Двадцать шагов по красному

Новобранцы внушали веру в лучшее. Немножко. Самсон отправил их разогреть мышцы старыми добрыми отжиманиями и отошел к Дагне. Она, обложившись записями и склянками, сидела прямо на траве. Три склянки стояли прямо на солнце — там должна была пойти какая-то реакция от света и тепла, две булькали и иногда дымили в тени от зубца. Рядом сидел Мэддокс и плел венок из колокольчиков. Он всегда любил занять чем-то руки, когда думает. — Считаем пульс, — сказала Дагна и цапнула его руку. Считать пульс получалось хреново, потому что без лириума сердце сошло с ума и то колотилось чуть не в горле, то наоборот, еле билось. Тогда Самсон мерз и злился. А Дагна злилась, потому что получала каждый раз разный результат и никак не могла выявить связь. Но пульс все равно считала и записывала. На десятый день рекруты привыкли. Самсон вспоминал себя: в Киркволле он давным-давно был таким же зеленым новичком, мечтал, чтоб рыцарь-лейтенант упал в яму и сломал ногу, потому что нельзя быть таким извергом, а еще тренировочную площадку устроили у заброшенного пирса, и туда выходили окна ученических комнат. Из окон совершенно точно подглядывали девчонки, и облажаться было ну никак нельзя. За здешней молодежью никакие девчонки не подглядывали, зато их можно было припугнуть Резерфордом. Самсону и самому было немного не по себе: что будет, когда Резерфорд вернется? Он, наверное, сражается в Сарнии, уверенный, что Самсон надежно сидит под замком в башне. Первые дни Дагна слегка надрезала ему палец и брала кровь — до и после занятий, — потом перестала. Один раз заикнулась, что было бы хорошо взять побольше и из вены, но тут уже уперся Мэддокс, а пока они препирались, Самсон смылся к рекрутам. Проще всего оказалось с Блэкволлом. Он несколько раз попытался заговорить про второй шанс и право на ошибку, но Самсон попросту не слушал, и он сам отвял. Его, видно, что-то грызло, случилась в прошлом какая-то хрень или еще что — и он теперь пытался жить с этим дальше. А заодно лезть с советами и жалостью куда не просят. Чужая хрень Самсона не особенно волновала — разобраться бы со своей. Поднять тяжелый двуручник он не мог, удержать щит — тоже. Оставались легкие одноручные мечи, да и с теми все шло не так, как Самсон привык. Лириум дарил силы, дарил выносливость и стойкость — хоть полдня скачи с тяжеленным щитом, и ничего тебе не будет. Алый доспех подарил и вовсе запредельную силу — ломать стены, прыгать с высоты и не ломать ноги, поднимать и ворочать меч с себя размером, — а теперь ничего этого не осталось. Сталь быстро начинала оттягивать правую руку, левая, раненая и срощенная, вообще не слушалась и спасибо что хоть давала застегнуть пуговицу или взять нож. Его слушались. Не потому, что хотели, а потому, что пришла госпожа канцлер и объявила распоряжение сверху. Кто-то шибко умный вспомнил, как Резерфорд отдавал распоряжение избегать стычек с Самсоном и вообще к нему не подходить, но канцлер спросила его имя, а заодно напомнила, что это было до того, как Самсон начал работать на Инквизицию. Больше желающих выступать с вопросами не нашлось. Рассудив, что Резерфорд потом сам разберется, что с ними и как, Самсон гонял их по основам: стойка, выпад, блок, повторить еще раз двадцать, снова показать всей толпе, где они налажали, снова гонять. Оказалось, что показывать кому-то самую базу не так просто: наверное, если спросить у птицы, как махать крыльями, она бы тоже охренела. Зато вместо мыслей о тишине, бьющей по ушам, в голову лезли мысли о том, как бы не облажаться, удержать меч и не грохнуться. Блэкволл неплохо помогал: Самсон умел воодушевить толпу, а вот мягко учить новичков не умел. Воодушевляющее тоже в голову не особенно приходило: все, во