5
Кёнсу до сих пор не понимал, откуда у него взялось столько откровенной наглости и смелости одновременно. Наверняка никто из бывших придворных врачевателей не вел себя так нахально и с подобным гонором, решив, что он вправе приказывать наследному принцу Чонину. И что после всего этого храбрец будет способен выйти сухим из воды. В тот момент Кёнсу своим поступкам, словам отчет не отдавал, слышал только то, что оглушительно требовали настойчивый здравый смысл и лекарская душонка, вынудившие рискнуть и сунуться в самое пекло, под горящий огнем чонинов взгляд. Наследный принц, конечно, на кровожадного крокодила вообще не походил, однако Кёнсу чудилось, как он вот-вот щелкнет челюстями, перекусит тщедушного врача пополам и припрячет тельце в душистой цветочной клумбе. Чонин возвышался над ним на целую голову, дышал жарко, сжимал в руках меч и совершенно не выглядел дружелюбным. Быть может, глупыш Кёнсу уже прямо тогда мог разворачиваться и улепетывать из дворца подобру-поздорову, так как его беззаботное пребывание под крылышком у Джеджуна бесславно завершилось. Однако все пошло совсем не так. Принц Чонин удивительно спокойно отреагировал на приказной тон Кёнсу, на категорический запрет тренировок минимум на один день и послушно поплелся за лекарем во дворец. Несчастный служка, продолжавший прятаться за зеленым кустом, побледнел и затаил дыхание, когда Кёнсу прошел мимо, зорко конвоируя Чонина. У Кёнсу колени подкашивались и сердце тарабанило по стенкам глотки, но он всеми силами пытался своего испуга никоим образом не выдавать. Уже потом, в своей комнате перепугается по-настоящему, когда спиной не будет чувствоваться внимательный взгляд темных глаз. Хотя голос все же подвел немного, пока Кёнсу нервным фальцетом уточнял у второго слуги, готова ли ванна для принца и как скоро подадут обед. Помощники повара выстроились в холле в ряд и были готовы в следующую же минуту приготовить для Чонина что угодно и раздобыть любой ингредиент. Даже деликатесный грифонов язык достали бы из-под земли, несмотря на то, что грифоны полностью вымерли двести лет назад. Чонину до кулинарных изысков дела не было. Он поблагодарил поварят за старания, покачал головой и спокойно заявил, что съест лишь то, что порекомендует его придворный врачеватель. Он не насмехался, не язвил, не цедил сквозь зубы от раздражения — просто-напросто уставился на Кёнсу в ожидании. Поварята вместе с дворецким сделали то же самое. Кёнсу же порывался было запрыгнуть в ближайшую цветочную вазу, дабы спрятаться от их взглядов, но подавил в себе трусливый порыв, расправил плечи и наказал приготовить принцу легкий куриный суп и вскипятить воды. Специальная травяная смесь Кёнсу должна помочь восстановить чониновы силы. Поварята стремглав умчались на кухню выполнять задание, дворецкий от греха подальше унес мечи принца и вернул на место клинок, одолженный Кёнсу у джеджунова предка. Чонин и на это ничего не сказал, несмотря на то, что латы и оружие являлись какой-никакой реликвией и участвовали в битве с северянами лет триста назад. Он только усмехнулся уголком губ и направился в ванную. Бдительный Кёнсу — за ним по пятам. Судя по всему, сегодня на чониново благоразумие надеяться не приходилось и нужно было контролировать все самому. Естественно, купался Чонин самостоятельно за закрытой дверью, пока Кёнсу скоренько сбегал в свою комнату за травяной настойкой, новыми лентами для перевязи и чайной смесью, какую сам же на кухне и заварил. Пахла она, прямо скажем, достаточно интересно. Даже экзотически, как выразился королевский повар, крепко зажимая нос пальцами и шажками двигаясь из кухни на выход. Его лицо при этом окрасилось нежнейшим светло-зеленым цветом. Закаленный разнообразными разновидностями вони Кёнсу и ухом не повел, добавив в варево немного меда, дабы перебить привкус кислятины. Отыскались тут неженки, видите ли. — Не все в нашем мире благоухает нежными цветочками, господин Шиндон, — заметил, хмыкнув, Кёнсу, а повар всем богам поклялся более врачевателя в свои кухонные подвалы не пускать. Мол, нечего его священную обитель всякой подозрительной бурдой осквернять. Кёнсу спорить не стал, а пошел проверить принца Чонина. От того неизвестно чего ожидать — он вполне мог после купания опять прошмыгнуть во двор, ибо задержать его никто не решился бы. Принца, видимо, обыкновенно предоставляли самому себе и никогда его действиям не перечили. Тем не менее, Чонин безмятежно