Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы. Евгений Замятин «Уездное. Мы» 2003 г.
Новые ощущения накрывали меня с головой. Каждую секунду – что-то странное, непривычное, необъяснимое и такое, черт побери, свежее. Я вдруг сравнил себя с песочными часами: я – пустая нижняя часть, наполняющаяся постепенно. Теперь мне кажется, что я был пустым всю жизнь. Антиутопия заставляет меня чувствовать нечто волнующее – Арсений объяснил мне, что это значит. Пока мы шли по полю, окруженному смотрящими, он сбавил шаг, и мы с ним поравнялись. Мужчина слегка коснулся моей руки, и я снова что-то испытал. Он спросил, в порядке ли я, а я вздохнул полной грудью и пожал плечами. – Дышать тяжело, – ответил я. – Точнее не тяжело, а... как-то... в груди что-то давит. Арсений ухмыльнулся и схватил меня за руку, останавливаясь на месте. Он немного приподнялся на носочки и низким голосом произнес мне ухо: – Ты волнуешься. По телу пробежала мелкая дрожь. – Это так называется? – удивился я. – То есть я знаю, что это, но никогда... – Не испытывал, понятно, – перебил он, и мы снова двинулись с места в сторону населенных улиц. – Вы, утописты, вроде называете это чувство предвкушением? – спросил брюнет, бросив на меня мимолетный взгляд. Я кивнул головой. Предвкушение – это всегда означало что-то приятное, светлое, что-то, чего ты не можешь дождаться и думаешь об этом с улыбкой. Но я не могу сказать, что волнение, которое сдавливает мою грудь, не приятное. – Арсений, могу я попросить вас?.. – начал я, ожидая его внимания. Он вопросительно взглянул на меня. – Попросишь, чтобы я не бросал тебя одного? – предположил брюнет. – И зови меня Арс, и хватит выкать, – выдохнул он. – Бесишь. – Бесишь? – нахмурился я. – В смысле? Кажется, с момента нашей встречи Арсений прекращал смеяться надо мной не дольше одной минуты. Хотя мне нравился его короткий, но мелодичный смех. Я мог заставить его смеяться, хотелось думать, что он считает меня славным парнем.Смех - самое страшное оружие: смехом можно убить все - даже убийство.
– Антон, тебе когда-нибудь хотелось ударить человека? – Нет. – А мне хочется ударить тебя, – спокойно произнес он, в очередной раз усмехнувшись. – Это и значит, что ты меня бесишь. Твоя вежливость, манера речи, улыбка и взгляд – меня начинает трясти. Уверен, я тебе тоже не нравлюсь. Я промолчал. Арсений нравился мне. Я с первой секунды испытал теплое чувство по отношению к нему, потому что он спас мне жизнь в этом жутком, новом для меня, но таком обычном мире. Я был благодарен ему. Утописты обладают небольшим количеством эмоций, но этот набор очень мощный – любовь, счастье, благодарность, сострадание – самые сильные. К Арсению я испытывал последние две. Я понимал, что он, как человек антиутопии, злой. Не представляю, какие усилия он приложил, чтобы не выплеснуть злость на меня, он полностью контролировал эмоции, но в его взгляде читалась неприязнь ко мне. И мне было жаль его, ведь я понятия не имею, каково это, когда каждое слово человека отдается неприятным покалыванием в твоем теле. Возможно, это даже больно. – Насчет моей просьбы... – снова заговорил я. – вы... ты прав. Арсений на мгновение притормозил, затем тряхнул головой и продолжил идти вперед. – Ты был таким смелым десять минут назад, – вспоминает он. – Собирался пойти один. – С тобой мне спокойнее, – признался я. – Ты меня не знаешь. – Да, но утописты очень доверчивы и видят в людях только хорошее, поэтому я прошу тебя остаться. Искренности мне не занимать. Мне не стыдно просить о помощи, потому что понял – мне здесь не выжить. – Мы заходим в город, – вместо ответа заявил брюнет. – Прошу тебя, прекрати улыбаться и держи себя и свое любопытство в руках. Люди заметят, если ты начнешь рассматривать всё с открытым ртом. Я молча кивнул и медленно выдохнул, пытаясь изменить выражение лица. Я собрал волю в кулак, опустил голову, смотря только под ноги, и впервые почувствовал себя странно – я перестал улыбаться.Противоположная копия.
Тот, у кого хватит храбрости и терпения всю жизнь вглядываться во мрак, первым увидит в нем проблеск света.
