I come to you with nothing

- Иосиф! – Тави садится рядом с ним, и скамья слегка вздрагивает от его тяжести. Тави настоящий гигант среди современных эльфов, - проясни-ка для меня кое-что, а? - Чем я могу быть полезен? – Иосиф что-то записывает в свою походную тетрадь, под предлогом, что он работает, а не наблюдает краем глаза за тем, как Эстер катает на спине детишек из эльфинажа. - Аарон снова травил свои байки. Он сказал, что на Долийских свадьбах все голышом бегают. Это правда или этот ублюдок снова меня обманул? - Я не знаю, - говорит Солас, - но, по твоим словам, мне кажется, что Аарон — это далеко не достоверный источник. Ты можешь спросить у Эстер. Эстер, которая в это время подбрасывает в воздух эльфеныша-карапуза, которая смеется при этом так чарующе. Тави смотрит на него. - У тебя не было Долийской свадьбы? С твоей долийкой? - А, - Солас переминается на скамье, изображая дискомфорт, - нет. Ее клан не одобрил меня. Видишь ли, я сам не из долийских. Эльф смешно фыркает. - Я заметил это. - Да. Мы вскоре уехали оттуда. - Понятно. Когда вы поженились в итоге? - Мы обменялись кольцами, - Иосиф простой и открытый, как бульварная книжонка, - мы произнесли клятвы друг другу. Этого было достаточно для нас. Эти лживые воспоминания встают перед ним явью. В лунном свете, красящим в серебро поверхность озера. Цветы в ее волосах. Слова, что слетают с его губ, когда он надевает кольцо на ее палец. Но Тави не оставляет его в покое, непонятливо моргая. - Никакого Хагрена? Никаких записей? Ни народа, ни праздника? - Для нас этого было достаточно. – он качает головой. Тави косо смотрит на него, но ничего не говорит. Только беспечно пожимает плечами. Оглядываясь на этот случай назад, Солас должен был уже что-то заподозрить. Но там, на другом конце в саду эльфинажа, его жена-долийка, которая держит хнычущего ребенка в своих руках. Она его качает, успокаивая, и тот прижимается к ее плечу и засыпает, зажав в кулачке край ее туники, туники Эстер. Солас должен был уже тогда что-то заподозрить, но он не мог отвести взгляда. Последствия его невнимательности выходят на свет через несколько дней, когда суббота уже идет под закат. Он разговаривает с Авиданом в аптеке о мази от боли в мышцах, когда кто-то с размаху ударяется о дверь со стороны улицы. Авидан весь напрягается и его глаза быстро опускаются куда-то в пол. Весьма занятно, отмечает про себя Солас. Но тут же дверь открывается и это все оказывается проделкой Наоми, которая сейчас выглядит как кошка, объевшаяся сметаной. - Иосиф, вот ты где! Ты опаздываешь! Солас смотрит на нее поверх своего небольшого бокала с персиковым шнапсом. Иосиф не поднимает бровей, нет. Он наклоняет голову и широко и изумленно раскрывает глаза. - Наоми? Опаздываю куда? - На церемонию Разделения, Гавдала, - нетерпеливо говорит эльфийка. Смысл все еще его не достигает. Церемония Разделения – это зажжение свечей, благословение перед окончанием дня отдыха. Это не стоит его внимания, хотя Эстер очень нравится эта традиция, - Авидан, ты обещал же его привести с собой. Авидан недоуменно моргает. - Я? Разве? - Да, да, ты, - повторяет Наоми и смеется, - ну идем же, вы, двое. Все вас ожидают! - Не понимаю, к чему закату наше присутствие, - сухо замечает Солас. Он ждал конца дня для того, чтобы приготовить Лавеллан мазь. – раньше он отлично обходился и без нас. - Ну, ну, не будь такой занудой, - говорит Авидан и легонько стучит своим посохом по голени Соласа, - не заставляй леди ждать. Солас недовольно смотрит на эльфа, в столько раз моложе него, прежде чем он все же подчиняется, пораженный неожиданным предательством. Что-то происходит, о чем он не знает, и это его раздражает. Он никогда не любил сюрпризы. Но ничего не остается делать, кроме как идти к эльфинажскому саду, где, как обычно, большая часть народа окружала большое раскидистое дерево. Не без помощи дружеской руки он находит свою Эстер. - Вот он ты! – говорит она, обнимая его. В уединении их объятий, она тихо шепчет, - ты понимаешь, что тут происходит? Солас качает головой, не обращая внимание на манящее чувство ее близости. - Я понятия не имею. Лавеллан смеется так непозволительно близко к его уху. - Возможно, это какой-то культ, - она бормочет, - сейчас из нас сделают жертвоприношение Корифею. - Несомненно, - так