Разбуди меня

      Том звонил Эрнесту, писал, слал телеграммы с приглашением на новый год. Ответа не последовало, и Нейл уже подумал, что его мечта — провести один из самых красивых дней в году вместе со своей родственной душой — может оказаться несбыточной.       Стояло солнечное морозное утро, и Эрнест сказал про себя, что Солнце, которое глядит на него сейчас — это ожидающий его появления Том. Ему не терпелось увидеть радость на любимом лице, и он ускорил шаг.       Мистер Эрнест Грейсворд переступил порог дома своего друга двадцать восьмого декабря.       Дверь открыла Долорес — девушка двадцати семи лет, которая была в этом доме и за горничную, и за экономку, и за кухарку. — Добрый день, сэр, — она чуть наклонила голову, глядя на гостя. — Проходите, Вас ждали.       Эрнест вошел, но в доме было тихо, и никто больше не вышел его встречать. — Мисс Долорес… — Хоггарт. — Мисс Долорес Хоггарт, где все Нейлы? — Хозяева с детьми ушли в город выбирать подарки. Мне не говорили, когда возвратятся, так что проходите, располагайтесь.       Грейсворд вошел в гостиную и сел в кресло. — К сожалению, сэр, господа Нейлы не оставили мне распоряжений по поводу ваших покоев. Можете дождаться их, и мы всё решим. Желаете чаю? — Да, пожалуй.       Он разглядывал комнату и понимал, что многое поменялось после его отъезда. Было ощущение, что он ошибся домом. Здесь не было больше той ядовитой атмосферы, которая пожирала его целиком в прошлый раз. И он был несказанно счастлив таким переменам. — Томас Энтони ведь уже прибыл домой? — решил уточнить Эрнест, на всякий случай. — Да, сэр. Он ушел вместе со всеми этим утром. — Замечательно, — он улыбнулся. — Послушайте, а вы не могли бы не говорить семейству о моём визите и том, что я вообще вернулся в Дамфрис? — Ох, сэр… Зачем вам это нужно? — Я думал, дорогая Долорес, что вы поможете мне с сюрпризом. — В мои обязанности входит всегда сообщать хозяевам о том, что происходит в их доме. Но, знаете, сэр, вам я готова помочь в чём угодно, — засмущалась служанка. — Замечательно, мисс! — Эрнест поцеловал её ручку. — Тогда меня здесь не было.       Юноша покинул жилище Нейлов и отправился в собственный дом.       От затянувшегося ожидания Томаса снова поглотила жгучая тоска. Он видел зажигающиеся в чужих домах огни, шествия на улицах, приготовление семьи к их любимому празднику. Да, он видел всё это, и должен был бы испытать счастье. Но подумать, что ты можешь что-то почувствовать легче, чем действительно ощутить. Однажды незадолго до такого празднества скончалась крёстная Матильда, так что болезненных ассоциаций и воспоминаний с этим днём у него хватало с лихвой. Теперь Том уж было понадеялся на то, что Хогманай он проведёт вместе с тем, кого выбрало его сердце, но судьба, по всей видимости, решила иначе. — Ты всё ещё ждёшь своего друга? — спросила Эйла. — Больше нет. Не думаю, что он придёт. Уже достаточно поздно. — А ты не думай, — отрезала она. — Сегодня волшебная ночь. Верь, и твоё желание должно осуществиться. — Если бы все мои желания могли исполниться лишь от веры в них, я бы был самым счастливым человеком. Но, как видишь, по-настоящему счастливых людей в этом мире крайне мало. — А тётушка Матильда? — она запнулась. — Ну, она умела быть счастливой. — Она довольствовалась малым, а мне хочется, видимо, слишком многого, чтобы это могло свершиться. Моя вера в волшебство могла бы умереть вместе с ней, если б не тот человек, которого я ждал сегодня, но даже он меня оставил. Есть ли ещё надежда? — Надежда остаётся до конца, Том. Пусть и должна идти она бок о бок с верой. — Значит, она тоже должна уйти следом. — Значит, ты должен воскресить её в себе.       