Шиворот-навыворот

Пустышка Неба очень любила Тсуну, любила так, как его, наверное, не сможет любить ни один человек. И сейчас Пустышка просто не знала, что делать. С одной стороны, ей было очень обидно, что милый Тсуна смотрит на какую-то развязную наёмницу, с которой по чистой случайности уже в третий раз пересекается на заданиях. Пустышка точно знает, что её возлюблённый наёмницу впечатлил своими способностями, и теперь той очень интересно проверить, каков этот супергерой в постели – тоже же лучше, чем кажется на первый взгляд, или есть что-то, с чем выглядящий подростком случайный напарник всё-таки не справится. Нет, восхищение Тсуной она разделяла, но планы этой девушки, в открытую соблазняющей её возлюбленного, Пустышке не нравились. С другой стороны, она прекрасно понимала, что сама этот аспект отношений Тсуне обеспечить не может, а ведь людям, кажется, нужно иногда сбрасывать напряжение. Даже Ария и Луче иногда занимались этим не для размножения, а для удовольствия, а уж о носителях-мужчинах и говорить не стоит!.. И вот, Пустышка совсем не могла определиться. Она не хотела отдавать своего Тсуну человеку, не способному полностью оценить, какое сокровище представляет собой Савада. Но от Джиглио Неро Пустышка переняла жертвенность и желание сделать как лучше для любимых людей, так что готова была немного потерпеть эту девицу – в конце концов, наёмница не рассматривала Тсуну в качестве постоянного партнёра. Дилемма «стирать ли само существование наёмницы из этой реальности или позволить Тсуне развлечься и получить опыт» разрешилась появлением Кавахиры. Завидев шамана, пришедшего, чтобы навестить подопечного, Пустышка нажаловалась на происходящее и запросила помощи. Кавахира почувствовал, как у него задёргался глаз. Мужчина вздохнул, мысленно посетовав на то, как тяжело быть отцом девочки-подростка. Потом посмотрел на полыхающего ушами Саваду, которого сдали с потрохами и который даже не подозревал, что перед его знакомой возникла нешуточная угроза стирания из реальности. И поправил себя: тяжело быть опекуном двух подростков, один из которых влюблён во второго. Кавахира, как мог, попытался объяснить Пустышке, что не стоит уничтожать всех тех, кто как-то обратит внимание на Тсуну, напомнив, что однажды её желание помочь возлюбленному уже привело к панике Тсунаёши, его истерикам и депрессии после осознания, что вернуться в своё время не получится. «Люди – существа со слишком тонкой душевной организацией», – объяснял Кавахира, – «ты можешь стараться ради них, принимать тяжёлые решения, а они будут дуться из-за какой-то мелочи вроде детского тела». Пустышка вынужденно согласилась – шамана в этом вопросе она считала опытным существом. Следующая воспитательная беседа состоялась с самим Тсунаёши. – Да не знаю я, нравится она мне или нет! – с красными щеками оправдывался Савада. – Джин прикольная и красивая, но она же старше! Разве она вообще может всерьёз рассматривать меня как… – мальчишка споткнулся на определении и, что-то невнятно пробормотав, уставился в стол. Кавахира не знал, плакать или смеяться. Нет, он знал, что Емитсу было не до разговоров с сыном, и предполагал, что вряд ли Реборн занимался половым воспитанием ученика, всё-таки они всё время были заняты чем-то другим – Занзасом, спасением мира… Но шаману казалось, что подростки должны быть более просвещёнными в таких вопросах. Или он что-то путает? Разве не должны были такие темы всплывать в разговорах между сверстниками? В конце концов, Ромео и Джульетта в этом возрасте вообще собирались пожениться. Себя он считал не самым подходящим человеком для объяснения различий между любовью и сексом, но выбирать не приходилось. Если бы Кавахира верил в богов, он обязательно бы спросил, за что