Огненная

Хан Батый остановился со своим войском на реке Воронеж, разбив внушительных размеров лагерь. Монгольские кони разгребали копытами снег и громко фыркали. Даже зимой под ворохом снега непривередливые лошади смогли добыть себе корм. Выносливые, красивые животные лениво прохаживались по широкому полю, то и дело вскидывая голову и издавая громкое ржание. Степи - привычное обиталище для скакунов ордынцев, и поэтому они чувствовали себя как дома. Палатки татаро-монголов протянулись по всему побережью реки, простираясь далеко на юг. Каждый из ордынцев занимался своим делом - кто-то проверял, крепки ли узлы на осадных машинах, кто-то - разводил костры и ставил огромные чугунные казаны. Средь шатров сновали овцы, лаяли собаки. Некоторые монголы переговаривались между собой. Их речи, витиеватые и сложные, сливались с треском хвороста и гортанными звуками животных. Татары говорили о грядущем набеге на рязанские земли, о том, что скоро награбят много богатств, и каждый из них станет состоятельным, словно хан. Но для этого придется приложить все силы, ибо урусы* - народ дюжий и крепкий. Без боя они не сдадутся. А значит надобно рвать и метать, стать "зубастым зверьем", чтобы отбить скот, земли и злато. А если повезет, то и женщин. Издавна среди ордынцев ходили слухи о красоте русинок. И каждый хотел иметь такую прекрасную и норовистую рабыню. В центре лагеря располагался огромный шатер, столбы и порог которого были обернуты золотом. Китайская роспись вилась по вершине цатхира*, извивалась, словно змеи, и ниспадала к подножью палатки причудливыми завитками. Красные ленты, оканчивающиеся пышными кистями, развивались на шесте, который венчал купол шатра. Среди пестроты галунов выделялось знамя. На нем можно было увидеть символ Золотой Орды - тамгу* Бат-хана вместе с полумесяцем. Рядом с цатхиром находился шатер поменьше. Там жили наложницы монгольского царя. Поодаль разместились юрты военачальников и прочей свиты. Среди палаток командающих особенно выделялись две. Первая была из войлока, выкрашенного в черный, с золотыми нитями, а вторая - темно-алая с причудливыми узорами. Войлочный шатер принадлежал Субедею, главному полководцу Бату. Мужчина стоял у истоков двух великих степных держав — Империи Чингисхана и Золотой Орды. Субедей был выдающимся военачальником, тонким дипломатом. Он предпочитал завлекать неприятеля в хитроумную западню. Другим ценным качеством Субедея было умение прощупать будущего противника и добыть о нем важные сведения. Вторым же шатром владел Зурган - коварный и изворотливый советник хана. К тому же, он был переводчиком Бату, так как практически единственный знал язык урусов. Прямо сейчас в цатхире шел совет татаро-монгольских военачальников. В самом центре на горе подушек восседал Батый. Он был похож на бронзовую статую Будды. Его оливковая кожа могла бы послужить предметом зависти у девушек - до того она была гладкая и безупречная. Длинные волосы цвета воронова крыла, заплетенные в бесчисленное количество маленьких косичек, покоились на груди и спине. Черты лица манили - линии казались по-девичьи хрупки, но острый холодный взгляд и тонкие презрительно сжатые губы выдавали в неподвижной фигуре мужчину. И не просто мужчину, а воина, безжалостного и опасного хана-завоевателя. Батый был облачен в китайский шелковый халат с узкими длинными рукавами, поверх которого был надет хатангу дегель - длинный кафтан с фигурными листовидными оплечьями, простеганный металическими пластинами. Золотые наручи и височные украшения тускло поблескивали в свете чийдэнов*. Жемчуг, вплетенный в косы, тихо позвякивал. Бату являл собой божество - недосягаем, прекрасен и смертоносен. Молодой хан прекрасно понимал это. Каждый его жест, изгиб бровей или наклон головы был направлен на то, чтобы показать величественность. Даже