сидел в столовой, читая какую-то толстенную книжку и даже не порываясь вновь отправиться фехтовать. Умытый, розовощекий, с влажными волосами и в чистой одежде, он чудился наблюдавшему за ним Кёнсу каким-то трогательно беззащитным и уютным. Умиротворенным. Мускусный аромат, смешанный с душистым мылом, отчасти волновал, но Кёнсу не спешил терять бдительность, покупаясь на удивительно домашний чонинов вид. Он практически не был с ним знаком, ничего о принце не знал и даже не догадывался, что может стукнуть в чужую голову через мгновенье. Стертые в кровь ладони безмолвно намекнули — в Чонине чересчур много горячности и безрассудства, упрямства, несмотря на то, что первое впечатление он производил кардинально противоположное. Кёнсу помнил его холодную подозрительность в лесу около межи, равнодушный взгляд при разговоре с королем Джеджуном и никак не мог сопоставить это в мыслях с Чонином, тренировавшимся до натертых мозолей. И еще вот с этим Чонином, мирно читавшим книгу, к какому отчего-то хотелось подойти поближе, провести рукой по мягким волосам и вдохнуть запах теплой кожи. Естественно, все глупые, ненужные желания Кёнсу в себе подавил, вошел в столовую бодрым шагом сосредоточенного врачевателя, хмыкнул на кислую чонинову мину и попросил предоставить ладони в свое полное распоряжение. Тщательно обработал поврежденную кожу, густо обложил перекинь-травой, которая снимала воспаление и убирала боль, обмотал лентами и убедительно настоял воздержаться от занятий с мечом, пока руки не заживут. — Начнете противиться — я от вас не отстану, буду преследовать везде и всюду, учтите. — Я через неделю уезжаю на запад, на празднество основания города Ульхана. И туда поедете? — скептично поинтересовался Чонин, тем не менее, забирать у врачевателя свои обмотанные руки не спешил. — Поеду, — серьезно заявил ему Кёнсу, надеясь, что его пылающие уши повременят отваливаться до тех пор, пока он не спрячется за надежным балдахином в своей комнате. Чонин опешил, бросил на Кёнсу непонятный взгляд, затем оглядел бережно перемотанные пальцы и тяжко вздохнул, будто заранее признавая собственное поражение. Обед принесли очень вовремя, перебивая образовавшуюся между ними неловкую тишину. Супа королевский повар Шиндон наварил от души — таким количеством можно было сытно накормить скромный взвод солдат, однако есть предстояло им двоим. Кёнсу только сейчас заметил, что приборы на столе разложены для двоих, а один из улыбчивых служек уже наливал ему в тарелку пахнущий травами бульон. Кёнсу ничего более не оставалось, потому он взялся за ложку, прежде проследив, чтобы принц сделал то же самое. Чонин с аппетитом съел свою порцию, самостоятельно плеснул добавки, пусть маленький поваренок и порывался его обслужить. Кёнсу показалось это немного странным, но вполне соответствующим чужому вспыльчивому характеру, какому время от времени случалось выкидывать нечто неожиданное — как самому Кёнсу высморкаться. На удивление, обедать в компании Чонина было достаточно приятно, пускай Кёнсу никак не мог перестать на него зыркать; следил за лентами на руках, за общим его самочувствием, а еще внимание постоянно отвлекалось на торчащую на чониновой макушке упругую прядку волос. Кёнсу в очередной раз поймал себя на мысли, сколь же разительно отличался этот образ от заносчивого и прилизанного южного принца, с которым Кёнсу повстречался месяц назад в зале совещаний. Просто небо и земля. От того Чонина хотелось держаться подальше, а от этого же… лучше не фантазировать впустую, иначе можно окончательно заплутать в своем же воображении. После плотного обеда и восхитительной курицы, за какую господина Шиндона можно было бы расцеловать в обе щеки, Кёнсу щедро налил в чашку травяного варева, со строгим выражением лица подсунул его принцу и многозначительно приподнял брови. Чонин с любопытством принюхался к напитку, поморщился, будто у него разом зубы свело, кинул взгляд на наблюдавшего за его действиями врачевателя и опять тяжко вздохнул. Почти смирился с тем, что сегодня им врачеватель вертит, как пожелает. — Это что такое? — Северная травяная смесь. Придаст сил и ускорит заживление ран, Ваше Высочество, — охотно отрапортовал Кёнсу. — И, конечно же, ей обязательно необходимо быть настолько… необычной? — чрезвычайно деликатно обошел тему неприятного душка принц. — Выедать глаза вонью, если точнее, — буркнул откуда-то из-за угла недовольный Шиндон, схватил супницу и дал деру из