То, что надо

      Уилл вернулся домой раньше планируемого, но всё равно поздно к вечеру. Выпустил собак и проверил ящики в столе в попытке вспомнить, куда всунул мешок с кусочками кактуса. В ящиках его не было. Задвинул нижний и огляделся, задумчиво растирая пальцами переносицу и рот. Двинулся к кухонным шкафам. Просмотрел жестяные банки и полупустые коробки от хлопьев. Заглянул под слив раковины, но кроме сантехнической химии и пустого ведра не увидел ничего.       Он не помнил, куда положил кусочки пейота, которые получил от Карлоса. Прошарил на книжных полках. Перевернул собачьи лежанки. Обыскал шкаф в ванной. Удручённо сел на край кровати, завалился на бок.       Под стенами дома перелаивались Джинджер и Бакстер.       Уилл выпрямился, соскользнул на колени, впихнул руки под матрац. Нашёл.       Мескалиновые кусочки были совершенно тёмными, едва деформированными, около горсти всего.       Уилл ссыпал всё обратно, оставив в пальцах один. Он избегал наркотиков в течение сознательной жизни, хотя, пожалуй, знал о них очень много. Теоретический опыт его опирался на прочитанное, виденное в кино и переживания отхвативших трип однокурсников, которые он подхватывал из любопытства и на эмпатии. Культурная, сакральная и магическая основа употребления природных алкалоидов тоже не составляла для него тайны. Опять же из опыта прочитанного.       Уилл вышел на крыльцо, чтобы насыпать в собачьи миски корм. Попутно положил кусок кактуса в карман рубашки.       Механизм работы любого наркотика сводился к простому, как полагал Уилл: изменение сознания и его сдвижение.       «То, что надо», — сказал он сам себе.       Поскольку помнил, каким сочувствующим нечеловеческим взором оглядел его Дон Хуан, сокрушаясь о твёрдости его физического и ментального тел. И слова Матуса, что сам Уилл ничерта не вспомнит.       Глядя, как едят собаки, Уилл впервые в жизни порадовался, что сегодня не обедал, потому что они всей честной компанией провозились в гостиничном номере, собирая улики и отошедшего в окровавленной ванне беднягу со вспоротой грудиной. И то, что Уилл был голоден — тоже на руку.       Уилл вернулся в дом и выпил воды. Потом вкинул в рот мескалиновый кубик и принялся жевать. Почти. Потому что жевать было невозможно. Сухой кусок требовалось размочить слюной. Чем Уилл и занялся, шатаясь по дому.       Неожиданно, но к месту, из памяти всплыла легенда, привязанная к истории употребления пейота индейцами. «Однажды Великий Шаман и Огонь Татевари в первый раз повел богов-прародителей на поиски пейотля. Огонь приблизился к ним в то время, когда боги сидели кругом в храме и жаловались на свои недуги. Боги стали просить его определить причину их болезней. И тогда Великий Шаман Огонь сказал:       «Вы страдаете, оттого что никогда не охотились на божественного Оленя-Пейотля, как это делали ваши предки, и поэтому лишены целительных сил, присущих его чудодейственной плоти».       Тут же было решено, взяв луки и стрелы, последовать за Татевари в далекую страну Оленя-Пейотля, чтобы отыскать свои жизни», — Уилл улыбнулся, развлекая себя сказками, правда горько-горько, и поднял с пола последнюю искусанную собачью игрушку.       Кусок во рту остервенело горчил. Уилл поздравил себя с наличием устойчивой мотивации, иначе давно бы следовало выплюнуть всё, что навязло во рту. Если конкретно. А вот если фигурально…       Уилл впустил собак. Те уселись у двери. Пока вытирал им лапы, зазвонил телефон. Проверив входящий позже, Уилл увидел, что звонила Алана Блум. Он отключил смартфон.       Потом его стошнило. По счастливой случайности Уилл толкался у раковины, и больших неприятностей позыв за собой не повлёк. Отплевавшись, Уилл глубоко вздохнул и забросил в рот второй кусок. Это было ошибкой. Но он не принял этого в расчёт или совершенно бездумно пропустил совет Дона Хуана, так как услышал звуки приближающейся поступи рядом с крыльцом дома. Распахнул двери и остолбенел.       Антрацитовый олень, зайдя передними копытами на первую ступень террасы, смотрел прямо на него. Расцветающая дымная аура оплывала глянец шерсти и темень рогов. Ауры также оплели теряющие листья деревья, холодную траву и кусты. Электромагистраль вообще полыхала в таком интенсивном свечении, протягиваясь вдоль дороги и растворяясь вдали, что Уилл быстро отвёл глаза. Аура неба вращалась в космическом протуберанце, и Уилл явственно слышал её звучание. «Хайлюкс», почти остывший, тоже переливался ягодным свечением.       «Всегда знал, что ты живой», — удовлетворённо решил Уилл.       Пейотль сошёл со ступени, не спуская с Уилла глаз. Развернулся. Пошёл прочь. Заступив на асфальт трассы и подзывая, качнул головой в сторону.       «Нагваль», — удачно озарило Уилла.       Он затворил за собою двери, не позаботившись надеть куртку и, в чём был, завёл пикап, выбираясь вслед за оленем.       Вероятно, что ему повезло. Или же маршрут, которым он добирался до тату-салона Хуана Матуса, изрядно сместился в проекции. Потому что, подводимый расфокусированным зрением, зачарованным переливающимися аурами живых предметов, Уилл избежал столкновения по касательной с двумя идущими по встречной тяжёловозами, второй из которых оторвал кузовом боковое зеркало его пикапа. Уилл почувствовал боль своего видавшего виды автомобиля и прошептал:       — Прости меня.