свет, падающий с шанырака*, переплетающийся с блеском чийдэнов, придавал Батыю торжественность и совершенство. Монгольский царь - безупречен. Он - перл творения. И никто не смеет это оспорить. По кругу от Бату расположились военачальники, сидевшие по-турецки на юфтевых валиках. Их лица были разрисованы белым, на головах красовались шапки "болИ". Сами же мужчины были одеты в войлочные халаты, крытые шелком. По правую руку от Батыя находился Субедей, по левую - Зурган. Если первый выглядел весьма неприглядно, то второй напоминал паву - украшения на лице, голове, пальцах и халате превращали субтильного, поджарого мужчину в нечто вычурное и пестрое. Он осматривал собравшихся, кидая глумливые взгляды и скаля белоснежные зубы. Шибан, пятый сын Джучи и младший брат Батыя, враждебно покосился на него. "Скользкий как уж" и изворотливый Зурган мало кому нравился из полководцев. Но Батый ценил его и держал близко к себе. - Посмотри на этого пса, - тихо прошипел Шибан, наклоняя голову к Орду-Ичену, - на словах убивает льва, на деле - выслеживает лягушку. Пичужка думает, что она - хищник. - Тише, брат! Иначе великий хан покарает тебя за такие слова! Даже не смей думать так и тем более вслух произносить - уши есть даже у камня. Шибан зло сощурился. - Мы с тобой сыновья Джучи. Непристало нам сидеть дальше Зургана. Он - обычный слуга, который возомнил себя львом. И рано или поздно он лишится всего. Рука великого хана дает, но его же рука и берет. Орду-Ичен покачал головой. Он не любил подобные разговоры. Мужчина прекрасно понимал, что за такие речи можно лишиться жизни. Батый - их брат, но в первую очередь - господин. Он мог быть безжалостным и жестоким. Родственные узы не сковывали его. Хан был в силах с легкостью отказаться от них, если бы посчитал это нужным. Второго шанса нет ни у кого. Кто вздорит, кто смеет ослушаться - тот будет вздернут на столбе или четвертован. Батый требовал жесткой дисциплины и безоговорочного повиновения. Он - лидер, владыка мира. За ним шли, его слушались, боялись и уважали. Когда-то Орду-Ичен передал Бату право на престол, добровольно отказавшись от власти. И не прогадал, ибо столько силы, ума и смелости не встречал еще ни у кого. Молодой хан походил на барса - такой же опасный и смертоносный. Батый молча оглядел собравшихся, останавливая взор на Шибане. Холодный взгляд агатовых глаз заставил монгола съежиться. Невольно юноша покосился на кожаную плеть, заботливо покоящуюся перед коленями хана. Шумно сглотнув, пятый сын Джучи пал ниц. На высоком лбу выступили холодные капельки пота. - Великий правитель, прости, что мешаю вести совет! Да отсохнет мой язык за дерзкие речи! Оскал Зургана стал еще шире. Он догадывался, о чем Шибан так яростно шептал Орду-Ичену. Как же было приятно видеть трепет в глазах ханского принца, слышать страх в голосе! Зурган - ближе к Бату, чем его братья и власти у него больше! Монгол упивался этим. Как жаль, что плетка не пройдется по спине Шибана - это послужило бы хорошим уроком для всех недоброжелателей. "Проклятый чотгор*!" - пронеслось в голове младшего брата Бату, исподлобья покосившегося на Зургана. Великий хан поджал тонкие губы. Он не любил заминок. - Я собрал вас, чтобы обсудить дальнейший план действий, - наконец заговорил Бату. - Перед нами раскинулись рязанские земли. За ними - Владимиро-Суздальское княжество. Все это будет принадлежать нам, монголам... Мужчина поднялся с подушек и подошел к карте. Быстрый взгляд окинул территории урусов. Хищная улыбка скользнула по губам. Бату раскинул руки, продолжая плотоядно улыбаться. Агатовые глаза лихорадочно блестели. - А затем Чернигов, Киев, Берестье, Галич - всё склонится под нашей мощью! - Великий хан, не хотите ли сначала отправить в Рязань послов? Пусть они требуют с каждого двора по десятой части