Причуда, изменившая мир

      Ему хотелось биться головой об стену, рвать волосы на голове, заливаясь слезами. Все, что он сделал, все, что не сделал — он виноват. Если бы только пошел раньше, как только проснулся, если бы там, на крыше, смог справиться с Тогой. Та медсестра, ее лицо, искривленное в страхе. Она почувствовала опасность от него — человека, что собирался стать героем. Лучшим. Непревзойденным. Номером один. Тогда улыбки на его лице не было, и сейчас, когда он шёл по коридору больницы, её тоже нет. Никакой радости или будоражащего кровь азарта. Он чувствовал концентрирующееся в воздухе презрение. И, казалось бы, дикость! В глазах персонала он видел брезгливость и отвращение. От стыда уткнувшись взглядом в пол и едва не задыхаясь, Мидория размашистым шагом мчался к лечащему врачу.       Изуку раздирала вина. Слишком много, чтобы он смог стойко пропустить ее через себя и стать сильнее. Обрасти броней и уверенностью в собственных возможностях. Вместо этого на него обрушилась сила, заставлявшая думать, что он — преступник, достойный их презрения и ненависти.       Лечащий врач одарил его тяжелым взглядом исподлобья, который приковал Изуку на месте. Возможно ли, что он стал мишенью из-за проблем, обрушившихся на больницу после смерти Мики? Мидория решил, что сам поспособствовал этому, напав на медсестру.       — Мидория Изуку, — отчеканил мужчина, взяв папку со стола.       Изуку молчал. Что он мог сказать? Кроме извинений, рвавшихся от сердца, ему нечего было произнести. Но и их он считал пустышкой, слабой попыткой оправдаться за свой ужасный проступок. Для него дороги назад нет. Никто здесь больше не будет ни поддерживать его, ни одаривать вниманием и заботой. Все, что поспособствовало быстрой поправке, аннулировалось за то кошмарное утро.       Он чувствовал себя растоптанным о чужое безразличие и страдал от этого так же сильно, как от физических повреждений. Изуку хотел убежать и скрыться, чтобы только не видеть этих стен и людей, но продолжал стоять, придавленный виной.       Лечащий врач лениво просматривал бумаги о ходе лечения, то и дело хмурил брови, но в целом был более апатичен, чем прежде. Изуку нервно закусывал губу и заламывал пальцы, не в силах больше находиться здесь. Однако это не торопило мужчину, он, казалось, наслаждался страданиями пациента, снова и снова читая одни и те же предложения. Мидория представлял себя на эшафоте, где любое слово могло лишить его жизни. Он заметил, что зрачки врача застыли на одном месте, и это разозлило его еще сильнее. Еще пара минут, думал Изуку, и он, не выдержав, уйдет. Как будто прочитав мысли, врач встрепенулся, выйдя из транса, и резюмировал:       — Показатели в норме, никаких повреждений нет, а значит, не вижу смысла тебе оставаться здесь дольше. Можешь собирать вещи, я тебя выписываю.       Мидория без особой радости воспринял эти слова, но они принесли долю облегчения. Затягивающаяся вокруг шеи петля спала. Свобода замаячила на горизонте. Он кивнул, решив, что произносить что-то в данной ситуации будет излишне, и направился к выходу.       Открыв дверь, Изуку увидел медсестру, которая сразу выпрямилась и зашагала прочь быстрой походкой. Мидория только и смог, что вздохнуть, и, словно ничего не заметив, пойти прочь. Девушка, что подслушивала у кабинета лечащего врача, стояла в холле, уже обсуждая последние новости с другими. Теперь до Изуку наконец дошло, почему Мика не желала ни с кем общаться.       Не доходя до палаты, Мидория сделал крюк и вышел на лестничную площадку, которая, при наличии лифта, часто пустовала. Ему не сильно хотелось тревожить кого-то, но пришлось перебороть эту навязчивую мысль и позвонить Всемогущему. Конечно, он мог бы доехать сам, но боялся, что и секунды не выдержит под изучающими взглядами толпы. Никакие убеждения в том, что из памяти людей давно стерся недельный эпизод, который пусть и всколыхнул общественность, но также быстро сгинул под волной других новостей, не сработали на нем.       Учитель бодро поприветствовал его и согласился забрать из больницы после обеда, когда у него было окно в расписании. Мидория поблагодарил его и, положив трубку, облегченно выдохнул.       Возвращаясь в палату, он снова начал анализировать ситуацию. Изуку не покидало ощущение того, что выписка нужна, только чтобы отделаться от него. Возможно, на то были причины, которые не позволили им делать свою работу. Иначе с ним, как и тогда, когда его только привезли сюда, разговаривал бы психолог, пытающийся помочь справиться с травмирующим опытом. Но такого не произошло, вместо этого — выписка, словно они поставили точку на середине предложения, оборвали и оставили без смысла. Мидория хотел поговорить о случившемся, но не мог из-за страха, который внушил ему тот мужчина. И этот страх сдерживал его, но не давал забыть.       