До дрожи по коже

      Хлопья. Такие безвкусные и отвратительные на вид. Маринетт давно выпила молоко, и теперь беспристрастно гоняла завтрак по тарелке. Ее взгляд метнулся к окну. Погода, словно зеркало, отражала ее душевное состояние. Грозовые тучи нависли над ней с самого ее пробуждения.       Она сгорбилась над тарелкой, анализируя информацию. Когда она очнулась, к ней сразу же подбежала личная медсестра месье Агреста. Она тараторила что-то неразборчивое. Все, что Маринетт поняла — это то, что ее папочка уезжает в свой главный дом и по совместительству офис. Тогда Дюпен-Чен недоверчиво изогнула бровь, спросив: «У месье Агреста несколько домов?».       «Ну конечно, — отвечала женщина, судорожно жестикулируя. Она явно была возбуждена, говоря об имуществе своего начальника, — месье Агрест богат настолько, что это можно назвать чудовищным богатством. Вам повезло с отцом, милочка, — она многозначительно подмигнула, а Мари едва сдержала желание закатить глаза».       Та же вчерашняя горничная принесла ей одежду, не забыв отпустить колкую шутку о ее неуклюжести. Класс. И вот сейчас, склонившись над тарелкой, она терзала себя вопросами без ответов. Может, все не так уж и плохо?       Пусть молодой отец внушал страх, но он не мог забрать у нее самого дорого — воспоминаний. Теплые улыбки подруг, их заливистый смех. Ночи, когда они играли в карты и не спали. Конечно, были и невзгоды, и обиды, и переживания. Но жизнь научила Дюпен-Чен вспоминать только хорошее, закрывая глаза на плохое. В конце концов, кто как ни жизнь является прекрасным учителем.       Зарядившись энтузиазмом, она встала из-за стола, и, поблагодарив горничную, которая все это время молча наблюдала за ее трапезой, направилась в свою комнату. Точнее, на ее поиски. Никто так и не удосужился показать ей комнату. Если она вообще есть.       — Ты даже не прикоснулась к хлопьям, — констатировала факт горничная, сложив руки на груди. — Мне за это влетит, так что давай, ешь.       Она вскинула палец в безмолвной угрозе. На это девушка фыркнула.       — От кого тебе влетит-то, а? — Маринетт обернулась, но ходу не сбавила. — Кому какая разница, как я питаюсь?       Мари даже ресничками похлопала, недоумевая. Еда. Ну не лезет она ей в рот. И что с того? Устраивать из этого катастрофу? Горничная, будто со сверхъестественной скоростью нагнала Мари, и, вцепившись в плечо, повернула к себе. С ее губ срывались тяжёлые вздохи, глаза были бешеными, а миловидные губы перечеркнула кривая ухмылка.       — Мне никакой разницы до тебя нет, оборванка, — зло процедила она, продолжая больно сжимать плечо брюнетки. — Прекрати притворяться святой невинностью. Мы все знаем, что ты здесь в роли секс-игрушки. Мнение шлюх никого в этом доме не интересует! Поэтому иди и нормально пожри, иначе рассыпешься в пыль на глазах у месье Агреста, когда он тебя трахнет!       На последней фразе ее терпение кануло в Лету, и она перешла на крик. Дикая, словно сорвавшийся с цепи зверь. Маринетт смотрела на нее и будто приросла к земле. Глаза. На них непроизвольно выступили слезы обиды. Она хотела что-то возразить, но не могла. Знала, что это бесполезно. Она, черт бы побрал, действительно секс-игрушка! Адриан купил ее, как продажную девку. Гордость. Чертова гордость. Она не унималась. Так и била по вискам, призывая ответить хоть что-то. Плевать. Плевать, что это будет выглядеть жалко. Она просто не могла потерпеть поражение вот так. Унизительно.       Собрав последние силы в кулак, она гордо вскинула подбородок. Без труда прочитав разыгравшийся озорной огонек в глазах горничной, она усмехнулась. Горько так. Вот оно что. И эта гадкая горничная, мать ее, тоже играет! Играет на струнах ее нервов. На чувствах, которые, кажется, никто не замечает. Мгновение. И Маринетт сносит крышу.       Она скрипит зубами, пытаясь вымолвить слово. Но ни единый звук не вырвался из ее груди. Ком, вставший поперек горла помешал.       — Ну? Что молчишь, а?! — горничная встряхнула Маринетт, и это стало последней каплей. — Нечего ответить, да?!       Дюпен-Чен чувствует его. Адреналин. Он медленно, но верно, растекается по ее венам, побуждая к действию.       — Да пошла ты к черту! — непонятно откуда взявшаяся сила. Руки сами отталкивают горничную, да так, что она сокрушительно падает на пол. Мари презрительно хмыкает. Она испепеляет девушку взглядом, показывая все пренебрежение. — Кто ты вообще такая, чтобы называть меня шлюхой?!       Коктейль из эмоций превратился в яд, который стрелой пронзил ее сердце. Безумие накрыло с головой. Плевать. На любые последствия, которые она совершит в этом состоянии было плевать. Первобытная жажда крови проснулась в ней. Она не хотела брать под контроль этого зверя. Напротив, нужно выпустить его наружу и позволить поглотить все, что стоит на пути. Зрачки горничной максимально расширились от страха и изумления, когда безобидная девчонка выплеснула на нее целую бутылку молока и хлопьев.       — Единственная, кому стоит лучше питаться — это ты. Цени то, что имеешь, мразь, — она присела на корточки, буравя обескураженную горничную взглядом. — Мой папочка, если я попрошу, уволит тебя и я обещаю, больше нигде в этом городе ты не найдешь работу.       Девушка судорожно закивала головой, просто не зная, как реагировать на эту угрозу. Маринетт же, виляя бедрами, ушла прочь. Она не знала, куда идёт. Поднявшись по лестнице, она скрылась за углом. Руки. Они сами нащупали грудь сквозь тонкую майку и сжали ее, пытаясь добраться до сердца. Оно не унималось. Его удары эхом разносились по всему телу. На смену злости пришел стыд за свои действия. Господи, что она творит? Что на нее на шло?       Губы невольно расплылись в лукавой улыбке. Ее поступок. Это было неожиданно и дерзко. Прости её Господи, но она ни о чем не жалела.