***
К ужину пришлось спускаться босиком. Ганнибал подал холодную домашнюю буженину, нашпигованную чесноком, гвоздикой и лавровым листом и обжаренные на гриле овощи. — Расскажи, что обещал, — напомнил Уилл. И поскольку он никуда не торопился, приняв во внимание головокружительные происшествия своего дня, то без тени раздражения перенёс молчание Лектера в течение нескольких минут. Очевидно, что тот выбирал наиболее уместные для объяснения слова. — Магистр Хопкинс, по немощи лет отказываясь от занимаемого положения, рекомендует меня своим преемником. — Почему тебя? Это важно? Ганнибал кивнул. — По очерёдности должен быть кристальный мейстер, но все известные не дотягивают до возрастного и мастерского порога. — Сколько тебе лет? — Уилл смотрел в упор. — Шестьсот сорок четыре. Уилл дрогнул в бровях. — В этом ноябре будет шестьсот сорок пять. — Отлично, — опустил глаза. — А магистру Хопкинсу? — Более тысячи. — Продолжай. — Я хочу воздержаться от принятия предложения. Оно меня не устраивает. — Это отчего? — Магистры сами себе не принадлежат. Став некоей, образно говоря, осью весов, на которой постоянно будут находиться предпочтения и стремления посторонних, я потеряю возможность не только контролировать свою жизнь. Я напрочь лишусь её. — Твоя личная жизнь тебе предпочтительнее положения магистра? — Уилл не разбирался в деталях, но социальные масштабы оценить мог. Ганнибал раздражённо метнул взгляд через стол. — Несомненно. Уилл, ты сделал предположение, не имея представления об имеющей быть в действительности картине. Моя личная жизнь — вот ось моего мира и существования. И я делаю невозможные для человеческого понимания вещи, чтобы достичь цели. Буженина была совершенством, поэтому Уилл, задетый агрессивными модуляциями в голосе Ганнибала, с радостью отвлёкся на неё. — Какова твоя цель? — Счастливая жизнь с тобой. Семья, — отрезал Ганнибал. Уилл чуть было не заулыбался, но испугался раньше, встревоженный неоформившимся подозрением. — Что произошло сегодня? — Я уведомил гильдию о своём несогласии с предложением Хопкинса. Мне было выставлено условие. Чтобы сохранить всё, как есть, я должен предложить кандидатуру для своей замены. — Кого? — Дитя-обещание. — Своё? — Да. — Но у тебя… У тебя же нет детей, — Уилл слишком жестоко наколол картофелину на вилку. — Так и есть. Поэтому оно должно появиться. В ближайшее время. Как кандидатура в матери… — Мейстер Беделия Дю Морье, — закончил Уилл. — Да. Она сильный мейстер. Наш общий ребёнок будет приемлемой заменой меня. — Ганнибал, ты не согласен поступиться своим комфортом до такой степени, что тебе проще обречь своего ребёнка на то, чего он, вполне вероятно, сам никогда бы не выбрал? — Да. Уилл почувствовал, как стали едва вибрировать мышцы пресса и диафрагмы. Реакция на несправедливость с его точки зрения. — Это неправильно. Ганнибал смотрел равнодушно. — Повторю снова. Ты и жизнь с тобою для меня не в пример важнее, нежели то, чего ещё нет. — Но ребёнок родится. И он будет. — Я редко говорю такое, но сейчас необходимо. В данном случае я предпочту одну сохранённую жизнь и одну появящуюся в скором времени, чем окончательную смерть и следом закономерную, — Ганнибал выпил вина. И Уилл вина выпил. — Мне удавалось довольно-таки долго не предпринимать никаких действий, но я больше не могу сдерживать давление. Из-за тебя, Уилл. — Моё похищение было гарантией твоего согласия дать ребёнка-обещание? — Да, потому что твоя жизнь зависит от моей сговорчивости. Уилл странно пожал плечами. — Твоя последняя жизнь, — додавил Ганнибал. — Просто займи своё место. Это повлечёт наименьшие потери. — Нет. Для меня это крупнейшая потеря. Я связываю свою жизнь с тобою. Я шёл именно к этому. — А что если я не хочу связывать свою жизнь с тобою? — сказал Уилл и тут же пожалел. Та самая чёрная, жёсткая, подчиняющая ярость вздыбилась в глазах тёмного мейстера. — Ты хочешь. Я знаю, о чём говорю. Ты всегда просыпаешься и вспоминаешь об этом. Только поздно, — Ганнибал почти швырнул нож, но тут же аккуратно взял его в руку. — Когда ты начнёшь… То есть когда ты… Завтра? — Да. — Это Беделия заставила Долархайда увезти меня? — Не заставляла, заплатила. Так будет вероятнее. Уилл с минуту молчал. — Каким я становлюсь, когда просыпаюсь? — Таким же, как я, Уилл.***
