2
Кёнсу тщательно смывал грязь с рук мылом, растирал вспотевшую шею и плескал водой в лицо, борясь с невыносимой жарой, намеревавшейся вконец иссушить изнывающий Нуэль. Лу Хань снаружи сосредоточенно пыхтел вонючей самокруткой, пуская дым через ноздри, и вытряхивал от пыли покрывало, как вдруг сдавленно ругнулся, рванул за дом и вытащил оттуда за ухо угловатого, тощего альфу. Альфа тот брыкался, упирался, нелепо взмахивая в воздухе длинными ручищами, но ханева хватка походила на раскаленные металлические щипцы — сильная, беспощадная и до слез болезненная. Кёнсу остановился в дверном проеме, с интересом поглядывая на парочку. Казалось, еще минута, и с ухом малец может попрощаться насовсем. — Вон Юкхэй! — громыхнул Хань на всю улицу, из-за чего на кухне испуганно звякнула посуда, а в переулке визгливо залаяла собака. — Стесняюсь спросить, что ты делал под окном моего дома, кретина кусок? Если ты еще раз скажешь, что отлить захотелось, так я твои причиндалы отрежу, высушу и повешу над входной дверью! Чтоб таким ссыкунам, как ты, неповадно было! Юкхэй, казалось, чересчур красочно представил ханево обещание — его взгляд молнией метнулся к двери, а колени сдвинулись в кучу, оберегая самое драгоценное. Кёнсу выразительно хмыкнул, опершись плечом об косяк. Пожалуй, с сушеным членом в качестве охранного амулета их дом обходили бы десятой дорогой не только ссыкуны, но и все нормальные люди. — Ну, чего молчишь-то? Учти, я знаю, где ты живешь, и с отцом твоим знаком, бестолочь! Вот расскажу ему, что ты вместо школы ерундой страдаешь — тебе мало не покажется. — Я-я к господину Кёнсу пришел, — дрожащим голосом пролепетал альфа, жалостливо пискнув, потому как Хань снова принялся его ухо беспощадно выкручивать. — К Кёнсу? — злобно сощурившись, процедил Хань. — Что тебе от моего помощника понадобилось? — Ничего! Просто хотел отдать ему кое-что! — Ну что ты мямлишь, как младенец! Скажи нормально, хватит сопли жевать! Вместо ответа Юкхэй достал из-за пазухи сверток, умоляющими глазами посмотрел на Кёнсу и тот, пожалев, уговорил Ханя юнца отпустить. Багровое ухо его пылало огнем, но, тем не менее, он упрямо держал сверток перед собой, пусть пальцы неуловимо подрагивали. — Это в-вам, господин Кёнсу, — альфа покраснел с головы до ног, круто развернулся на пятках и перепуганным кроликом смотался со двора страшилища Лу Ханя. В свертке — три крупных румяных яблока, баночка с медом и ароматная вода, а Кёнсу только хихикнул, наблюдая, как мрачнеет физиономия Ханя. Тот сбил пепел с самокрутки, опять сунул бычок в зубы и тяжело вздохнул. — Подарочки притащил. Ишь ты, женишок нашелся. Женилка еще не отросла, чтоб к омеге заливать! — заорал альфа, и от его крика с крыши быстренько вспорхнули два взъерошенных голубя. — А ты чего ржешь-то, мелкий? Это все из-за тебя, между прочим! — Из-за меня? — Кёнсу оскорблен до глубины души, но уже успел вымыть яблоки, взять ножик, разрезать одно надвое и вручить половинку пыхтящему негодованием Ханю. — Естественно. Ходит тут, бессовестный, всем улыбается, желает хорошего дня — конечно же, от этих придурков проходу нет. Настоящему хирургу не до хиханек-хаханек, понятно тебе? Сделал дело, зашил и отпустил с богом. Я уже слишком стар и ленив, чтобы отовсюду этих озабоченных альф гнать. В округе ими так и несет. Кёнсу, призадумавшись, не смог вспомнить, когда это он кому-либо провокационно улыбался, а хорошего дня он — на свою беду — пожелал однажды одному только Ханю по доброте душевной, получив за это выговор и нравоучительное «давай-ка без этих омежьих штучек — я тебя как помощника к себе взял». Тем не менее, спорить с Ханем не стал — себе дороже. Хирург был раздражительным и отходчивым, потому проще переждать бурю, не растрачивая напрасно нервы. К тому же, Хань лукавил. Ему-то, как раз, невыразимое удовольствие доставляло гонять в шею