лошадей, людей и снеди, - проговорил один из полководцев. Батый резко развернулся. В его глазах плескались недовольсво и гнев. - Они сами придут ко мне, будут просить о мире. Только мир мне не нужен! - пылко "выплюнул" хан. Полководцы переглянулись и еще ниже склонили головы. Субедей едва заметно ухмыльнулся. Он давно уже обсудил это с любимым воспитанником. Мужчина знал, если Бату принял решение, то будет верен ему до конца. Зурган, сверкнув белыми зубами, произнес: - Разве вы не знаете целей великого хана? Наш господин хочет подчинить себе урусов и разнести молву о Золотой Орде до краев земли. - Великое дело, - склонив голову, проговорил Орду-Ичен. Батый холодно взирал на военачальников. Мускулы на его лице снова расслабились, глаза утратили лихорадочный блеск. Мужчина вновь походил на красивую статую. Бату уселся на подушки, поджав под себя ноги. - Мой великий дед, Чингисхан, начал этот поход. А я его закончу. Моя тамга ляжет тенью на уруские земли. Готовы ли осадные машины? - Да, мой хан, - кивнул Субедей. - Прекрасно. Когда-то Чингисхан поглотил империю тангутов, скопировав у тех осадные технологии. Катапульты, стрелометы и тараны - все это осталось в "наследство" Золотой Орде. Злой гений хана торжествовал - монголы воспроизвели диковинные машины до мельчайших подробностей, к тому же усовершенствовав их. Именно от тангутов ордынцы научились тактике осадного боя и измора противника. И теперь никто не мог победить монголов. Их успехи успели обрасти выдумками и небылицами. Но факт оставался фактом - ордынцы представляли собой неудержимый, жестокий поток, готовый смести все на своем пути. - Мой хан, я приготовил для вас подарок в честь начала наших побед, - почтительно склонив голову, произнес Зурган. - Если вы позволите, его тот час доставят в цатхир. - Что за подарок? - заинтересованно спросил Батый, сверкнув глазами. Советник хитро улыбнулся и, выдержав небольшую паузу, молвил: - Уруский колдун! В миг по рядам военачальников пронесся тихий ропот. Шибан вытаращил глаза, неосознанно схватившись за рукав Орду-Ичена. Субедей нахмурился. Повисло молчание. Полководцы бросали косые взгляды на хана. Как же он отреагирует на выходку Зургана? Может прикажет разрезать на семь частей или самолично изукрасит того плеткой? Батый безмолвствовал. Его лицо представляло собой бронзовую маску. Ни один мускул не трепетал. Мужчина казался спокойным. Вдруг Батый закинул голову и громко захохотал. Жемчужины в косах озорно забренчали. Зурган расслабленно повел плечами. Волнение исчезло. Полководцы безмятежно приосанились. А Шибан зло зыркнул на недруга - неужели и сейчас Зургану все сойдет с рук? - Где же ты его нашел? - вдоволь насмеявшись, спросил Бату. - Нет-нет, пусть это останется моей тайной, - растягивая слова и прицокивая языком, проговорил советник. - Проси его, - молодой хан величественно взмахнул рукой, принимая суровый вид. От веселья не осталось и следа. Даже намек на улыбку был словно стерт чьим-то заботливым движением пальцев. Зурган хлопнул в ладоши, и один из нукеров*, стоящих у входа, быстро скрылся за пологом шатра. Уруским колдуном оказался старик в кроличьем дырявом тулупе. Седая косматая борода смешно топорщилась в разные стороны. Маленькое, сморщенное лицо походило на тыкву, оставленную на солнце. Дед не прекращая крутил головой, осматривая своих конвоиров, и шумно вздыхал. Батый заинтересованно подался вперед, желая получше разглядеть пленника. - Это и есть уруский маг? - наконец насмешиво спросил мужчина. - Жалкий да дряхлый. Его можно ногтем прихлопнуть. Полководцы одобрительно загоготали. Не так они представляли славянских чародеев. - Спроси его, может ли он обращаться в крысу или змею, - иронично изогнув бровь, потребовал Бату. Зурган поклонился и, весело улыбнувшись, повторил слова хана на языке