Единственным поистине радостным событием стало возвращение дневника. Изуку вернулся в палату и просто заметил его на тумбочке. На обложке, как и тогда, красовалось его имя, но почерк отличался, хотя и пытался походить. Мидория решил, что тетрадь перешили, сохранив листы, которые не испачкались в крови, а остальное попытались воссоздать с минимальными погрешностями. Изуку был тронут. Он обнял тетрадь, словно она была живым существом, и не смог сдержать слез. Мидория ощущал безмерную благодарность незнакомцу, который вернул ее.       Человек, который это сделал, видимо, очень переживал за них обоих, раз провернул это. Изуку догадался, что это мог быть только тот медбрат, имени которого он даже не знал. Ему хотелось поблагодарить его и поделиться своей тоской по подруге.       Эта мысль заставила его хоть немного успокоиться. Мидория умыл покрасневшее лицо ледяной водой и вернулся к тетради. С трудом он заставил себя отложить ее в рюкзак к журналу с причудами и выйти из палаты.       В коридорах не бегали дети, а медсестры все время старались делать вид, что Изуку не существовало. У Мидории появилась цель, и ему стало все равно, даже если бы они кидали в него камни. Ему был нужен только один человек, который как под землю провалился. В медицинском кабинете оказалось пусто, как и в других местах, где Изуку раньше его замечал. А медсестра, стоявшая за стойкой регистрации, безэмоционально сказала, что тот, о ком он говорил, уволился утром и ушел. Мидория вернулся в палату ни с чем.       Этот человек оказался куда загадочнее того недопсихолога, который предположительно обладал причудой скрытности или психологического влияния. И облик, и разговор с медбратом он помнил так же четко, как видел свои руки. Возможно ли, что убийство Мики настолько сильно задело его? Изуку мог только предполагать. По крайней мере, Мидория еще больше убедился, что он был тем, кто вернул ему тетрадь.       Изуку собрал остаток вещей и лег на кровать, решив, что лишним это не будет. Он уставился на белый потолок и думал обо всем, что произошло с ним за последнюю неделю. Столь много свалилось на него, и было не ясно, как все это пережить. Печаль сквозила там — в зиявшем пустотой сердце. Оно болезненно сжималось и тягостно билось, с каждым ударом доставляя все большие мучения. Мидория чувствовал себя смертельно больным и неспособным никак умереть, чтобы освободиться от страданий. Он так и лежал с мокрыми от слез глазами и думал о том, что впервые сожалеет о своем существовании.       Больница осталась позади, но воспоминания о случившемся Мидория забрал с собой, выходя на парковку с небольшой спортивной сумкой. Он знал, что выглядит ужасно, и боялся натиска со стороны учителя. Его лицо осунулось, а тело ослабло, глаза потускнели и покраснели из-за недосыпа. Изуку морально готовился отвечать на шквал вопросов, пытаясь предугадать как можно больше, чтобы подготовить подходящий ответ. Руки задрожали, когда Всемогущий вылез из машины и помахал ученику рукой. Следом за ним вылез и Мик с распростертыми объятиями. Изуку сглотнул и подошел к ним.       — Мидория, мальчик мой, как самочувствие? Выглядишь невыспавшимся. Что-то случилось? — с ноткой радости спрашивал Всемогущий. Мидория тяжело вздохнул, ослепленный ярким солнцем. Ему не хотелось отвечать. Именно сейчас он ощутил, как к горлу подступил ком, а глаза наполнились слезами. Он боялся, что вот-вот расплачется перед ними, так и не сказав ни слова.       — Переволновался из-за пропущенной контрольной, — Мидория с трудом выдавил подготовленный заранее ответ и направился к машине.       К облегчению Изуку, дальнейших расспросов не последовало.       — Да не переживай, — легонько стукнул его в плечо Мик, садясь на водительское место. — Шота, то есть учитель Айзава, позволит написать тебе работу в другой день.       На этом диалог оборвался. Мидория надеялся, что преподаватели думали о том случае с Тогаши Мацухиро, как о причине такого подавленного настроения ученика. Они больше не шутили через фразу и не улыбались, став серьезнее. Изуку мысленно поблагодарил их за понимание, сел на заднее сидение и уткнулся в окно.       Погода радовала солнцем и теплом. Больница оказалась полностью залита светом, блистательно возвышаясь на фоне высоток вдали. Изуку разглядывал парковочную площадку и небольшую аллею с порыжевшими деревьями. Вид был умиротворяющим, когда в душе Мидории ни о каком спокойствии и речи не шло.       Машина тронулась, увозя Изуку прочь. Он вспомнил, как ночь пролежал в размышлениях о забвении и как это желание только возросло после вчерашних событий. Все, во что он верил, к чему стремился и за что хотел бороться, оказалось втоптанным в грязь. Жизнь потеряла цвет и ценность, из-за чего в его душе рождалось сомнение в ее значимости. Ему больше не хватало смысла бороться за себя, и поэтому Мидория уцепился за сражение ради других.       Его переполняла решимость пойти на что угодно, чтобы найти убийцу Мики.