столовой. — Я добавил туда мед, — утешительно проговорил Кёнсу. — На вкус она не так плоха, а запах и перетерпеть можно. Практически все, что приносит реальную пользу, весьма непривлекательное. Но вы вскоре почувствуете себя намного лучше, поверьте. Чонин мгновенье сомневался, рассматривая зеленоватую густую жидкость, потом быстро схватил чашку и сделал внушительный глоток. Его глаза расширились от удивления, он глотнул еще раз, затем снова и не заметил, когда выпил все до конца. — Похоже чем-то на слабенький ромашковый чай с прикусом гвоздики, — наконец, облизав влажные губы, поделился своими впечатлениями Чонин. — От нее начинает клонить в сон, — предупредил Кёнсу, подметив, как принц с трудом пытался подавить зевок, пряча его ладонью. — Передохните немного. Я навещу вас чуть позже, чтобы поменять перевязь. Чонин рассеянно кивнул, поднялся из-за стола и медленно пошел на выход, стискивая обмотанными руками читаемую ранее книгу. Кёнсу постарался не придавать значения тому, как именно отозвалось его сердце на увиденную картину, на мирного, послушного Чонина и даже на их вполне нормальную беседу. В этом вопросе на чувства и ощущения полагаться не приходилось, потому как в обманчивых размышлениях непонятно о чем можно было забрести в нечто несуществующее. В то, что хотелось бы видеть, но чего не было на самом деле. Кёнсу вернулся в свою комнату, тщательно прикрыл дверь, с трудом дошел до кровати и со сдавленным выдохом плюхнулся лицом в подушку, потираясь об нее раскрасневшимися щеками. Так волнительно ему давненько не было. Даже когда он стрелой летел по улицам Нуэля, заподозрив у моряка срединную лихорадку, его ум оставался хладнокровным и ясным, вполне последовательным в собственных мыслях. Встречи с принцем Чонином являлись такими редкими и внезапными, что Кёнсу никак не успевал к ним хорошо подготовиться и выработать грамотную тактику поведения с ним. Доводилось действовать интуитивно, прямо, без лишних раздумий; говорить точно так же и во всей красе демонстрировать строптивый, непреклонный характер наследника фамилии До, какой редко приходился кому-либо по душе. Вон, коллегия врачевателей, к примеру, его за это терпеть не могла, Ван Кайе пытался всеми силами сломать и слепить на обломках нужного ему, «правильного» омегу, и даже Хань, обычно хваливший его за жесткий характер, мог в следующий миг распыляться на тему того, какой Кёнсу противный и занудный брюзга. Кёнсу себя переделать не мог и не хотел, так как вполне справедливо предполагал, что именно такой характерец помог ему выжить после смерти родителей, избавиться от Кайе и начать все заново в столице Южного Королевства. Кёнсу не сомневался, что будь он мягче и обладай ангельским, покладистым нравом, то давным-давно бы сдался под натиском женишка Вана и собственноручно запер бы себя в золотой клетке, приняв сахарные речи Кайе за чистую монету. Он избежал стольких бед благодаря здравому смыслу и упрямству, оттого никак не мог считать их своими недостатками. Но со временем понял — далеко не все вокруг готовы мириться с правдорубом и всезнайкой, потому начал периодически прятаться за неким, слепленным из различных кусков, образом омеги-врачевателя, достаточно сносным для окружения. Однако подлинный До все же прорывался наружу, когда полностью контролировать образ не выходило. Когда происходило нечто, выбивавшее сосредоточенного Кёнсу из колеи. Наследный принц Чонин был именно тем самым человеком, на ком придуманный Кёнсу образ не работал, рассыпался в пыль, вынуждая показывать настоящего До — требовательного, резкого и дотошного. Папа постоянно говорил, что Кёнсу всем этим, и даже определенными внешними чертами, удался в прадеда До, великого северного полководца, руководившего войсками в битве при Оледон Доле. Тот, мол, был точно таким же. Своевольным гордецом, которому нипочем ни авторитеты, ни звания, когда он абсолютно уверен в собственной правоте. С ним было сложно иметь дело, зато именно его имя выбито на стеле близ форта и именно его гениальные стратегические решения в войне с южанами до сих пор разбирали на занятиях в военных академиях Севера и Юга. Покойные родители были уверены в том, что Кёнсу ждет схожая с ним судьба — сложная, витиеватая и непременно ведущая к вечной славе. Кёнсу пока не мог сказать, ведет ли выбранный им путь к хоть чему-нибудь достойному, и что случится в следующий миг, зато с уверенностью подмечал очевидное — наследный принц Ким