Двадцать шагов по красному

Как ни странно, ему полегчало. Смерть лириумного кристалла, разогнавшие кровь тренировки, потом — хорошая такая порция страха, сон дурацкий… И все же стало легче. Сердце колотилось чуть ли не в горле, но к этому Самсон привык. Дагна говорила, что от регулярных кровопусканий кровь в его теле восстанавливается и заменяется на чистую, не отравленную лириумом, и у тела появляются новые силы бороться. Лириум пропитал его изнутри всего — столько пить, столько дышать, столько носить доспех, звучащий единой Песней с ним самим — но у него высокая резистентность. Мэддокс объяснил, что это как устойчивость. У гномов — к магии, а у Самсона — к лириуму. Быть может, отравленные мертвые ткани восстановятся. Только нескоро. Они оба — и Дагна, и Мэддокс — верили в то, что у Самсона будет время на это “нескоро”. Шагая за госпожой канцлером, он думал: может быть, они не так уж ошибались. Он им нужен, а по крайней мере часть инквизиционной верхушки пытается играть честно. Или неприятности такие большие, что канцлеру правда похрен, с кем выгребать. Агент венатори, докладывать о котором прибежали аж до Самсона, потому что госпожа канцлер была у него, был очень сильным магом. Его держали под настойками, потому что стоило попытаться вывести его из наведенного сна, чтобы допросить — и он, еще не проснувшись, пытался их достать магией. Несмотря на противомагические настойки. Канцлеру едва удалось поговорить с ним — он сказал совсем немного и потребовал Самсона, о котором ему вообще не положено было знать. Так что, сказала канцлер, либо у них под носом незамеченные и нераскрытые шпионы, либо Корифей поставил себе на службу страшноватые силы. Агента венатори держали полусонным, связанным и под зельями — канцлер предупредила, чтобы Самсон не удивлялся. “Мы были вынуждены”, — объяснила она, отпирая вход в подземелья. Самсон подумал, что не стоит доводить Инквизицию вообще и канцлера особенно до какого-нибудь вынуждения что-то делать с ним самим. С ними обоими, потому что думать о Мэддоксе, связанном и под настойками, было невыносимо. Агент был в камере. В той самой, где вообще-то сидел Эримонд, но его там больше не было. Пленник признаков жизни не подавал. — Здесь было занято, — заметил Самсон, уже примерно понимая, что услышит. — Пришлось решить этот вопрос, как только тебя отсюда забрали. Его усмирили бы, так что смерть была милосердием, поверь. А он стал бы болтать. Выбора у нас не оставалось, и между прочим, мы прикрывали тебя же. Посмотри и скажи, ты его знаешь? Венатори был крепко связан — руки зафиксированы так, что не шевельнешь и пальцем, походный плащ грязный и истрепанный; от него пахло немытым телом и Погибелью магов. Его приковали к стене; он висел на цепях, наверное, не в силах стоять. Длинная светлая коса доставала ниже пояса. Услышав шаги, пленник поднял голову. Удлиненное эльфийское лицо и плоская переносица, чуть заостренные уши… но не эльф, эльфы не бывают такими высокими, и даже у их воинов нет такого разворота плеч. А потом они встретились взглядами. — Да, — сказал Самсон. — Я его знаю. Только думал, его уморили в Киркволле. — На допросе этот молодой человек сказал, что он магистр Амладарис. — Он сын эльфинажки и торговца из Антивы, который кинул их обоих. Его зовут Фейнриэль, и врать он не умеет. Ну, семь лет назад не умел. “Помоги”, — шевельнулись губы. Канцлер смотрела на Самсона и не видела. — Значит, в этом он не соврал. Что ты еще о нем знаешь? Самсон понял, что ступает на очень тонкий лед. Его все еще грызла память о той ночи, когда вместо отступника, уезжавшего в Ривейн, он отдал пацана и девчонку капитану работорговческого корабля. Отступник обещал выслать деньги с нарочным, а капитан — мешочек лириумного порошка прямо сейчас. Пацан ныл и хотел, чтобы вокруг него все плясали, достал Самсона до печенок за те вечер и ночь, которые он таскал их по тоннелям и Клоаке, и когда он избавился от них, передав из рук в руки, стыдно не было ни капли. Потом был порошок, а потом он понял, что натворил. Ничем не лучше сэра Карраса, сэра Алрика