Глинтвейн и шампанское

— We are the brave, We'll never break, Whatever it takes. We're gonna make it together, We're chasing out fear, You're not welcome here. Now and forever, Love is always gonna win the fight, Because the blood runs deep inside, We are the brave. VERIDIA — We Are the Brave

      Тёмная лента асфальта ровно стелется под колёса автомобиля, местами становится ярко освещённой, когда за очередным поворотом появляется фонарь, и снова резко тонет в предрассветных сумерках. В начале осени светает ещё весьма рано и потому Ани предлагала Гекидо дождаться у неё в квартире хотя бы первых лучей солнца, вместо того, чтобы ехать по кромешной темноте, но Андант наотрез отказался, аргументируя это тем, что у него есть важные дела, не требующие отлагательств. Отклонять предложение девушки — это, конечно, чутка моветон, но дела у него, как ни глянь, действительно были и действительно не требовали отлагательств.       Парню частенько приходилось отрабатывать полную смену — с утра и до позднего вечера — и по выходным, и по праздникам, отчего, возвращаясь после полноценной рабочей недели домой лишь ближе к ночи воскресения, при этом зная, что завтра снова на службу, думать ни о каких делах совершенно не хотелось. А они в свою очередь никуда не девались. Денежное дерево, оставшееся от бывших хозяев дома, на балконе уже почти совсем зачахло, в гараже чёрт знает сколько лежит карбюратор, который Андант планировал перебрать, на кладбище парень тоже давненько не был. Могила Дугласа, наверное, совсем заросла.       Добравшись до дома, Гекидо даже не думает зажигать свет. Он лениво стягивает с ног уличную обувь — чёрные закрытые туфли, берет в прихожей плотный пакет и закидывает в него бутылку воды, тряпку, тряпичные перчатки, запоздало осознает, что надо будет по дороге купить букет цветов — флоксов*, которые так любил Дуг — и оставляет это всё на кухонном столе, а сам с измученным стоном заваливается спать прямо на скрипучем диване в гостиной, даже не вспоминая о кровати в спальне на втором этаже, что намного удобнее.       Когда Гекидо только пришёл в спецслужбу, он был ещё совсем-совсем зелёным юнцом, который первое время искренне считал себя самым молодым сотрудником. А потом, как гром среди ясного неба, ему в напарники дали мальчишку, что был даже младше него самого. — Карапуз, ты маму потерял? — Месье, Вам в зубы дать? Мне девятнадцать!       Как, по факту, ещё совсем ребёнок, только-только окончивший старшую школу, неизвестно даже — служивший ли, попал в спецслужбу было загадкой. Только вот тогда Гекидо его об этом не расспрашивал, а сейчас уже не сможет потому, что надгробная плита навряд ли ему что-то ответит, хоть и смотрит с гладкого тёмного камня с озорной улыбкой.       Дуглас никогда никому не говорил свою фамилию, все называли его просто по имени: Дуглас, Дуг, пацан. Джонетсу называла солнцем. — Солнце, тебя этот бука не обижает? — и смеясь кивает на Анданта.       Они и правда очень часто цапались. Отчасти потому, что оба слишком юны, отчасти потому, что просто поначалу не сошлись характерами. Но, со временем, это проходило. Оба ведь прекрасно понимали, что эти их ссоры ни к чему хорошему не приведут. Толчком к примирению, после которого конфликт, если не исчез, то хотя бы перешёл в нейтральную стадию, стало первое совместное задание. Тогда с ними было ещё человек двадцать, но в будущем ребята не без гордости называли это событие персонально своим совместным заданием.       Задание шло ровно по заранее продуманному плану, практически как по маслу, но в последний момент Дуглас словил пулю. Прямо перед этим напарники разругались вдрызг, и Гекидо, чертыхнувшись, ушёл в другой корпус оккупированного здания, а когда спохватился, другие бывшие с ними ребята сообщили: «Пуля пробила почку. Скорая его уже забрала». Казалось бы, человек и с одной почкой прожить может, однако в том-то и вся загвоздка, что у Дуга почка всего одна. Позже, лёжа на смятых простынях больничной койки, он слабым голосом расскажет, что семья была в затруднительном финансовом положении: отчим год, как пропал без вести, а мать сильно больна — ну, он и продал на чёрном рынке, где покупателю было начхать на его возраст. Потом сам удивлялся: как только не умер в тех жутких условиях, в каких вырезали орган сомнительным лезвием сомнительные люди?       Донор для юноши нашёлся быстро, как по волшебству, операцию провели сразу же в день ранения. Андант, после визита к еле шевелящему языком Дугласу, хотел зайти поблагодарить этого человека, узнал палату, но, придя, никого не обнаружил. Одна единственная койка, запертая дверь и распахнутое настежь окно, через которое, судя по всему, тот и ушёл. Гекидо чисто из интереса решил прочитать имя, указанное в карточке, что закреплена на бортике…       …Что?       