Они сидели вдвоём у камина, и он согревал две души своим неистовым жаром. Родители выпивали и о чём-то говорили. За последние несколько месяцев они стали находить общий язык, что было крайне удивительным даже для них самих. Мелани периодически громко смеялась, а затем, осознавая неприличность этого действия, прикрывала рот рукой, но всё ещё продолжала хохотать. В какой-то момент Джеймс поднялся со своего места и с многозначительным «Пора!» пошел открывать дверь чёрного хода. — Уже совсем скоро, детки, можете начинать загадывать желания, — сказала Мелани Нейл. — Вам не кажется, что в этом году всё перевернётся с ног на голову? У меня очень странное…предчувствие у меня, вот что. Говорю вам, особенное будет у нас время. Долли! — перевела она свой плывущий взгляд на служанку. — Вон та свеча погасла, поменяй и подожги, будь добра. — Тише! — вскричал отец семейства. — Куранты, слышите, бьют?! — и убежал впускать год грядущий во входную дверь.       Семья собралась за богато уставленным обеденным столом. Со двора послышалась песня:

Забыть ли старую любовь И не грустить о ней? Забыть ли старую любовь И дружбу прежних дней? За дружбу старую — До дна! За счастье прежних дней! С тобой мы выпьем, старина, За счастье прежних дней.*

      Около получаса спустя, во входную дверь раздался звонок. — Я открою, — вскочила не очень трезвая Мелани. — Да куда тебе! — возразил её муж. — Прошу прощения, но разве никто иной, как слуга… — начала уж было Долли. — О боже… — предвкушая словесную перепалку, вздохнул Томас. Вздохнул, и под яростные споры ушел открывать дверь.       Все обернулись на скрип и затихли. На пороге стоял Эрнест Грейсворд, немного растерянный, но счастливый. — Интересную даму вы мне прислали, господа, — с усмешкой сказал гость. — Что же, я и не могу представить в этой роли другого человека, — продолжил он еле слышным шепотом и поцеловал Тома в губы. — Это самое лучшее начало года, как думаешь? — продолжил шептать он ему на ухо. — Да что ты творишь?! — выдал раскрасневшийся парень, стараясь тоже быть как можно тише. — Если родители тебя услышат… — Будешь так орать мне на ухо, тебя услышат и на улице, дорогой мой, — он снова усмехнулся.       Мелани снова громко рассмеялась, восприняв это как шутку, но Эйла горько улыбнулась и отвела взгляд, видя в этом касании губ нечто большее, чем просто дань традициям. Джеймс поднялся со своего места и направился к Эрнесту, чтобы его обнять. Том так же смущённо какое-то время мялся на месте, сгорая со стыда, — он совсем забыл, что в эту ночь просто открыть дверь гостю не достаточно. Тем не менее, его изнутри разрывала любовь, и он тщательно старался скрыть её от посторонних глаз. — Господа, — обратился к Нейлам Эрнест. — Вы — всё, что у меня осталось, и я счастлив такому радушному приёму, право слово. Желаю, чтобы огонь в вашем доме никогда не угасал! — он подошел к камину и бросил в него уголёк. — Почему же всё? — сказал Джеймс. — А как же Найджел? Я вообще думал, что ты будешь с ним в эту ночь. — В эту ночь с ним моя мать. Отец умер ещё осенью, сэр, — только и смог выдавить из себя Эрнест. — Как?! Почему ты не сказал мне?! — Том смотрел на Грейсворда испуганными глазами. — Не хотелось поднимать такую тему в письме, извини. Прошу прощения, миссис и мистер Нейл, что не оповестил вас об этом и не позвал на похороны. — Ох, мальчик, это же такое событие, — начала Мелани. — Как же так… — Я не хотел превращать скорбную процессию в балаган, где все только и делают, что принаряжаются, хвастаясь самыми разными вещами и пуская сплетни, как о живых, так и о мёртвых. Мне очень жаль, миссис Нейл, что я не поступил подобным образом. — Вы до крайности не скромны, молодой человек, — обиделась Мелани. — Но с вашей красотой и изяществом всё простительно. — Дорогая, не слишком ли много ты болтаешь? — бросил на свою жену гневный взгляд супруг. — Мы всей семьёй соболезнуем твоей утрате, сынок. Будь как дома, располагайся. — Благодарю за гостеприимство и комплимент, господа. Могу я остановиться у вас до утра? — Столь мало? — с грустью проговорил Том. — Не волнуйся, в моём распоряжении отцовский дом. Не вижу смысла вас стеснять, имея собственные апартаменты. — Что ты, напрасно считать, что ты нас стесняешь, — отозвалась Мелани. — Напротив, мы рады твоим визитам. — Рад, если это действительно так. На улице празднуют во всю, вы не хотите прогуляться? — Ох, ты прав, уже самое время, — сказал Джеймс.       