***
Кастиил стоял на самой крыше торгового центра, осторожно перекланяясь через высокий бортик крыши. Не так давно он видел, как Кэнди с Самандрилом выпали из окна, а позже — как всю компанию растащили военные по разные стороны баррикад, убив Кроули. Не трудно догадаться, что будет и с ним, и с миром, и с маленькой девчушкой, которую нельзя убить. И зачем слишком долго мучится, зная, что будет дальше. Это как фильм смотреть, когда уже знаешь, чем всё закончится — особенно когда с таким отвратительным финалом. Не легче ли уйти самому? Конечно, принять сторону победителя можно, но так поступит только дурак, не уважающий самого себя, а ангел считал, что кого — кого, а себя уважать нужно. Единственное, что его останавливало, это мысль, что он слишком быстро сдаётся, а разве это то, чему учат на Небесах? Кастиил встал на самый край, рассматривая жуткую улицу, и если пожирающие друг друга люди — это не повод для суицида, то что тогда? И ангел перенёс весь вес тела на ногу над обрывом, чувствуя, как встречный ветер приподнимает полы его рубашки и пиджака. Он прикрыл глаза, ведь видеть приближение земли не слишком приятно; волосы взметнулись вверх, как вдруг его сзади схватили за рукам, утягивая обратно. — Брат, ты чего? Этот голос вывел Каса из отчаявшегося транса, заставляя яснее взглянуть на того, кто оттащил его от обрыва. Михаил. Ангел стащил с шеи галстук, безмолвно присаживаясь на бортик и ошарашенно вглядываясь на мужчину, в тёмном изумрудном пиджаке, поверх прозрачной бирюзовой рубашки. — Михаил? Ты… ты… где пропадал? — голос Кастиила безудержно дрожал, можно было бы сказать, что он словно призрака увидел, но всё так и обстояло, половина Небес действительно считали архангела погибшим. — Я? — тот улыбнулся, всовывая руки в карманы светло-бирюзовых джинс. — Можно сказать, я был на каникулах, — он подставил руку, улавливая первые срывающиеся капли дождя, с тёмного, заволочённого массивными чёрными тучами, неба. — Правда, они слишком многого мне стоили. Кастиил непонимающе склонил голову, немного сужая щенячьи глазки. Архистратиг томно вздохнул, и прямо рядом с высоченным торговым центром ударила молния, заливая всё вокруг ярким белым светом, засвечивая крылья Михаила. Их огромная тень заслонила собою всю крышу, на которой вполне себе можно было посадить вертолётов пять, вот только на это было слишком тяжело смотреть. Его крылья были совершенно целы, и как всегда невозможно величественны, вот только… От самого основания, до кончиком самых крайних пёрышек, они были связаны золотистой цепью, намертво переплетены, закованы. Он не мог ими и пошевелить, лишь только ужасающий скрип металла раздавался при каждом мельчайшем движении, причиняя архистратигу невероятную боль. Молния погасла, и Михаил спрятал крылья, закладывая руки за спину. Он подошёл к Кастиилу, усаживаясь с ним рядом. — Это сделал Он? — ангел уткнул губы в руку, бегая глазами по пустой крыше от нахлынувшего беспокойства. — Он, — Михаил кивнул, закидывая ногу на ногу. — Так что я вряд ли смогу вам помочь. — Ты главное исчезни, — Кастиил резко подскочил. — Чтобы Инанна не смогла тебя отыскать. Иначе миру придёт окончательный конец. Наша последняя надежда — ты, и что тебя не смогут словить. — Знаешь, мой милый брат, почему спустя столько времени я пришёл? — он бросил отчаянно весёлый взгляд зелёных глаз на ангела. — Ни три года назад, когда Винчестеры спасали этот мир от разбушевавшегося Люцифера, ни год назад, когда Каин господствовал над слабейшими. Почему вот сейчас? Но печальный мужчина не спешил ему отвечать, хотя уже начинал догадываться, и те догадки казались одна страшнее другой. Так что не дождавшись ответа, на свои и так практически риторические вопросы, архангел продолжал: — Ведь мы не должны спасать этот загнивший мир. Люди болеют, как деревья, и что делают с гниющими растениями? Оставляют одни пеньки, так Он хочет поступить и сейчас. Нам не дадут места на альтернативе ковчега Ноя, там нет места практически никому, так что смирись. Он сразится с ней, и испепелит её, и испепелит нас. Всё закончится, это придёт конец нашей эре, и наступит новая. Новая жизнь. Новое время. Всё будет