***

      Комната встретила его улыбающимся со всех сторон Всемогущим. Сам герой ушел вести урок, пообещав обсудить график тренировок ближе к вечеру. Общежитие пустовало, и Мидории не оставалось ничего другого, как пойти к себе и попробовать хоть немного поспать. Разглядывая все эти плакаты и фигурки, он не мог отделаться от чувства вины за несоответствие образу героя номер один. Ему стало так тошно от себя. Мидория вовсе не сможет улыбаться и делать вид, что все хорошо, чтобы с холодным умом и закаленным сердцем ринуться в бой. Как теперь ему внушать доверие людям, если Изуку сомневался в себе и своих поступках?       Он запятнан и очернен. Он не символ мира и никогда не станет им. Он — преступник. Он импульсивен и подвержен гневу. Он боится самого себя.       Ему хотелось выть от этих мыслей, которые, словно вирус, атаковали его. Изуку стало противно. Но от себя не отделаешься и не убежишь, отчего воротило еще сильнее. Он вокруг виноват, а где не был, там винил себя сам, хоть и понимал, что из-за этого становится еще хуже. И неотвратимость действий пугала его, ведь это значило, что вина никуда не денется, с ней нельзя будет справиться, только чем-то заглушить, чтобы не было так невыносимо больно. А муки означали, что Мидория по-прежнему жив, что ему не все равно, что он еще человек. Это стало единственным утешением.       А Всемогущий продолжал смотреть на него со всех сторон, и это так сильно раздражало. Невыносимо. Изуку не мог заставить себя думать о другом, рядом не было никого, кто мог бы отвлечь его и занять другими мыслями. Все было кончено. Он проиграл и теперь уже не сможет стать таким же ярким и сияющим героем. Всемогущий походил на солнце, и теперь Изуку слепило глаза от взгляда на него. Мидория чувствовал себя жалкой букашкой, которая бездумно летела на свет, не зная, что этот свет ее и сожжет. Всемогущий был повсюду. От его взгляда не скрыться руками, не спрятаться за одеялом. Ореол всесильного героя прежде дарил уверенность, что и Мидория когда-то таким станет, но теперь он давил на него недостижимой высотой, до которой Изуку не дотянуться и в жизнь. Он стремительно падал все ниже, и свет мерк во тьме, чтобы вскоре исчезнуть.       И путь, ничем не освещенный, казался бесконечным и опасным. Изуку боялся шагнуть, ведь не знал, куда пойдет — вперед или назад. Ему пришлось бы идти на ощупь, чтобы выбраться из мрака. Мидория не знал наверняка, переживет ли все это или так и останется в темноте. Ему хотелось вернуться туда, где Всемогущий освещал ему прямую дорогу. Туда, где все было как прежде.       Один за одним Изуку снимал постеры со стен, складывая их в шкаф. Фигурки он аккуратно убрал в тумбочку, куда сложил и другую мелочевку. Голые стены навевали тоску, однако напряжение спало. Ему стало стыдно за свой поступок, но иначе он поступить не мог.       Мидория зарылся руками в волосы и массировал голову, пытаясь избавиться от давящей мигрени. Теперь ему стоило придумать логичное оправдание и для этого, но все, что предлагал ему мозг, так это оставить его в покое. Изуку сел на кровать, чувствуя усталость во всем теле. Он решил отложить разбор вещей на потом, а вместо этого достал тетрадь, которую так детально и не рассмотрел.       В голову пришла мысль, что вернули ее только потому, что в ней действительно ничего не оказалось. Для Мидории это был благоприятный исход событий. Мика осталась с ним в его мыслях и на страницах тетради, которая стоила для него дороже собственной жизни.       Тетрадь жгла руки огнем. Изуку сел за стол и включил лампу. Дрожащей рукой он открыл страницу и уставился на картинку, раскрашенную ею при первой их встрече. Мидория вспомнил напускную надменность и слова, брошенные как бы случайно, словно это произошло вчера. Он перевернул картинку и увидел то, что она старательно выводила левой рукой, когда правая была в гипсе. Вскоре после снятия гипса Изуку понял, что Мика совсем не умела рисовать, но при этом проявляла недюжинное старание в каждой работе. Он листал страницы и плакал, погружаясь в теплые воспоминания, отчего ему становилось нестерпимо больно.       Внимательно осмотрев каждую страницу еще раз, Мидория убедился, что не упустил никакой важной детали, которую могли бы пропустить те люди из-за незнания контекста. Но ни подсказок, ни шифров, ни наталкивающих на мысли рисунков не было.       Поднявшись со стула, Изуку понял, что его силы иссякли. Он поплелся к кровати, лег и, не переодевшись, моментально уснул.