или еще какого-нибудь сэра, которые не считали магов за людей. Таких же магов, как Мэддокс. Можно было все поправить — но пришлось бы сдаваться страже, и он струсил. Сидел и ждал, пока все уйдет, забудется за новой дозой лириума. Но вместо лириума пришел Гаррет Хоук, вытащил пацана и спрятал его в долийском клане, а потом Киркволл захлестнуло безумие. Эльфийский клан погиб, а следы юного мага потерялись. И этого мага, и многих-многих еще. Вернуться назад и все исправить было невозможно — но зато Самсон мог заступиться за Фейнриэля сейчас. И может быть, утопить этим себя и Мэддокса, потому что хрен знает, чего канцлер сейчас от него хотела. — Я семь лет его не видел. Он был совсем мальчишка, а сейчас ему… ну за двадцать уже, я не знаю, какой он вырос. — Он рассказал, что ты обещал его вытащить, но продал работорговцам. Это так? — Ну… Я не знал, что… да, это так. Хоук вытащил, а я сказал Хоуку, куда идти. Чего он хочет? — Поговорить. Уверяет, что сам нас искал, но когда мы его брали, он положил десять наших бойцов. Он как-то меняет пространство… Мы никогда не видели такой магии. “Помоги”. — Чего от меня-то нужно? Я все подтвердил. Вот он, живой, не наврал, снимите его со стены, что ли, и разговаривайте на здоровье. Канцлер закатила глаза и вздохнула. — Самсон, ты единственный храмовник в Скайхолде. Остальные в Сарнии с Калленом. Я… разрешу тебе выпить синий лириум. Сейчас. Но мне нужны твои способности. Мы не можем его допросить и вообще с ним разговаривать. Он, мне кажется, себя вообще не контролирует. Она говорила что-то еще, но Самсон не слышал. Песня, которую он отодвинул подальше, затолкал поглубже, просочилась и обрушилась на него, громкая, близкая, такая доступная, только протяни руку, и все получишь. Все-все. Синий — это не красный, но это глоток силы, это жизнь бежит по венам, это защитить себя и Мэддокса, это... — Слушайте… Можно нам пять минут? Наедине. Я не смогу открыть его камеру и выпустить. Она посмотрела него как-то странно. То ли осуждая, то ли сочувствуя, то ли размышляя. — Хорошо. Пять минут. Пробуй. Не дожидаясь, пока она уйдет, Самсон подошел к решетке. Пацана было жалко: Инквизиция с ним не церемонилась, да и раньше от жизни досталось. Вот ведь не повезло так вляпаться. Хлопнула затворившаяся дверь. — Чего ты от меня хочешь? Что с тобой? Получилось грубее, чем Самсон собирался сказать, но ему было страшно. Потому что он собирался сделать полную хрень. — Коснись меня. Голоса у него не было — шептал только губами, но Самсон понял. Руки проходили через решетку — еще пару месяцев назад не вышло бы, но лириумная жажда жрала его изнутри. Он почти навалился на решетку и достал правой ладонью до щеки незадачливого мага. Песня вспыхнула в нем, в голове, в сердце, все внутри отозвалось ей и потянулось навстречу, а Фейнриэль остался сияющей, растворенной в свете фигурой; свет вспыхнул и погас. Самсон повалился на решетку и сполз по ней на пол, цепляясь за прутья. Его словно выпили досуха. Выжгли. Такое бывало давным-давно, когда он еще служил в Киркволле, а Мередит гоняла его и других против отступников. Ты вычерпываешь силы и потом получаешь лириум, но до вечерней дозы и после боя в тебе не остается ничего — вся заемная лириумная сила, все способности храмовника ушли в бой. И сейчас Фейнриэль, кажется, выпил его. — Все… в порядке, — выдохнул он глядя на Самсона. — Сейчас… пройдет. С каждым мгновением и вправду становилось лучше. Схлынула дурнота, потом Самсон смог подняться. Чувства обострились, как после лириумной дозы, но Песни не было. — Это что за хрень? — Меня под зельями держат, — Фейнриэль криво улыбнулся, — а так нельзя, во мне слишком много магии. Ей не было выхода, и она разрушала меня. В тебе лириум, ты смог поглотить… лишнее. Я бы, наверное, умер, если бы случайно не нашел тут тебя и не попросил, чтобы привели. Хорошо, что Лелиана поверила. Ему тоже явно полегчало. Щеки порозовели, он хотя бы шептал так, что было слышно, встал чуть ровнее. — И как ты попался, если такой сильный маг? Не сходится. — Я не попался. Я сдался специально, потому