После полуночи семья вышла из своего дома, примыкая к огненному шествию. Каждый мог зажечь свой факел, очищая тем самым свою душу и сердце от тяжести невзгод. Вокруг было столько пламени, сколько Эрнест не видел за всю свою жизнь. Во всяком случае, в этот раз для него всё казалось намного ярче и фееричнее. Они шли по улицам, заполненным веселым смехом и радостными возгласами. Факиры тут и там поджигали факелы, вертели пламенные обручи и глотали огонь. Дети в изумлении открывали рты и неотрывно следили за их действиями. Эйла вцепилась в руку Тома, совсем как маленькая, и периодически замирала, глядя на всё это великолепие. Томас, при этом, не спускал взгляда с Эрнеста, который, пусть и не держал его за руку, но так же иногда останавливался, чтобы лучше рассмотреть то или иное выступление. — Слушай, ты не хочешь осветить этим огнём ещё одно место? — всё же заговорил Том. — Я вот всё думаю, что надо бы, но не решался сказать. — Куда ты хочешь сходить? — нехотя бросил Грейсворд, переводя очарованный взгляд с девушки, танцующей огненными крыльями, прикреплёнными к её рукам. — Я не знаю, понравится ли тебе эта идея. Вернее сказать, не вполне в ней уверен… — он замялся. — Я хочу пойти на кладбище. — Это шутка? — всерьёз удивился Эрнест. — Нет, я серьёзно. Хочу пойти навестить твоих родителей. Именно сегодня, как никогда до этого. — А меня вы с собой возьмёте? — спросила Эйла. — Кладбище — не место для юных леди, — возразил ей Эрнест. — Но мне же тоже интересно! — расстроенно вспыхнула сестра Тома. — Там может быть слишком страшно… — Я ничего не боюсь! — Но ведь ночь, и ты без сопровождения матери или служанки… — Но я в вашем сопровождении более защищена, не так ли, джентльмены? — упорствовала девочка. — Да ты посмотри на своего брата красавца, он же хиленький, его и самого в пору украсть, — сказал ей Грейсворд. — А вот сейчас обидно было… — надулся старший брат Эйлы. — Но вы же нас защитите, правда, сэр? — с надеждой произнесла малышка. — Сэр уже слишком стар, чтобы защищать леди и джентльмена, вас, право, слишком много на одного старика, — продолжал Эрнест. — Так вы же совсем ещё молод! — О, нет, дорогая, что вы! Посмотрите, за эти полгода у меня уже начали появляться седые волосы, — и он указал на прядь своих волос. — Ладно, дедушка, так и быть, я оставлю вас в покое, — сдалась Эйла, понимая, что она, всё же, нежелательный гость в том месте, куда собрались двое юношей. — Что мне сказать маменьке с папенькой? — Скажи, что мы прогуляемся куда-нибудь к реке, — сказал Том. — Что же, подарите им за меня по цветку, если вас не затруднит, — продолжала его сестра. — Цветы очень сложно достать сейчас. — А вы мысленно, — уточнила она. — Иногда фантазии более реальны, чем явь.       Ночь окутывала двух юношей своим мистическим шлейфом, в то время как они уверенно ступали чрез увенчанный огнями тернистый путь к усыпальницам близких им людей. — Ты уверен в том, что мы делаем? — спросил Эрнест, спотыкаясь через ветвистые корни деревьев. — Я даже с факелом умудряюсь за что-то бесконечно цепляться. Что-то я не в восторге от этого. Вероятно, это дурной знак. — Брось, ты просто пьян. Не ожидал, что ты такой чувствительный, — рассмеялся Том, глядя как его спутник зацепился очередной раз карманом за ветку. — Я думаю, тебе следует перешить костюм. — А знаешь, что я думаю? Зачем мы бежим от этого? — Грейсворд развернулся на месте и ткнул пальцем в отдаляющийся туманный город, мерцающий яркими вспышками фейерверков. — Какая у тебя цель, Том? Ты же знаешь, мне больно идти туда, куда ты меня ведёшь. — Доверься мне, и я развею твою печаль, — Томас протянул руку своему возлюбленному. — А затем, мы ещё посидим у костра и споём все праздничные песни, которые только знаем, обещаю тебе. — Что ж, похоже, у меня нет выбора, верно? — горько усмехнулся Эрнест и взял Тома за руку.       