ему это, а так пришлось читать небольшую лекцию Тсуне, в которую входило объяснение, почему люди, каждый день рискующие жизнью, вообще оказываются менее закомплексованными, чем большинство обывателей, и почему не стоит слишком многого ожидать от таких предложений. На протяжении лекции лицо Тсунаёши становилось всё более и более пунцовым, так что шаман всерьёз обеспокоился, как бы тут не произошёл случай самовозгорания, но, в конце концов, Тсуна взял себя в руки. – Я понял, – кивнул он, и только полыхающие уши выдавали, как неловко ему было обсуждать это с Кавахирой. – У меня остался один вопрос: если… кхм… секс – это только… ну, способ отдохнуть и получить удовольствие, то как же определить любовь? Пустышка заинтересованно засияла оранжево-жёлтым. Шаман поправил сползшие с носа очки. – Тсунаёши-кун, – вкрадчиво сказал он, – все возможные формы человеческого общения могут стать следствием любви. Вы так извращаете это понятие, что мне сложно определить, когда вами движет любовь, а когда – чистейшая ненависть. Иногда я вообще сомневаюсь, что люди способны на настоящую любовь, а не принимают за неё что-то своё – желание обладать, страсть и похоть, болезненную привязанность… – И всё-таки? – упрямо вздёрнул подбородок мальчишка. Он не любил, когда Кавахира начинал говорить о недостатках человечества. – Ну, если ты настаиваешь, – вздохнул мужчина, – по моему мнению, главное проявление любви – это забота и уважение, а не «желание слиться в единое целое в порыве страсти», – неожиданно ехидно закончил шаман. Тсуна завис. Нет, не потому, что внезапно заподозрил Кавахиру в чтении бульварных любовных романов, откуда, явно, и появилась цитата. Он просто осмысливал точку зрения существа, у которого было несколько столетий для формирования своих взглядов. – Ясно, – наконец, кивнул он. Мужчина незаметно перевёл дух. Объяснять всё по второму кругу было бы... утомительно. – Ну, раз вопрос исчерпан, то я, пожалуй, пойду, Тсунаёши-кун, – поднялся Кавахира со стула. – Уже? – удивился Савада. – У тебя есть срочные дела? – Ну, если очередное спасение мира не считать, то срочных нет, – хмыкнул шаман. – А, ну, мир может и подождать, пока доставка принесёт рамен, – расплылся в широкой улыбке Тсуна. – Когда это ты успел заказать рамен? – подозрительно поинтересовался Кавахира, пойманный на единственной слабости. Тсунаёши пожал плечами. – Сразу же, как мне пришло видение о твоём появлении. А что? – С чего бы такая щедрость, Тсунаёши-кун? Ещё недавно ты дулся на меня за ту тренировку… – И всё ещё дуюсь! – перебил Савада, не желая вспоминать о нескольких минутах позора, устроенных ему Кавахирой в духе репетитора-киллера Реборна. – Но если ты и дальше будешь питаться тем, что приготовишь сам, мир может и не дождаться спасения. Ну, и вообще… – Тсуна вдруг смутился, сдержав рвущиеся с языка слова о том, что иногда в бытовых вопросах древний шаман оказывался сущим ребёнком, и, очевидно, только бессмертие не позволяло ему умереть от недосыпа или отравления. Кавахира наклонил голову набок, так, что солнечные лучи забликовали в стёклах очков, скрывая проницательный взгляд. – Ну, хорошо, Тсунаёши-кун. Пожалуй, ты прав, и мир может немного подождать. – Отлично! – просиял Савада, – и кстати! Если ты ещё хотя бы раз попытаешься устроить мне что-то, подобное той тренировке… – Ну, что ты, Тсунаёши-кун, – усмехнулся шаман, – подобное устраивать не буду. И вообще, я предпочитаю не повторяться. – Эй! – возмутился Савада, и беседа о пестиках и тычинках плавно перетекла в шутливую пикировку о допустимых методах воспитания Аркобалено Неба. И, кажется, примерно в то же время шаман стал задумываться о том, что не так уж этому конкретному Аркобалено Неба будут нужны другие Хранители пустышек…