что… Позови Лелиану, а? Мне надо поговорить с ней, ты тут все равно пленник и ничего не решаешь, а мы и так потеряли уйму времени, потому что меня не слушали. Сходить за канцлером Самсон не успел — она вернулась сама. Скорее всего, слушала, чем они тут заняты, потому что не доверяла. причем обоим. — Пять минут прошло. Что у тебя получилось? — Я его… вроде привел в норму. Не знаю, как это сработало, но вам лучше его развязать и выслушать. И если продолжите глушить его магию, он разнесет весь Скайхолд. Судя по лицу Фейнриэля, это предполагалось держать в секрете. — Допустим. Я разберусь позже. Сейчас я наконец хочу выслушать все, что наш гость сможет рассказать, а ты побудешь здесь и сообщишь, если он что-нибудь… перепутает или преувеличит. — Да пожалуйста. Предчувствуя долгий разговор, Самсон устроился на сломанном ящике. Можно было бы притащить из караульной стул, он там точно был, но ему и так было нормально, а канцлер садиться не собиралась — стояла напротив пленника и смотрела ему в глаза. Фейнриэль посмотрел на нее в ответ и начал нести полную хрень. Магистр Амладарис — это оказался он сам. Гаррет Хоук, который не в состоянии был доделать до конца примерно ничего и удрал из горящего города, облажался и с Фейнриэлем, потому что уговорил его спрятаться в Тевинтер. Пацану достался редкий дар, только этот дар надо было развивать и охранять, а в Тевинтере им немедленно заинтересовалось древнее аристократическое семейство, усыновило и принялось учить. Фейнриэлю было, наверное, лет шестнадцать-семнадцать, и он слишком поздно сообразил, что за все придется платить: маг-сновидец — сказочная, легендарная редкость, и его таланты, конечно, пригодились бы новой семье. А потом тут и там по всему Тевинтеру стали появляться ячейки тайного общества венатори, и обедневшие, потерявшие власть ветки когдатошних аристократических семейств туда повляпывались. Приемный отец Фейнриэля очень неудачно не поделил с магистром Аэрнис хороший кусок бюджета, и его место в Магистериуме трагически освободилось. Посадить туда малолетку и дергать за ниточки семейству показалось удачной идеей, и Фейнриэль влип в Магистериум. Ему не понравилось, он хотел сорваться и прямо из Магистериума влип в венатори. Но оказалось, что они не свободу и реформы хотят устроить, а восстанавливают власть и возрождают древний Тевинтер. Такой, каким он был еще до Андрасте. — Нахрена откапывать этот труп? — не выдержал Самсон. — Хоть ты объясни. Вы ж хотите заставить кучу народу жить так, как уже давно никто не живет. И если винты попробуют построить древнюю империю заново, то вон Орлей точно не согласится. И Марки. И Неварра. — Так захотел Корифей. Он хочет стать богом возрожденного Тевинтера, и вот об этом я и хотел предупредить. Я не мог сбежать раньше. Все так быстро завертелось… Мы были в Тевинтере, потом выдвинулись, мой отряд исследовал старый храм Силейз, и нас охраняли, мы все время были на виду и много работали… Наследство Арлатана очень много прячет, и Корифей пытается все это найти, раньше магия была намного сильнее. Ему нужна эта сила, чтобы стать богом. — Мы знаем, чего он хочет добиться, — сказала канцлер. — Что ты недоговариваешь? — Я сомниари. Ему нужно мое тело. У него был план с сосудом, но план провалился, и до силы эльфов он теперь не доберется. Но… во мне она есть. Когда я понял, то сбежал. Мне нужна помощь. Вы же многих брали в плен, но потом принимали в Инквизицию — люди так говорят. — Мы… Мы обсудим то, что ты сказал. Я распоряжусь, тебя отсюда переведут. Самсон, пошли, тебя нужно вернуть обратно. Наверное, дальше она хочет говорить без него, подумал Самсон. Начались секреты. Его снова оставили одного в башне. Правда, канцлер велела не убирать лестницу, а просто запереть дверь, так что можно было спуститься и порыться в кабинете Резерфорда. Ничего интересного он все равно не оставил — чистый стол, запертые ящики и никаких рапортов, донесений и отчетов, которыми должны быть завалены все шкафы, вся поверхность стола и немного пол. Можно было одолжить резерфордовские книги по истории, посидеть