***

      Уилл вкатил автомобиль на край тротуарной бровки, заглушил двигатель, отстегнул замок ремня и приложил усилие, чтобы отжать от себя дверь, потому что угол крёна был не в его сторону.       «Нагваль» гостеприимно сиял витринами и полупрозрачной дверью со стилизованной вывеской. Карлос встретил на пороге и сказал в восхищении:       — Святая Мария.       — Нет, это я, — развеял сомнения Уилл и тут же плюхнулся в диван в прихожей.       Карлос очень скептически оглядывал утратившие радужку глаза Уилла, совершенно мокрую, покрытую испариной кожу и бесконтрольный тремор кистей рук и коленей. Чуть погодя выглянул за дверь убедиться, что «хайлюкс», вдавившись бампером в фонарный столб, косо остывает на почти перекрытом им же самим тротуаре.       — Карлос, ты светишься. Ты жёлтый как…       — Прекрати, Уилл, — предупредил Карлос.       — …двухдневный цыплёнок, — проигнорировал Уилл.       Карлос вздохнул:       — Боже, дай мне сил.       Развернулся и скрылся за ресепшеном.       Уилл, почувствовав скуку, резво поднялся и выбрался из мягкого дивана. Шагнул к стойке ресепшена. Карлос и он были не одни. Всё за тем же кофейным столом, сдвинутым к узкому окну, сидели очередные гости.       — Как вы мне нравитесь, — выдохнул Уилл. — Мне всё здесь нравится.       Тарантино согласно рассмеялся. Бёртон просто кивнул.       — Привет, Уилл, — заштопанным ртом глухо произнёс Джек, Повелитель Тыкв, и сухим указательным пальцем размешал в чашке с кофе сахар.       — Я так понимаю, вопрос, как ты хочешь — постепенно или сразу, — неактуален? — спросил Карлос, снова заступая перед Уиллом и частично закрывая собою Тарантино и Джека.       — Я как-то не думал об этом, — безответственно пожал плечами Уилл.       Карлос сделал глазами «ещё бы».       — Сдаётся мне, мистер Грэм явно хватил лишнего? — миролюбиво поинтересовался Тарантино из-за спины Карлоса.       Карлос неопределённо двинулся в плечах, принимая решение.       — Давай ты подумаешь прямо сейчас, — великодушно предложил он.       Уилл перевёл на Карлоса космические глаза, закрыл лицо ладонями и с силой растёр кожу. Попытался проморгаться. Тот терпеливо наблюдал.       — Валяй всё сразу, — разрешил Уилл.       Карлос обошёл его и встал по левую руку, одновременно совершая ладонью направляющий жест. Уилл заметил две двери. Мог бы поклясться, что прежде на месте дверей помещался резервуар террариума. Но уверен он не был. Да и смысла в константах теперь уже тоже не было. На одной двери была прикручена табличка «Постепенно», на другой «Сразу». Уилл принялся смеяться.       — Что, это и в самом деле так работает? «Съешь меня», «Выпей меня», «Сразу»?       — Да, — спокойно ответил Карлос, но всё же улыбнулся.       Уилл очень заразительно смеялся.       — На самом деле, Уилл, смешного там будет мало.       — Спасибо, Карлос, — чуть успокоившись, положил руку ему на плечо Уилл. И направился к двери с табличкой «Сразу».       — С днём рождения, Уилл, — сказал Тим Бёртон, перекидывая ногу через колено.       — Мистер Бёртон, мой день рождения не сегодня, — Уилл остановился.       Бёртон погладил клетчатый шарф на груди:       — И всё же повеселись там.       Уилл кивнул.       Карлос догнал его, чуть повернул к себе за плечо:       — Мне очень жаль, Уилл.       — Почему?       Но ответа Уилл не дождался. Совершенно непредсказуемо дверь оказалась прямо перед его лицом, растворилась вовнутрь, и Уилл почувствовал, как Карлос впихнул его в открывшуюся комнату. Дверь захлопнулась. И Уилл принялся умирать. В разных контекстах и весьма разнообразно. При содействии знакомых, просто преступников и Ганнибала. Временами смерть повторялась несколько раз, и Уилл понимал, что застревал в одной и той же проекции. Временами же ему удавалось избежать одной, чтобы наткнуться на следующую.       