альф, осмелившихся позариться на его помощника. Нравилось суетиться и заботиться о молодом омеге, потому как Кёнсу уже на второй день знакомства признался, что сирота и родичей у него больше нигде не осталось. Слопав второе ароматное яблоко, Ханя отпустило. Он даже, ворча, попросил у Кёнсу прощения, ведь тот был ни в чем не виноват. Работал на совесть, учился на лету и помогал по хозяйству — подлинное золото, а не омега. — Это же не ты выбирал, чтобы с такой красивой мордахой родиться, правильно? — логично рассудил Хань, окончательно успокоился, опять запыхтел сигаретой и пошел проведать больного, какому неделю назад собственноручно откромсал кусок ноги. Кёнсу закатил глаза на ханево пожелание — не выскочить замуж к его возвращению за какого-нибудь лопуха Вон Юкхэя — и пожелал удачи. Его альфы все еще мало интересовали. Чуточку больше — в течку, но Кёнсу на то и врачеватель, чтобы знать разные премудрости, жажду в себе глушить и сохранять трезвость рассудка. Хань, когда понял, что Кёнсу обыкновенный от течного Кёнсу отличался только бледностью и повышенной чувствительностью, был безгранично рад. Работы у него, как обещалось, каждый день все прибавлялось, толковых хирургов в Нуэле учить не умели, потому-то он и вцепился в Кёнсу мертвой хваткой двумя руками. А тот еще и со своими омежьими трудностями справлялся блестяще, чем Ханя лишь восхищал. Прошло два месяца с той поры, как Кёнсу сбежал в Нуэль из Судо. Он быстро освоился в городе, нашел общий язык с Лу Ханем и получил то, чего отчаянно желал, покидая Север — спокойствие и возможность заниматься любимым делом. Здесь его никто не преследовал, не навязывался, не принуждал и не угрожал — Нуэль, и весь Юг в целом, был значительно благосклоннее к роли и месту омег в обществе по сравнению с консервативным соседним королевством. Естественно, отдельным экземплярам приходилось объяснять свою незаинтересованность более конкретными способами — метлой по спине, например — но такие быстренько теряли агрессивный запал и жажду завоевания. Их пугало, что омега на самом деле лекарь, а не обыкновенный служка, а потому умеет обращаться с острыми предметами. Знает, чего и куда воткнуть, чтобы сделать калекой на всю оставшуюся жизнь. И если у Кёнсу ограничений, как у омеги, в Нуэле было немного, то как у хирурга — в разы больше. Хань вскоре пояснил, что врачеватели и хирурги на Юге считались двумя разными кастами. Привилегированные врачи — ученые мужи, зарабатывающие неплохие деньги на лечении лихорадок, мигреней и прочих несерьезных глупостей. Хирургия слыла ремеслом и практическим навыком, хирургов за врачей не принимали и вовсе от них открещивались, так как те занимались грязным делом. Естественно, в богатых районах, где все хорошо питаются, где чистая вода и гигиена, знать не знали об уродствах, заражениях, опухолях, экземе, зато бедные окраины и порт с этим сталкивались ежедневно. Хирургам было запрещено преступать границы своего ремесла, выполнять врачебные манипуляции и выписывать рецепты. Хань постоянно шипел ядовитой змеей и причитал о тотальной несправедливости. Что какой-то лекарь, протиравший штаны в академии и умевший избавлять состоятельных омег от незапланированного плода, зарабатывал в десять раз больше чем он, вынужденный любоваться на нарывы, рваные раны, гной и покрученные суставы. И изумлялся, когда узнал от Кёнсу, что на Севере хирургия входит в обязательный курс медицинской школы. — Так вот откуда ты такой головастый, мелкотня, — довольно мурлыкал Хань, стоило Кёнсу в очередной раз удивить его своими познаниями. Но затем строго предостерегал, чтобы тот не заигрывался. Если врачевателям кто донесет, что портовый хирург позволяет себе больше положенного — может закончится тюрьмой. Или вернут Кёнсу обратно в Судо, прямиком в трепетные объятия Ван Кайе. Кёнсу это хорошо понимал, старательно