что он верил и к чему призывал, обернулось полным дерьмом, а речь “Если вы не облажаетесь, то может быть однажды потом нас с Мэддоксом отпустят” воодушевляла исключительно его самого. И может быть, Мэддокса. Вот у Блэкволла получалось — и ободрять, и подсказывать, если человек не понимал даже с третьего повторения. Самсон правил стойку, надеясь, что хоть тело запомнит, раз в голове свистит ветер, Блэкволл пытался в голову что-то вложить. Сегодня разогревшиеся рекруты собирали и разбирали палатки на скорость. Проигравший отжимался — это Самсон придумал, чтобы никто не отлынивал. Любителям спросить, а нафига они это делают, Самсон сразу объяснил — если армия на марше будет копаться с этой хренью по три часа, она далеко не уйдет. Это впечатлило. Теперь Самсон наблюдал и думал о том, как это здорово, когда рекрут — не ты, а Дагна тщательно ощупывала его руку, из которой когда-то вырезала мертвый кристалл. Самсон старался не злиться ни на нее, ни на бестолковых рекрутов, но получалось плохо, хотя он понимал: они уж точно не виноваты в том, что ему нужен лириум. — Все в порядке, — сказала Дагна. — Иди разомнись с Блэкволлом, а потом у нас для тебя кое-что есть. Рекруты радостно побросали палатки; Самсон не стал на них орать. Всегда можно отправить отрабатывать выпады, потому что отработок много не бывает, а смотреть… Пусть смотрят. Им не одному и не двум точно так же восстанавливаться после ранений. Пусть видят: не всегда все потеряно. Главное, чтобы лириум не пробовали, даже синий. Блэкволл осторожничал — его жалость можно было вывесить на скайхолдской башне вместо знамени. Останавливал удары, тормозил замахи, в общем, сражался по всем куртуазным орлейским правилам шевалье. Таращились на него с восхищением — уже выучились понимать, где всерьез, а где так, берегут. Самсон в ответ и не думал тормозить и беречь, просто получалось пока хреново. С лириумной отвычки и все еще не восстановившись. В бою тишина мешала меньше всего. Когда об этом услышала Дагна, она чуть ли не запрыгала с воплями “Так и знала, так и знала”, взяла у Самсона еще немного крови и ушла с головой в свои аппараты. Но и правда делалось полегче, и Самсон не жалел, что согласился помочь. Помог-то он для начала себе. — Иди сюда! — позвала Дагна. — Тебе, наверное, хватит. Блэкволл отсалютовал мечом и отступил. Самсон кивнул ему и обернулся к рекрутам. — Я отбоя не давал. Продолжаем. Давайте, давайте, если я занят с Дагной, это не значит, что я вас не вижу. Мэддокс за его спиной отчетливо хихикнул. — Что? — Ничего, просто ты говоришь как сэр Лодрик. Придумать достойный ответ Самсон не успел — слишком возмутился, а Дагна уже тянула его к себе. — Мы тут кое-что доделали. И я подумала, ты имеешь право посмотреть, а тянуть и не надо. Вот. Она вытащила из поясной сумки шкатулку — простую, черную, без украшений или резьбы — и поставила на траву. Открыла. Мэддокс тут же оказался рядом, обхватил за плечи — крепко, сильно. В шкатулке лежал обломок лириумного кристалла, тот, что рос в нем, а Дагна вытащила, и он пел, негромко, но пел, звал, только руку протяни, и будет, все будет, он отталкивал тишину и обещал вернуть все то, что Самсон потерял одним махом, только коснуться, только впитать, только слушать… Пальцы Мэддокса на плече сжались сильнее. До боли. — Не надо. Стой. Ты сможешь. Просто смотри. Ты сможешь. Его дыхание щекотало ухо. Вырваться значило причинить ему боль, и это было нельзя, это было сильнее, чем шепот, обещающий все вернуть. Громче. Ближе. По-настоящему. — Ты сможешь, — снова повторил Мэддокс. Дагна взяла свои склянки, все три, теплые от солнца, слегка встряхнула — и вылила все три на кристалл. Разом. Песня на мгновение стала громкой, будто Самсон тонул в лириуме, и