***

      Его разбудил стук в дверь. Изуку вскочил как ошпаренный и подбежал к двери. Открыв ее, он встретился глазами с Тодороки и сразу же отвел взгляд. Почему-то Мидория испугался, подумав, что одноклассник тотчас все поймет и окажется в опасности. Однако Шото, ничего не заподозрив, произнес:       — Я разбудил тебя? Ты не отвечал на сообщения, мне стоило догадаться, — произнес виновато Тодороки, глянув непроницательным взглядом через плечо Изуку на комнату. — Все нормально?       — Просто устал, плохо спал ночью, а так все хорошо. Как в школе? — без интереса спросил Мидория и прошел в глубь комнаты.       Тодороки не последовал за ним, словно боялся переступить порог.       — Как обычно, — блеклым голосом ответил Шото и пристально посмотрел на Изуку.       Мидории стало неловко от этого взгляда. Он чувствовал себя обнаженным перед одноклассником и стыдился быть перед ним таким жалким и испуганным. Ему хотелось оставить произошедшее в больнице позади, но память снова и снова подкидывала ему фрагменты тех дней. Изуку сел на кровать, завернувшись в одеяло с головой, и только глаза уставились на Тодороки.       — Вчера ночью ты написал, что приедешь утром, но вернулся только сегодня. Что-то произошло, так ведь?       Мидория понял, что так легко не отделается от него, но и на оправдания не было сил. Он так и сидел, едва покачиваясь, не зная, куда деть себя от изнуряющего диалога. Ему хотелось закричать на все общежитие о том, что случилось, хотелось безостановочно рыдать и крушить что попадется под руку, но не мог. Сидел, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассказать Тодороки о произошедшем. Изуку молчал, а после чего тихо прошептал:       — Все хорошо.       В груди закололо от этих слов. Незаметно для Тодороки он закусил кусок одеяла и тихонечко взвыл, борясь со слезами. Ему хотелось исчезнуть, чтобы ни перед кем не нужно было притворяться.       — Что, прости? Я не расслышал.       — Нормально все. Дополнительно сделали пару обследований, необходимых для выписки, — громко произнес Изуку, пытаясь скрыть дрожащий голос.       — Да? — в его голосе звучало недоверие. — Тогда что случилось с твоей комнатой? Почему ты снял постеры и убрал фигурки?       Точно. Изуку совсем об этом позабыл. Вся эта дилемма осталась позади одноклассника, и, скорее всего, отсутствие плакатов его шокировало, пусть он старательно делал вид, что все хорошо. Изуку испытал очередную волну боли, которая пронеслась по всему телу, достигая мозга. Он зашипел, уткнувшись в одеяло. Ему срочно нужно было что-то придумать.       Тодороки не торопил его, казалось, выжидал момента, когда Изуку поделится с ним своими переживаниями. Мидория хотел рассказать хотя бы ему, но старался думать, что, стоит поделиться этим грузом, как Шото отмахнется от него. В такое трудно было поверить, но это хотя бы остановило Изуку, чтобы он смог сказать:       — Но ведь без них гораздо лучше.       Ему хотелось, чтобы эти слова оказались ложью, но это было не так. Ответ удивил Тодороки. Его обычно непроницаемое лицо стало вдруг таким живым, что Изуку поверил бы, что перед ним стоял двойник Шото. Одноклассник быстро взял под контроль эмоции, только все равно выпалил:       — Да что с тобой?! Выглядишь подавленным и больным, но при этом все отрицаешь и уходишь в себя. Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать, что с тобой?       Изуку сильнее прижал одеяло, хоть ему и было невыносимо душно. Он не мог сказать. Не мог. Боялся сталкиваться с теми людьми, о которых даже Всемогущий толком ничего не знал. Они могли бы следить за ним, поставить в комнате прослушку или даже камеры. Возможно, к нему приставили слежку, почему бы им не иметь в штате вторую Тору Хагакуре, откуда он мог знать, какой властью они обладают? Что стоило им избавиться от каких-то подростков?       Они устрашали. Нависали над ним огромной каменной горой, были черной тенью в углу, случайным прохожим, его одноклассником…       — Тодороки, я не могу сказать тебе, потому что и сам не понимаю.       