Чонин, из тех самых Кимов, что сражались с его прадедом при Оледон Доле, отчего-то легко мирился с его непростым характером. Слушался и доверялся, несмотря на то, что они встретились всего лишь третий раз в жизни и не успели познакомиться толком. Небольшое чониново доверие отчего-то грело сердце и щекотало перышком в животе, а Кёнсу никак не мог согнать со щек глупый румянец. Он не понимал своих чувств. Прежде позволил себе нагло дерзить принцу, запретил тренироваться, насильно накормил супом, влил в него две чашки травяного варева и взялся проследить, чтобы его рекомендации тщательно Чонином выполнялись. Почти не боялся, не трясся, не смущался и не робел, отдавая распоряжения четко и по делу. Королевский повар Шиндон смотрел на Кёнсу с неприкрытым восхищением, наверняка в глубине души предполагая, что сегодняшний обед в дворце для врачевателя — последний. Ну разве могли такого, как он, оставить при дворе? Однако оставили и даже не сделали никаких замечаний. А вот теперь Кёнсу, наедине с мечущимися мыслями, разрешил себе смутиться, испугаться, зарыться носом в подушку и совсем ненадолго представить, что никаких размолвок, неприятного знакомства с Чонином у него никогда не было. И понял вдруг — принц действительно нуждается в заботе, внимании и напоминании, что он, прежде всего, живой человек, а не всесильная оболочка, способная тренироваться и учиться целыми днями без продыху. Что ему тоже необходимы еда и сон. Что его нельзя предоставлять самому себе, наивно полагая, что принц — взрослый мужчина, альфа, и сам знает, где и как ему лучше. И это новое чувство, наполнившее теплом грудь, смущало Кёнсу больше всего. А еще вынуждало угомониться перед возвращением Бэкхёна, чтобы, возможно, наконец-то спокойно расспросить его о принце-консорте Джунсу, папе Чонина, чей портрет висел в зале совещаний рядышком со всеми почившими членами королевской семьи.* * *
Преподаватель-омега, господин Минхён, прохаживался между рядами и зорко следил за тем, как ученики выполняют последний этап экзаменационного задания по алхимии. Кёнсу, устроившись за столом в углу и не поднимая головы, полюбовался на начищенные кожаные ботинки учителя, ощутил его дыхание на своей макушке и услышал тихонькое хмыканье. Минхён, как и большинство преподавателей в медицинской школе, выскочку Кёнсу откровенно недолюбливали, однако поперек слова Шивона и короля Джеджуна сказать ничего не могли. Тем более, учитывая тот факт, что Кёнсу учился прилежно, доставал всех вокруг вопросами и в любой другой ситуации был бы любимчиком учителей, если бы не одно большое «но» — то, как он с легкостью опозорил южных врачей обнаружением срединной лихорадки, выставил большинство из них дураками и умудрился занять одну из самых желанных должностей при королевском дворе. Ту, на какую метили многие, когда пронюхали, что бывший дворцовый врачеватель сложил свои обязанности из-за преклонного возраста. Местечко это было тепленьким, сытным, открывавшим бесконечные возможности, окажись оно в грамотных руках. Кое-кто уже спал и видел себя чуть ли не главным советником короля Джеджуна, пока внезапно, как черт из табакерки, из порта не выскочил хирург Кёнсу и не обломал чужие надежды. К счастью, терпеть этих гадюк Кёнсу оставалось недолго — выпускные экзамены в самом разгаре, он успешно расправился с ботаникой и анатомией, после алхимии нужно было преодолеть математику, забрать лицензию и покинуть, наконец-то, шипящее змеиное кубло, маскирующееся под приличное учебное заведение. Об этом знал не только теряющий терпение Кёнсу, но и его злопыхатели, несомненно, собиравшиеся хоть как-то ему подгадить. Ботаника и анатомия, тем не менее, прошли легко и просто, оттого Кёнсу немного расслабился и посчитал, что, возможно, его решили оставить в покое, поняв, что от мелких шпилек, оскорблений ничего существенно не изменится. Решение принято самим Джеджуном и обжалованию не подлежит. К экзамену по алхимии пришлось готовиться несколькими неделями ранее. Экзаменатор Минхён выбрал откровенно дурацкое и трудоемкое задание — приготовить смесь для лечения приморской сыпницы, какая встречалась исключительно в Приморье и выжить могла лишь там, при сырой и мрачной погоде. Сухой и жаркий летом Юг, зимой щедро засыпаемый снегом, для сыпницы никак не подходил. Тем не менее, минхёнову решению перечить никто не посмел. Логичные возмущения Кёнсу встретились с агрессивной тишиной остальных студентов, раздраженных, что