то, что пело, звало, обещало, оказалось везде. Он, кажется, не удержался — вскрикнул, потому что голоса, обещавшие силу и свободу, взвизгнули, ударили, будто кинжалом — а потом смолкли, оборванные. Кристалл потемнел и погас. Песня больше не звучала. Дагна взяла мертвый кристалл голой рукой, без перчатки, сдавила — и он рассыпался в прах. — Вот и все. Мы научились его убивать, Самсон. Мы сможем спасти то, что осталось от карьера. Скоро я пойму, как убивать его в живом, не убивая живое, и тогда мы научимся спасать людей. Мэддокс медленно разжал руки. Самсон не стал отстраняться — его все еще потряхивало, а надежное тепло рядом не давало уплыть. Не перед рекрутами же, которые побросали палатки и во все глаза таращились на убитый лириум. — Ты слышишь пыль? — спросил Мэддокс. — Чувствуешь что-нибудь? — Нет. Ничего. Ничего не осталось. — Он сопротивлялся, — тихо сказала Дагна. — Мы ведь так и не понимаем, что это такое. Он живой. Или оно… Паразит, который растет в живом теле и им питается. Я просто хотела, чтобы ты видел: все не зря. — Не зря, — отозвался Самсон и коснулся пыли. Ничего. Он трогал лириумный порошок, когда покупал или воровал у контрабандистов, и тот всегда отзывался, хотя был синим, а не красным. У Дагны и Мэддокса получилось. Радости не было. Только усталость: ну вот, эту часть одолели, а что дальше? Зато теперь верилось, что Мэддокса не тронут. Действительно верилось, и умом, и сердцем. Мэддокс нахлобучил на него венок — от облегчения, наверное, его потянуло дурачиться. От колокольчиков пахло медовым и сладким и они щекотались, но стаскивать венок и ругаться Самсон не стал. Мэддокс слишком сильно и радовался, и огорчался из-за полной хрени, и огорчать его совсем не хотелось. Лучше уж посидеть как идиоту в колокольчиках. И запомнить, кто заржал, чтобы потом гонять в два раза больше. — Как вы сделали это зелье? Что это вообще такое? — Что-то вроде яда, — ответил Мэддокс. — Яд убивает живое, понимаешь? Помнишь, как мы долго делали доспех? Я не мог заставить лириум слушаться. Он… я не знаю, как тебе объяснить. Как будто он сам знал, как ему надо, и пытался объяснить мне. Это было похоже на полный бред, но на траве рассыпалась мертвая пыль. — Значит, уничтожая лириум, мы что-то убиваем? — Да, — теперь ответила Дагна. Самсон подумал, что они с Мэддоксом отлично понимают друг друга — до того отлично, что может быть, и не придется разыскивать Элис, узнавать, что она давно замужем, и утешать Мэддокса: — А оно убивает нас. Ты видел, как дерево прорастает грибами? Они пьют его соки, выедают сердцевину, и оно умирает. Некоторые деревья крепче, и грибам нужны годы и годы, чтобы дерево рухнуло. А некоторые за год превращаются в труху. Тут так же. Ты крепкое дерево, я нашла, что дало тебе силы так долго держаться. И сделала яд для грибов. Но… если дерево проросло насквозь, спасать поздно. Зато мы сможем уничтожить грибницу. Ты извини, что я про грибы, мне кажется, что так понятнее. Так действительно было понятнее, только совсем не легче. Думать, что ты сам, своими руками запустил в себя и в тех, кто доверился и пошел с тобой, опасного паразита, который жрет вас изнутри, было горько. Будто наглотался смертной пыли. Дагна улыбалась и хотела, чтобы он тоже улыбался, но тянуло только побиться головой о скайхолдские стены. Мэддокс как-то почуял, придвинулся поближе и положил руку на плечо. — Мы все исправим. То есть все не сможем… но что-то сделаем. — Да мы ничего толком не можем, — Самсон вздохнул. То, что грызло его, лежало внутри холодным комом, нашло наконец слова и путь наружу. — Помнишь киркволльских повстанцев? Я сказал Хоуку — маги, если загнать в угол, хватаются за магию крови и превращаются в чудовищ, и поэтому, может быть, в