за столом или посмотреть, что происходит во внутреннем дворе: окно на нижнем этаже выходило как раз туда. Самсон выглянул и обнаружил, что рекруты отрабатывают удар щитом. Мэддокса и Дагны нигде не видно, колокольчики вытоптали. Самсону очень не понравилось, как канцлер смотрела на Фейнриэля. Понять ее он мог: если ты в верхушке Инквизиции и воюешь со спятившим магистром, который нацелился в новые боги, то жалеть, сочувствовать и спасать будешь как-нибудь потом. Пока придется побыть чудовищем — чтобы у кого-то случилось какое-нибудь потом. Плохо, когда неплохих в общем-то людей ставят на самый край. Тот хоуков друг-подрывник, прежде чем разнести киркволльскую церковь, лечил беженцев и нищих и не брал с них денег, а потом спасал магов. Половина киркволльского подполья такой была — наивные мечтатели. Только мало потом никому не показалось — когда эти милые наивные дети похватались за посохи. Канцлер, наверное, умела быть и нежной, и мягкой — Самсон слышал о ней от своей охраны, от Дагны, от Мэддокса. Наверное — в мирные времена. Ему она только-только легко сообщила, что убила Эримонда, которого Самсон, мягко говоря, недолюбливал, как и почти всех винтов, с которыми его столкнул путь Корифея, но это все же был союзник. Знакомец. Все больше и больше казалось: он им зачем-то нужен. Зачем-то еще, не только для поиска лекарства, благо, Дагна почти закончила. Слишком уж мягко отнеслись к ним обоим, будто пытались заставить поверить, что они среди своих. Усевшись на койку, Самсон задумался. Не слишком ли удачно вышло, что они с Мэддоксом увиделись? Не кинули ли ему подачку — вот твой друг, живой, будешь слушаться и будете видеться? Фейнриэль пришел за помощью. Ему было некуда деваться, и он, как многие отчаявшиеся, побежал к Инквизиции, где его и приняли за тайного агента. Он не может сбежать, ему попросту некуда — слишком нужен Корифею, и тот его изловит, а если он останется… На месте канцлера и Инквизитора Самсон бы на всякий случай его убил. Сплошная хрень. А еще было горько. Служа Корифею, Самсон чувствовал: он что-то значит. Он где-то нужен. Он не отброс, достойный только гнить в Клоаке. Его слова и мысли кому-то нужны и для кого-то знамя. У него есть свои люди, которые будут защищать его, а он — их. У него есть большое дело. Все оказалось враньем, но последние дни ему начинало казаться, что и в Инквизиции можно найти что-то похожее. Он служил Корифею, и его мнение послушают. В нем секрет красного лириума, и его жизнь будут охранять, потому что секрет нужен. Дагна сочувствует ему, Блэкволл жалеет, ему нашли дело — учить рекрутов, пока Резерфорда нет на месте. Сам Резерфорд… наверное, тоже сочувствует. Он изменился. В Киркволле он хотел только подавлять и наказывать. Все это было так похоже на второй шанс — стать агентом и частью Инквизиции вместе с Мэддоксом, пройти войну с Корифеем до конца, отпраздновать победу, а потом наступит какое-нибудь потом. Без лириума, без службы, с выгрызающей нутро жаждой — но возможно, с зельями, которые будут глушить жажду и которые научится варить Мэддокс. Будет не ничто, а что-то. Но вспоминая, как канцлер смотрела на Фейнриэля, Самсон с горечью думал: опять вранье. Его опять вышвырнут, когда все закончится. Или прикончат. Он нужен только Мэддоксу и никакого своего пути у него нет. Не заслужил. На следующий день выяснилось, что к рекрутам больше нельзя. И вообще нельзя выходить — стоявшая в охране Кэл сказала, что они отведут Самсона к Дагне, когда та позовет, но сейчас надо остаться в башне. И вообще не поднимать шум. И к Мэддоксу нельзя, даже с охраной. — Ну какого хрена у вас тут творится? — не выдержал Самсон. — Инквизитор, Морриган и Логейн уехали искать какой-то заброшенный храм… Многие думают, что это конец. — Что, не найдут? Кэл грустно посмотрела на него. — В том-то и дело, что найдут. Только вот кто оттуда вернется… Жаль, что Эримонд так и не узнает, что он переловил далеко не всех Серых Стражей. Жаль, что не узнает Корифей — было бы интересно поглядеть, какая у него сделается физиономия. Все его секреты утекли, да