соблюдал правила и экспериментировал только на проверенных пациентах, держащих язык за зубами. Наглядно продемонстрировал Ханю обезболивающие свойства перекинь-травы, чем привел альфу в полнейший восторг. На Юге всех лечили по старинке, по живому, без вспомогательных средств, потому ханев дом во время срочных операций все обходили стороной — такие истошные вопли оттуда доносились, что поджилки тряслись и сердце мешалось в пятках. Потом Кёнсу смастерил термоскоп, чем было удобно контролировать температуру тела и очень долго объяснял Ханю, как им пользоваться, для чего там вода и шарики и зачем вообще так утруждаться из-за обыкновенной лихорадки. Спустя месяц работы бок о бок, когда Кёнсу успел увидеть множество неприятных и тошнотворных процессов, происходивших с человеческим телом, Хань сказал вдруг, что Кёнсу здесь не место. Что ему с такой сообразительной головой и талантом нужно сидеть в чистенькой лечебнице и писать научные трактаты. Либо стать придворным лекарем — там бы способностям Кёнсу нашлось бы верное применение. Тот и сам понимал, что хирургом быть интересно, но ежедневная рутина сужала до размеров душной комнатки его полет фантазии и разума. Однако поделать ничего не мог — медицинская школа в Нуэле стоила слишком дорого, а без врачебной лицензии иные пути для него закрыты. Кёнсу не отчаивался. Учился у Ханя всяким полезным вещицам, интереса ради смешивал целебные травы, ходил по окрестностям Нуэля и собирал образцы растений, каждый день ожидая какого-то шанса — даже самого крохотного — способного кардинально изменить его жизнь. Хань вернулся домой ближе к вечеру, полюбовался с порога Кёнсу, ловко штопающим рубашку, обошел двор и удивился отсутствию жаждущих внимания молодого омеги альф. Расстроился, что не на кого поорать и проклясть до седьмого колена. — Эх, я уже завидую тому счастливчику, какому ты достанешься, мелкий, — небрежно обронил Хань, умащиваясь рядом с неизменным вонючим бычком в зубах. От него немного несло дешевым портовым ромом, навязчивым омежьим ароматом, потом и кедровой пудрой. Смесь ядреная и выедающая глаза, но Кёнсу терпеливо шил дальше, так как чувствовал, что Ханю хочется о чем-то сказать. Тот запустил пальцы в пшеничную копну волос, прокряхтел и уставился на потемневшее сумеречное небо. — Кругом нет нормальных альф. Придется с вами остаться, — рассмеялся Кёнсу. — Ты давай это, не дури. Нечего тебе со стариками чахнуть, — кажется, подвыпивший Хань воспринял чужую шутку слишком близко к сердцу. — Тебе встречаться нужно, испытать все радости, а не только ноги пилить и гной выдавливать. — Вы же знаете, мне лишь по любви нужно. По-другому не хочу. Чтобы раз! — и как топором по башке, до искр в глазах. Мои родители так встретили друг друга. Мы вообще все в семье однолюбы. Ищем долго, но любим до конца. — Моя зазнобушка от меня свинтила на корабле в Срединные Земли, — горько хохотнул Хань. — Клялась, божилась, что любовь до гроба со мной, а потом нашла член получше. Но тебе вот верю, малец. Верю — ты порядочный и прямой, как палка. Оттого и сказал, что завидую тому, кого ты полюбишь. — Что-то вы после салона и местных любвеобильных омег приходите нежным, как хлебный мякиш, — хмыкнул Кёнсу и поморщился, потому что Хань больно ущипнул его за колено. — Все-то ты знаешь, мелочь. — Так вы же любите меня за это! — Вот же самоуверенная шмакодявка, — буркнул Хань, но не отрицал сказанное и вполне терпеливо перенес насмешливую улыбочку помощника.* * *
