Принципы

      Маришка сидит на школьном подоконнике, откинувшись назад и рассматривая потолок. Думать ни о чём не хочется, выйти поговорить с как обычно курящим в гордом одиночестве Фэшиаром — тоже. Поэтому девушка, оставив рассматривание потолка на потом, переводит взгляд на Фэша, сидящего на уличной скамейке. Резникова довольно сильно удивляется, увидев рядом с приятелем Василису, стоящую над ним и что-то рассматривающую в его руке. Они действительно сблизились…       Резникова резко прикрывает глаза, перестав смотреть на общающихся Василису и Фэша. Маришку раздражает. До банальной злобы бесит то, что она когда-то давно упустила момент… Момент того, что она — заносчивая и высокомерная Мариша Резникова — придумывает себе тысячи поводов, лишь бы чаще сталкиваться с Огневой. Даже сегодня страдала подобными глупостями трижды. Трижды! Девушка не может понять, почему ей постоянно настолько сильно хочется смотреть на Василису. Она чувствует, что подобными вещами загоняет себя в угол, добивает. Будто отстукивает костяшками пальцев по столу время, оставшееся ей, а после — задыхается от прорастающих с болью цветов где-то в районе груди, в чёртовых лёгких. Возникает ощущение, что она полная дура, и это как минимум, потому ей всегда и во всём хочется усложнить себе жизнь. Даже в те моменты, когда всё может оказаться простым и понятным, Маришке будто недостаточно боли и страданий. Нужно ещё, ещё… Нужно задохнуться из-за синих цветочков, но желания поговорить с Василисой по-человечески почему-то не возникает.       Странно, что разговаривать с Лисой Маришке совершенно не хочется. Чувства и так спутанные, неясные, а близкий контакт с Огневой лишь усиливает эти ощущения. Мариша нервно пожимает плечами и прикрывает глаза. Она осознаёт, что рядом с Огневой ей постоянно мерещится что-то странное: золотые стрелы, часы, неясные тени или же слышатся голоса. Стоит Лисе лишь начать что-то говорить, как память Мариши даёт сбой, будто по частям отпадает, оставаясь лежать разрозненными кусочками когда-то цельного пазла. Девушка силится вспомнить хотя бы что-то, пытается высмотреть в нечётких картинках, приходящих на ум, что-то важное, старается усложнить себе жизнь ещё сильнее. Ей постоянно кажется, что при взгляде на Василису она упускает нечто очень важное, необходимое. И когда Маришке удаётся приблизиться к разгадке практически вплотную, картинки одна за другой стремительно гаснут, оставляя после себя одну лишь посредственность. И это раздражает…       Маришка, спрыгнув с подоконника, медленно бредёт по коридору к актовому залу. Сегодня среда, а значит, до концерта осталось всего два дня. Нужно репетировать. Ник и Маар, ещё полчаса назад заметив её одиноко сидящей во время урока на подоконнике, зазывали валить вместе с ними настраивать аппаратуру, но Мариша отказалась и пообещала придти чуть позже. Вот и идёт. Без стука заходит в зал и наблюдает за тем, как улыбающаяся Василиса размахивает руками и пытается говорить в микрофон, но ничего не слышно. Резникова криво усмехается. У Огневой всегда всё просто, как у людей. Она не такая, как Мариша. Она ничего не усложняет для себя, зато стремится подпортить жизнь Резниковой.       — О, Мариша, привет, — внезапно начинает работать микрофон, да так громко, что все присутствующие в зале непроизвольно морщатся. Василиса, чуть смутившись того, как поприветствовала Резникову, трёт пальцами шею. Маришка выдыхает и направляется к сцене, стараясь не смотреть на Лису слишком пристально. Хватит и навязчивых мыслей, постоянно посещающих голову. Нечего ей, Марише, пялиться на девушку без особого на то повода. — Ну… Сценарий, в смысле, твои слова лежат во-он там, — внезапно произносит Василиса и указывает рукой в противоположный угол зала. Резникова давит раздражение, про себя гневно отмечая, что про лежащий у самого входа сценарий можно было сказать до того, как Мариша дошла до конца настроенной аппаратуры и сцены.       — Так… Понятно, — тихо проговаривает Маришка и отправляется за тремя кусками бумаги, лежащими на столе. Девушка берёт сценарий в руки и пробегает глазами. Ничего необычного: простые слова, простые фразы. Так даже лучше — не придётся лезть из кожи вон, зубря долгие сложные тексты наизусть. Маришка хмыкает и возвращается назад. Она до сих пор не представляет, как будет чувствовать себя в непосредственной близости с Огневой все эти два дня репетиций и концерта, но уже по привычке старается об этом не думать.       — Будь аккуратнее, всё барахло жутко старое, — хмыкает вышедший на сцену Маар, всовывая Резниковой в руки потёртый и побитый временем микрофон. Парень как всегда растрёпан, сияет улыбкой и совершенно не хмурится, чем неизменно притягивает к себе всеобщее внимание. Парень-каждый-день-праздник… Так его за глаза называют в классе за искреннюю улыбку, готовность всем помогать и постоянный смех. Маришка приподнимает одну бровь, копируя любимый жест своего приятеля Фэшиара, и смотрит Маару в глаза. Он ей вполне нравится, как человек, разумеется. Сильный духом, разумный, добрый. Именно он часто пытался объяснить Маришке, что её вечно грустная физиономия принесёт ей больше плохого, чем хорошего. Что правильнее, даже не радуясь внутри, улыбаться. Так легче, так проще… Резникова понимала логику его доводов, но поступать так, как он, не могла. В силу своего упрямства.       — Да уж… Вижу, — хмыкает Мариша, выгибая брови повторно. Броннер глядит на неё в ответ как-то снисходительно и, махнув рукой, удаляется за компьютер, стоящий за кулисами в самом конце актового зала. Маришка задумчиво хмурится.       — Хорошо… Ладно… — проговаривает Василиса тихо, а потом подносит ко рту микрофон и, прочистив горло, торжественным голосом вещает: — Дорогие гости, ученики, учителя, мы собрались сегодня… — Резникову всегда смешат попытки школьных ведущих читать слова красиво и выразительно, но на этот раз она не смеётся, так как у Василисы вполне неплохо выходит. Где-то в груди Мариши копошатся уже проросшие васильки, но пока что не стремятся прорваться наружу, а голос Огневой лишь тревожит их, заставляет трепыхаться… Через несколько минут подходит очередь Мариши говорить в микрофон. Она искренне пытается, чтобы звучало ровно и хотя бы немного презентабельно, но голос и взгляд Василисы постоянно сбивают её с мысли, из-за чего она путается и не может нормально читать свои слова. — Ты даже не пытаешься, — внезапно с намёком на упрёк говорит Василиса, нахмурившись. Маришка поворачивается к Лисе и смотрит ей в глаза; девушке почему-то кажется, что имеет в виду Огнева совершенно не чтение сценария на сцене с микрофоном.       — А зачем? Всё равно получится так, как получится, — спокойно отвечает Мариша, но потом сводит брови, отыскав даже в собственной речи двойной подтекст. Василиса тихо фыркает, ожидаемо скривившись, и Маришке чудится в этом фырканье немой упрёк. Восклицание, возможно, оскорбление. Она не умеет понимать Огневу, хотя, кажется, иногда понимает… Василиса продолжает говорить, а Марише становится плохо. В голову лезут картинки недавнего сна. Неясные тени раздражают, но внезапно в одной из них угадываются знакомые очертания — рыжие волосы, веснушки, вздёрнутый подбородок… Это Василиса… Маришка вздрагивает, изо всех сил мотая головой. Она ничего не понимает. Не понимает, потому что картинка будто сказочная, нереальная, но настолько привычная и обычная, что Марише становится страшно.       — Хей, всё нормально? — интересуется Василиса. Маришка качает головой. Ей хочется, наконец-то, всё понять, поэтому, неожиданно даже для самой себя, тронув Лису за плечо, она произносит:        — Нам нужно поговорить наедине, — подобные слова, кажется, совершенно не смущают и не удивляют Василису. Она спокойно кивает и откладывает микрофон на сразу же зафонившую колонку. Он резкого звука все обитатели зала, кроме Мариши, снова морщатся.       — Ник, Маар, подождите нас пять минут, хорошо? Мы скоро, — просит Василиса парней и, пожав плечами в сторону Мариши, спускается со сцены вслед за ней. Они в полном молчании сначала идут, а после выходят из актового зала. Маришка пытается сформулировать свой вопрос, терзающий её уже достаточно давно, вот только не знает, как это сделать. Первой не выдерживает Василиса: она останавливается посреди коридора, тем самым заставив застыть на месте и Маришку. Странно, конечно, что Огнева ничего не спрашивает, но Маришке всё равно не понять, почему…       Резникова смотрит на Василису долго, проходясь взглядом по аккуратному носу с россыпью весёлых, практически ядовито-рыжих веснушек; по губам; по тонким, красиво очерченным запястьям, сквозь белую кожу на которых выпирают кости и отчётливо видны зелёные вены. Она смотрит болезненно-тяжелым взглядом, внутренне стараясь задушить себя собственными пальцами с длинными ногтями, нарощенными и накрашенными в каком-то салоне, но внешне оставаясь спокойной. Ядовитой. Грубой. Такой Резниковой.       — Ты ведь не просто так смотришь, да? — интересуется Василиса, глядя в сторону. Она, наверное, ничего не понимает, но не спешит уходить. А Маришка просто пытается разглядеть в ней то, что ей так нужно: свои воспоминания. Ведь ощущение, что они возрождаются и мгновенно гибнут только лишь по вине Василисы, крепчает с каждой секундой.       Мариша смотрит-смотрит-смотрит, никак не может насмотреться, шумно сглатывает комок, застрявший в горле. Не задумавшись, девушка нечаянно проводит правой рукой от бедра до талии, но тут же быстро останавливается и стремительно отводит руку за спину; медленно, но верно смущается своих движений. Её зрачки расширены, из-за чего радужку приятного небесного оттенка практически полностью не видно. Глаза Резниковой смотрят чуть насмешливо, горят огоньком злобы и раздражения, мерцают, но всё равно остаются спокойными, прожигают Огневу насквозь; просто смотрят внимательно с примесью чего-то болезненного, так как Мариша старается не упустить из виду ничего, что может быть связано с Василисой…       — Мне кажется, что ты отбираешь мою память, — внезапно признаётся Маришка, не отводя взгляда от неожиданно вытянувшегося лица собеседницы. Василиса замирает и смотрит на Резникову странным взглядом, смысл которого не разобрать. Маришка хмурится, подавляя желание закончить только начавшийся разговор, ибо в последнее время эта странная разговорчивость ей только вредит. Резникова сжимает руки в кулаки, чувствуя, как внутри неё что-то болезненно сжимается. Васильки… Это, верно, они… — При виде тебя всё не так. Ты напоминаешь мне кого-то.       — А я-то думаю, почему ты меня так сторонишься, — приподнимает правую бровь Василиса, этим жестом отчаянно напоминая Маришке Фэшиара Драгоция. Горло неприятно сдавливает спазмом, когда Резникова вспоминает слова Фэша о том, что они с Василисой сблизились. Конечно… Сблизились так, что Огнева уже копирует жесты Драгоция. Что же… Можно поздравить парня — он скоро заполучит себе девушку. Сердце предательски замирает, противореча вроде бы безэмоциональным мыслям и суждениям разума. Резниковой наплевать даже на то, что она обычно сама с удовольствием копирует живую мимику лица Драгоция. Она — это она, а Василиса — это Василиса… Маришка и Фэш друзья, поэтому ей можно перенимать его привычки, а Огневой нельзя, потому что… Просто нельзя.       — Никто никого не сторонится, — тут же отрицает очевидное Маришка, хотя её поведение сложно назвать однозначным: разговоров с Василисой Мариша старательно избегает, а вот выглядывать знакомую рыжую макушку на улице, сидя на подоконнике и глядя в окно или же будто бы случайно пересекаясь по несколько раз каждый день, Резникова совсем не прочь. Никакой однозначности. Одна всеобъемлющая глупость.       — Тогда давай говорить нормально, — просит Огнева, поджимая губы как-то недовольно.       — Мы и говорим, — жмёт плечами Мариша.       — Пожалуйста, не строй из себя дуру, — кривится Василиса, моментально раскусив и сломив слабые потуги Мариши отсрочить этот неприятный разговор, и качает головой. Резникова цокает языком, недовольная сложившейся ситуацией. И чем больше девушка убеждает себя в том, что ничего страшного в одном несчастном разговоре нет, и что появление в школе новой парочки в лице Василисы и Фэшиара прекрасно, лёгкие болезненно сжимаются на пару с сердцем, кашель подступает к горлу, стоит только представить, что всё будет именно так. Маришка задерживает дыхание. — Нам нужно вместе. Заметь, вместе готовиться к скорому концерту. Я не виновата в том, что похожа на какую-то твою знакомую, — эти слова девушка проговаривает неожиданно неуверенно. Маришке даже кажется, что Огнева врёт. Но чего можно наврать-то в одной-единственной фразе? Причём такой вот… Кажется, ничего… — Так что соберись. Нам нужно выступить хорошо.       — Понимаю. Я сама не знаю, зачем сказала тебе. Просто из-за этого желание говорить с тобой отбивается напрочь каждый раз, — кивает сама себе Маришка и незаметно кашляет, заранее отвернувшись. Ей совсем не хочется, чтобы Василиса заметила кровь у неё на руках. Кровь и лепестки… Но, к удивлению девушки, ладони чисты. Крови нет. Маришка шумно выдыхает.       — Всё нормально? — внезапно, как и несколько минут назад ещё в зале, взволнованно интересуется Василиса, чуть подойдя к Резниковой, на что та слишком быстро кивает. Огнева останавливается.       — Пойдём, нас уже заждались, — стремясь нарушить неловкую тишину, повисшую между ними, бросает Маришка и уже хочет уйти по направлению к сцене, как Василиса не очень воспитанно хватает её за руку и тянет на себя. — Что опять случилось? — раздражённо интересуется Мариша, вперившись в Огневу недовольным взглядом. Ей совсем не хочется, чтобы Василиса касалась её, но в то же время втайне девушке даже хочется, чтобы несносная Лиса взяла её руку и переплела их пальцы. Чтобы всё было так по-детски романтично и красиво… Чтоб её, эту паршивую романтичность, забивающую голову всякими совершенно ненужными мыслями. Маришка тихо топает ногой.       — Мне тоже совершенно непросто с тобой говорить, но я же не бегаю от тебя, — хмурится Василиса, отпуская руку Резниковой. — Друзья так не поступают.       — А мы с тобой и не друзья, — парирует Мариша, скрестив руки на груди и практически трясясь от безмолвного смеха. Друзья… Какие друзья, если Маришка спокойно вдыхать не может, когда Огнева рядом? Такая дружба ничего, кроме боли, не приносит. Резникова в этом не сомневается, поэтому раз за разом пресекает любые попытки Василисы сблизиться, уходит от разговора, сбегает. Неправильно! Всё, что с ними происходит, неправильно! И это суровая истина.       — Мы могли бы быть чем-то большим, чем просто друзьями, Мариша, — внезапно произносит Василиса, внимательно следя за реакцией Резниковой. Маришка раздражённо прикрывает глаза, игнорируя взволнованно застучавшее после слов Лисы сердце, и ядовито улыбается. Оказывается, не только она, Мариша, здесь наивная и глупая — Огнева улетела в ту же степь.       — Этого не может быть, — чеканя каждое слово, выплёвывает Маришка и чувствует, как цветы продираются через лёгкие к горлу, мешают спокойно дышать. Девушка тяжело сглатывает и уже привычно задерживает дыхание. — Люди нас не поймут, — это глупое «нас» вырывается непроизвольно, заставляя Маришку беззвучно застонать и прикусить язык. — Это неправильно, ты понимаешь?       — Понимаю…