Войдя в склеп семейства Грейсворд, тело Эрнеста охватила дрожь, которая не осталась без внимания его дорогого друга. В усыпальнице было крайне душно и сыро, так что юноши не стали запирать за собой дверь, в надежде, что затхлый воздух сменит чистый ночной. — Боже мой, — едва слышно произнёс Томас, касаясь пальцами надгробной плиты Найджела Грейсворда. — Так много времени прошло, а я даже не знал, что его больше нет. «Любящий муж и отец», — прочёл он. — А я даже не помню его лицо… — Томми, пожалуйста, не надо… — Эрнест закрыл глаза. — Знаешь, я часто приходил сюда раньше. Говорил с крёстной Матильдой. Мне не с кем было больше поделиться своими мыслями, чувствами. Только лишь мёртвая женщина могла меня услышать и успокоить, — Том присел у могилы матери его друга. — Жаль, что она со мной никогда не делилась своими переживаниями. — Ты ведь был ребёнком. — Да, но она больше общалась со мной, чем с кем-либо из взрослых. И мне всегда было интересно, почему её так ненавидели. Она была лучшим человеком, из всех встреченных мной, не считая тебя, но я слишком часто слышал, как это чистое создание поливают грязью. Никогда не понимал, чем она такую участь заслужила. — Люди любят распускать сплетни — это всем известно. Сегодня один человек что-то кому-то сказал, а тот разнёс это всем остальным. Правда превращается в ложь для чужой выгоды. Я ведь сам её почти не знал. Не знал её настоящую. Не видел, как она смеётся или плачет. — Я тоже никогда не видел её слёз. Крёстная почти всегда улыбалась, а остальное время была словно «не здесь». Твоя мама была неземным созданием, к сожалению или к счастью. Как бы она не старалась скрыть, я всё равно видел боль в её глазах, и меня душила моя безучастность, ведь я ничего не мог поделать, — Томас глубоко вздохнул. — И я только сейчас понимаю, что тоже не знал её настоящую. История жизни этой необыкновенной женщины для меня всегда была тайной за семью печатями в виде её беззаботной улыбки. Она — таинственная Джоконда. — И её у меня украли… — еле сдержал слёзы Эрнест. — Тогда, когда я меньше всего ожидал. Кода был слишком счастлив, чтобы сразу осознать, что вижу её в последний раз. Всё в тот день буквально предвещало беду, но я забылся, не мог нарадоваться встрече с ней после долгой разлуки, приглашению тёти, которую я не видел и того больше. И вот её нет. Я приехал, а её нигде нет. Комната была пуста. Кровать застелена. Зеркала занавешены. А по дому по-прежнему витал аромат её духов. Я не мог поверить, что это — правда. — Мне жаль… Ты ведь так редко бывал дома. Мне, по правде, стыдно, что я отнял у тебя однажды место её сына. Я не знал, клянусь. И ни за что бы так не поступил с тобой, если б мне всё сразу рассказали, — Том слегка отодвинулся от Эрнеста, чувствуя себя невероятно виноватым перед ним. — Я никогда не желал тебе зла. И никогда не причиню тебе такую боль, обещаю. — Ты не виноват в стремлении моих родителей дать мне престижное образование. Всё в порядке, я никогда не считал тебя человеком, занявшим моё место. Я знаю обстоятельства и верю тебе, — Эрнест пододвинулся к Тому и нежно поцеловал его в лоб. — Если ты и занял место, то только в моём сердце. Всё происходит так, как суждено. Я ни о чём не жалею. — Интересно, чтобы сказали твои родители, если бы увидели то, что ты сейчас сделал. — Этого мы никогда не