уруса. Старик вытаращился, от удивления открыв рот. Он переводил непонимающий взгляд то на советника, то на Батыя. Трудно сказать, что его впечатлило больше - услышать родную речь из уст монгола или странный вопрос ордынского царя. - Ну, что же он молчит? - теряя терпение, раздраженно бросил Бату. Зурган прищурился и прошипел: - Если ты будешь молчать, тебя изобьют плетью или привяжут к брюху коня и пустят в поле. Дед испуганно сжался и дрожащим голосом проговорил: - Не умею. Я могу только предсказывать по пламени свечи. Зурган кивнул и перевел ответ уруса своему хану. Бату презрительно скривил тонкие губы. Где это видано, чтобы колдун не мог менять облик? Из поколения в поколение ордынцы передавали слова о том, что уруские маги страшны, могут менять погоду и чуть ли не огнем дышат. Об этом помнил Батый, вступая на русскую землю. Он был суеверен, как и все монголы. Не зря перед походом великий хан собрал татарских шаманов и заставил их провести обряды на удачу и защиту от славянских колдунов. А оказалось, нечего было бояться. - Если не умеешь, то попробуй разглядеть будущее в пламени. Молодой хан указал пальцем на свечи, негласно приказывая Зургану подготовить все для колдовства. Советник засуетился, быстро расставляя чийдэны перед стариком. Урус повел носом, вдыхая горьковатый запах. Видимо, монголы что-то подмешивали в сырье для розжига. - Эка гадость, - пробубнил старик, утирая рукавом слезившиеся глаза. - Великий хан ждет, урус, - холодно отчеканил Зурган. Вдохнув, дед принялся за магию. - Земли расширятся... вижу много новых народов, слышу звон злата... кровь, она бурлит и поглощает ... Люд встает на колени... Огонь... Нехристи! - вруг вскрикнул старик, потрясая кулаком, с ненавистью смотря на Бату. Зурган тут же схватил уруского колдуна за шкирку и встряхнул того так сильно, что кроличий тулуп затрещал по швам. - Грязный пес! Заткнись! Думай, что говоришь великому правителю! Старик зло зыркнул и продолжил: - Несколько раз будешь сюда приходить. Хочешь подчинить себе всё, да не получится. Некоторые устоят... пусть и немного. Твоя свара не успеет всей крови напиться... - старик довольно ухмыльнулся и тихо добавил, - захлебнетесь! Зурган покосился на Бату, не горя желанием переводить слова уруса. Хан нахмурился. Он понял, что старик говорит то, что ему не понравится. - Переводи все, каждое слово, - сквозь зубы процедил ордынский царь. Сглотнув, Зурган нехотя передал речи уруского колдуна своему хану. Полководцы зашептались. Лицо Бату приняло каменное выражение. Мрачная тень залегла на чертах его. А старик тем временем продолжил: - Скоро в шатрах этих появится рыбка, что в водах скользит легко. Однако, буря поднимется, налетит сильный ветер. Замутятся чистые воды, и рыба та станет чудовищем! Чудовище окружит, и станет оно опутывать все вокруг! Одного за другим уничтожит всех своих врагов. И тебя спалит дотла, подчинит себе. Но ты сам с радостью пойдешь на зов чудовища, и до конца дней своих оно тебя не отпустит. Урус замолчал. С его лба тек пот, и он то и дело утирал холодные капли. Старик был доволен. Он чувствовал себя и весь свой народ отомщенным. Жаль только передать свое предсказание в родные края не получится. Зурган повторил каждое слово колдуна. В шатре витало тягостное молчание. Полководцы с ужасом переглядывались. Не такое они планировали услышать. Батый, восседавший на подушках, был мрачнее тучи. Ордынский хан поднял руку, указывая изящным пальцем на старика. - Убить. Разрезать на части и сжечь. Пусть его проклятия вместе с пеплом улетят в небо. Тут же нукеры подхватили упирающегося старика и вытащили из цатхира. За пологом шатра раздались лязг металла и рваные крики. Хан холодно оглядел военачальников: - Колдовство уруса развеяно. Если узнаю, что продолжаете передавать друг другу его слова, отправитесь