***
— Не ведомы тебе переживания такие, выкидыш природы. Ты раб своих инстинктов, убийства вошли в обиходы, — развивал напор тирады Пауль, встав из-за стола и стукнув неповинную в их бедах древесину. Раздражения приступы накатывали раз за разом, переключая его с мыслей об утрате на возмущения выплески и злость. — Что ты за околесицу городишь, полоумный человечишка? — возражал недоуменно Рихард. Он понимал, что неизбежна эта стадия в переживаниях парня, но выдюжить её было непросто им обоим. Хоть как бы не готовился вампир морально, не отвечать противился характер, и он шёл в ответную атаку. — А то, что ты физически не можешь осознать, через что я по твоей вине ползу по углям раскалённым в этот час, — голос начал повышаться, Пауль ближе подошёл ко мнимому противнику, твёрдо на своём настаивая. Все чувства отпустили его, оставляя лишь упрямство, двигающее артиллерию вперёд. — Не мни себя всеведущим, презренный ты идиот, иначе утоплю тебя в своих познаниях о тебе я, — он толкнул в плечо нахального блондина, в наступление переходя и оттесняя его к краю помещения. — Способен лишь душить, стрелять, да поглощать, врождённый паразит. Как клещ на теле семьи нашей появился. Только и можешь ты, что брать и брать! — на словах не отступал тот, причитая, хоть приходилось отходить. Поняв, что по оббитому сценарию пытается зажать упырь в тупик, он попытался выбраться из западни, пригнувшись, отскочив вбок от него. Однако не успел на расстояние отдалиться изворотливый блондин, когда мужчина, грозно зарычав, схватил его за ворот одеяния, притянув назад. Он отпустил его, швырнув о стену, и тут же обвил шею мощной дланью, но так, чтобы дыхание не перекрыть, а лишь удерживать, и поднял его выше, заставляя парня ноги оторвать от пола, повисая, за предплечие хозяина держась. — Вокруг меня все умирают, все! Не думаешь ли ты, болван, что у таких, как я, не отбирают дорогое сердцу? — Рихард стукнул воина справедливости о твёрдую поверхность до еле доносящегося скрипа, продолжая на весу держать противящееся тело. Глаза, помимо давно ярко-алых радужек, стали наливаться кровью. — Хочешь со мной местами поменяться? Да стоило тебе бы только часть увидеть из того, что навека во мне застыло, и ты… глупый мальчишка, двинулся б рассудком. — Тебе для этого не так много и надо, чтоб раскрошить рассудок чей-то, фокусник, манипулятор, — Ландерс вошёл в раж и безарассудно лепетал, иногда дёргаясь всем телом. И таки попал ногой раз Круспе по колену. — Ещё слово, и я тебя заверну в крендель, неблагодарная скотина! — успел молвить тот перед ударом, затем вскрикнул и отбросил Пауля в сторону, разминая ногу. Парень чудом устоял, держась за мебель, и больше самолично наступать не стал, притом бросив всё же напоследок пару слов. — Чего тянуть, сразу повесь и откуси мне половину шеи, чтоб тебе сарай весь замарало! Когда вампир стал приближаться, попытался его оттолкнуть. Рихард пощёчину влепил не оставляющему дерзость наглецу и, получив в ответ такую же уверенную оплеуху, не выдержал больше терпеть цинизм самонадеянный, и горло сжал юлящему юнцу уже от безнадёги, на сей раз кислород перекрывая. — Проспись, балбес юродивый, — устало молвил он и раздражённо, дожидаясь, пока ниц падёт обмякшее тело. Круспе и впрямь приковать вздумал баломошного от нервов и гормонов человека и небрежно сбросил его на кровать в порыве гнева, но не потянулся за креплениями оков. Решил остановиться, чтобы не усиливать, не закреплять бушующую в том иллюзию в догму поведения отныне. Дни помешательства стихали так же, как посреди ясного неба озарились. И доходя до ручки, Пауль в один день замкнулся, замолчал, претя вампира наставлениям.***
