i loved you.

Человека так легко сломать, мы все подвержены влиянию погоды, страдаем из — за перепадов настроения и ломаемся из — за чрезмерных переживаний. Неспособность вовремя осознать последствия собственных поступков — идиотская черта, присущая уж если не каждому, то доброй половине населения нашей планеты. Сначала ты идёшь на поводу у эмоций, а потом бесконечно жалеешь о содеянном и съедаешь себя изнутри. Только сейчас, парень по — настоящему осознаёт, что Донхек может уйти. Ему ничего не мешает сейчас начать работать и уже где — то через два месяца оставить Минхену пустую квартиру, в которой не останется ни намёка на то, что он когда — то жил в этом месте. Это пугает, но так действительно будет лучше, наверное. Потому что Донхек не заслуживает быть преданным, страдать из — за чужих поступков. Наверное, сейчас лучшее время, чтобы отпустить его и похоронить свою любовь где — то внутри. Потому что Минхен не сдержал своего обещания. Говорят, что от любви до ненависти один шаг, наверное, в их случае этот шаг уже сделан. Чтобы не появляться дома, парень снял номер в гостинице, недалеко от работы. Ему каждую секунду хочется сорваться, прибежать домой и упасть Донхеку в ноги, умоляя простить его и принять назад. Но у него нет на это права, теперь уже нет. Может тогда лучше, чтобы та квартира осталась Донхеку, а Минхен уехал сам? Но захочет ли парень оставаться в доме, где ему пришлось столько вытерпеть, не воспримет ли он это как подачку со стороны Минхена? Донхек такой сложный. На третьи сутки становится просто невыносимо, хочется хотя бы посмотреть на его лицо, убедиться, что все в порядке. Минхен с этим желанием борется, однако в очередной раз проигрывает. Донхек всегда был его главной слабостью. Дорога до дома кажется по — настоящему бесконечной, скорость на спидометре не превышает 60 километров в час, потому что в голове крутится мысль о том, что его там не ждут, нельзя просто так врываться в жизнь человека, который хочет Минхена из своей вычеркнуть. Дверь почему — то оказывается не заперта, что заставляет парня напрячься. Обычно Донхек всегда замыкался. Сердце предательски быстро стучит, а в голове уже мелькают самые худшие варианты развития событий. Ничего в квартире не изменилось с того вечера, когда он искал Донхека по улице, время здесь будто остановилось. Минхен слышит какое — то шевеление на кухне, поэтому сразу направляется туда, надеясь, что Донхек просто прячется, потому что не хочет его видеть и ничего плохого не произошло. Но, черт возьми, как же он ошибается. Донхек сидит на полу, вокруг него разбросаны коробки и банки от каких — то лекарств и Минхен с ужасом понимает, что они все наполовину пустые. — Какого черта, Хек? — Страх пронизывает все тело, заставляя руки трястись. Донхек в ответ лишь начинает истошно рыдать. Парня рвёт, он смотрит перед собой пустым и отчаявшимся взглядом и скорее всего, даже не осознаёт, что сейчас происходит. — Что ты натворил, придурок? — Минхен бьет его по щекам, но Донхека просто тошнит ещё раз, — открой рот, быстрее, Хек. Парень давит пальцами на корень языка, после чего Донхека тошнит ещё раз. Брюнет трясущимися руками хватает стоящую на столе бутылку воды. — Пей, все будет нормально, — Минхен набирает номер скорой, быстро диктуя девушке на другом конце провода адрес, он прижимает парня к себе и гладит по спине. — Прости меня, — Хек плачет без остановки, его ужасно трясёт. — За что? — Минхен из последних сил старается не думать о том, что возможно врачи не смогут помочь Донхеку, что уже слишком поздно. — За то, что из — за меня ты постоянно в каком — то дерьме. — Эй, перестань говорить так. Ты никогда не приносил мне проблем, все это время я умирал без тебя, я так люблю тебя, Хек. Прости меня, если сможешь, прости, пожалуйста, — Минхен даёт парню ещё воды и сам не замечает, как по щекам катятся слезы. — Я люблю тебя тоже. Донхек постепенно начинает отключаться, в то время как Минхен молится всем известным богам, чтобы скорая быстрее приехала. Брюнет приходит в себя, сидя уже в коридоре больницы, когда двери реанимации наконец — то открывается и к нему выходит врач. Лишь бы только все обошлось.