i loved you.

Каждый раз, закрывая глаза, я чувствую твои поцелуи на своей шее. Пожалуйста, перестань сниться мне. — Эй, перестань уже так грузить себя, это не последний парень в твоей жизни, — Чэнлэ смотрит на сидящего напротив Джемина, обхватившего колени и ну очень расстроенного. Даже сейчас, когда он совершенно разбит, все равно пытается выдавить из себя жалкое подобие улыбки. — Да, я знаю, переживу, — и если бы Чэнлэ не знал его уже очень долго, то может быть мог бы сказать, что На держится молодцом. Но он знает, что это не так. — Я серьезно, в тебя все влюбляются, подумаешь, не сложилось с каким — то там Минхеном. — Да, это не страшно. Страшно, потому что в Джемина и правда влюбляются все, кроме тех, кого любит он. Минхен, увы, не первый человек, который решил просто поиграть с ним из — за красивого личика. Может на самом деле все эти многочисленные поклонники — жалкая фальшь? На самом деле, может никто в него не влюблялся. Никогда. — Ну зато у тебя есть я, мы справимся, — голос Чэнлэ звучит слегка неуверенно, потому что с недавних пор между ними есть какая — то полупрозрачная, но весьма ощутимая неловкость. И оба знают, что дело здесь в их ссоре, в чувствах каждого из них, в невзаимности. — Спасибо, — Джемин накрывает своей ладонью чужую, давая понять, что они справятся. Потому что всегда справлялись. Три дня уходит на то, чтобы собраться с мыслями, купить билет до Кванджу и уехать к родителям. Сбежать ненадолго от всех этих трудностей, забыться и снова почувствовать себя живым. И вроде бы вот он, родной дом, место, где ты вырос, которое хранит воспоминания о самых дорогих твоему сердцу моментах. Но у Джемина ком в горле стоит от того, что родители постоянно смотрят друг на друга с неприязнью и периодически огрызаются. Они всегда были образцовой семьей, любящие друг друга и своего сына родители и пай — мальчик Джемин. Но только сейчас он наконец — то снял розовые очки с глаз и увидел, как все на самом деле. — Мам, почему вы с отцом не разведетесь, если вам так паршиво вместе? — Джемин лежит в своей постели и смотрит на приклеенные к потолку звезды, которые он сам туда налепил, когда был младше. — Раньше ты был слишком маленьким, мы не хотели травмировать тебя, а сейчас проще жить вдвоем, потому что мы должны оплачивать твою учебу и прочее, так спокойнее, понимаешь? — И вы совсем друг друга не любите? — Это все очень сложно, Джемин, ты не поймешь. Спокойной ночи, — волосы мамы пахнут все так же, как и в те времена, когда ему было одиннадцать и все еще было хорошо. Может любви совсем не существует? Ведь Джемин всегда считал, что его родители — пример настоящих и искренних чувств. А оказалось, что он заблуждался. Может и Чэнлэ не любит его, и к Минхену у него не любовь, а так? Кто вообще придумал говорить о любви, которая вся из себя неземная и прекрасная, если никто на самом деле не любит? Куда бежать от этого угнетающего чувства внутри, когда нахождение в родном доме сравнимо с пыткой? Джемин пытается не думать о том поцелуе возле кофейни, о словах, которые сказал ему Минхен тогда, правда пытается. Но в итоге сдается и набирает выученный наизусть номер, мысленно обещая себе, что звонит на него в последний раз. /// — Ты меня любишь? — Донхек стоит спиной к Минхену, который пьет кофе и что — то смотрит в своем телефоне. Минхен сверлит взглядом чужую спину, как будто ждет, что Донхек сейчас засмеется и скажет что — то типа: «Да ладно, я шучу, можешь не отвечать». Но никто из них не смеется и ничего больше не говорит. Донхек разворачивается и улыбается как — то грустно. — Тебе Джемин звонил, когда ты был в душе. Я снял трубку, он был очень расстроен и говорил, что ему жаль, что он поцеловал тебя тогда. Ну договорить он вообще — то не успел, я его перебил, но не суть. Как скоро ты собирался рассказать мне все это? Минхен бледнеет и чувствует, как все его тело прошибает озноб. Только что он в полной мере осознал, что разрушил самое ценное собственными руками. — Я могу все объяснить, — он встает, чтобы подойти ближе, удержать Донхека, чтобы он не ушел, не желая слушать. Но останавливается, когда в ответ на него смотрят стеклянным, будто кукольным взглядом. Донхек закуривает и горько усмехается. — А я думал у нас все по — настоящему, — он не плачет, не кричит, просто молча докуривает, оставляет сигарету в пепельнице, собирает вещи и уходит. Уходит, оставляя после себя сквозняк, гуляющий по квартире, оставляя Минхена наедине с одиночеством, которое он сам себе обеспечил. Ты меня любишь?