— Я только всё порчу и несчастье навлекаю. Забери уже, Господь, мою грешную душу, — Пауль головой качал, хулил себя он сидя на колоде, поджав ноги и обняв руками. Он вышел из дому как часа два назад, обдуваемый ветром, что усиливался к вечеру. Холод пробирал его, сначала по рукам мурашки пропуская, затем всё глубже проникая, заставлял дрожать. Упорно оставался Пауль снаружи, словно сам себя наказывал за всё случившееся, пока и вовсе не продрог, забылся, онемел. Он виноват в смерти отца, в нервах вампира разыгравшихся повинен тоже — так он считал, и был этим встревожен. «Ведь это я довёл до хвори папу, не обращал внимания, беспечный дурень. И как посмел я Рихарду в вину вменять убийство. Если б не он, отец бы дальше мучился от инфантильности моей». Подумывал вернуться в дом от проблесков из-за мороза, но понимал, что взглядом встретившись с мужчиной, которому все смертные грехи приписывал не так давно, захочется уйти, или того хуже — остаться и открыть тот деревянный шкаф. Он искоса смотреть стал на него с недавних пор, и посещали его влёт сомнения. «В спальне ведь ещё один такой же. Оружия там много… всё заряжено, готово. И я почти готов, чай, тоже». — Никчёмное ничтожество, — вслух завершил он, и ноги дёрнулись, чтобы расправиться и встать. За матерью не уследил, теперь вот это. Что же тут думать, коли всё как на ладони ясно. В порыве глупости, уверен, замахнётся и на Круспе, и тогда прощать его не станут. Предупредить опасность паче, чем жалеть себя и дуться, как дитя. Продрогнуть думал, уйти в лес и не вернуться, да только всё провалится: вампир услышит. Лучше бы и не спасал Рихард его, когда, захлёбываясь кровью, на полу он ёрзал. Рихард отметил, как подопечный попритих последние дни. Решил, пусть в собственном бульоне покипит, а ему тоже отойти от выброса энергии нужно бы. Он не следил так тщательно, что делал парень, голова и так болела от того, как справиться теперь с всем. Но этот пустой взгляд, с которым возвратился в дом младший из Ландерсов, он знал, как отродясь. Так смотрят его жертвы, когда им остаётся путь последний, на него смотрел так Грегор, о болячке рассуждая. И так же сейчас Пауль мимо проплывает, будто не живой он по реке стекает, направляясь в спальню. Блондин подумал, что вызовет у Круспе подозрения большие, если возьмёт что-то из шкафа у стены в гостиной, поэтому уединиться посчитал альтернативой лучше. Вампира на диване и не примечая, он прошёл к отдельной комнате, взявшись за ручку. Холод души повеял шлейфом вслед за ним, или сквозняк от двери хлынул — не понять. Но Рихард, увлечённый до того умиротворением и жалостью к собственному естеству, насторожился, обернувшись. — Пауль, ты на что там вознамерился? — низко вопросил он. Слова задели парня, будто ухватив физически и останавливая на секунду. Он и сам задумался, что именно он сделать собирался, как и быстро ли. Сознание не сообразило, что его раскрыли, и он прошёл дальше, успевая закрыть дверь. Последнее, что блеснуло в том дверном проёме, были стеклянные, кукольные, но влажные глаза. Апатию и обиду снесло резвым порывом, когда сошлись в голове шестерни, к чему на этот раз пришёл в отчаяние погружённый парень. Убитый горем, он решил убить и мнимую причину. — Пауль, стой! Открой немедля! — сорвался Рихард, перескакивая диван в прыжке, врезаясь в только что захлопнувшийся вход. Он прислушался. Несмелые шаги… скрипнули петли дверцы шкафа. Не дожидаясь, пока он услышит лязг иль выстрел, Рихард отошёл и пнул поддавшуюся силе сверхнормальной дверь. Щеколду с мясом вырвало из косяка, и отлетела железяка к ножке тумбы прикроватной. Дверь чудом более или менее в целости висеть осталась, врезавшись в стену и отбив лишь отвалившийся кусок у бывшего замка, куда удар ноги пришёлся. Шокированный Ландерс обернулся, наконец, всплывая в реальный мир и отрываясь от губительного света в конце тёмного арсенала. Не успев и предпринять хоть что-то, с места сдвинуться, рукой пошевелить, он оказался хозяином в тиски зажат. Не стал резину тот тянуть, давая время на задуманное безрассудство парню, обрубая шансы на сиюминутную глупость. Сграбастав Пауля в крепкие объятия, он раздражённо толкнул дверцы, чтобы те захлопнулись, и сжал в своих руках блондина, не переусердствовать стараясь. Сердце вампира колотилось, вырываясь из груди, стуча так громко, что обездвиженный застигнутый врасплох услышал чётко этот пробивающийся звук. А после — ощутил пульсацию, входя в единый резвый ритм с существом. Импульсы не откликались, даже если мозг их посылал, и силы вырываться не было, как и желания. Чувства не просто притупились тем туманом, что застлал ему глаза, иль встряской от молниеносных действий — они не зарождались вообще. В топке уголь выгорел, и замер перед ним весь мир. И в гробовой той тишине встряхнул раздавшийся над ухом нежный баритон: — Я рядом. Ты не виноват, — отметав угрозы приковать и не спускать очей, заботливо и ёмко Рихард миловал, расслабляя руки, не сдерживая больше, а оберегая. И в ответ за талию несмело обхватили и его.***
— И всё же, если б я доехал до него тогда, пораньше, его ещё можно было уберечь, спасти, — рассуждал Ландерс, на диване в кокон пледа завернувшись. — Он был болен уже долгое время, Пауль. Ты бы не смог ему помочь, — неутешительно пробормотал брюнет. По крайней мере, парень начал выговариваться и делиться своей болью, а это — путь к освобождению. — Ты прав, — кивнул ему в ответ тот, продолжая. — Я был так слеп всё это время. Ничего не замечал, всё только о себе и думал. Забрал бы я его оттуда, мы бы нашли путь к исцелению вместе. Рихард подсел к нему вплотную, приобнимая сжавшегося Ландерса за плечи. Тот вжал сначала шею, ещё сильнее закрываясь, вампир же мягко его по спине погладил, стараясь хотя бы на тактильные ощущения отвлекать. По позвоночнику от поясницы и до самого затылка пробежались грозовые молнии. Казалось, под ладонью на спине всё раскаляется, до того отвык Пауль от подобного телесного контакта. Почувствовал мужчина напряжение, но продолжал выводить парня из транса неприятного, в свой собственный вводя. И правда, скоро тот расслабился и даже ноги на пол опустил, поддаваясь на манипуляции Круспе. — Расскажи лучше, что вы вместе делали. Когда ты был ещё ребёнком, например, — он прекратил водить рукой — теперь она покоилась на плече парня, дабы расположить к себе и вывести его на разговор прямой. Слегка притянув назад, заставил Пауля откинуться на мягкую спинку дивана, чтобы ему было удобнее и спокойнее. Ландерс задумался, копаясь в памяти, ища отрывки счастья средь воспоминаний груды. Затёрлось многое, но ясные моменты оставались с ним, как путеводная звезда, сейчас дождавшись выхода из-за тумана. Он вспомнил и рыбалку, когда он в воду плюхнулся, на грязи поскользнувшись, испачкался по самые уши, но умудрился сесть на крупную рыбу и поймать её. Тогда мама простила ему даже уничтоженную пятнами одёжку. И как наведались в лес с променадом, попутно собирая всякое съестное. Пауль тогда полез на дерево повыше за шелковицей, да так удачно он забрался, что пришлось звать папу, чтоб помог ему спуститься. Оставалось прыгать с ветви, и отец его поймал. Шелковицу тогда собрать не удалось, ведь всё обсыпалось, либо сорванец уже всё съел. Тогда Грегор уверил, что всё равно не дожила бы ягода и дня, как переварена была бы, пусть пойдёт на пользу. Но, пожалуй, главный бальзам на душу связан был с животным. Как-то пролегал их путь через соседнее селение, и уже на выходе оттуда подбежала к ним дворняга, с опаской приближаясь и умильную мордаху демонстрируя. Пауль тут же подошёл и гладить стал собаку, хотя кусали его раньше и соседская шавка, и даже кот домашний. У пса была подбита лапа, но он всё равно рванул за ними, как не пытались они игнорировать его по назиданию отца. В конце концов Пауль дал ей бутерброда своего кусок, который он доесть так и не смог, и попросил с собою взять животное домой. Отец замешкался и сомневался, но трогательное выражение их обоих проломило все барьеры, и Грегор согласился, посмеявшись сам себе и заговорщиков двоих по головам смышлёным потрепал. Так, кроме кота, который ни в какую не хотел мириться с тем, чтобы его на руках таскали и чесали, когда вздумается, появился пёс, напротив лезший с ласками и беготнёй к активному ребёнку, с которым ежедневно по двору носился и задористо мешал работать в огороде. Но позже всё в уклон стало катиться. И жизнь его резко становилась взрослой. А обрывается всё здесь, в