Кожа вокруг раны покраснела и вздулась, из отверстия сочился зеленоватый, дурно пахнущий гной, а сам моряк трусливо дергался, как будто его собирались четвертовать. Доброжелательности у Кёнсу надолго не хватило, потому как он капризных пациентов не выносил. Полагал, что к хирургу идут тогда, когда других вариантов не остается, а значит надобно сцепить зубы и молчать. Этот же ерзал по жесткому лежаку, испуганно косился на инструменты и на самого Кёнсу, сучил ногами и вертел головой. Словом, всячески мешал даже простому осмотру. Кёнсу нахмурился, поправил лицевую маску, облизал языком скопившуюся над верхней губой соленую влагу и шлепнул рукой по лежаку, чем заставил моряка-альфу крупно вздрогнуть. — Будем что-то делать с вашей раной или же вы пришли сюда просто полежать? — Будем делать. — Прекрасно. Тогда перестаньте, бога ради, дергаться и дайте мне, наконец-то, заняться ногой. Или вы хотите присмотреть модный деревянный протез? — Зачем протез? — испуганно переспросил моряк. — Гангрена — дело тонкое, — глубокомысленно изрек Кёнсу, а альфа наконец-то сдался и прекратил трепыхаться. — Извиняюсь. Врачей боюсь до усрачки, — моряки никогда изящной словесностью не отличались. — Один такой когда-то моему папаше полруки оттяпал, а потом оказалось, что резать другую надобно было. — Вы сами откуда? — Из Верхних Лугов. — Ясное дело. Там же до сих пор талисманами и заговорами лечат. — Некоторые еще водки наливают и говорят, что до свадьбы заживет, — моряк через силу улыбнулся, а Кёнсу фыркнул, разглядывая гнойный нарост на ноге. — Чудодейственная сила убеждения. — Ага, она самая. А вы, господин Кёнсу, браком сочетались уже? — спросил альфа, пока Кёнсу дал ему глотнуть настойки перекинь-травы и начал аккуратно снимать лезвием омертвевшую кожицу. — А вам для чего знать это? — Так ежели вы мне ногу оставите, придется жениться, — засмеялся моряк и ойкнул, когда Кёнсу совершенно случайно ткнул ручкой ножика в рану. — Закройте рот и не отвлекайте. Альфа послушался и замер, устало прикрывая глаза. Он весь вспотел, лицо раскраснелось, а дыхание изо рта вырывалось хриплое, со свистом. В груди что-то подозрительно клокотало и это никак не было связано с обыкновенной раной на ноге, с которой Кёнсу управился в два счета: почистил, окропил настоем златоглазки и алоэ, обернул перекинь-травой и крепко замотал перевязью. Но его все равно мучила неуловимая догадка, оттого он придвинул лежанку ближе к окну, обращаясь к моряку: — Откройте ваши глаза. Альфа тут же уткнулся взглядом в лицо Кёнсу, пока тот оттягивал кожу под глазными яблоками и рассматривал воспаленные, покрасневшие белки. Кожа на лице была в плохом состоянии, на щеках обнаружились странные розовые прыщи, а губы пересохли и потрескались, будто моряка мучила жажда. — Вы знаете, что у вас просто обалденно красивые глаза, господин Кёнсу? И пахнет от вас замечательно… — Как вы себя чувствуете? Кости ломит? В горле першит? — Когда смотрю на вас, мне намного лучше. — Прекратите нести чушь. Отвечайте на вопросы либо проваливайте. Нога ваша не отвалится в ближайшие годы. — Жарко постоянно. И пить хочется. А еще спина чешется, — нехотя признался моряк. Кёнсу в это время взял со стола термоскоп, заставил альфу снять взмокшую рубашку, налепил приспособление на живот, а сам оглядел спину. На пояснице краснела россыпь таких же мелких прыщей. Внутри у Кёнсу все похолодело. — Вы ведь пришли на двух кораблях из Срединных Земель? — Точно так. Этого он и боялся. Практически все шарики в термоскопе опустились на дно, а Кёнсу стрелой вылетел из комнаты, на ходу крича Ханю: — Я сейчас вернусь! Ко мне не вздумайте входить без маски! Лучше вообще не входите! Шокированный, взъерошенный Хань выглянул из-за угла дома и попытался что-то сказать, но Кёнсу и след простыл. Он мчался к портовому доктору, боясь, что если корабли уже осмотрели, разгрузили, а команду распустили по городу — быть беде. Причем такой, с какой не сталкивались лет двести точно. Сердце колотилось в ушах, пока Кёнсу спешно бежал по узким улочкам, едва не сшибив кого-то с ног и пару раз запнувшись об ящики. Вылетев на пирс, он припустил еще быстрее, завидев красную черепичную крышу помещения, где обычно сидел портовый врач. — Вы уже