их местная знаменитость опять раззявила свой рот. Исин, притащив травник Приморья, посоветовал Кёнсу не спорить и тихо-мирно покончить с экзаменом. Шивон попросил приблизительно о том же. Кёнсу, скрипя зубами, согласился. Основа для лечения сыпницы, состоявшая из набора всяческих трав, должна была томиться и зреть больше трех недель, дабы затем, добавив в нее заячий корень и пустоцвет, довести на огне до готовности. Лекарство требовало скрупулезности и внимательности в каждом действии, так как неверные пропорции трав могли превратить лекарство в яд. Прежде Кёнсу под руководством рецепта из исиновой книги и с перевозбужденным Бэкхёном над ухом, комментировавшим каждое его движение, сделал правильную основу и, к вящему недовольству учителя Минхёна, сегодня вполне неплохо справлялся с завершающим этапом приготовления снадобья. Он ни на кого не обращал внимания, следил за огнем, помешивал травы, булькающие в горшке и принюхивался к ароматам — в результате лекарство должно пахнуть жженым сахаром и горчить полевыми травами. Кёнсу, отсчитывая поштучно сушеные листы пустоцвета, увлекся и не заметил, как кто-то приблизился к нему со спины и с силой толкнул в плечо. Рука, держащая пустоцвет, дрогнула, пальцы разжались и листы с шипением утонули в темной жиже. Та тут же окрасилась в бордовый цвет и завоняла на все подземелье под школой, где проводился экзамен. Кёнсу, обернувшись, встретился взглядом с ехидно ухмылявшимся студентом — кажется, Тэхёном — который тут же отпрыгнул от разозленного омеги и воскликнул на весь зал: — Господин Минхён, ученик До досрочно завершил экзамен! — Да я уж слышу, — поморщившись, ответил учитель, склоняясь над горшком Кёнсу, чье лицо пошло красными пятнами от возмущения. — Сколько пустоцвета вы добавили сюда, ученик До? — Меня толкнули! — Кто же вас толкнул? — Ученик Нам! — Это правда, ученик Нам? — Ни в коем случае! Я как раз собирался предупредить ученика До, что неверные пропорции пустоцвета могут испортить лекарство, а он в это время уже сыпанул туда целую горсть! — быстро выдал Тэхён, состроив исключительно честную физиономию. — Кто-нибудь видел, как ученик Нам толкнул ученика До? — обратился Минхён к остальным студентам, какие оторвались от своих горшков и с любопытством наблюдали за происходящим. Все, как один, отрицательно замотали головами. Кёнсу, хлопнув ладонью по столу, тяжело втянул носом воздух и уставился на снисходительно улыбавшегося преподавателя. — Ученик До, совсем необязательно из-за допущенной ошибки и невнимательности сваливать вину на другого человека. В таком поведении немного чести. — Еще меньше чести в подлости и вранье, господин Минхён, — процедил Кёнсу сквозь зубы. Тэхён из-за спины учителя скривился и показал ему язык. — Вы же знаете, что выпускные экзамены в школе не пересдаются в случае неудачи? — интонация преподавателя так и сочилась с трудом скрываемым злорадством. — Скорее всего, господин Шивон и глава коллегии врачевателей, господин Чанмин, предоставят вам дополнительный год для приобретения необходимых знаний по алхимии. Думается мне, что выдавать врачебную лицензию тому, кто не способен придерживаться рецепта и бездумно отвлекается на прочие дела, не стоит. — А мне думается, что тратить еще один год на обучение в школе, потворствующей несправедливости, и где преподаватели предпочитают лелеять собственные обиды вместо того, чтобы сделать верные выводы, нет никакого смысла, — отрезал Кёнсу, сердито поджал губы и покинул экзаменационные подземелья под аккомпанемент возмущенных шепотков за спиной. На экзамен и лицензию ему уже откровенно плевать. Пускай и из дворца гонят поганой метлой — терпеть подобное отношение Кёнсу более не намерен.* * *
Конечно, никто Кёнсу не позволил уйти из школы просто так. На выходе его перехватил вездесущий Шивон, затащил в свой кабинет, налил в кружку ромашкового чая и принялся ворковать, чтобы Кёнсу не дурил и не вздумал отвечать на чьи-либо глупые провокации. Мол, эти змеюки будут только рады, если он сдастся, покинет королевский двор и вернется в порт. А еще лучше — в Судо, в Нуэле не смея показать и носа из-за позора. — Не беспокойся, с экзаменатором Минхёном я уже провел разъяснительную беседу, в течение которой он признался, что видел, как ученик Нам намеренно тебя толкнул, — растолковал Шивон, не давая Кёнсу вставить ни слова в ответ, подсовывая ему под руку тарелку с ароматным яблочным пирогом. — Угощайся. Экзамен тебе