Мидория слышал, как Шото тяжело вздохнул, наверняка не зная, как быть в таких ситуациях. Изуку стало не по себе от мысли, что он делает только хуже своим молчанием. Он решил, что Тодороки сейчас развернется и уйдет, но вместо этого тот произнес:       — Если тебе нужна помощь, я всегда готов выслушать и сделать все возможное.       Мидория молчал, ощущая вес этих слов. Тодороки был серьезно настроен идти до конца, но не знал, как подступиться к Изуку.       — Внизу тебе устроили вечеринку по случаю возвращения, но, думаю, тебе сейчас не до этого.       Он развернулся, собравшись уйти, но тут Мидория его окликнул:       — Подожди, Тодороки. Я приду, — Изуку увидел в его глазах недоверие. — Я не могу их огорчить еще больше, они ведь старались.       Мидория и правда хотел этого. Надеялся, что таким образом хоть немного развеется и отвлечется от тревожных мыслей. Видимо, Шото увидел это желание и кивнул в знак согласия, после чего скрылся за дверью.       С трудом поднявшись, Изуку поплелся к зеркалу. Увидев свое отражение, он понял, почему Тодороки выглядел таким обеспокоенным. В довесок плакатам, к которым Мидория питал огромную любовь и первым делом упаковал их при переезде в общежитие, его вид вызывал тревогу. В глазах зияла пустота, под ними темные круги, ярко выделявшиеся на бледном уставшем лице. Волосы торчали во все стороны, напоминая старый потрепанный веник. Мидория примял их рукой, но они вновь встали дыбом. Измученно выдохнув, он нацепил ободок и вышел из комнаты.       Спускаясь по лестнице, Изуку готовился оправдываться перед всеми, только чтобы не повторять недавнего кошмара с Шото. Собравшись с духом, Изуку вышел в холл, пестрящий украшениями.       Одноклассники столпились, загородив стол, над ними у потолка висела лента, поздравлявшая его с выпиской. В руках у всех было по хлопушке, и стоило Мидории выглянуть, как раздался хлопок и оглушающий выкрик: «Поздравляем!» Конфетти взметнулись вверх, засыпая подростков дождем из переливающейся бумаги. От неожиданности на лице Изуку появилась улыбка. Одноклассники расступились, чтобы Мидория смог увидеть заполненный сладостями стол.       — Мы подумали, что после больницы тебе захочется чего-нибудь сладенького, — с сияющей улыбкой на лице сказала Урарака.       — Без тебя было скучно! — выкрикнул Киришима, и все его поддержали. Кроме Кацуки, который скрылся за спинами одноклассников.       — Ого, какой прекрасный подарок. Я как раз проголодался. — Вынужденная улыбка заняла свое место на лице. Краем глаза он осмотрел присутствующих, будто проверяя, всех ли он убедил. Во взглядах одноклассников проскальзывало разделенное на всех сочувствие с проблеском радости.       Они расселись по сдвинутым к столу диванам, девочки разливали чай, пока Сато резал торт и раскладывал по тарелкам. Изуку никто не донимал вопросами: казалось, что им было все равно и только один Тодороки выразил тревогу.       Холл быстро заполнили бессодержательные беседы об учебе, играх, каких-то тренировках, сместив акцент с выписки Мидории на повседневность. Изуку, вроде, и был рад, но все равно его не покидало чувство, что все это — игра и притворство, лишь бы он думал, что всем на него не наплевать.       — Мидория, почему ты не ешь? Тебе не понравилось? — Урарака, как обычно, сидела рядом, поэтому увидела, как Изуку погряз в своих мыслях.       — А? Что? Нет, торт очень вкусный.       В доказательство своих слов Мидория отломил большой кусок и проглотил, с трудом прожевав. Едва не подавившись, он осушил кружку чая и вытер рот. Урарака нахмурила брови, но так ничего и не сказала.       — Кстати, Мидория, учитель Айзава попросил тебя подойти к нему завтра перед занятиями, — сообщил староста как бы невзначай.       — У-у-у, — протянули Серо, Каминари и Киришима.       — Кого-то ждут горы домашки! — радостным тоном воскликнул Минета, уминая второй кусок торта.       Изуку совсем не волновал грозящий завал по учебе, наоборот, он решил, что это будет отличной возможностью хоть ненадолго забыться. Он невесело хмыкнул, ощущая тяжесть в груди.       