Кровать была идеальной: и мягкой, и ровной, и жёсткой одновременно. Одеяло невесомым, но тёплым. Потолок светился и жил, словно это и в самом деле было ночное облачное небо. За пеленой тучи даже виднелось золотистое лунное амбре. Но Уилл Грэм не спал. «Было бы слишком хорошо», — дёргано заметил сам себе. С того дня, как только он согласился на просьбы Кроуфорда и попытался помочь в деле с Хоббсом — всё стремительно летело к чертям. И если объективный бег прошедшего времени приравнивался максимум неделям к трём, то субъективное восприятие вставало на дыбы и грозило сбросить на него месяцы, насыщенные великолепным трёпом, шокирующими поступками и сногсшибательными событиями. Про персонажей даже речи не шло. Уилл с лёгкостью бы согласился, что окружающие его под препаратами. И он сам. Ощущение пролонгированного кайфа от открывающихся, переливающихся перспектив не отпускало. Канада WL не была его родиной. Он родился в Калифорнии. Родители часто переезжали вместе с трейлерным парком по Америке, пока не умер дядюшка Альфи, брат Мелиссы Грэм, и не оставил семье Грэмов дом в округе Онтарио. Отец продал трейлер, занялся лодками и починкой лодочных двигателей. Этому способствовало обилие озёр и рек. Мать же сбежала с дальнобойщиком, о чём оба Грэма узнали из короткой записки, которую она оставила им на обеденном столе, прижав её тарелкой со сладкими французскими гренками. Отец умер, когда Уилл только-только закончил последнюю ступень общей школы. Вернувшись с выпускного, Уилл нашёл его на крыльце с бутылкой и вторым инсультом. Оказавшимся и последним. Существующее утверждение, что самые яркие и насыщенные событиями и впечатлениями годы жизни человека приходятся на период бурной юности, сталось в корне неверным в отношении Уилла. Потому что его накрыло теперь. Буйство прикладной магии на подхвате у бихевиоризма и криминологии, чему способствовала гильдия, не шло ни в какое сравнение с теми фокусниками, каких изредка Уилл встречал на редких и случайных вечеринках. Ему, как человеку с превышенным количеством зеркальных нейронов, приходилось обуздывать собственные воображение и восприятие, постоянно отчерчивая границы, которые волнорезами разбивали воды эмпатии. Было не до фокусов. Большинство его знакомых были людьми, не умеющими ничего из того, с чем сталкивался Уилл в последнее время. Да и знакомых было по пальцам пересчитать. Как носитель интеллектуальной патологии он был особенным среди людей. И как носитель патологии он оказался словно среди своих, когда его вволокли в бюро, где каждый второй располагал своею собственной патологией. И где каждый, похоже, был в восторге от своей прыти. Уилл вертелся в кровати, пытаясь осмыслить и систематизировать с ним случившееся и подавить волнение ума. Он думал обо всём, что было ему доступно, отбрасывая главную мысль, навязчивую и довлеющую, которой он не позволял подняться даже близко к солнечной прозрачной поверхности вод. Потому что эта мысль была своевольной и обессиливала его. Он оставлял её на дне сундука, погребённого под илом и песком, усаженного наслоениями морских раковин и анемонов. Но в конце концов мысль высвободилась и поднималась. И он видел её искажающееся в дрожании волн лицо, близящееся к поверхности. Лицо тёмного мейстера Ганнибала Лектера, окружающего его контролем и подавляющего заботой, загоняющего в угол прямолинейными и однозначными утверждениями, от которых бросало в нервную дрожь. Всё поведение Ганнибала говорило, что поступки и решения Уилла предопределены. Настолько предсказуемы, что упрямое сопротивление и «нет» вызывают искреннее недоумение. Словно сам Уилл абсолютно никак не влиял на события в своей жизни, не участвовал в их создании. Уилл откинул одеяло, встал с кровати. Стоило попробовать. — Свет, — сказал он. Комната вспыхнула. — Умеренный, — быстро сказал Уилл, закрывая глаза. — Свет ночника. Сияние утихло, оставив мягкий размытый отблеск. Уилл прошёл в ванную, постоял перед зеркалом, не отдавая себе отчёта в том, как сжимаются и снова раскрываются пальцы на руке. — Покажи комнату Ганнибала, — сказал он. Свет перекинулся в ворох огней святого Эльма, резво кинувшихся прочь из ванной, через комнату, сквозь дверь, мимо лестничных перил, очерчивая контуры нужной двери. Пришлось поспешить, чтобы не пропустить угасающие всполохи.***