зачтут, а вот ученику Наму придется еще год поучиться. И подумать над своим поведением — его отправят служить в городской лепрозорий, чтоб неповадно было. Кёнсу, откусив немного пирога, выразительно скривился. Откровенно мерзопакостное чувство стиснуло горло и село камнем в животе. Еще не хватало того, чтобы из-за него кого-либо наказывали. Пусть даже кретина Нам Тэхёна. Шивон, цокнув языком, проворчал: — Знаю, как все нехорошо звучит. Но он провалил собственный экзамен, дабы испоганить твой, потому все по справедливости разрешилось. — Все равно это как-то… — кисло пробормотал Кёнсу и отхлебнул чая, чтобы перебить горчащее недовольство на языке. — Решение принял совет экзаменаторов во главе с Чанмином, твое имя нигде не упоминается, — попытался утешить его Шивон, отрезал еще кусочек пирога и потрепал по плечу. — С волками жить — по-волчьи выть, так ведь? — Я не привык, чтобы за меня кто-то так заступался, как это делаете вы, господин Шивон. Считайте меня неблагодарным, но я уже почти решился уйти из дворца после того, что мне высказал господин Минхён, — негромко признался Кёнсу, избегая пронзительного взгляда главы коллегии аптекарей. Тот смотрел злобным коршуном, а на последних словах Кёнсу вовсе вскочил с места и начал ходить из угла в угол, возмущенно сопя. — Еще чего! Я тебя специально в дворец притащил и Джеджуна убедил не для того, чтобы ты все бросил и умотал в Судо! Тем более, королю ты понравился, а ему редко кто приходится по сердцу из врачевателей, честно говоря. Даже с предыдущим королевским лекарем он общался постольку-поскольку. — Почему это? — Да нудный он был и неуверенный. Постоянно все перепроверял по несколько раз, трясся над лекарствами и зарывался в книгах с головой. Тревожный лекарь был, пускай и толковый, — пояснил Шивон. — А насчет тебя он сразу сказал — «мой человек». Это практически нерушимая степень доверия, учитывая тот факт, что ты пришлый северянин, молодой и зеленый омега. Но Джеджун умеет выбирать людей, видит их насквозь, черт побери. Будь ты паршивым или опасным, тебя бы и на порог не пустили бы. Понятно теперь? Все еще хочешь вернуться в порт? Кёнсу, на мгновенье задумавшись, неуверенно покачал головой. Мерзкое ощущение в животе никуда не делось, однако то, что король Джеджун назвал его «своим человеком», немного отрезвило и привело в чувство. За него столько людей вокруг беспокоились, защищали и даже подкармливали яблочными пирогами — совсем не время упрямиться из-за задетой гордости и быть неблагодарным придурком. — Вот и чудненько, — облегченно выдохнул Шивон, плюхнулся обратно на стул и хлебнул чая. — К математике готов? — Конечно, хоть сейчас сдал бы. — Прекрасно-прекрасно. А теперь ступай-ка во дворец, мне нужно подготовиться к разговору с Чанмином. Этот хрен на ножках с меня не слезет, пока я не объясню ему всю ситуацию с учеником Намом и Минхёном. И не вздумай ходить по всяким подозрительным переулкам, ясно? — уже в спину Кёнсу назидательно крикнул аптекарь. Тот закатил глаза и клятвенно пообещал идти строго в гору, не сворачивая. Пешая прогулка по высокому городу до королевского дворца окончательно развеяла мрачные размышления и Кёнсу переступил порог с утешающей мыслью, что все, что ни делается — все к лучшему. Нам Тэхён, трусливо толкая его в плечо, вряд ли бы стал переживать за его судьбу так же сильно, как теперь Кёнсу беспокоился о тэхёновой. Близко друг друга они не знали, что не мешало Тэхёну распускать неправдоподобно гнусные слухи о Кёнсу, зудеть за его спиной на семинарах и вести себя как распоследний тупица. Потому, быть может, он вполне заслужил и проваленного экзамена, и работы в городском лепрозории, куда никто добровольно трудиться не шел. Уж тем более холеные и изнеженные омеги, отпрыски богачей, не сталкивавшиеся с иной хворью, помимо мигрени и простуды. Вот насмотрится Тэхён на сумасшедших и прокаженных — глядишь, поймет что-нибудь. Оттого порог дворца Кёнсу переступил вполне благодушным и спокойным, поприветствовал распорядителя Чонсу, поинтересовался у него о делах, рассказал достаточно смешную шутку о двух распорядителях, не сумевших договориться насчет цвета скатерти и выслушал в ответ от Чонсу небольшой совет насчет того, что цветом скатертей пренебрегать не стоит. Покивал, поклялся, что уж у него-то оттенок скатерти всегда будет соответствовать занавескам и направился прямиком в дворцовую библиотеку. Математика давалась Кёнсу достаточно легко, но