чащобе леса, вдали от прежней жизни, от родного, от себя былого. Выслушал сказанье Рихард с интересом, потешаясь выходкам из детства человека. У него вместо шелковицы и рыбы были белки, кабаны, а позже и бездомные люди. Дети всего пару раз, пока и сам был ещё упырёнышем, но этот опыт вспоминать не очень он волит. Ландерс интересовался и допытывался, стал ли тот вампиром или же рождаются такими, что да как произошло и сколько так уже живёт отшельник красноглазый. Вампир чувствовал, как начинает на себя переключать внимание, но, в принципе, в данной ситуации, не лишним был отрыв от темы, что горчит воздух вокруг. Сначала кратко и по факту отвечал, втянулся быстро, и стал детальнее излагать о бытии себя великого. Уже как четыреста семьдесят шесть лет ступает по земле в поисках пищи бесконечных, переселяясь с одного постоя на другой. Обосновался здесь лет семьдесят назад, и, к счастью, пока не стало это место притчей во языцех средь охотников. А так с рождения самого скитался с матерью недолго, пока та не оставила его на собственный прокорм. Так делают животные, так делает природа, так сделала и эта её часть. Поначалу было трудно, будучи подростком даже не по меркам лет вампирских, а ещё всего лишь человеческих, ведь скрытностью пока не пахнет, организм бурлит гормонами, инстинктами и рвением, подпитываемым уверенностью в превосходстве, исключительности. На волоске от рассекречивания рода своего он был, с лезвия гибели он спрыгивал не раз, и набирался опыта. Больше не лез посреди бела дня в деревни, не оставлял следов кровавых, а позже понял, что нельзя трогать людей, которых знают окружающие. Пока другая мудрость не дошла, что больных отверженных тоже есть нельзя. Пересекался и с себе подобными, по-разному сложились обстоятельства. Если бы шрамы оставались у вампиров, ему было бы чем перед Ландерсом похвастаться, однако на словах только кровопролитные драки в норове младом, провальные попытки заручиться дружбой, ведь каждый раз кончалось ссорами из-за добычи, голода и разности характеров. Людям, что попали к нему в первые лет двести его жизни, о везении говорить не приходилось. Чтоб не удручать своего слушателя восприимчивого, опустил он сказ о том, как подвешивал к ветвям за вытянутые кишки, пока не обзавёлся хоть какими-то верёвками, или как вырывал сердца, когда подолгу голодал и на скаку ловил из чащи всадников по ночи. А чтобы спрятать изуродованные тела, искал волков и по кусочкам раздирал оставшееся от пира своего. На всплески осторожного, но любопытства, вновь пообещал раскрыть завесу тайны, что окутывает жертву, которую лично Пауль застал, и перевёл умело тему дальше, чтоб не отбросить парня на ступень назад, к гневу и обвинениям в натуре смертоносной. Зато он удостоил информацией о первом человеке, с которым удалось найти общий язык. Это был старик, что проходил мимо очередного временного, но уже жилища упыря. Узнав в поймавшем его парне, что запасливостью к тому часу овладел, существо иного толка, он многозначительно кивнул и предложил без долгих плясок слить кровь в ёмкости, не мучая его укусами изо дня в день. Хоть научился Рихард, что жертв можно держать подолгу, чтобы вырабатывали они больше пищи на какое-то время, но хранить еду где-то ещё, кроме желудка своего, ему голову не озаряло. Такой себе, конечно, первый опыт, но это повлияло на его мировоззрение. На ять даже жалко стало седовласого дедулю, и каждый раз из банки отпивая, он вспоминал, какому человеку необычному принадлежала эта кровь. Менялся взгляд на жертв и с возрастом, когда буйство от юности сдало позиции в угоду рассудительности, хоть взрывной характер оставался жить доселе. Градация неписаная появилась у него для пойманных им пленников: от самых мерзопакостных, которых дня он не выдерживал и убивал, до тех, в кого влюбиться с дуру умудрялся. И было-то, смешно аж, раза три, но каждая потеря отдавалась болью и фрустрацией, что, однако, не смогло его остановить. С теми же, кто проникался к нему чувствами, он поначалу поступал, как понимать стал