Ганнибал спал. Его ничто не тревожило. Решения он принимал быстро, и эти решения были неизменными. Но он проснулся сразу, как только раскрылась дверь комнаты. Дыхание его не изменилось, он не поменял положения тела и не открыл глаз. Едва лишь соскользнул ресницами, чтобы видеть осенённый серебристым светом силуэт. Тот медлил на пороге. Наконец сдвинулся и шагнул в комнату. Спокойно и аккуратно, заранее избегая предполагаемых неожиданных углов, Уилл достиг изножия кровати, провёл рукою по гребню низкой спинки, обошёл. Ганнибал почувствовал, как Уилл, ухватив край одеяла, отвёл его в сторону. И как под тяжестью заступившего колена просел матрац. Уилл обеими руками оперся у локтя, намереваясь улечься, но, передумав, сел сверху. Ганнибал выпустил из хватки сердечный ритм и, не сдержавшись, облизнул губы. Он понимал, что выдал себя. Потому что сорвавшееся биение его сердца Уилл почувствовал под ладонями. Прижался сверху, отираясь по груди, накрыл рот Ганнибала своим. И выдохнул шелестящее «ах-х», когда Ганнибал заволок его под себя, руками растаскивая ягодицы и пропихивая в рот язык. Уилл был тоньше и мягче, но он прогибался с таким упорством, что уложить его, притиснув к простыням, не было никакой возможности. Руки его охватывали Ганнибала по спине, впиваясь пальцами и чертя ногтями. И Ганнибал чувствовал, как возбуждение Уилла не даёт ему успокоиться, вынуждая тереться и толкаться бёдрами. Ганнибал не мог разорвать поцелуя, потому что его почти стаскивало по отвесным стенам бездонного каньона. Слюна Уилла была — словно сладкая вода. И тот кусался. Слабо, не в полную силу, пытаясь. Ганнибал вплелся пальцами в волосы Уилла, потянул, открывая шею. Когда в мокром и горячем поцелуе вобрал светящуюся лунную кожу, Уилл выдохнул и прижал его голову, требуя «ближе». Ганнибал толкнулся бёдрами, крепко вдавливая в промежность Уилла член, а кожу шеи прокусывая. — Ты же хочешь меня? — бросил Уилл едва слышно, теряясь в дыхании. Ганнибал молча повторил толчок и укус. — Блядь, — простонал Уилл. — Я хочу тебя, как только увидел. Выеби. Ганнибал зарычал, оставляя ещё один искусанный засос на открытой шее и чувствуя, как обещающе Уилл обнимает коленями его бёдра. — Ну же, — Уилл губами нашёл его рот. И на Ганнибала снова надвинулся отвесный каньон. Он сдавил обеими руками шею Уилла, перекрывая доступ воздуха, отстранился. С изумлением прислушиваясь к скачкам в собственном дыхании. Тряхнул, заставляя замереть. — Уилл, — произнёс через силу, — если я возьму тебя сейчас, то, технически, изменю тебе уже завтра. Ответная реакция была вполне закономерной. — Мне похер. Ганнибал на секунду закрыл глаза. Уилл, откинувшись под его душащими руками, извернулся и дотянулся до члена Ганнибала, оглаживая всей ладонью через пижамные штаны. — Сучонок, — выдохнул Ганнибал, отворачиваясь. Придушил сильнее, пока Уилл не отнял руки, чтобы ухватиться за давящий локоть. Когда Ганнибал пропихнул в рот Уилла указательный и средний, тот принялся сосать их, не сводя затенённого взгляда из-под ресниц. Ганнибал видел текучие синие проблески по их границам. Он понял, что Уилл, устав быть швыряемым в водовороте почти не зависящих от него событий, попытался выиграть хотя бы в этом. Возможно, что его толкали отчаяние и страх. Но он так горячо и открыто лежал под ним, что Ганнибал почти терял способность чётко анализировать его мотивы. Он вытянул пальцы из горячего рта, на рывке содрал с Уилла бельё, раскидал колени. Когда опустился ртом на его член, Уилл снова ахнул. А когда впихнул в него на прямой подаче пальцы, растаскивая и проворачивая, Уилл крикнул, словно пойманный. Ганнибал отсасывал ему ртом и безбожно драл рукою, пережидая беспокойные, бьющиеся в своих волосах и на плечах ладони. Ртом вышло очень быстро. Рукой работал дольше, мстительно дожимая Уилла до мокрых всхлипов. Он держал его всем телом, пока Уилла скручивало и вело на приходе. В конце концов Ганнибал силой заставил его успокоиться и уложил рядом, спеленав собою. Технически, секса между ними не было.***
С рассветом Уилл открыл глаза и осмотрел комнату. Когда добрался до каминной полки, почувствовал, как глаза раскрываются шире. Он выпутался из рук и ног Ганнибала, подошёл ближе, не отдавая себе отчёта, что на нём одна футболка, а прочее — голышом. — Это бытовая анимированная порнография, — сказал Ганнибал. — Это что — мы? — неверяще спросил Уилл. — Мы, — ответил Ганнибал. Уилл наконец посмотрел на него, вскинув руку в жесте «как?» и «что за..?». — Я часто скучал по тебе, Уилл. По-твоему, мне стоит держать у себя в комнате фото Эклза и Падалеки? — Нет, это было бы уже совсем по-пидорски, — отмёл предположение Уилл. А когда увидел выражение лица лохматого Ганнибала и его суженные глаза, сообразил, что стоит перед ним с голой задницей. Весь гротеск и ирония утверждения заставили его мучительно покраснеть и обречённо лечь под одеяло.