узнаем. Но надеюсь, что они там счастливы за нас. — Хочется в это верить, — Нейл задумался. — Ты мне так и не рассказал, почему местные недолюбливали её. — Прости, я сам многого не знаю. Знаю, что она всегда мечтала уехать отсюда куда подальше. Например, в Германию — мой отец оттуда, и она надеялась на счастливую жизнь вдалеке от этих сплетен. А говорили всякое, она ведь родила меня до замужества. При том, что училась в хорошем женском пансионе. — Ох, — запнулся Том. — Как можно отравлять чужое счастье… — Можно, и ещё как. Люди в этом особенно искусны. Мой отец женился на моей матери, но это обстоятельство не помогло ей завершить образование — назад её не приняли, а заботы обо мне заняли большую часть её времени. Конечно, поползли слухи. Чего о ней только не говорили, вплоть до того, что я не сын Найджела Грейсворда. — Это слишком жестоко… — У моей мамы был врождённый порок сердца, и ей было очень тяжко переносить все эти издевательства. Тогда она закрылась от внешнего мира в любви моего отца и моей. Она решила стать писательницей, но это не увенчалось успехом, к сожалению. У неё были чудесные рассказы и стихи. Пока я не пошел в школу она часто мне читала. Иногда из моих детских игр она создавала истории, которые не могли не тронуть и не заинтересовать. Однако её репутация «блудницы» опередила её во всех начинаниях. Она могла разговаривать с животными, цветами, с самой собой, — и людям это казалось ненормальным. На неё даже подавали жалобу в психиатрическое учреждение за чрезмерную своенравность и вопиющее поведение. Мой отец всеми силами старался оградить её от злых людей, но тем самым запер её в золотой клетке. Из-за того, что её стали реже видеть, начали говорить, якобы она лечиться в клинике для душевнобольных. — Не представляю, как она вынесла всё это, — после некоторой паузы поникшим голосом ответил Том. — Она была очень сильной. И чистой. Невинной, будто ангел. К тому же, ты ведь был рождён в любви. Знал бы ты, как она тосковала по тебе. Крёстная любила тебя больше жизни. — Да, знаю. Она отдала её за меня. Когда-то мама сказала, что не хочет, чтобы её дурная слава испортила мне жизнь. Она просила уехать, но мы не могли тогда. Отец винил себя в её смерти, но так же говорил, что моим рождением обрёк её душу на вечные страдания. — Господи, — ахнул Томас. — Как он мог сказать такое?! Собственному сыну! — в ярости он вскочил, но сразу же сел на место, осознав, как глупо этот порыв сейчас выглядел. — Я не обижаюсь на него, — сказал Эрнест. — Он был пьян и сказал это не со зла. Хотя знать, что он на самом деле думал обо мне — была та ещё ноша. И всё же, я виню себя в его смерти. Какая в нашей семье цепочка виновных интересная, — он задумался. — Помнишь, я как-то рассказывал, что бросил попытки вытащить его со дна алкоголизма? — Да, помню, конечно. — Он умер от алкогольного отравления. — Ты не виновен, Эрнест! Послушай, он сам выбрал этот путь. Не ты его на это толкнул. Помнишь, ты говорил про утопающего? Ты сделал всё, что мог. — Хочется в это верить, — вздохнул Грейсворд. — Знаешь, что? — Томас снова встал с каменной плиты. — Что? — Я привёл тебя сюда затем, чтобы ты отпустил своё прошлое. Огонь от наших факелов очистит их души, укажет им путь во тьме. Они больше не привязаны к этому миру. Ты тоже теперь свободен. Ты должен жить без чувства вины. Они тоже жили, тоже любили, тоже совершали ошибки. И теперь они забрали с собой свою историю. Эту книгу пора закрыть. В конце они вместе и счастливы. Теперь настало время осчастливить самого себя, не так ли? — Томми, — Эрнест поднялся и крепко обнял его. — Мой дорогой друг, я… я не знаю, что сказать даже. — Я помогу тебе стать счастливым, обещаю. Давай писать нашу историю вместе.       Остаток ночи юноши провели сидя у костра и напевая старые праздничные песни. Как Том и обещал.