проверили два корабля из Срединных Земель, прибывших сегодня? — рявкнул Кёнсу, не поздоровавшись, чем напугал врача, собиравшегося перекусить хлебом с маслом. Хлеб упал на пол, а врач-омега горестно вздохнул, скорбя над потерей. А потом вытаращился на Кёнсу в недоумении. — А вы, собственно, кто таков будете, уважаемый? — Я, собственно, хирургом буду. Ко мне обратился один из моряков корабля из Срединных Земель. У него все признаки срединной лихорадки. — Признаки чего? — Срединной лихорадки, — терпеливо пояснил Кёнсу. — Весьма опасное заболевание. Если занемогших вовремя не изолировать в лепрозории и не принять меры — случится самое страшное. — Я лично проверял экипаж этих двух кораблей, и позволю себе заметить, что они все были здоровы, — нудным тоном заплесневелого формалиста протянул портовый врач. — Некоторых знобило? — Да, но это обычное дело. Климат у нас и в Срединных Землях отличается. — Прыщи на лицах заметили? — Конечно, от недостатка витаминов. — Вы совсем тупой, что ли? — заорал Кёнсу, сердито топнув ногой. — Вы в медицинской школе пальцем в носу ковырялись? Это первые признаки срединной лихорадки! Лично вы готовы нести ответственность, когда из-за этого вымрет половина Нуэля?! — Откуда обыкновенному хирургу знать об эпидемиях и инфекциях? — Оттуда. Если вы не вызовите врачей из лечебницы и не объявите карантин — все смерти будут на вашей совести. Хотя стойте, — Кёнсу хищно осклабился, — лучше я пойду во дворец и скажу, что в порту и на таможне не соблюдаются санитарные нормы, отсутствует гигиена, а проверка моряков проводится спустя рукава! — Где ж ты только такой взялся, — злобно буркнул врач, но в его глазах мельком проскользнул испуг, он все-таки оторвал зад от стула и почесал на улицу. Кёнсу довольно улыбнулся, морально готовясь объясняться перед целым сонмом разъяренных ученых мужей, что он не дурак, а срединная лихорадка — не шуточки.* * *
— Это ты, конечно, сильно, малец, — Хань до сих пор не мог отойти от того, что поведал ему Кёнсу, когда вернулся домой взмыленный и с таким видом, будто его имели долго и с фантазией. Что не особо от реальности отличалось. Кёнсу не чувствовал ног и рук, голова напоминала чугунный котел, в какой беспрестанно кто-то долбил молотком, а пересохший язык шкрябал небо наждачкой. Кёнсу залпом выдул два кувшина воды, рухнул на входные ступеньки и смахивал на живой труп, когда Хань начал его тормошить вопросами и невпопад сообщил, что от Кёнсу так сильно несет рыбной вонью, что волшебной фрезии совсем не слышно. Тогда-то Кёнсу ехидно процедил — побудь сам Хань в той заднице, куда без смазки сунули Кёнсу, он бы провонялся до самого основания. Догадки подтвердились, это действительно была срединная лихорадка, которая двести лет назад настоящей чумой прокатилась по Южному и Северному Королевствам, зацепив кусочек Приморья. Правда, к тому моменту, как выросли и выучились все нынешние лекари Юга, о ней совершенно позабыли. Прошедшие войны между державами унесли слишком много жизней и ценностей, одним из каких было знание. Книги тогда жглись нещадно, а оттого все травники с упоминанием лихорадки превратились в пепел. Кёнсу тоже не узнал бы о ней, если бы во время обучения в школе не читал так много книг и не доводил до белого каления библиотекаря своими постоянными вопросами. Срединная лихорадка обнаружилась в почти сгоревшей летописи монаха из Судо, что застал самый пик буйства эпидемии. Он подробно описал симптомы и упомянул, что лихорадку можно угомонить лишь на ранних этапах, когда она проявляется жаром, чесоткой и прыщами на коже, при помощи смеси крапивы, полыни, перекинь-травы и подорожника, заставив зараженного хорошенько пропотеть, выгнав из тела лишнюю воду. Опоздай Кёнсу с предупреждением, спохватись позже — несомненно, половина Нуэля отправилась бы на тот свет. Но до того момента, как его слова