лучше, грамотнее, правильнее. Все ведь ошибаются, главное не дать сорнякам наших ошибок прорости, изничтожая их на корню, а Он и так с этим затянул, слишком много времени прошло, с момента прошлой перезагрузки. Так что, Иштар ждёт. — Михаил устало помассировал глаза, наверняка стараясь не выдать переполнявшего его ужаса. — Что? Ты сам к ней придёшь? — кажется, Кастиил в любом случае ничего не заметил бы, он сам слишком близко это принял, конечно же, сразу вспоминая вырезанные в памяти слова о каре Господней. — Да, сам. У нас больше нет выхода, только это. Я и так сражался сколько мог, и поверь, я не могу умереть, сколько бы не пытался. — Твою же… — Но это повод броситься в развлечения, а не с крыши. — Михаил приободрившись подмигнул. — Посоветуешь бар?***
Гавриил осторожно переложил голову рыжеволосой на скамейку, осторожно вставая. Сейчас он видел гораздо яснее, чем обычно, понимая, что недавно заменявший его рассудок мальчишка, был вызван неспроста, такие вещи никогда просто так не происходят. Он вспомнил монолог Кэнди практически в самом начале этого безумия, причина не в ней, и не в Астарте, не в апокалипсисе, и не в травмах. Всё дело в нём. В Люцифере. Его, когда-то любимый, старший брат, никогда не оставлял возможности чему-то обучить глашатая, что-то для него сделать, вот только им никогда не удавалось вспомнить, что и когда пошло не так. Нет, не в тот момент, когда Люцифер восстал против Отца, гораздо раньше, когда сам Гавриил вырос и забыл о брате. Их некогда тёплые отношения покрывались коркой льда, и трещали по швам, ясно давая понять, что дело было не в людях. Дело было в Гаврииле. Архангел перелетел ограду, заваливаясь в жуткую комнату, от одних дверей, до других, покрытой россыпью разлагающихся женских тел, изъеденных друг другом. Но его не интересовал Голод или сам каннибализм, его интересовал брат, запертый в той крошечной клетке, немного по плавившейся от раскалённого святого масла. Люцифер был в сознании, он лежал на полу, почёсывая ногтями вздувшуюся кожу, что-то мыча себе под нос. Гавриил изо всех сил вслушивался в мелодию, такую до боли знакомую, но в тоже время давно забытую. Он прижался спиной к клетке, съезжая вниз и зажимая руками уши. Его брат пел, — тихо, хрипло, глотая целые слова. Но он пел. Пел их песню, заставляя глашатая всё сильнее прикрывать уши, отчаянно шептать себе слова отрицания, слова успокоения, но ничего не помогало, ведь эта песня… она прямо подтверждала как ужасно поступил когда-то Гавриил. Он оставил брата одного тогда, и оставил его одного сейчас. И теперь Люцифер делал всё, что мог. Просто погружался в мир воспоминаний, возможно уже и не замечая, что рядом с ним тот, кого он и видел в своём выдуманном мире, нашёптывая отдельные слова, отражающиеся от стен, замирающие в воздухе. И Гавриил не держал себя, просто приподнял голову, монотонно и сбиваясь, связывал песню в строки, заставляя Люцифера вздрогнуть: « — Мы прощались, с тобой, как во сне, я сказал тебе устало: «Жду». ты, смеясь, вдруг ответил мне: «встретимся ж в аду». И старший архангел приподнял голову, и через ужасающие стоны подполз к брату, не находя слов, чтобы просто попросить прощения. Ему не было ранее ведомо это чувство — чувство, что отпущенная им жизнь слишком трудна и изворотлива, чтобы повторять одно и то же два раза. Наверное, у него была странная привычка: прижимать к сердцу нож, который и нанёс ему рану. Он смотрел на Гавриила безумно печальными глазами, излучающими тоску, и тот понял, что хотели до него донести. — Н-н-нет, это я должен просить прощения. — Архангел ударился головой о прутья, оставляя алые полосы на лбу. — Ты должен был схватить меня за шкирку, — его губы растянулись в улыбке сквозь струящиеся слёзы, — встряхнуть как следует, и сказать: Гавриил, ты самый никчёмный на свете брат. Но видимо Люцифер не был в том состоянии, чтобы слушать извинения. Всё, что смог вытряхнуть с себя Дьявол, отчаянно собирая последние силы, чтобы приподнять руку, и едва коснуться тёплых пальцев глашатая, сжимавший прутья клетки: — Нет, Гавриил…«Во сне я горько плакал: Мне снилось, мы вновь вдвоём, И я проснулся, и слёзы Доныне льются ручьём».