***
Ганнибал забрал Уилла из парка Сауз Гэмп, не дав Кроуфорду с тем поговорить. — Что ты чувствовал над грибным кладбищем? — Тот, кто уложил тела в грядки, избавил их от разобщённости. Сделал единомышленниками. Помог. — Негативные аспекты? — Отсутствуют. Некая забота и сожаление, что не получилось успеть ещё раньше. Хотя и мог. — Кто? — Мужчина. Несколько минут молчали. Уилл, сложив очки в нагрудный карман куртки, наблюдал лесополосу вдоль обочины, огибающую «бентли» по ходу движения. Ганнибал думал. Уилл заметил, что они ушли в свороток от основной трассы только тогда, когда вислые ветки царапнули стекло двери. Ганнибал отключил зажигание. Откинул ремень безопасности. Развернулся. — Ты знаешь меня? — Да. — Кто я? — Тёмный мейстер, доктор Ганнибал Лектер, почётный член общества Тор… — Замолчи. Уилл осёкся. Ганнибал нечитаемо смотрел ему поверх плеча. Протянул руку и расщёлкнул замок ремня безопасности. — Ты помнишь, кто я для тебя? — Ганнибал остановился на Уилле тёмным взглядом. — Коллега. Вы спасли меня от Хоббса. Ганнибал быстро скусал губы и облизнулся. — А кем я хочу быть? — Для меня? — медленно спросил Уилл, вспоминая, блокировал ли тёмный мейстер все двери. И соображая, входит ли в обязанности Демона В Салоне не выпускать пассажира без отмашки. Ганнибал погладил пальцами левой руки правую ладонь. — Другом? — спросил Уилл, бессовестно и малодушно игнорируя сигналы. — Я тебе не друг. Меньше всего сейчас хочу им быть. «Блокировал», — вспомнил Уилл. — Давай кое-что попробуем, — подумав, сказал Ганнибал. Уилл собрался, и Ганнибал заметил это, равно как разошедшиеся зрачки и вздрагивающие ноздри Уилла Грэма, и покачал головой. — Как бы заманчиво ты не стискивал коленки, но я о другом. — Что тогда? — Почувствуй меня. — Зачем? — Просто сделай это. — Я не хочу. — Почему? — Это ни к чему. — Боишься? — Нет. — Да, — Ганнибал расстегнул пиджак. Медленно обскользнул Уилла взглядом. — Послушай. Я понимаю, что ты не в восторге от социальных контактов с людьми… — И мейстерами. — …и мейстерами. Вероятно, что по причине автоматического эмпатического отклика на присутствие любого. — Да, приходится сознательно закрываться. — Об этом ты меня предупредил. Уилл кивнул. — Хорошая новость. Полагаю, она тебя обрадует. — Что за новость? — Пентаграмма на твоей груди не только блокирует магическое влияние, но и любое ментальное и эмпатическое. Реорганизуй форты. Удобно, согласен? — Пожалуй… То есть теперь только с моего желания? — Да. Уилл глубоко вдохнул. — Уилл, теперь я прошу: почувствуй меня, потому что сам этого хочешь… Да чтоб тебя! — процедил Ганнибал, видя, как Уилл снова заметался. Сжал руку в кулак, нервно раскрыл. — Будешь так налегать спиною на дверь, сломаешь замки. Уилл и в самом деле втиснулся дальше бокового края сиденья и затылком опирался о затенённое рыжеющими ветвями стекло. Ганнибал протянул руку, ухватил за запястье и потащил к себе. — Пожелай сам. Уилл оттягивал руку, отказываясь от сближения. Ганнибал ослабил хватку, почти выпуская. Но лишь чтобы Уилл ослабел. В следующий миг снова сомкнул пальцы на запястье и левой, обхватив всего Уилла, подволок ближе. — Я сейчас ударю, — тихо пообещал тот. — Ну хотя бы так, — так же тихо отозвался Ганнибал. Удерживая Уилла за талию, заставил положить ладонь к себе на шею. — Почувствуй сам. — Сам? — огрызнулся Уилл. — Сам? Да ты, как пещерный человек, буквально за волосы меня волочёшь. — Ещё одна такая же живая ассоциация о персональной интимной принадлежности — так и будет, — пообещал Ганнибал. — Ну же! Уилл сглотнул, опуская взгляд. Раскрыл сведённую ладонь, укладывая её на шею Ганнибала и прижимая к горячей коже, закрыл глаза. Его заволокло в тёплый, прозрачный и тёмный одновременно, водоворот. Уилл остановился перед самим собою, разглядывая, словно никогда прежде не смотрелся в зеркало. Настоящее осознание собственной красоты и уникальности вышибло из него весь дух. Бешеным усилием воли подавляемое стремление брать, запрет на действие и закономерное отчаяние объяли его. Он смотрел на себя, желая до стиснутых зубов и не давая воли. Любое усилие при попытке продвижения вперёд разбивалось с хрустом о прозрачную стену беспамятства и чуждости. Он потянулся к Уиллу Грэму, с изумлением и обыденностью в то же время наблюдая потусторонние антрацитовые, искрящиеся руки, опершиеся на невесомую, непреодолимую вертикаль, из-за которой Уилл Грэм непонимающе смотрел на него в ответ. Ярость и милость подступили к ключицам, затопляя горло и рот. «Я захлебнусь самим собою», — испугался Уилл и рванулся прочь, выпутываясь из водоворота.***
Ганнибал Лектер держал Уилла в руках крепко, но спустя какое-то время ослабил захват, только поддерживая. Тот часто дышал, приоткрыв губы. Его лицо было рядом, на уровне, чуть снизу от лица тёмного мейстера. Глаза Уилла закрылись, и Ганнибал видел живой их трепет под веками и блеск ресниц. Ганнибал сбился бы со счёту, если бы стал перечислять, сколько раз он вот так держал Уилла в объятиях, пока того перекрывало от его любви. Потому что теперь Уилл соскользнул в восприятие самого себя Ганнибалом Лектером. И его перекрывало. Снова и в очередной раз. Ганнибал знал множество способов настоять на своём. И с горечью отметал их. На выходе все решения вели к суррогату чувства и подражанию модели взаимности, не взращивая истинного. Он многое мог. И вся его долгая, многовековая жизнь была наглядным образом его мощи. И провалов. Да. У Ганнибала Лектера была цель. Равная одному жизненно необходимому или смертельному вздоху. Он не хотел власти, поклонения, неограниченного могущества и прочей абстрактной и метафоричной поебени. Он хотел однажды проснуться от звука своего имени, алым фантомом слетающего с губ Уилла Грэма.