Сэдрик Майерс       Первым же предположением была ошибка или дурацкая, совсем несмешная шутка. Сэдрик Майерс — знаменитость местного разлива! С чего бы он стал донором для какого-то там, считай, новобранца, которого в лицо ни разу не видел? Обсуждая это открытие с Дугом, Андант даже посмеялся, но юноша его энтузиазма не разделил. Он вздохнул тяжело, рвано. Гекидо забеспокоился — вдруг ему стало плохо? — Что такое? Больно? — Да, ещё как… — Почка? — Сердце.       Сейчас Андант, не задумываясь, может сказать, что за всё время знакомства это был их первый и единственный откровенный разговор о прошлом юноши — он вообще не любил о себе рассказывать.       Дуглас пару минут, не размыкая сухих губ, смотрел куда-то в пустоту перед собой и лишь потом рассказал, что в паспорте у него стоит девичья фамилия матери — Роуг, — фамилию отчима он терпеть не может и никогда бы её себе не взял ни за какие коврижки, а фамилию настоящего отца не смог бы, даже при самом большом желании.       Дуглас Майерс.       Его мать познакомилась и сошлась с Сэдриком почти случайно, по злому року судьбы. Они были вместе порядка полугода, а потом разошлись, словно в море корабли. Тогда его мама ещё и не подозревала о том, что её будущий сын — сын агента спецслужб, а потом — когда это вскрылось — не стала пытаться вернуть мужчину, обрывать телефон, требовать алименты или, чего хуже, свадьбу, хотя номер его, написанный красивым почерком на жёлтом листке бумаги чёрной ручкой, до сих пор висел под пустой деревянной ключницей около входной двери.       Мальчишкам зачастую отец нужен больше, чем мать — отсюда и отчим. — Только вот я всегда знал, что Рэд не мой настоящий отец. Был мелким и расспрашивал маму об отце, она постоянно отвечала по-разному. То: «Он, Дуг, космонавт и каждый день через круглый иллюминатор машет тебе рукой с орбиты», — то: «Он — очаровательный цыган, поющий божественным баритоном, который однажды чуть не увёл меня в свой табор». Когда я стал старше и поднимал эту тему, она уже ничего не говорила, только плакать начинала.       В подробностях о том, как нашёл Сэдрика, каким образом попал в спецслужбы Дуглас не говорил, а только общими словами. Знал ли мужчина о том, что мальчишка — его сын, он тоже не говорил — сам не знал, не был уверен, потому как у Дугласа, хоть и работает он тут уже не один месяц, прямого контакта с Майерсом не было. Но всё-таки, лучший агент он на то и лучший, чтобы знать всё, что надо и не надо? — Нет, я, разумеется, не рассчитывал на то, что он действительно признает меня своим настоящим сыном, вовсе нет. Просто хотелось хотя бы посмотреть на него со стороны, если повезёт — пообщаться, узнать какой он. Родная ведь кровь! — Дуг со смехом бьёт себя кулаком в грудь, но почти сразу болезненно морщится.       Примерно после этого Сэдрик Майерс и исчез из спецслужб. Имя, которое раньше каждый божий день было на слуху, постепенно выцвело, обросло выдумками и небылицами любопытных, жадных до сплетен слушателей, а Дуглас и Гекидо только на второй год совместной работы узнали, что родились в один и тот же день, и вместе со всей компанией — Джонетсу, МэйЛина, Эдриан — дружно отправились отмечать.       Дуглас, Дуг, солнце.       Он — с волосами цвета пшеницы, с усыпанным яркими веснушками лицом, с глазами, отлитыми из иридия, — правда был похож на солнце. Гекидо невольно вспоминает об этом каждый раз, стоя подле гладкой плиты в могильной тишине. И, словно бы в подтверждение его мыслей, настоящее солнце ещё ни разу не пряталось за свинцовыми тучами, когда он приходил к нему.       Юноша погиб в свои двадцать три с хвостиком во время взятия особо опасного вооружённого наёмника в жилом доме. Три прицельных выстрела: правое лёгкое, предплечье, щиколотка — и падение из разбитого окна девятого этажа прямо на осколки. Шансов выжить ни-ка-ких.       Анданта после случившегося с головой накрыла глухая депрессия. Нет, не такая, какой от нечего делать страдают подростки, а травящая душу, иссушающая всякие запасы солёных слёз. Он был на похоронах, говорил с матерью уже бывшего напарника, а потом закрылся у себя дома, не отвечая на звонки, не отвечая на письма, присланные на электронную почту, и даже на бумажные, которые беспокоившаяся Алс почти каждый день клала в почтовый ящик перед забором.       Прошло порядка месяца, когда Гекидо помятый, но, по крайней мере, уже не такой разбитый, как прежде, вернулся на службу. Именно тогда его верным напарником стал никто иной, как Алан. Это Джонетсу похлопотала, чтобы два близких в армейские времена друга сейчас были вместе, потому что Гекидо крайне остро нуждался в поддержке, и она не знала никого, кто смог бы помочь ему лучше Алана. — Слушай, можешь мне потом врезать, но я в упор не помню — отстраняли ли тебя когда-нибудь от дел? — разговаривать с чёрно-белым изображением — это, как считал Андант, совсем маразм, но всё равно продолжал так делать. — Мне вот недавно Сесилия предъявила. И — главное — знаешь заменили кем? Хао Молин твоей ненаглядной, — усмешка. — Уж я-то помню, как ты полгода на неё слюни пускал.