Я поглядываю на огромные старинные часы, которые красуются на стене в квартире Арсения. Они не ходят. Здесь очень уютно. Темно, но мне нравится. Прибрано, аккуратно, стильно. На полках множество книг, кожаная темно-серая мебель, огромная красивая люстра, панорамные окна, кажется, все в историческом стиле. Не могу поверить, что он позволил мне остаться. Он не бросил меня, и моя благодарность с каждой секундой растет, потому что я могу видеть в нем хорошего человека. Хотя я знаю, он не такой. Я замечаю книги об утопии, философии и психологии. Должно быть, он тоже не равнодушен к другому миру. Он изучает нас. Мой интерес к нему распаляется снова и снова. – О чем задумался? – спрашивает Арс, выходя из ванной комнаты. Черное махровое полотенце обернуто вокруг его бедер, по телу стекают мелкие капли воды – он выглядит привлекательно. Я тут же потупляю взгляд, уставляясь на свои руки. – О похоти, – бормочу я, поднимая глаза. Слышу тихую усмешку Арсения. – Вот как? – с загадочной ухмылкой произносит он, подходя ко мне. – И что надумал? Я невольно бросаю взгляд на его тело и закусываю губу. Понимаю, что моя улыбка вернулась и наверняка со стороны кажется, что я смотрю на Арсения с диким желанием. Но я этого не чувствую. Я лишь улыбаюсь и кусаю губу. – Ничего, – отвечаю я, смотря ему в глаза. – Просто думаю над значением этого слова. – Врешь. Арсений быстро стряхивает капли воды с волос и делает еще шаг ближе ко мне. Мое лицо оказывается на уровне его паха и мне становится очень неловко. – Я не умею врать, – ухмыляюсь я, стараясь держать с ним зрительный контакт. – Точнее не могу. Мужчина вздыхает и отходит немного в сторону, затем падает на диван рядом со мной. Я не отвожу от него любопытного взгляда. Арсений действительно красивый, но скорее всего, дело во мне. Я считаю любого человека самым прекрасным созданием на свете. И меня не останавливает то, что Арс житель антиутопии. – Ты слепо веришь, что в вашем мире нет вранья, – низким голосом произносит он. – Вот только я знаю об утопии немного больше, чем ты. Я вскидываю брови, а Арсений довольно улыбается, готовясь разрушить мои привычные миражи. – Думаю, ты знаешь только то, чему вас здесь научили. Я, например, тоже считал, что антиутопия – это бесцветный мир, без эмоций, без намека на добро. Но я еще никогда так не ошибался. Постукивая пальцами по колену, Арсений тяжело выдохнул и откинул голову на спинку дивана. Между нами повисает напряжение, что неудивительно. Инь и Янь – прекрасная пара знакомых.И наступит день, когда он, оглянувшись назад, поймёт, каким глупцом был раньше. Он и сейчас уже чувствовал, что этот долгий путь начался, что он прощается со своим прежним «я» и уходит от него. Рэй Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» 1953г.
Арсений размеренно дышит и задумчиво осматривает потолок, а я не могу оторвать от него глаз. Мне интересно, о чем он думает. Что в голове у человека из мрачного мира? – Антиутопия – это, прежде всего, комфорт, – наконец, заговорил Арс. – Мы говорим правду в глаза, мы можем врать, мы можем напиться, забыться, дать в морду, если очень захочется, а можем и заняться животным сексом... если очень захочется, – посмеивается он, подмигивая мне. – Мы свободны. Знаю, ты думаешь, что вы самые свободные на земле, но черта с два. Мы не зависимы от глупых сантиментов, не страдаем, когда от нас кто-то уходит. А вы только и живете ради любви к другим людям, такие эмоциональные и ранимые. Я рад, что не испытываю и половины того, что можете вы. Признаться, его слова задевают меня за живое. Я испытал сожаление по отношению к Арсу, но даже не мог подумать о том, что я для него более жалкий. Выдерживаю короткую паузу и киваю головой. – Ладно, допустим, ты прав. Что дальше? Арсений встает с дивана и уходит в комнату, избегая дальнейшего разговора. Я нагло следую за ним, и когда он подходит к большому зеркальному шкафу, доставая чистую одежду, я разворачиваю его за плечо и требую зрительного контакта. – Арс, – тихо произношу я, и почему-то в этот момент его дыхание тяжелеет. – Что в утопии делают с теми, кто нарушает законы? – смело спрашивает мужчина. Он уже знает ответ. – Чем вы можете расплатиться за ругательство? Или за рукоприкладство? За измену? Я понимаю, к чему он клонит. Я знаю, чего он добивается. Он хочет, чтобы я признал, что мой мир – иллюзия. Мой мир и есть самый большой обман. – За ругательство... я-язык... – мямлю я, опуская взгляд. – Так. – кивает Арс. – Язык что? Отрезают? За драку человека лишают руки. За измену одного из любовников что?.. Я в замешательстве, долго молчу и начинаю чувствовать, что мне страшно. Грудь часто вздымается, в горле пересохло, а руки заметно подрагивают – это и есть страх? Арсений резко поддается вперед и буквально впивается в мои губы жестким поцелуем. От неожиданности я едва удерживаюсь на ногах, но через пару секунд отталкиваю его, вытирая губы ладонью. – Зачем?! – вскрикиваю я, отходя назад. – Мне нельзя! Арс усмехается. – Да, нельзя, – соглашается он. – Потому что за измену вы расплачиваетесь смертью. Так что, Антон? Утопия отличается от нашего мира? – язвительно произносит он, а я ощущаю горячие капли на своем лице. Я не плакал, кажется, никогда. – Расслабься, я больше не буду тебя целовать. Просто хотел, чтобы ты почувствовал то, зачем пришел. Он действительно знает о нас больше, чем я думал. По моему поведению он, не спрашивая, понял, что у меня есть вторая половинка, и то, что я подсознательно всегда знал, что такое страх. Потому что мы платим очень дорого за нарушения. Я понимающе киваю ему и одними губами беззвучно произношу «спасибо». Брюнет достает из шкафа спортивные штаны и футболку и бросает одежду в меня. – Ложись на диване, – говорит он. – Завтра попробуешь что-нибудь новое. Я хмурюсь и вспоминаю, что мы встретились всего пару часов назад. Я пересек границу около семи утра. – Ты собираешься спать? – Уже почти час ночи, – спокойно отвечает мужчина. – Здесь и время летит по-другому. Это только начало. Брюнет молчаливо ждет, когда я покину его комнату, и я, пробубнив «спокойной ночи», выхожу в зал и переодеваюсь в его штаны и футболку, располагаясь на мягком диване. Страх – это только начало. Что он имел в виду, говоря о похоти?