же бормочет он ей в щеку. Ее кожа – мягкий шелк. Он собирается с силами и отстраняется, давя свои желания прочь. Глупый, несдержанный, эгоист. Наоми стоит рядом с ними, не сдерживая хихиканье от какого-то своего внутреннего восторга. - Вот, возьмите. Она протягивает им несколько восковых свечей, длинных и красивых. Но вместо традиционных отблесков синевы в свечах эти – чисто белые. И они новые, не зажженные на прошлых неделях, нет ни царапинки, ни копоти. Солас смотрит на ужасно довольную, буквально сияющую, Наоми, которая передает другую свечку Эстер. Церемония постепенно начинается, и Хагрен зажигает свечу и передает пламя по кругу, пока вся площадь не начинает мерцать теплым свечением. Это не потерянная красота парящих замков, но это так красиво. Церемония Разделения довольно короткая. Песня звучит низко, спокойно и обнадеживающе. Хагрен поет не один – весь эльфинаж вкладывает свой голос в эту песню. И Солас смотрит на это из-под дерева, окруженный светом, обществом, мелодией этой песни. Когда же она затухает, то он чувствует легкое сожаление. Но никто не задувает свечи. Народ стоит, улыбаясь. Хагрен звучно начинает, стоя на возвышенности в основании дерева. - День нашего отдыха закончен, но, прежде чем мы вернемся к нашей рабочей жизни, есть еще кое-что, что мы должны отпраздновать. Вы все знаете Иосифа и Эстер, - лица, светлые от пламени свечей, поворачиваются к ним и Солас борется с желанием сбежать от их взглядов, - отвергнутые своими семьями и общинами, они пришли к нам. Стали частью нашей семьи. Мы стали лучше, чем были, когда они поселились среди нас. Наоми радостно кивает, почти подпрыгивая на носочках. Эстер краснеет и пунцовый цвет разливается от ее щек к кончикам ушей. Зрелище это восхитительное. - И все же! - Хагрен продолжает, - они оказали себе медвежью услугу. Они поженились, прежде чем пришли к нам, совсем одни. У них не было ни танцев, ни цветов, ни кетубы, ни музыки, ни вина. Друзья мои, вы думаете, это правильно? - Нет! – толпа кричит с нарастающим смехом и восторгом. - Тогда сегодня вечером мы поженим их снова! Солас каменеет от ужаса. Его ложь тяжелая, сдавливает его плечи, желчью жжет и скручивает его внутренности. Это позор, это издевательство, он обманул, обвел вокруг пальца всех этих эльфов, которые открыли ему свои руки и сердца. Он отнял у них все величие, всю историю, все прошлое, он их обезобразил, а теперь он сам – Король и Бог всех глупцов, одураченный и раздавленный их сокрушительной добротой. Он должен это выдержать, ради своего долга, но как, как, как, скажите, иные лжебоги, которых я оставил тлеть за зеркалами, выдержать мне эту ночь? Как он может притвориться, что женится на женщине, которую любит? Они уводят его от дерева, сильные руки и ухмыляющиеся лица, Тави и Авидан, а также старики, которым он помогал в течение нескольких недель. Сотворенное им благо обернулось против волка медленно разящей стрелой. Они раздевают его, стаскивают его тунику, его штаны, раздевают его, прежде чем он может окончательно прийти в себя и запротестовать. Затем Тави бросает что-то на его голову, что-то тонкое и шерстяное, и он изо всех сил пытается надеть это правильно. Он смотрит на себя и проглатывает слова протеста. Эта туника – шедевр, сотканный из белой шерсти и золотых нитей. Голуби вышиты, порхающие на его воротнике, символы счастья и верности, в то время как ветви фруктовых деревьев растут на его рукавах, и рыбы танцуют там, символы плодородия и жизни. Это многодневный труд, и он, окруженный свечами, тоже теперь сияет, переливаясь золотом расписных рукавов. Он никогда не выглядел так хорошо, и одной только мысли об этом достаточно, чтобы выбить весь воздух из его легких. А затем появляется Авидан, ковыляющий к нему, опирающийся на свою трость. Он подходит к нему и, передавая Тави посох, достает из поясной сумки некую ткань и отдает Соласу. Огонь от свечей бросает свои светлые клейма на ткань, та пылает, словно солнце, и Авидан повязывает ее вокруг шеи Соласа своими старыми сухими руками. - Вот так, - говорит он. Свет танцует в его зрачках, - ты прекрасно выглядишь. - Авидан, я – Старик касается золотой ткани на воротнике Соласа, выпрямляет образовавшуюся складку. - Никто не носил этого с тех пор, как я женился на Моше. Следи за собой, слышишь? Не