Они смеялись и шутили. Мидория пытался вжиться в роль веселого и активного себя прежнего, но ему это с трудом удавалось — улыбка быстро сползла с его лица. Каждая шутка, каждый смешок возвращали его в палату, омытую кровью. Выдернуть себя оттуда Изуку не мог. Нить разговора он давно потерял, углубившись в размышления. Его вернул в реальность голос Токоями, который собрался уходить к себе в комнату. За ним последовали Шоджи и Джиро, а позже решили уйти и остальные.       Изуку оглянулся, встретившись с оранжевыми, как пламя, глазами. По одному его виду было ясно, что Кацуки, как обычно, взбешен, но Мидория понял, что не все так примитивно. Бакуго сидел в отдалении от всех, никто с ним не разговаривал, зная, что его лучше не трогать. Мидория хорошо помнил эти моменты, когда его обыденный скверный характер превращался в действительно что-то взрывоопасное. С трудом Мидория перевел взгляд и увидел, что в комнате осталось не так уж и много людей.       Тенья и Урарака вызвались мыть посуду, пока Каминари и Киришима с Яойорозу занялись конфетти. Тодороки и Серо снимали ленту. Закончив с уборкой пола, ребята передвинули диваны и разошлись. Шото отправился на кухню помогать с уборкой. Мидория тоже решил поучаствовать и собрал оставшиеся тарелки. Вдруг он почувствовал, как Бакуго схватил его за запястье и сильно сжал, когда тот проходил мимо него на кухню.       — Чертов Деку, такой слабый, что чуть не сдох, — резко выдал Кацуки, стиснув руку еще сильнее.       — Отпусти, Кац-чан, — сухо процедил Мидория.       — Ты лишь копия Всемогущего, да и даже так ни на что не способен, — а потом тихо добавил: — Всемогущий облажался, доверив эту силу тебе.       Изуку затрясло от гнева.       — Отпусти, — только и смог произнести, задыхаясь, он.       В глазах потемнело. Он глубоко дышал, издавая жуткие хрипы. Бакуго отпустил его руку, одного взгляда на одноклассника хватило, чтобы вся его злоба испарилась. Но Мидория уже не мог остановиться. Ярость захлестнула Изуку с головой, не дав и шанса успокоиться. Годы терпения, годы боли и смирения, слез и страха конвертировались в ненависть настолько огромную, что уже невозможно было сдерживаться.       Не произнося ни слова, Изуку с разворота разбил тарелки о голову Кацуки. Он двигался настолько быстро, что для Бакуго скорость была близка к скорости Всемогущего, когда тот спас его на тренировочном поле. Не успев блокировать удар, Кацуки свалился на пол, совершенно сбитый с толку. Осколки впились ему в кожу, из-за чего он инстинктивно вскрикнул. Мидория схватил его за футболку и ударил коленом в живот, выбив из легких Бакуго весь воздух.       Комнату осветил свет от полного покрытия, окутав Деку зеленым ореолом. Еще никогда прежде оно не внушало столько ужаса. Бакуго воспользовался этой секундой, чтобы подняться на ноги и перевести дух. Он отхаркнул кровь, скривив лицо от боли.       — Тупой Деку, что ты творишь, ублюдок? — прохрипел он, оскалившись, но Мидория его не слышал. — Совсем с катушек слетел?!       Как только он это сказал, Изуку одним молниеносным движением сократил расстояние между ними до минимума. От неожиданности тот направил взрыв ему прямо в лицо, но Мидория взмахнул рукой, перенаправляя огонь вверх. От сильного порыва ветра волосы обоих встали дыбом, ободок упал на пол и покатился к дивану.       — Какого…       В ту же секунду Мидория замахнулся. Раздались взрывы, поднимая пыль от разрушенной стены. Бакуго отлетел и врезался в диван, глубоко дыша, он наблюдал, как облако цементной крошки оседало, а Изуку вытаскивал руку, глубоко погрязшую в бетоне. Как только он ее освободил, Мидория обернулся в поисках Кацуки. Он двинулся на него.       Шокированное и злобное выражение на лице одноклассника только раззадорило Изуку, ему хотелось, чтобы на нем вместо вечной заносчивой ухмылки застыл ужас и раскаяние. Не почувствовав ограничений и боли в руке, он решил больше не использовать побочный стиль.       