чем-то Резерфорд и прав. А потом мы сами оказались в углу. И превратились в чудовищ. Внутри мы все чудовища, Мэдди, понимаешь? Мы люди, пока к нам относятся как к людям и не загоняют в угол. Только Церковь не перестанет. Что маги, что храмовники… Мы все расходный материал. Что Церкви, что Корифею. — Ты опять назвал меня Мэдди… Ответить Самсон не успел — их прервали. Мягким быстрым шагом подошла госпожа канцлер, и глаза у нее были тревожные. — Вам пора. Мэддокс, иди в башню, пожалуйста. Самсон, иди с Дагной, и побыстрее, не то опять окажетесь в углу. Быстро! Когда распоряжаются с таким лицом и так тихо и серьезно, не до глупых вопросов. Она явно успела услышать часть разговора, причем не ту, которую Самсон бы хотел обсуждать с лидерами Инквизиции или еще какими духовными лицами. Он и с бездуховными-то не стал бы — половина знакомых венатори, взять того же Эримонда, живо бы оскорбилась, что их сравнили с храмовниками, старые товарищи по ордену — наоборот, что приравняли к магам. Слишком много взаимной ненависти и обид. Но уйти никто из них не успел. По мосту уже гремели шаги и вышагивали лошади; канцлер шагнула вперед, будто заслоняя их троих, и Инквизитор въехал в свою крепость. Какие у него пронзительно-синие глаза, снова заметил Самсон, пока эти глаза обшаривали внутренний двор. Остановились на тренировочной площадке. На Блэкволле с рекрутами. На втором комплекте оружия. На Самсоне, который так и стоял с колокольчиками на голове, как идиот. На Мэддоксе и Дагне, вцепившихся один в Самсона, вторая в свои аппараты. На госпоже канцлере. — Войско прибудет из Эмприз-дю-Лиона через неделю, — сказал Инквизитор вместо приветствия. — Лелиана, я хочу услышать, что здесь происходило в мое отсутствие, будь готова через полчаса. Ты… — его палец взлетел и остановился на одном из солдат, — передай Жозефине распорядиться насчет ванны. И поднимите флаг, мы вернулись с победой! Он спрыгнул с лошади и поднялся по лестнице, ведущей в главный зал. Госпожа канцлер выдохнула и чуть слышно выругалась. Очень неблагообразно. — Был туман. Разведчики заметили возвращение Инквизитора слишком поздно. Ладно, это уже не поправишь. Дагна, отведи Самсона в его комнату и распорядись насчет караула, скажешь, что я велела. Мэддокс, пойдем сейчас со мной, тебя потом проводят. Канцлер враз сделалась очень усталой и встревоженной. В верхушке Инквизиции, видно, не все было спокойно и кто-то что-то не поделил, Самсону было бы наплевать, но это могло ударить по ним с Мэддоксом. Как тут защититься, он не знал. Дагна живо увела его, оставив пока аппараты, Самсон все оглядывался на Мэддокса, и она ухватила его за руку и потащила вперед, что-то бормоча себе под нос по-гномьи. Слов Самсон не знал, но о смысле догадывался. Хуже всего было не понимать. Канцлер убежала разбираться и наверняка разберется, а вот почему Инквизитор так не обрадовался? Сам же распорядился искать способ уничтожить лириум, сам припахал Самсона работать на Инквизицию… Что у них там случилось? — Лучше не лезь, — отрезала Дагна, когда он решился спросить. — Запомни, что я сказала про грибы и про то, что живых мы пока спасать не умеем, нужно время. И не выходи сам. Самсон кивнул. Дагна закрыла за ним дверь резерфордовской башни и умчалась — наверно, звать охрану. Окно выходило наружу, не во двор, и горы вокруг крепости вправду залил туман. В Эмприз-дю-Лионе был такой же, и они потеряли там двоих разведчиков. Потом оказалось, что их съел медведь, а еще потом из медведя вырастили кристалл. Мэддокс что-то говорил про таяние снега и влажный воздух, Самсон пропустил мимо ушей и отмахнулся. Туман, теплеет и влажно… Весна идет. Скоро год, как они с Мэддоксом уехали из Киркволла вместе с первым отрядом будущих