восприняли всерьез, Кёнсу пережил целый час в компании клацающих зубами хищных крокодилов-врачей, какие костерили его на чем свет стоит. Тыкали носом в мутное происхождение, в отсутствие лицензии и элементарных знаний, советовали проверить психическое здоровье и попить воды из источника, успокоить нервишки. Кёнсу отбивался, огрызался, ставил под сомнение уровень медицинского образования на Юге, а одному из особо языкастых альф даже плюнул под ноги и пожелал гноящийся волдырь на заднице, так как тот ляпнул, что таким омегам лучше бы держать рот на замке либо заткнуть его членом. Кёнсу клялся, что еще бы несколько минут — и он бы вцепился тем истеричкам в холеные рожи. Благо, этого не случилось. В Нуэле отыскался-таки пожилой лекарь, знавший о лихорадке, осмотревший моряка в доме Кёнсу и подтвердивший, что положение серьезней некуда. Городские врачи забегали, точно голодные блохи по собаке. Отрядили солдат прочесать город в поиске экипажа кораблей, изолировали порт, сделав его карантинной зоной и суматошно метались из-за отсутствия знаний о напасти, пока Кёнсу и тот старик-врач, Шивон, вместе с опытными аптекарями готовили лечебную смесь и нецензурной бранью отгоняли всех, кто лез под руку с дурацкими советами. Оба экипажа из Срединных Земель закрыли в лепрозории на окраине столицы, привезенные товары сожгли, на кораблях провели скрупулезную уборку, всех причастных тоже напоили снадобьем, а Шивону и Кёнсу распорядились вручить по бутылке отличнейшего королевского виски трехсотлетней выдержки. Мол, чтобы точно заразу протравить. Таким образом Кёнсу очутился на пороге дома, обессиленный, выжатый, как лимон, раздраженный и с бутылкой дорогущего пойла, к какому даже прикасаться страшно. — С тобой опасно иметь дело, мелкий. Чересчур умный и принципиальный. Сочувствую твоему альфе. — Помнится, не так давно вы говорили, что станете моему будущему альфе по-черному завидовать, — обиженно проворчал Кёнсу, пока Хань трепетно прижимал к груди подаренный алкоголь и нюхал пробку. — Зависть и сочувствие ходят рука об руку, — философски заявил Хань и фыркнул, когда Кёнсу неудачно попытался непослушной рукой ткнуть его в бок. — Лежи уж, не дергайся. Откуда ты так много всего знаешь вообще? У тебя хоть детство было? Или одни книжки? Кёнсу вдруг настолько устал держать все в себе, молчать и работать, оттого просто открыл рот, а слова оттуда полились сами собой. — Родители умерли из-за какого-то кожного заболевания, когда я только год отучился в медицинской школе. Они всегда тяжело работали: отец на шахте, папа шил одежду и шляпы — все ради того, чтобы я мог получить достойное образование и выбиться в люди. А мне, знаете, на их похоронах подумалось, что я учился недостаточно, раз не смог их вылечить. Раз не заметил, не распознал, не нашел решение. Оттого стал зубрить как проклятый, вкалывал в лечебнице и перечитал всю библиотеку в Судо, чтобы… Ну, чтобы точно ничего не упустить из виду. Дабы больше никого не потерять, — Кёнсу горячо выдохнул через нос, с трудом протолкнул комок в горле и продолжил. — Библиотекарь меня возненавидел. У него там книги стояли хрен пойми как, ни классификации, ни порядка — ничего. Я там все просмотрел, даже старые архивы поднял, почти все выгоревшие после войн. Там и нашел летопись о срединной лихорадке. Не наткнулся бы — так бы и померли мы с вами не пойми от чего, правда? — И то верно, — хрипло подтвердил Хань, что до этого времени хранил молчание. — Вы не подумайте, что я жалуюсь или хвастаюсь. Просто разговор поддержать, — быстренько взял себя в руки Кёнсу. — Мне можно и поплакаться, и похвалиться. В этом ничего зазорного нет. Ты ведь умница. Довел городских врачей до нервного тика, зато уберег весь город. Есть чем гордиться, — проворчал Хань, откупоривая бутылку и разливая виски по двум стаканам. — За Кёнсу из Судо, назойливую жопу, умудрившуюся выручить столицу Юга! — звучно провозглашает альфа и залпом выпивает, закашлявшись. Кёнсу заливисто рассмеялся и украдкой смахнул со щеки откуда-то взявшуюся слезинку.* * *
