохого в том, что он хочет просто снимать?! Просто жить этим делом и ничего больше. Нет смысла сидеть на безнадежной математике, которую ты не понимаешь, тратя на неё своё свободное время. Нет смысла посещать школу, ведь она ничего не даёт и не даст никогда. Но родители и все вокруг лучше знают, что ему надо в этом мире, мире — лжи, труда и боли. Совершенно неправильно.
Есть более замечательные вещи в этом мире, просто сейчас он их не видит, потому что всё это ужасное поглотило все хорошее в его округе.
— Всё будет хорошо, — молвит Чимин, прижимая к себе ближе Чонгука, чтобы между ними не осталось ни миллиметра, чтобы его боль смогла передастся ему. — Я обещаю, что мы со всем справимся.
Он хотел бы уехать, переехать куда-нибудь, но возможности сейчас на нуле. Им некуда бежать от этого мира, кроме как в свою старую детскую кладовку.
Это сложно, когда тебя не слышат.
Трудно, когда закрыты все пути побега.
В нашем мире сложно найти выход и движения двигаться дальше,
Но мы должны быть сильными, преодолевать препятствия, наслаждаться мимолетными моментами, хоть и не самыми положительными в нашей жизни.
Иначе какой толк в существование?
Прими себя такими, какой ты есть и иди напролом всем на зло, доказывая, что ты единственный в этом убожественном мире, кто решает как жить именно тебе.