проливай на себя свадебный кубок, а то мне будет стыдно. – Авидан пытается выглядеть сурово и сухо, но слезы стоят в его глазах. - Я бы никогда не посмел, - возражает Солас. - Хорошо, - сопит носом Авидан, - а теперь надень-ка какие-нибудь штаны. Леггинсы мягкие, золотисто-бурого цвета. Он хочет обернуть свои ноги в соответствующий цвет повязок, но Тави вдруг бьет его по рукам с усмешкой. - Я так понимаю по твоему растерянному лицу, ты пытаешься вспомнить свои обеты. Тави и я, мы будем стоять за тобой и свидетельствовать тебя. Ты не против? - Я..., - его голос его подводит. Тави вдруг смотрит на него, и беспокойство блуждает по его широкому лицу. Миг затягивается, и Авидан отводит взгляд, - это будет для меня честью. И он не лжет. В своей долгой жизни он видел множество разновидностей славы, дурной славы, незаслуженного почитания и храмов, воздвигнутых на спинах рабов. Он, Солас, видел свое лицо в кристаллах, в деревьях, в металле и в редких драгоценных камнях. О нем сочиняли баллады и песни, к нему приходили паломники с сотворенными ими для него произведениями искусства. Но все это меркнет в сравнении с этими двумя эльфами, которые сейчас стоят рядом с ним. Они будут рядом с ним, вместо его семьи, его семьей. Он не знает большей чести, кроме, разве что, поцелуев, которые она ему подарила. Дружественность, тепло тех, которых он под ложной личиной называет своими друзьями. Богатство жизни и общения, которое он собрал под маской простого отступника превосходит всю славу ложного Бога-повстанца. А взамен? Что взамен он предлагает им, что он им даст? Взамен он предлагает им только ложь, холодное и безнадежное будущее, еще более жестокую ложь. Его смертный путь зовет его. У него нет, в самом деле, венка цветов, чтобы предложить его своей любимой – в его проклятых, звериных лапах все цветы и вся жизнь чернеют, превращаясь в пепел и колючки. Если мир был к нему справедлив, то был бы Ужасный Волк закован сейчас в цепи и одет в грубый посмертный мешок, и его свадебная чаша была наполнена ядом. Сейчас, выходя к толпе, Солас думает, что с удовольствием выпил бы эту чашу до дна – все, что угодно, лишь бы не переживать еще один момент этого вечера. Это издевательство над его самыми сокровенными мечтами, и Солас не думает, что может что-то еще вынести. Он стоит рядом с Хагреном, под деревом эльфинажа, а Авидан и Тави стоят за его спиной. Его сердце колотится. Его легкие дышат. Все происходит слишком быстро, слишком громко, много звуков, толпа двигается, его сердце бьется, легкие дышат, его мутит от страха, а кто-то держит скрипку, но музыки он не слышит, оглушенный, огорошенный. Толпа расступается, образуя проход, и – И. О… Она улыбается. Она одета в белое платье, а в волосах ее цветущая сирень. И она действительно улыбается. Она улыбается и тихо смеется. Слезы текут по ее лицу. При свечах они падают, переливаясь, словно драгоценные камни. Она улыбается и плачет, и смотрит только лишь на него. Она произносит губами лишь одно слово. Венан. Венан, мое сердце, моя любовь, я так тебя люблю. Ar lath ma vhenan. Где бы ты ни был, там с тобой будет мое сердце. Где бы ты ни была, там будет мой дом, с тобой. Дом. Она, она - дом, и его сердце, и дом его, сердечко, в холодной крепости в горах, которая сияет так, как никогда не сияла прежде, потому что ты туда пришла, ты пришла и оживила все для меня, ты сделала эту крепость домом для нас всех. Они вместе, Инквизиция, его семья, и она - Она - дом, сердце и семья. Эстер никогда не звала своего мужа своим сердцем. Солас смотрит, как Лавеллан идет к нему. У нее босые ноги, сирень в волосах, и она ярче, чем все свечи, обнимающие ее светом вокруг. Это не ложь. Это все по-настоящему. Это и есть дом. И когда она подходит к нему ближе, она все еще улыбается и плачет. Она поднимает руку, и он прижимается к ней щекой, целует ее ладошку. Она шепчет - Солас? Да, бормочет он, щекоча губами ее кожу, да, ма венан. Она смеется, она так рада, и она смахивает его слезы прочь - он тоже плачет. Лавеллан берет его за руку и снимает с нее кольцо. На месте его ощущается странная тянущая пустота. Он делает то же самое с ее рукой. - Вы собрались сегодня здесь, чтобы официально возвестить о своей любви, - говорит Хагрен, - путь, который вы проделали, был долгим... Солас борется со