На следующее утро неожиданности для Кёнсу продолжили выскакивать со всех сторон. Он не успел продрать глаза после сна и умыться, как ощутил поблизости неуловимо знакомый мятный аромат. Несомненно, около их дома отирался какой-то альфа. Кёнсу копался в памяти, потому что мята щекотала ноздри и тревожила недавние воспоминания, но никак не мог схватить мысль за прыткий хвост. Хань, уже спустившийся на первый этаж, гаркнул: — Клянусь, если это опять кто-то из твоих женишков, мелкий, я ему задам такую трепку, что он не то, что перестанет к омегам приставать — пострижется в монахи и начнет вести жизнь праведную, — клацнув зубами, клятвенно пообещал альфа и вышел за порог. Кёнсу не слышал ни звука со двора, лениво умывался, водил зубным порошком по деснам и морщился от привкуса кислятины во рту — они с Ханем вчера вылакали полбутылки королевского виски без закуски, отчего нынче желудок скрутился кукишем и болтался под ребрами безжизненным кулем. Он залпом пил настоянную воду, когда вернулся Хань — на его лице застыло одновременно недоуменное и восхищенное выражение. Как вчера, пока Кёнсу в живописных деталях рассказывал, куда и зачем он бы запихнул ручку от метлы особо черноротому городскому врачевателю. — Там к тебе пришли, вроде. — Кто? — Принц. — Чего-чего? — вода стекала у Кёнсу по подбородку и капала на льняную рубаху. — Рот вытри, хрюша. Принц, говорю, к тебе пришел. Если свататься — соглашайся. Красавец. — Вы чего, с ума сошли? — буркнул Кёнсу, поправил на себе рубашку и вышел во двор, щурясь из-за бьющего по глазам рассветного солнца. Запах мяты вышиб дух и пощекотал легкие, пока насмешливый голос сбоку довольно проговорил: — Мы о вас все-таки услышали, Кёнсу. Довольно скоро, к слову. Вы очень рассердили главу городской коллегии лекарей. Кёнсу неверяще всмотрелся в рыжеволосого альфу перед собой, узнавая в этом лощеном, прилизанном юноше путешественника, какого он встретил в лесу близ межи. — Сехун? — мгновенно вспомнил он. — Он самый. — Вы что, действительно принц? — глупо спросил Кёнсу, хотя внешний вид Сехуна кричит о знатном происхождении без всяких слов. Дорогой бархатный костюм, серебряные заклепки, черный плащ и кожаные сапоги, какие наверняка стоили дороже, чем дом Лу Ханя со всем содержимым. — А вы не поверили мне тогда? — звонко засмеялся Сехун. — Ну, в этом нет ничего удивительного. Я бы сам себе тоже не поверил, так что обижаться на вас не стану. — Для чего вы здесь? — Собирайтесь. Глава совета фармацевтов города Нуэль, Шивон, рекомендовал вас, Кёнсу, на должность придворного лекаря. Мой дядюшка, Его Величество Король Джеджун, желает поглядеть на того, кто вчера поднял на уши всю столицу и умудрился предотвратить распространение опасной эпидемии. — Это, должно быть, какая-то ошибка, — окончательно растярелся Кёнсу и попытался отыскать в сехуновых словах или во взгляде очевидный обман. Сехун смотрел прямо, честно и со счастливыми искорками в черных глазах. — Никакой ошибки нет, Кёнсу. Шивон еще вчера затребовал аудиенцию, вытащил короля из постели и заявил, что с вами он был бы готов пойти хоть на войну, хоть в драконий, прошу прощения, анус. Вы ему жутко понравились, — Сехун улыбнулся широко и задорно. — Могу признаться, что не только на него вы произвели неизгладимое впечатление. Хань, подслушивающий их разговор под окном, сварливо пробормотал: — Кёнсу, прекрати мяться, точно девственник на выданье. Если король приглашает — нужно идти. Не вечно же тебе ноги пилить. Сехунова улыбка предвещала кардинальные перемены и Кёнсу сам отчетливо ощутил, как сосет под ложечкой из-за предчувствия, что его новая жизнь на Юге сделала неожиданный и крутой виток.