не к рядовому, а к одному из командоров, причем тому из них, кто в голову не только ест. Хотя Инквизиция, видно, дотянулась и до него. — Хорошо, а мне-то почему никуда нельзя? Инквизитор не увидит же. Она открыла было рот, но махнула рукой и ничего не ответила. Похоже, за то время, пока он провалялся в странном сне, ветер крепко переменился. Им перестал быть нужен противолириумный храмовник? От этих мыслей становилось совсем неуютно и неприятно. Ночью к нему пришел Коль. Смотреть на него сделалось трудно — стоило отвернуться, и он как будто таял. — Инквизитор не хочет, чтобы я был здесь, — объяснил он. — Мне не разрешают помогать. Больше не разрешают. Но я нужен, и я не уйду, я буду спасать, пока могу. Я шагнул в Тень, спрятался, меня не видно. В тебе Песня, ты видишь, если хочешь. Он попытался вернуть Самсону Песню, но ничего не получилось. — Извини, — сказал Коль. Его чувство вины можно было взять и потрогать. — Раньше же выходило. Что не так? — Что-то в тебе. Я зову, но ты не отзываешься, музыка стихла, ее унесло. Можно разбудить, но лириум смешается с кровью и будет петь внутри. Не надо, чтобы пел. — А почему мне тогда хреново? — Лириум в тебе, но не поет. Запоет, если разбудить. Догоришь, рассыпешься, будешь видеть Тень, а потом шагнешь в нее и останешься. Ты так не хочешь, ты хочешь быть здесь, здесь тепло. Самсону все еще было непросто его понимать. Опыты Дагны заглушили лириум, но не уничтожили, и любая доза пробудит его заново — наверное, так. Значит, к лириуму нельзя подходить, иначе он или свихнется на месте, или превратится в чудовище. Превращаться Самсон не хотел. Он хотел сидеть на нагретой горным солнцем траве, смотреть, как Мэддокс и Дагна составляют и зачаровывают зелья, как дымит зачаровывающий аппарат, как блестят в закатном солнце доспехи рекрутов, которые наконец научились держать строй. Пожалуй, даже хотел взять меч и щит и встать против Резерфорда. Пока силы неравны, но догнать нетрудно. Наверное, попадись сейчас вместо мальчика-Сострадания древнее Желание, которое Инквизитор должен был убить в Сарнии — Самсон попался бы, да еще как. Что ему делать прямо сейчас, Самсон не знал. Наверное, он впервые в жизни был так растерян — потому что всегда перед ним маячила цель. С честью нести щит и быть достойным. Не прогнуться под Мередит и не вести себя как полный ушлепок. Не сдохнуть и достать лириумный порошок, вытащить юных балбесов по вонючим туннелям, не опуститься и не стать полным ушлепком даже на дне. Защищать. Найти братьев и сестер, которых точно так же вышвырнули за ненадобностью. Своей рукой поднять меч и повести их за собой к славе и чести, вернуть то, что Церковь отобрала, вернуть гордость и достоинство. Выжить назло Инквизитору. Коль смотрел и смотрел, распахнув ресницы. Его облик плыл, вспыхивал искрами — он очень, очень старался, и близость подшагнувшей Тени пьянила не хуже лириума. Но отступившая боль и усталость все равно не давали ответ. Никто не давал. — Спаси то, что можешь. Ты все еще нужен и важен. Делай то, что должен. Понятней не стало. Легче — тоже. Облегчающих боль зелий Самсону тоже не прислали, наверное, Дагне было не до него — не навредил бы ей Инквизитор… Самсон заснул, когда небо над вершинами уже начинало светлеть, а самые высокие пики — вспыхивать золотом. И оказался в Тени. — Помоги мне. В отличие от прошлого сна теперь он ясно видел Фейнриэля. В цепях, но не прикованного, и не в тюрьме, а в маленькой комнате, очень похожей на ту, что выделили ему самому. В Скайхолде таких было много. — Ты мне снишься? Ты где вообще? — Я не знаю. Помоги мне, пожалуйста. Я не могу вырваться и уйти, это цепи против магов. И противомагический яд. Я могу найти только тебя, потому что я тебя знаю. Ты должен мне помочь. Я звал Хоука, но не нашел его. — В Тени твой Хоук. Скажи спасибо Корифею. Ты вообще понимаешь, что я такой же пленник? — Ты помогал магам. Пожалуйста, Самсон. Просто выпусти меня, дальше я сам, они со мной не справятся. — Почему ты вообще решил, что я тебе помогу? — Потому что когда Инквизитор вернется, меня усмирят.