Сила просилась наружу, словно река, прегражденная дамбой. Ненависть только усиливала бурлящий поток причуды. Никаких внутренних препятствий не осталось — они исчезли в мгновение ока. Остались только ослепляющая ярость и сладкий вкус превосходства.       Вскинув руки вперед, он направил всю силу, которая скопилась в нем. Тело горело огнем, ладони нещадно жгло от концентрации Одного За Всех, но Изуку совершенно этого не замечал в порыве сражения. Бакуго повторил жест, скопив ударную мощь своей причуды для ответного удара.       Все произошло за долю секунды.       Раздался оглушительный взрыв. Холодный поток воздуха с кусочками мелкого льда разлетелся по комнате. Изуку и Бакуго откинуло по разные стороны от центра взрыва, оба с трудом остались стоять на ногах.       — Мидория, Бакуго, остановитесь! — крикнул Шото.       Он глубоко дышал, оперевшись о косяк двери, его волосы спутались в красно-белое нечто. Изуку только успел заметить его приход, как Тодороки создал огромную стену из льда, перегородив путь атакам с обеих сторон. Но удар оказался настолько мощным, что глыба вмиг испарилась, оставив после себя облако взметнувшихся в воздух осколков.       Изуку сделал шаг в сторону Бакуго. Руки ни капли не болели, но сильно покраснели. Мидория сжал их, почувствовав легкое онемение в пальцах. Искры пробежались по телу, сила направилась в ноги, чтобы мгновенно переместить его к Кацуки. У того настойчивость Изуку только подогрела интерес, довольная ухмылка рассекла его лицо.       — Ты не оставляешь мне другого выхода, Изуку! — воскликнул Тодороки.       В следующее мгновение вся комната оказалась во льду. Изуку замер, не в силах пошевелиться, стоял и слушал, как по другую сторону раздавались приглушенные взрывы. Бакуго яростно пробивал себе дорогу к нему. Мидория понял, что не может так легко отступить. Впервые он был в состоянии потягаться в силе с этим человеком. Другом? Нет. На протяжении всей своей жизни он хотел наладить с Кацуки отношения, выносил все его надругательства и издевки над собой, лишь бы не над другими. Но зачем? Ему хотелось понять, почему в мальчике, таком же ребенке, как и он, столько злобы и цинизма. Для чего? Помочь ему? Исправить? Как, если этот человек даже не хочет слушать? К чему весь этот цирк с дружбой? Всякому терпению приходит конец.       Его тело окутали искры, их было так много, что создавалось ощущение, что он целиком состоял из них. Одно его желание создало колоссальной силы ударную волну, которая разнесла лед на мельчайшие осколки и выбила оконные стекла. Общежитие затряслось, а стены пошли трещинами. Послышались крики с верхних этажей, Иида пытался открыть дверь, которую держал Тодороки.       Уверенным движением Изуку оттолкнулся от пола и неуловимо пронесся через весь холл. Зеленые молнии не успевали за его движениями, создавая позади него шлейф. Бакуго отшатнулся, его глаза забегали в поисках Мидории. Не сдерживаясь, Изуку направил Один За Всех в руку, замахнувшись для удара. Кацуки инстинктивно взметнул руки, прикрывая лицо. Все решилось так быстро, что лед, которым Тодороки покрывал тело Мидории, замер на полпути, когда Бакуго отлетел в стену и безвольно упал на пол. Уже беспрепятственно Изуку двинулся к Кацуки. Причуда Шото перестала быть для него помехой.       — Нет! Стой, Изуку! — услышал позади себя Мидория.       Он занес руку в заключительном ударе.       — Ты же его убьешь! — в ужасе крикнул Тодороки, ринувшись к нему. Лед, который он создавал, не успевал достигнуть цели.       Что-то внутри Изуку перемкнуло. Он хотел расплаты за все те годы страданий, что принес ему Бакуго. Заслужил ведь. В голове проносились воспоминания из детства, издевательства в начальной школе. Никто к нему серьезно не относился. Изгой. Слабак. Все из-за него, из-за везунчика Кац-чана, которому досталась сильная причуда, ставшая для неугодных символом устрашения. И как после этого он мог хотеть стать героем? Как его не гложет вина за все те совсем не геройские поступки, что творил? Почему такой, как Кацуки, может стать героем, а он нет? Почему жизнь так несправедлива?       Но даже несмотря на все это, Бакуго не заслуживал смерти.       