красных лейтенантов. Самсон увел всех, кто перестал верить Церкви и остаткам ордена, а их было немало. Да и ему много кто сочувствовал — помнили, как его вышвырнули. Скоро год, как идет эта война, а красный лириум прорастает тут и там, подбираясь к поверхности. Самсон не особенно задумывался, откуда он берется: привозила Хартия, договаривался с гномами сам Корифей или Сэрбис, или Эримонд, а сам он только давал лириум новоприбывшим храмовникам и распоряжался растить. Хартии Корифей не очень доверял, так что очень настойчиво требовал от них собственного источника. Если лириум живой — откуда он тогда берется? Что там, под Глубинными тропами, и что будет, если оно выберется? Не будет ли это похуже Мора? Самсон растянулся на койке. Он устал — и от тренировки, и от разговоров. Чтобы разговаривать, даже с Дагной и Мэддоксом, надо было думать, а мысли лезли такие, от которых хоть в окно прыгай. Правда, тишина отступила. И не подступала, потому что в голову лезли ледяные глаза Инквизитора, и от этого было очень не по себе. Его начало клонить в сон. Страх шептал, что сейчас не время, дождаться бы, пока придет караул, и хоть через дверь расспросить, а что происходит, собственно, что хочет Инквизитор, что у него с госпожой канцлером. Что им с Мэддоксом угрожает. Но желание упасть и отрубиться оказалось сильнее. Он плохо спал последние дни — то, что делал с ним Коль, помогало все меньше, и усталость наконец победила. Но вместо блаженной спокойной темноты пришел сон. Он снова был в Киркволле, в вонючей и затхлой Клоаке, где домом мог стать любой закоулок поукромнее. Мог домом, а мог и могилой, и Самсон занял чью-то палатку, когда владелец не вернулся. Многие не возвращались, потому что нечего было есть. У него снова не было лириума и он снова пересчитывал выпрошенные за день медяки: хватит? не хватит? И снова не хватало. Он копил деньги и воровал хлеб, потому что когда тянет в желудке, много не находишься, не наворуешь, не убежишь потом от стражи отнорками, а лириум без денег не достать, и дни не отличались один от другого, разве только голодом и жаждой. “Не хочу, не так, это кончилось, кончилось!” Он, вздрагивая, лежит на улице Нижнего города. Ему, наверное, отшибли внутренности, потому что там все болит, и шевельнуться невозможно, но надо встать хоть на четвереньки, надо уползти, иначе его убьют этой ночью, чтобы забрать сапоги и рубаху. Сапоги целые и добротные, он подобрал их за дверью богатого дома — нерадивый слуга выставил проветрить в прихожую. Мимо проходит рыцарь-командор во главе патруля — значит, накрыли очередных тайных повстанцев, она идет забирать и распоряжаться об Усмирении, больше незачем. Ненависти хватает, чтобы приподняться и прошипеть ей вслед все, что на сердце. Оборачивается — и Самсона захлестывает алое, громкое, режет уши, вымывает боль, он пытается вдохнуть, и в груди больше не хрипит и не клокочет. Песня зовет его, только руку протяни, но почему-то этого делать нельзя, а почему — Самсон не помнит. Повстанцы. Маги. Почему-то это важно, и Самсон вспоминает: ему обещали деньги и целый кувшин лириумного порошка, это много, это месяц не думать о жажде и пустоте, но нужно вывести… привести… Кого-то. Помоги, пел лириум, помоги, ну пожалуйста, скажи… Нет. Не лириум. Самсон потянулся навстречу голосу и проснулся. Госпожа канцлер стояла над ним, мрачная как ночь в Клоаке. — Пойдем. Помоги нам кое в чем разобраться. Инквизитор уехал утром, так что… — Утром? — Ты пролежал сутки. Мэддокс чуть не съел Дагну: он думал, она что-то перепутала с зельями. Идем, время не ждет, у нас самое большее неделя. И очень большие неприятности. Тебе что-нибудь говорит имя магистра Амладариса? Самсон покачал головой. — Я так и предполагала. Пошли.