смехом над абсурдностью сказанного, скрывая его под кашлем. - .... И он продолжится дальше, дальше этой ночи, этого народа, этого места. Вы впервые ступили на этот путь в тот день, когда вы встретились - Лавеллан улыбается, и Солас вспоминает - отчаяние, страх, кровавый снег, буря и ее маленькая фигурка против огромной, жрущей мир материальный, Бреши. - .... И вы решили идти по этому пути вместе. Он помнит. Как сидел рядом с ней, пока она спала своим мертвым сном, изучал Якорь и знал, что эта эльфийка уже никогда не проснется. Ни один смертный не в силах был вынести эту силу. Но она проснулась, она его удивила. И до сих пор удивляет. Она - загадка. Он помнит, как Лавеллан поцеловала его тогда, во сне, сладкой медовой дреме, и весь мир изменился, разрушилось само основание сущего. - Это непростой путь. И он далек и долог. И на нем были и будут тернии и препятствия, которые будут казаться невозможными одолеть. И, тем не менее, вы сейчас здесь. Вместе. Вместе. Не в одиночку. Солас улыбается. - Здесь, сегодня этим вечером, вы узаконите и утвердите свою любовь. Вашу любовь. Сегодня, завтра и во все дни вашей жизни. Произнесите свои клятвы еще раз, а затем повернитесь к нам и объявите друг друга мужем и женой. Солас не отпускает ее руки, чувствуя, как она тверда. Она так уверена в себе, такая яркая и прекрасная. Хагрен наполняет их свадебный кубок алым, словно кровь и терпким, как яд, вином, напевая слова благословения, и передает его ему. Солас подносит его к губам Лавеллан, и она пьет. Затем она передает чашу ему, придерживая пальцами. Он не проливает ни капли. Солас не уверен в том, дышит ли он или нет, жив он или мертв. А потом, а потом Лавеллан начинает говорить. Дыхание и его жизнь перестают иметь значение. - Я прихожу к тебе с пустыми руками, - говорит она, солнце, небо, звезды и океаны в ее глазах, - просто с силой своих рук, только со звуком своего голоса. Только с теми дорогами, которые исходили мои ноги. По правде говоря, мне нечего тебе предложить - у меня нет ни своих земель, обетованных, ни богатства, ни семьи. Я могу отдать тебе только свое сердце. Но для тебя этого достаточно. Она коротко вдыхает и продолжает, не сводя с него взгляда. - Ты был со мной все это время, и, чем больше я тебя узнаю, я, - ее голос обрывается, утяжеленный эмоциями, и она моргает, отводит взгляд, а потом возвращается с новыми силами. Она смотрит сквозь него, видит его насквозь, старого влюбленного лжеца. А лжец слушает каждое ее слово. - Я знаю тебя. - говорит Лавеллан. - ты вдумчивый и всегда стараешься поступать обоснованно. И ты добр, хоть и стараешься это не показывать. Ты всегда спрашиваешь, если чего-то не знаешь - даже если ты выглядишь чванливо, но ты всегда волнуешься о других. И ты был рядом, когда я боялась и падала духом, ты был со мной и поддерживал меня. Ты доверился мне, когда не доверял никому, и я... - И я люблю тебя, - Лавеллан смаргивает вновь подступившие слезы, - я люблю тебя, - говорит она, срывая голос, - я люблю тебя, и я верю тебе. Я, я буду защищать тебя, бороться за тебя, и я, я никогда не откажусь от тебя, венан, что бы ни случилось, - если бы силой голоса можно было бы сломить Завесу, то та бы давно бы лоскутами опадала вокруг нее, - я никогда не откажусь от тебя. Она так сильно сжимает его руку, что Солас понимает - она действительно это говорит. Они сейчас не Эстер с Иосифом, нет, это просто они. Осознание ударяет его почти с физической силой. После всего горя, после всей этой боли, которую он ей причинил, как он любил ее и оставил ее, подвел, предал, она, она все равно все это ему говорит. Она не отказывается от него. - Я не достоин тебя, - сокрушенно бормочет он. Кто-то сзади слегка пинает его по ноге, и поэтому он произносит это громче, обращаясь ко всему миру, бодрствующему и спящему, мертвому и выращенному на костях его ошибок, - я ничего не стою перед тобой, я недостоин твоей любви! - ошарашенно восклицает Солас, - я прихожу к тебе с пустыми руками. Просто с силой моих рук, но я не силен, я слаб. Просто с силой моей воли, но я малодушен и безволен. Со своей мудростью, но я не мудр, я глуп и ограничен. Я прихожу к тебе ни с чем, и мне нечего тебе предложить, кроме... Кроме чаши яда, что я должен испить, и той кровавой дороги, которая ждет меня изо дня в день. Его