позже, жестковато. И совесть до сих пор иногда может пискнуть об уже давно пережитых этапах. А уж когда старший из Ландерсов сдружился с ним на чистых побуждениях и вырвал с того света нежеланное в мире создание, он проникся верой в то, что светлого гораздо больше, чем дотоле мог себе представить. Присматривался он и раньше к тем, кого поймал, но это раскачало сострадание сильнее прежнего. Которое, однако, не распространяется на тварей и подонков, но заставляет тщательнее изучить новопришедшего, прощать огрехи и давать шанс исправления, а не сумняшеся ничтоже расправляться на потоке. Паулю повезло, можно сказать, на нём сошёлся клином свет крайне удачно. От слов последних, преданному слушателю стало вновь тепло, приятно, где-то и возвышенно, отчасти подобно тому, когда впервые он познал защиту от вампира. Хотя теперь не виделось чем-то запретным впечатление это, а придавало тяги к, наконец, раскрывшемуся для него брюнету. Подытожил Пауль, что детства их разительно кренились в стороны, и как они сошлись — чистейший фатум. Но однозначно признаёт одно: каким бы грустным не казался момент настоящий, а прошлое его было и счастливее, и короче, от чего лишения и неудачи его меркнут тусклым фоном по сравнению с жизнью Круспе. Брошенную фразу, тем не менее, хозяин воспринял на свой счёт, задумавшись, а не гнетёт ли, давит атмосфера здешняя на светлую душу обстоятельств подневольного? Он ведь пообещал ему свободу, как-никак… — Ты можешь быть здесь сколько хочешь, — вдруг посреди паузы в обмене жизненными авантюрами серьёзно сказал Рихард. — Я отвезу тебя домой, в деревню, когда скажешь. Но помни, мои двери для тебя будут всегда открыты. Лёгкая улыбка стёрлась тут же с любознательного лица Пауля, и откатился долгий процесс отвлечения к старту их сегодняшнего разговора. Накатило одиночество, его бросают снова, округа замыкается и угрожает раздавить его без чьей-либо поддержки. — Нет. Не надо, Рихард, нет, — он залепетал, умоляя, и припал к мужчине, что опешил от отчаянной реакции, и могучую выю обойнял. — Не оставляй меня. — Не оставлю, — почти шёпотом ответил тот, смыкая руки на спине блондина, пропуская через себя волны настроения его. Ландерс уткнулся носом ему в шею, крепко при себе держа, словно кто-то злобный отобрать бы попытался у него последнего, кто рядом оставался, поставлял плечо. Хоть ему это не свойственно, он впервые так близко вдыхал аромат мужчины с упоением, частично понимая его с высоты восприятия своего. Пульс участился, он прикрыл глаза и выдохнул горячий воздух на чувствительную кожу, улыбаясь, когда Рихард обнял его взаимно. Он перестал себе же подставлять преграды, чтобы принять очевидную привязанность, зависимость от существа. Теперь, когда остался на Земле последний островок, он стал ценнее жизни собственной ему. Столкнулись два потока в нём в водоворот, утягивая в бездну пламени, что возгоралось в нём от близости с вампиром. Он стал для Пауля бóльшим, всем, целым огромным миром, в котором поселиться навсегда хотелось, только бы не отдалиться и не потерять. Даже если выгонят его насильно, останется под дверью, как тот верный пёс, он ночевать. Лишь бы к Рихарду поближе быть, а иначе — будет волком выть. После всего, что вместе с существом он перенёс, кто посмеет воспретить ему любить? Колыхания сердечные отдавались ритмом Круспе, учащаясь вместе. Вампир в изумлении такому поведению пребывал. В нём, словно по дорожке пороха, прошлось святое пламя, что не обжигает, обосновалось в груди где-то, отдавая в голову притом. Он крепче прижал Ландерса к себе, отчего тому стало ещё спокойнее. «Он мой» — в разных вариациях подсознание проповедовало, наслаждаясь обладанием сокровищем неповторимым. По рукам мурашки пробежались, и не помнит Рихард, когда такое быть могло ещё. Источал блондин насыщенную сладость, что манила, заставляя позабыть про всё. Живот робко обозначил и свои потребности, но игнорировал хозяин их в такой момент, наоборот зарывшись носом в волосы пшеничные, улетая в долгожданную палитру грёз. Однако при всём этом мог поклясться, вместе с навалившимся блондином опустились тяжестью чувство ответственности, совесть, от чего вопрос логичный набивался: заменил ли он парню отца? Ну, то есть… те ли всё же это чувства, что подозревал он ранее? Или претерпели они преобразование? В любом случае, проникся он симпатией глубокой и рад заботиться был о другом, не о себе лишь только. Прикрыв глаза, он ласково поглаживал лопатки, поясницу, и будь что будет, главное — что есть в руках эта прекрасная синица.***