повторить теорию не помешало бы. Библиотека встретила его тишиной, запахом книжных страниц, травяного чая и, неожиданно, нотками знакомого мускусного аромата. Принц Чонин был тут недавно либо же до сих пор находится здесь. Кёнсу прошел вдоль деревянных стеллажей вглубь, легонько касаясь пальцами корешков, пока один из стеллажных коридоров не вывел его к центру помещения, где около высокого окна расположился круглый резной стол. За ним обнаружился дремавший Чонин, приклеившийся щекой к раскрытой странице какой-то толстенной книжки. Кёнсу с удовольствием отметил, что ладони принца спустя четыре дня после происшествия в парке успешно заживали и что он самостоятельно менял перевязь. Чонин повел носом во сне, засопел и причмокнул губами, но не проснулся. Кёнсу медленно попятился назад, вышел из библиотеки, спустился на кухню и попросил поваренка нагреть воды. — Господин Шиндон сказал, что господин Кёнсу будет варить свою вонючую пакость на кухне только через его труп, — серьезно уведомил его поваренок. — На этот раз это просто чай, без вони. Клянусь совестью господина Чонсу, — заверил Кёнсу и вскоре получил свой кипяток, мед, кружку и даже аппетитную булочку с вишней. Поварята почему-то постоянно хотели тощего врачевателя откормить, а Кёнсу от угощений никогда не отказывался. Им же не объяснишь, что жилистой конституцией он в отца пошел. Тот был любитель покушать сытно — и не толстел вообще. Кёнсу вернулся к спящему Чонину, осторожно неся в руках чай с листочками лучицы — она замечательно пахла и бодрила, снимая усталость. Поставил чашку на стол, задержался взглядом на смуглом лице, длинных ресницах, сухих губах и густых бровях. Не удержался, потрогал упругую прядь волос, быстренько отпрянул, переведя дух. Нам Тэхён, экзамены, переживания — из головы все вылетело моментально, стоило лишь увидеть спящего Чонина. Неужели он действительно собирался покинуть дворец? Почему? Сейчас Кёнсу не смог бы вспомнить причины, в экзаменационных подземельях казавшейся достаточно серьезной и основательной. — Ваше Высочество, — мягко проговорил, касаясь пальцами чужого твердого плеча. Чонин резко вскинулся, дернул головой и уставился на Кёнсу сонным, хмурым взглядом. Моргнул раз, другой, потер пальцем глаз и почесал щеку. — Я уснул? — Да. Выпейте это, — Кёнсу махнул рукой на чашку. — Взбодритесь. — О, на сей раз даже пахнет хорошо, — отметил Чонин, но послушно сделал глоток, зажмурившись. — Вкусно, спасибо. — Не за что. Что читаете? — полюбопытствовал Кёнсу, рассматривая книгу, на какой дремал Чонин. — История возникновения и становления города Ульхана. На дне основания нельзя упасть в грязь лицом и проявить невежество, перепутав местами почивших епископов либо вовремя не восхититься каким-нибудь древним памятником. Лендлорд неуважения не простит, — рассказал Чонин, уткнувшись носом в кружку и с удовольствием вдыхая сладковато-кислый аромат лучицы. — Так в Ульхане всего два дома и три сарая, откуда там истории на целую книгу? — пошутил Кёнсу. Чонин мягко хохотнул, коротко взглянул на Кёнсу и вернулся глазами к исписанным страницам. — Это явное пренебрежение исторической значимостью Ульхана. Там, между прочим, делают уникальный ульханский сыр. — Угу, который на вкус, как прелая картошка. Просто слово «отвратительный» не соответствует общему настроению этого талмуда. — Должно быть, вы правы, господин Кёнсу, — согласился Чонин, продолжая улыбаться. — Бывали в Ульхане? — Нет. Но по сыру можно сделать очевидный вывод, — хмыкнул Кёнсу, а затем спохватился. — Прошу прощения, если позволил себе лишнее. — Все в порядке. Мне теперь куда легче будет дочитывать оставшуюся тысячу страниц. — Чудесно. Не буду вам мешать. — Как ваш экзамен? — спрашивает вдруг Чонин. — Ну… все прошло достаточно странно. — Вас кто-то обижает? Кёнсу вспомнил Сехуна и точно такой же его вопрос, прислушался к нутру и ощутил, что на прямой и спокойный вопрос Чонина его сердце неожиданно откликнулось взволнованным стуком, тогда как на сехунов оно размеренно продолжало биться в груди. А ведь Сехун был замечательным, милым и заботливым. А еще он был рядом, в то время как возвращения Чонина в замок можно пересчитать по пальцам одной руки. — Все в порядке. Чонин кивнул, допил чай до конца и не позволил забрать Кёнсу чашку. — Отнесу сам. Спасибо еще раз. Мне действительно нужно дочитать книгу до конца сегодня. Кёнсу быстро кивнул и выскочил из библиотеки, будто его промедление могло каким-то образом принцу помешать. Сердце продолжало суматошно колотиться.* * *