горло сжимают тиски. Он с трудом может говорить. - Ты - мое сердце. Я был один, всегда был один. А потом ты пришла и все изменилось. Ты изменила все. И всех. - он сглатывает и слова вырываются из него против его воли, теряя все изящество, но неся самое главное, - я люблю тебя. Я тебе верю. Я останусь. - Навсегда? Он смотрит на нее и чувствует, как улыбка появляется на его лице, как появляется рассвет после самой темной ночи. - Ты - моя жена. Лавеллан касается его лица, смеясь, и он понимает, что щеки у него мокрые. - Ты - мой муж. Хагрен тоже тихо плачет. - Кольца? Солас берет ее за руку, надевая кольцо. На эльфийском он говорит ей: "Я принадлежу своей возлюбленной, и моя возлюбленная принадлежит мне". - Я принадлежу своему возлюбленному, - говорит Лавеллан на элвен и кольцо его теплое от ее рук. Оно скользит на свое место и встает так ладно и хорошо. - и мой возлюбленный принадлежит мне. - Я провозглашаю вас теми, кеми вы были и всегда будете, - заявляет Хагрен. Вокруг них эльфы кричат, смеются и плачут, - вы теперь муж и жена. Можете поцеловаться- Он тянется к ней. Она тянется к нему. Они сталкиваются посередине, неловко. Она смеется и обхватывает рукой его затылок, и они пробуют снова. Это получается идеально. Солас не помнит большую часть остального праздника. Он знает, что перед ним есть вино, но оно ему не нужно. Есть пища, но он сыт так, как никогда не был. Есть только она в его руках, сияющая и цветущая. Он не хочет ее отпускать, даже когда их вдвоем поднимают на стульях и носят по площади, как коронованных. Даже когда они разбивают свадебную бутыль, а неженатые эльфы бросаются к ним, ища такой же удачи. Даже когда Наоми уводит Лавеллан от него, чтобы прочитать смешную лекцию о том, как вести себя в первую брачную ночь. Толпа гудит от восторга, а Солас лишь хочет, чтобы она вернулась к нему в объятия. Их новая семья весьма понимающая. И хоть танцы, музыка и пьянство все еще продолжаются, их вдвоем отпускают ближе к полуночи, чтобы они насладились своей свадебной постелью. Их провожают песнями, которые милы ровно до того момента, пока ты не прислушиваешься к словам, и Наоми с Тави поют громче всех. Смеясь, Лавеллан кричит толпе, чтобы их, наконец, оставили наедине, и хлопает дверью. А за дверями они все кричат, все поют, и потом все же отправляются обратно на площадь, где смогут продолжить танцевать и пить. Становится тихо. Они здесь только вдвоем. - Смотри, - тихо говорит Лавеллан. Он поворачивается и видит, как она зажигает единственную лампу в комнате. Их узкая коечка исчезла. Перед ними кровать, где уложено свежее белье и чистые простыни. Изголовье кровати выгравировано в виде переплетения цветов, - это наша свадебная постель. - Да, - Солас смотрит на нее, облитую светом, - венан- - Подожди, - прерывает она, - сегодня, сейчас. Ты действительно имел все это в виду? Это все было по-настоящему? Солас не отвечает, просто подходит к их маленькому столику, где чернила еще свежи на их брачном контракте, их кетубе. Когда она приближается к нему и столу, Солас указывает на место, где поставил свою подпись. Иосиф не умеет писать на элвене, даже собственного имени. Логично, если его подпись, его корючка, означающая первую букву имени, будет почти нечитаемой. Первая буква может быть и И, но, вероятнее всего, она напоминает С. Лавеллан коротко охает и зарывается лицом в его расписную тунику. Улыбка растет, больно от счастья этой улыбки, когда Солас смотрит на ее подпись. Она подписалась как "Э. Лавеллан". - Венан, - произносит он, - мне так жаль. - За что? За то, что ты женился на мне? - говорит она ему в плечо. Солас качает головой. - За то, что оставил тебя тогда. Я не доверял те- Я не доверял даже самому себе. Мне так много нужно тебе рассказать... - Не сегодня. - Но - - Не сегодня, - она поворачивает голову и касается губами его шеи. Дрожь бьет его до самого позвоночника. - Венан - - Солас, - шепчет она, ее шепот словно мед для его ушей, - сегодня наша брачная ночь, - ее руки скользят по его бокам, так медленно, слишком медленно. - Я.., - Лавеллан привстает и слегка прикусывает его ухо, - да. Их брачная ночь. Он поднимает ее, свое сердце, свое чудесное сердце, и она хихикает от неожиданности, и несет ее на их ложе. Теперь здесь достаточно места для двоих. Да, достаточно.