В мастерской Тобиаса Баджа он, задушенный струнами для пианино, умер единожды. Дважды его пристрелил Абель Гидеон из его же собственного оружия. Один раз попал под колёса внедорожника, снёсшего его на тёмной трассе, когда Уилл Грэм, не проснувшись, бродил ночью в окрестностях дома. Несколько смертей от запущенного течения болезни воспаления коры головного мозга слились в бесконечную одну, пока Уилл, прилагая почти физические усилия и прижавшись к стене, не выбрался из этих тупиковых проекций. Стена оказалась стеною кухни Ганнибала Лектера, в которой тот, перебирая в ярости, убил его один раз. Но ещё четырежды просто покалечил, после чего Уилл дважды скончался на операционном столе, но дважды выжил, чтобы следом сломать себе шею, будучи сброшенным на рельсы с идущего на полном ходу поезда. А чуть раньше Чио же прикончила его из охотничьей винтовки. Потом трижды от потери крови при трепанации. Один раз вместе с Ганнибалом был съеден в свинарниках Мейсона Вёрджера. Один раз его застрелил Долархайд в собственном гостиничном номере. И бесконечность падений со скалистого обрыва. Хотя эти смерти кардинально отличались от предыдущих, потому что в этих смертях он умирал счастливым и захлебнувшись холодной солью вместе с Ганнибалом. Или они умирали чуть раньше от ударов с высоты о камни.       Шквал смертельной боли, обрушивающийся на Уилла Грэма без перерыва, вымотал его настолько, что крики представлялись недопустимой роскошью. Каждые ранение и травма оставляли сенситивный след на теле и в сознании. Но — в этот раз — без физической составляющей.       И, как это обычно и проявляется, физическая боль была несравнима с тем прозрением, которое обрушилось на Уилла не хуже ледяных атлантических волн. Весь его опыт принятия, отторжения, взаимодействия, вражды, ненависти, страха и любви по отношению к Ганнибалу Лектеру хлынул в сознание. Хлынул вместе с пониманием, что все эти бесконечные насильственные концовки его воплощений могли бы никогда не происходить, если бы не стремление всё того же Ганнибала выволочь хотя бы одну проекцию развития событий в тот вариант, где они оба остаются живы. Не просто живы, а вместе и счастливы. Раз за разом Ганнибалу удавалось продлевать Уиллу жизнь, но оба, падая вниз, тонули в холодном океане. Своим невероятным эгоистичным упорством тёмный мейстер многократно обрекал Уилла на смерти. И, осознав это, Уилл, в ярости изогнувшись всем телом, единственный раз за весь кошмарный трип заорал.       Когда же вынырнул из-под боли и из-под прозрения, то чуть не захлебнулся под чувствами. Сил у него уже не оставалось, поэтому он просто заплакал. Уилл подумал, что если бы вот прямо сейчас Ганнибал оказался перед ним, жизнь бы положил, но попытался его прирезать. Как оказывалось, Уиллу это нравилось. Убивать. Но он подумал и о том, что попытка бы не завершилась успехом. Уилл теперь окончательно вспомнил свои чувства к Ганнибалу, которые затмили боль от ударов о камни, сделав последние смерти едва ли не самым счастливым событием в его жизнях во всех проекциях. Стоя на кромке просвистываемого ветром обрыва, в стороне от раскинувшегося Дракона, которого он и Ганнибал прикончили вдвоём, и вцепившись в Ганнибала нерасторжимой хваткой — Уилл Грэм был счастлив. Безоговорочно, бесповоротно, потому что в руках его была любовь его жизни. Несмотря ни на что и смотря на всё, что было связано с Ганнибалом Лектером, тот был и оставался любовью его жизни. А сам Уилл был для него точно тем же. И именно поэтому Ганнибал не оставлял попыток разбудить Уилла.       — Сука, удалось, — нервно и сквозь слёзы прошептал Уилл.       — Ещё не всё.       Уилл подскочил на месте, шарахнувшись к стене.       Дон Хуан, сидя перед ним на корточках, укоризненно покачал головою.       — Со страшным всё. Теперь кое-что получше, — сказал Дон Хуан. И, сев рядом, попросил: — Смотри.       Уилл увидел себя. Не то чтобы, но очень похожую на самого себя женщину, лежащую на кушетке. Ганнибал в хирургическом костюме, спустив медицинскую маску под подбородок, стоял у окна, держа в руках ребёнка. Мальчика. Держал, прижимаясь к маленькому лицу губами и едва раскачивая в руках.       