Полное покрытие исчезло, но замах уже нельзя было остановить. Кулак пришелся по лицу лежащего без сознания Кац-чана. Из его носа хлынула кровь, голова уткнулась в пол. Изуку обернулся и увидел перед собой огромный айсберг — еще секунда и он поглотил бы Мидорию целиком.       Изуку прошиб озноб.       Повернув голову, он встретился глазами с Айзавой. Запыхавшийся, взлохмаченный, явно до этого собиравшийся лечь спать, учитель стоял в дверях с непроницаемым лицом, но в его глазах Изуку прочел едва уловимую тревогу.       Первый этаж был за несколько минут уничтожен. Перепуганные шумом одноклассники сбежались вниз и ошарашено смотрели на развернувшуюся перед ними картину. Киришима стал прорываться через толпу к раненому Бакуго, но замер, останавливаемый грозным учительским взглядом. Айзава уже бегло осмотрел раны ученика, не обнаружив смертельных повреждений, решил раздать указания.       — Все оставайтесь на месте. Расходитесь по комнатам и ложитесь спать. Вы, оба, — он указал на Ииду и Урараку, — видели что-нибудь?       — Никак нет, все это время мы были на кухне и происшествие не видели, — ответил староста.       — Отправляйтесь наверх. Иида, оставляю все на тебя. — Тенья кивнул и пошел к толпе одноклассников, загоняя их наверх. Урарака, прикрыв рот, направилась за ним.       Ученики стали расходиться, перешептываясь. Айзава в это время позвонил Исцеляющей Девочке, кратко описав случившееся. Мидория, стряхнув оцепенение, сел на краешек ободранного ударной волной дивана и приоткрыл рот, чтобы хоть как-то оправдаться. Но слова застряли в горле, задушенные паникой. Он разрыдался.       — Что произошло? — обратился к Изуку Айзава.       Мидория не мог ответить. Слезы текли беспрерывным потоком, а сам он едва не задыхался. Он уткнулся руками в лицо, ощутив жар ладоней, которые, казалось, окунули в кипящее масло. Закусив губу, Изуку терпел боль, пытаясь с помощью нее до конца прийти в себя и в полной мере осознать случившееся.       Айзава тяжело вздохнул, понимая, что ответа от него пока не дождется.       — Тодороки?       Шото все это время не двигался, как будто находясь в наваждении, и очнулся лишь от шока, услышав свое имя. Он подошел к учителю, игнорируя Мидорию. Айзава взял аптечку и начал обрабатывать раны Бакуго.       — А. Я помогал с переносом чашек, — голос его слегка дрожал, — я не знаю, из-за чего все случилось. Помню только Бакуго отлетел к дивану, я сразу создал лед. Но они не унимались. Мидория, он… Он был явно не в себе.       Мидория видел, как Тодороки хотел сказать что-то еще, но замолк.       — Ясно. Замечал сегодня за Мидорией что-то странное? — Учитель закончил с перевязкой Бакуго и стал собирать медикаменты в ящик.       — Думаю, вы и сами видели, что он весь вечер о чем-то думал. Значит, вы за нами следите?       — Сейчас речь не об этом, — холодно отрезал Айзава.       Стало тихо. Оба повернулись к Мидории, который держал впереди себя руки, слегка согнув их в локтях. Они заметно тряслись и выглядели опухшими. Красный оттенок от предплечья медленно перетекал в лиловый ближе к кистям.       — О Боже, — вырвалось у Айзавы.       — Мидория, тебе больно? — с нескрываемым волнением спросил Тодороки.       — Что с Кац-чаном? С ним все в порядке? — его собственный голос утонул в оглушающем сердцебиении, которое отдавалось даже в голове.       Тело охватила агония, которую в бою Мидория почему-то не ощущал, и теперь, усиленная в сто крат, она вернулась к нему. В глазах плыло, он чудом оставался в сознании. Изуку мутило, но ему необходимо было знать, что Кацуки в порядке.       — Пару ссадин и разбитый нос — ничего серьезного, — успокоил Айзава, укладывая его на диван. Мидория знал, что учитель лжет, но все равно обрадовался. — Скоро придет Исцеляющая Девочка, тебе придется потерпеть.       Успокаивающий тон Айзавы внушал доверие и дарил уверенность в том, что все будет хорошо. Исчерпав остатки сил, Мидория потерял сознание, последним, что он услышал, было:       — Учитель, что будет с Мидорией?       — Пока не знаю, на все есть причины. Надеюсь, обойдется.