Депрессия протягивала то и дело лапищу костлявую, пытаясь ей накрыть осиротевшего или ещё лучше — обоих в этом доме. Настроя перепады утихали, и наступала пустота, которую местами ждали, притом осознавая, насколько сокрушительна она. Вопреки, не преуспела меланхолия хоть одного за шкирку подцепить, и на кол безнадёги насадить. Всю мягкость и сердечность Рихард отдавал, лишь бы тот, о ком заботиться ему судьбою было велено, не увядал. Коту подобно обернулся вокруг Пауля, от невзгод оберегая, одиночеству на растерзание отдаться не давая. Не врал тогда вампир, что будет рядом, отходил только по ночи, когда спать ложился его человек, да и то наведывался, чуть раздастся шорох. О нём бы так кто позаботился — можно подумать, однако именно присутствие объекта для опеки и служило ему беспрестанным делом, подпитывающим дальше продвигаться. Ведь его стараний результат не проходил зазря, он с каждым шагом видел, как отпускает Пауля тоска, больше не кажется, что мир перевернулся, сбрасывая его на встречу с дьяволом наедине. Потеря для него новой опорой обернулась, позабыть об этом шанса Рихард не давал. Всегда на подстраховке суетился, выслушивал, поддерживал и ощущение спокойствия даровал. И каждая победа небольшая отдавалась озарением ясного солнца в глазах парня и улыбке заразительной, которая всё чаще появлялась. Самокопания переводить и сам стал в шутку Пауль, следуя примеру от вампира, что смело его иногда подкалывал. В конце концов, освободиться от груза вины, смириться было легче, когда есть тот, кто боронить душевное спокойствие будет, где бы не пришлось ютиться. При всём при том, что он подспудно знал о зёрнах доброты в душе у Круспе, даже он не ожидал такой отдачи и терпения наперекор его натуре. Стрела Амура, что пробила его насквозь, проворачивалась с каждым днём, когда услужливо вампир с ним рука об руку стоял. На этой почве по уши, до щекотливого порхания в животе влюбился Пауль в святой лик спасителя с лазурными глазами и пепельными прядями, идеальный, будто на холсте. Скрывать резона не было, тем более, он был уверен, что вампир и так почуял всё без слов, изучил каждый его нерв, подметил ту старательность, с которой Пауль избегал неловких пауз или неуклюжестей. И всё же не было ответа от него хотя б какого, не ведомо, что думает об этом тот, кто занял вакуум весь в его душе. Он явно счастлив, что вернулся прежний Ландерс, но стоит ли рассчитывать на нечто большее — парень не знал. Наступил очередной уютный вечер, когда в гостиной Рихард зажёг свечи. Подходящий полумрак скрыл бы частично одолевающие Пауля волнения, оставив на виду при этом искреннее выражение. Задумывая, как бы подобраться к разговору, подходить стал к мирно почивающему на диване Рихарду, когда тот голову вдруг вскинул и явно реагируя не на ступающего сзади парня. Затем он всё же обернулся, приложив палец к губам, намекая, чтобы вёл себя потише человек, и подошёл к окну, лазутчиком выглядывая из-за занавески. Поодаль на поляне двое человек крутились, что-то обсуждая, неумолимо к дому приближаясь. Рихард рассмотрел гостей незваных, отвернулся, и принялся в шкафу с оружием копошиться. Он выгреб дымовые шашки и прочую взрывную утварь, рядом кучкой уложив в тени, а сам забрался аккуратно внутрь, в железной этой деве стараясь примоститься. — Откроешь им и пригласишь войти. Не бойся, я с тобой, — бросил напоследок Рихард, закрываясь, пока Пауль в полном замешательстве стоял на месте истуканом. Только и успел прийти в себя и вразуметь, что повелели, как в дверь настойчиво и громко застучали.