В доме Бэкхёна было шумно и весело. Кёнсу усадили за стол по центру, словно почетного гостя, вручили ложку, от души насыпали мясного жаркого и плеснули вишневой наливки по рецепту бэкхёнова отца. Наливка была очень хороша, идеальной крепости и послевкусия — Кёнсу раскраснелся, расслабился и с улыбкой наблюдал за всем семейством Бён. Бэкхён свой единственный месячный выходной решил потратить на то, чтобы познакомить Кёнсу со своей семьей и женихом, Пак Чанёлем. Младшие братья-омеги Бэкхёна тут же предпочли облепить незнакомца со всех сторон, обнюхать, обсмотреть и потребовать гостинцев, какие Кёнсу, естественно, принес с собой. Не идти же в гости с пустыми руками. Один-единственный маленький альфа, тоже бэкхёнов брат, Джехён, стеснительно мялся в сторонке, пожал Кёнсу руку и сказал внезапно, что тот приятно пахнет. Даже лучше, чем старший брат. Бэкхён, притворившись оскорбленным, разлегся на полу и начал картинно всхлипывать, чем перепугал несчастного кроху Джехёна. Тот бросился к брату, попросил прощения и больше сомнительных комплиментов гостю не делал. Чанёль оказался высоченным, худым альфой с широкой улыбкой и по-детски озорными глазами. Он едва не задевал макушкой потолок бэкхёнова дома, был умилительно неуклюжим, смеялся сам над собой и бесконечно таскал детишек на спине, изображая то лошадку, то грифона, то дракона. Чанёль фыркал, хрипел, рычал, обещал скушать всех вкусно пахнущих омег, если его не покормят, умудрялся как-то вести связную беседу с Кёнсу и щипать за бока мимо проходящего с тарелками Бэкхёна. Тот шипел и возмущался, но Кёнсу видел, как покраснели его щеки и влюбленно блестели глаза. Отец и папа Бён были душевными людьми, почти такими же шумными, как и их отпрыски. Задавали Кёнсу кучу вопросов, добавляли наливки, кормили жарким и салатом, спрашивали о том, как справляется с должностью камердинера Бэкхён и уговаривали младших детей смилостивиться и отпустить поесть несчастного Чанёля. Интересовались мнением Кёнсу о Судо и тут же сами начинали говорить о Северном Королевстве так уверенно, будто прожили там всю свою жизнь. Кёнсу предпочел послушно есть вкусную картошку с мясом, запивать наливкой и хохотать над шутками бэкхёнова отца. Настолько приятного вечера у Кёнсу давным-давно не случалось. Глядя на развеселившееся семейство Бён, Кёнсу позабыл обо всех утренних экзаменационных переживаниях, о странных мыслях, невольно посещавших его голову, и о принце Чонине, который заставлял сердце трепыхаться из-за непонятных чувств. Зато Кёнсу вспомнил покойных родителей, такой же ужин на троих, вкусную папину стряпню, сглотнул скрутившийся ноющий комок в горле и слабо улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд Бэкхёна. Он так привык быть сильным, веселым и невозмутимым, а тут вдруг обыкновенный ужин в гостях у его камердинера вынул наружу то, что Кёнсу прятал глубоко в сердце. И Кёнсу под влиянием момента, наливки и душащих чувств крепко обнял Бэкхёна, беззвучно благодаря за это. Бэкхён все понял без слов, похлопал врачевателя по спине и сообщил, что его дом для Кёнсу всегда открыт. Чанёль, погребенный на полу под копошащейся малышней, подтвердил это мычанием. Возницу в ночном Нуэле тоже ловили всем скопом, потому как из нижнего города в высокий добираться пешком было небезопасно. Папа Бён расцеловал гостя в обе щеки, отец всучил пузатую бутылку наливки, Чанёль и Бэкхён зажали маленького Кёнсу с двух сторон, подсознательно чувствуя засевшую в чужом сердце грусть. Удобно умостившись на сиденье, Кёнсу, прижав бутылку к груди, прикрыл глаза, прислушиваясь, как поскрипывают колеса экипажа, цокают лошадиные копыта и потрескивают деревянный навес. Он в конце концов задремал, но резко проснулся, когда понял, что карета остановилась. — Приехали? — спросил, пытаясь подавить широкий зевок. Возница не ответил. Кёнсу выглянул из окошка, в темени ничего не разглядел, открыл дверцу и вышел наружу. Окружающая местность на высокий город явно не смахивала. И на окрестности королевского дворца в том числе. Моргнув и потерев глаза, Кёнсу рассмотрел темные очертания каких-то трущоб, горы мусора и разобрал неприятный запах гниения. Холодок юрко пробрался за шиворот и скользнул по позвоночнику. Кёнсу шагнул назад, сделал еще один шаг и уперся во что-то теплое. В чью-то грудь. И в этот самый миг на его лицо легла промоченная тряпка.