за ним. Никого не пожалею! - Великий хан... - начал было Шибан, но тут же осекся, столкнувшись с блеском агатовых глаз. - Пошли все прочь, - тихо проговорил Батый, и, чувствуя подступающую злобу, крикнул, - прочь! Полководцы быстро вскочили на ноги и удалились из ханского шатра, оставляя повелителя за плотным пологом. Последними покинули палатку Зурган и Субедей. Советник бросал трусливые взгляды на цатхир, думая чем же закончится выходка с уруским колдуном. - Субедей, помоги мне! - схватив полководца за руку, с жаром зашептал мужчина. - Что же теперь будет? Субедей хмыкнул и выдернул руку из цепкой хватки советника. - Ты и не с таким справлялся. Всегда сухим из воды выходишь. Поменьше появляйся перед глазами хана, вот и всё. Зурган сощурился. А ведь полководец прав. Со временем Бату все забудет. Он не откажется от своего любимца. А до этого момента нужно показать себя примерным рабом. Бату был зол. Едва оставшись один, он вскочил с подушек и в бешенстве отшвырнул один из чийдэнов. Лампа упала в дальний угол, протяжно звякнув. Проклятые урусы! Чтобы он, внук великого Чингисхана, подчинился кому-то?! Не бывать этому! В душе хана черными волнами растекался яд ненависти. Он - великий правитель мира, недосягаемый, опасный. Пощады никому не будет. Войска Орды сметут все на своем пути. Пусть зальется кровью вся земля, но склонятся перед Батыем все народы вселенной. Никого не пожалеет. - Разметаю по ветру, поставлю на колени, - тихо прорычал ордынский царь. Он знал, что так и будет. Великий хан достигнет своей цели, и его знамя ляжет мрачной тенью на земли урусов!

***

Александра выпрямилась, сдувая непослушную прядь волос с лица. Затем прикоснулась к щекам и принялась их растирать. Девушка щурилась и смешно морщила носик. Как же холодно! Вот уже несколько часов подряд Лисовская разносила мужикам, готовившим оборонные укрепления, корзинки со снедью. Рядом с ней, утопая в снегу, шествовала Мария. Русинки ужасно устали и еле волочили ноги, но упрямо продолжали брести по белоснежному покрову. Мария прижала к груди корзинку, то и дело поглядывая на подругу. Рыжеволосая выглядела изможденно. Шутка ли - целый день на морозе таскать тяжелые плетенки*. Александра потянулась и посмотрела на руки. Тонкие белые пальцы слегка подрагивали. На них, красными змейками, вились следы от ручки корзины. - Говорила же тебе взять руковички, - тихо прошелестела Мария. Лисовская поджала губы и недовольно зыркнула на подругу. - Шшш! Лучше пойдём, поколе силы есть. Девушка прошла несколько шагов, и издав слабый писк, провалилась в сугроб. - Александра! Мария выпустила плетенку из цепких обьятий и бросилась к русинке. Схватив подругу за руку, брюнетка тут же принялась тянуть изо всех сил. - Я сама, сама! - протестующе заверещала Лисовская. Недовольно засопев, рыжеволосая выбралась из снежного плена. Отряхнулась, подхватила корзину и зашагала дальше. Мария вздохнула и поплелась за ней следом. Наконец, девушки добрались до защитных укреплений. Стук топоров, крики мужиков гулко разносились по округе. Среди мужиков ходил Ростислав, внимательно наблюдая за их работой. Лисовская ойкнула и, схватив за локоть Марию, прошипела: - Князь! - Ростислав Муромский! - округлив глаза, выдохнула брюнетка, - Тот самый, которому ты... Не договорив, Мария испуганно покосилась на подругу. - Шшш! Забудь ты про снежок уже! Лучше скажи, как я выгляжу? - спросила Александра и покраснела. Брюнетка уставилась на рыжекудрую, с удивлением отметив легкий румянец на ее щеках. Подруга явно что-то утаивала. Мария обиженно надула губы и заинтересованно протянула: - Не скрытничай! Расскажи, что таишь! Уста Лисовской тронула легкая улыбка. Девушка хитро прищурилась. Глаза ее мечтательно сверкнули. Но лишь на миг. Потом игривые искорки пропали будто их и не было. - Он