Уилл было неприятно дёрнулся от жгучей ревности, заподозрив перед собою Беделию Дю Морье. Но почти тут же ударом под дых его озарило, что в больничной койке с капельницей лежит не абы кто, а он сам.       — Хорошая проекция, — спокойно сказал Дон Хуан. — Самая изумительная. Ты здесь сам себя превзошёл. Очень милая мордашка.       Уилл пялился на себя, разглядывая и убеждаясь почти в стопроцентном сходстве. Разумеется, ни о какой небрежной щетине речи и не шло. Вильгельмина Грэм была безупречно белокожей, и бесконечные тёмные локоны слабо контролируемой массой виноградных плетей вились вкруг её головы, плечей и локтей.       «Он похож на тебя, Ann», — сказала она, умиротворённо глядя на ребёнка и Ганнибала.       Тот обернулся всем телом, не отрывая губ от лица сына.       «Как ты его назовёшь?» — спросила Винни.       «Кейн», — ответил Ганнибал.       Винни согласно кивнула и протянула руки.       «Мне пора на обход. Потом ещё две операции», — сказал Ганнибал.       Винни снова кивнула.       И Уилл вместе с нею. Он вспомнил, что в этой проекции Ганнибал был общим хирургом, он сам проводил операцию с кесаревым сечением, помогая Кейну родиться. И ещё Уилл знал, что здесь не произошло смерти. Здесь он был жив. Винни была жива. И Кейн был жив. Уилл обернулся к молчащему рядом Дону Хуану.       — Да, — кивнул тот, — пока что здесь все живы.       — Ганнибал знает?       — Ещё бы. Он запрятал вас так глубоко, что ни один мейстер не разнюхает. Ну, разве что… Теперь уже не важно, — Дон Хуан занимался трубкой, разжигая табак от спички.       — Как запрятал? — спросил Уилл, отмечая, что трубка Дона Хуана тоже обладала частичной живой душой. Хотя удивляться было нечему.       — Как запрятал? — переспросил Дон Хуан. И довольно долго, раскуриваясь, обегал Уилла глазами. И то, что они продолжали оставаться человеческими, радовало до воодушевления.       — Он изолировал проекцию за барьером. Из человеческих останков. Изменение формы при достижении максимальной требуемой функциональности.       — Из человеческих останков?       — Ага. Кожа, мышечная и соединительная ткани, волосы, кости… То, что он не считает возможным использовать в пищу. А вот сработать из подобного отзеркаливающий полог, маскирующий вибрации проекции — вполне допустимо, — пояснил Дон Хуан.       — Я что-то не удивлён, — устало сказал Уилл.       — Много людей, — удовлетворённо затянулся Дон Хуан.       Уилл сглотнул. Знать, что Ганнибал ценой десятков человеческих жизней добился сохранности его и Кейна в скрытой от внимания гильдии проекции… Знать и не испытывать ни малейшего чувства негодования… Вот что было приятным облегчением.       — Вы тоже тёмный мейстер, — сказал Уилл.       — Да, — кивнул Дон Хуан.       Уилл с минуту молчал, рассматривая руки. И вдруг встрепенулся.       — Сколько… Как давно у меня ребёнок в той проекции?       — Не прыгай, — улыбнулся Дон Хуан, — течение времени там искривлено по спирали. Движется гораздо медленнее, чем в этой. К тому же Лектер умеет заходить в любой нужный ему момент. Попроси, и он принесёт тебе сына хоть из родильной палаты.       Уилл смотрел на Дона Хуана, едва дыша от подступающей к горлу белой сияющей радости.       — Да-да, принесёт. Но тебе стоит кое о чём помнить.       — Ещё кое о чём? — возмутился Уилл.       — Не думаешь же ты, что он, так тебя любя, лишит Винни Грэм…       — Которая тоже я, — почти неслышно продолжил Уилл.       — …которая тоже ты, ребёнка и оставит её умирать от чувства невосполнимой утраты?       Уилл уже понимал, что ответит ему Дон Хуан, но слова не могли слететь губ.       — Всё верно, он убьёт её. Там, её, которая там ты, а потом принесёт тебе, который ты здесь, Кейна. Если ты захочешь, конечно.       Уилл закрыл глаза, опираясь затылком о стену.       — С днём рождения, Уилл, — сказал Хуан Матус.       Уилл знал, что тот уже исчез из комнаты, хотя табачный дым продолжал висеть в воздухе. Уилл дышал им.