***

Солас сидит в глубокой ночи, когда Авидан возвращается домой, и единственный свет у них красный и искаженный. Тени истекают ядом, замершие на стенах. Авидан ничего не говорит, просто закрывает дверь на старый деревянный заслон. Он садится в другое кресло и достает трубку. С явным знанием дела заправляет ее и зажигает с первого раза. Солас очень хорошо умеет ждать. Авидан выдыхает облако дыма. Сладкий запах. Это чертовски хороший табак. Он очень к нему привык, до боли привык. - Значит, вы нас покидаете? - На время, - уголки его рта дергаются, - мы пробыли здесь дольше, чем предполагалось. - Хм, - старый эльф откинулся назад, - ей это было необходимо. - Да. - И тебе тоже, - Авидан предлагает ему трубку и Солас пробует богатый букет запахов и вкусов, выпуская облачко дыма. - Возможно, - соглашается он. - Знаешь, - Авидан рассуждает, - здесь всегда найдется место для вас двоих. - Мы вернемся, - уверенно говорит Солас. Авидан приподнимает бровь. - Ты так уверен в этом. Знаешь ли, тут дыра в небесах. - Я верю в нее, - он передает трубку Авидану, - когда вы поняли? Авидан фыркает. - Твой эльфийский слишком хорош. Слишком свободный. И, воспитанный людьми, но говорящий на элвен, ты говоришь не с тем акцентом. - У меня нет акцента, - раздраженно замечает Солас. Авидан машет рукой, веселясь над ним, снявшим маску. Они сидят молча, и только свет от красного лириума освещает их лица. - Сначала все было нормально. Было приятно наблюдать за тем, как эти ублюдки мучаются по заслугам, - лицо Авидана - это маска отвращения и старой, заледеневшей, закореневшей ненависти, - но маленькие, совсем маленькие, они начинали плакать каждый раз, когда я приближался к ним. И я перестал. И было слишком много... снов. - старый эльф рассматривает несколько обрубков красного лириума, которые красноречиво лежат на его полу. - никогда бы не подумал, что это может привлечь вас к нам. - Я рад, что лириум не успел повлиять на вас сильнее, - мягко говорит Солас, - он действительно осквернен и несет одну лишь боль. - Никогда не касался его голыми руками, - качает головой Авидан, - держал его в свинце, закрывал на ночь. Я хоть и стар, но я не глуп. - Нет, - соглашается эльф, - не глуп. - Возьмешь его с собой, когда будете уходить. - Возьму. Он не хочет уходить, нет, не сейчас. Но присутствие лириума начинает скручивать ему живот, и они пакуют его обратно в свинцовую цистерну. Шепот угасает. Авидан хлопает его по плечу. - Сядь со мной, выпей. Солас соглашается. Они потягивают персиковый шнапс из маленьких стаканчиков, и его сладость мелко взрывается и щекочет его язык. Это вкус сухих трав, запах близкой пекарни и вкус табака Авидана. Это смех его жены, его сердца, свободный и звонкий, и это звук Тави, который стучится в его двери, чтобы увести его от книг к обществу горького пива и житейских историй. Это длинные осенние вечера, когда они сидели рядом со своими соседями, держа в ладонях чашки с теплым питьем, которые грели им пальцы, а компания соседей, его семьи, его народа, она грела ему его одинокую душу. Это вкус его жены, и он улыбается. Вкус подвенечных цветов в ее волосах.