красивый. - И все? - разачарованно хмыкнула брюнетка. Сейчас подружки походили на маленьких щебечущих птичек. Словно не было беды, которая неотвратимо надвигалась на Рязань. - Видно, что сильный... Смелый... Мария обескураженно покосилась на рыжую. Карие глаза внимательно скользили по белому лицу и румяным щекам. - Да ты никак... - брюнетка не договорила, от удивления прикрыв рот рукой. - И даже не думай о таких глупостях! - раздраженно бросила Александра. - Он просто не похож на твоего тонкошеего Фому! Мария обиженно засопела. Лисовская подбоченилась, приосанилась и зашагала примяком в сторону князя. Не доходя до него пары шагов, рыжая принялась раздавать снедь рабочим, подбадривая их звонким голоском. Каждому сказала ласковое слово, утешила. Александра не забывала и следить за Муромским, внимательно посматривая из-под пушистых ресниц. Мужчина давно ее заметил. Но его выражение лица оставалось холодным, а глаза - отстраненными. Не хотел Ростислав показывать свою заинтересованность крестьянкой. Слишком глупо и по-детски наивно. - Эй, Саша, спой песенку, - попросил краснолицый Еремей, - ужо хочется послушать, как дочка Гаврилы поет. Голос у батьки твоего чудо, как хорош. Словно в небеса уносит. Авось и у тебя такой же. Лисовская кивнула и, тряхнув головой, вышла в центр. Встав так, чтобы ее было лучше видно, девушка оглядела каждого. Зеленые очи скользнули по уставшим мужикам, рассевшимся на бревнах, Марии, которая проскользнула к самой середине, уселась на мягкий платок, поджав ноги. Ростислав усмехнулся и, сложив руки на груди, молвил: - Александра Лисовская, дочь Гаврилы, священника церкви Преображения Господня, что же ты молчишь? Иль не хочешь порадовать нас своим голосом? Рыжая хитро улыбнулась. - Ежели княже просит, то как не порадовать? Сказав это, девушка на миг задумалась, выбирая какую же песню ей исполнить. Наконец, решив, Лисовская сверкнула очами, и вздернув подбородок запела звонким, сильным голосом:

Говорила я дружку милому: Ты не езди, милой, на реку! На реке волны большия, У любезнаго лодочка легка, У любезнаго лодочка мала; Легка лодка волнам захлебнется. Ты потонешь, мой милой, без меня; Не увижу я, миленький, тебя!

Мария тихо всхлипнула, украдкой утерев слезинку. Ростислав нахмурился. Грустный напев окутал слушателей, заставляя каждого погрузиться в свои мысли.

Ты послушай, друг любезный, Не про нас ли с тобой люди судят-говорят? — "Пусть люди посудят, Пущай неправду говорят, Будто я Сашеньку люблю. Любить буду, — не забуду никогда".

Песня закончилась. Лисовская глубоко вздохнула. Еремей очнулся как ото сна и жестом показал, что пора снова приниматься за работу. - Александра, как замечательно! Голос тебе от батюшки перешел! - восхищенно воскликнула Мария. Брюнетка терла красные от слез глаза. - Недурственно, - мягко произнес Муромский. Он бросил долгий взгяд на рыжеволосую, прожигая голубыми очами насквозь. Александра почтительно склонилась и, сморщив носик, протянула кулечек с едой Ростиславу. - Поешьте, княже. Губы мужчины тронула едва заметная улыбка. Он принял снедь из рук Лисовской. Их пальцы слегка соприкоснулись. - А все-таки вы дыру на мне прожжете, - молвила Лисовская, плутовато сверкнув зелеными очами. Мария испугано пискнула. А Муромский рассмеялся. - Ежели хочешь, больше не взгляну. - О, нет! Светлейший не может отказать в такой великой милости простой крестьянке. Повисло молчание. С неба, крупными хлопьями, падал снег. Глухо стучали топоры. Весь мир вокруг казался нарисованным и ненастоящим. Александра шумно глотнула морозный воздух и зажмурилась. Как хорошо! Как будто нет печалей, бед. Все скрывает снег. - Будет ли так всегда? Как скоро это все закончится? - тихо прошептала рыжеволосая. Ее слова заботливо подхватил ветер и унес высоко к облакам. Вопросы остались без ответа.