7
Жутковатый лес настойчиво мешал беглецам набрать скорость. Цеплялся ветками и кустами за рубахи, подсовывал под ноги корни разом с камнями, сбивал с толку и прятал узенькую спасительную тропинку в непроходимой чаще. Кёнсу вспомнил лес около межи на краю Судо, какой только для незнакомцев чудился дремучим, а на деле любезно позволял путнику безболезненно в себе пройтись, и мысленно застонал. Начинало казаться, что они с Джонханом ходили по зарослям кругами, ни на дюйм не продвинувшись вперед. Куда ни глянь — темень, хоть глаз выколи, что-то шуршало, скрежетало, завывало прямо в ухо, клацало невидимыми челюстями и утробно рычал неведомый зверь, чей покой бессовестно нарушен беглыми омегами. Сверху презрительно каркнула птица, ветка больно кольнула в оголившийся бок, а перед глазами вновь вырос крепкий ствол старого дерева, какое они, вроде бы, уже повстречали несколько минут назад. Кёнсу от закрадывавшегося в душу отчаяния отбивался руками и ногами, сердито сопел, ломал сухие ветки, прорывался сквозь колючие кусты и упрямо тащил Джонхана за собой, с силой стискивая чужое тонкое запястье. Густая кровь работорговца, какого он резанул в сторожке, высохла и намертво приклеилась к коже, отчего Кёнсу все время жутко хотелось ее расчесать, содрать липкие ощущения вместе с отвратительными воспоминаниями. Кисловатая вонь изо рта альфы, его крохотные похотливые зенки, здоровенные лапищи на бедрах Кёнсу, горячее дыхание на шее и прикосновения, от каких бросало в дрожь и выворачивало наизнанку. Кёнсу его не убил - лишь подрезал, - тем не менее, визгливый крик и хрипение после удара в живот до сих отдавались эхом в ушах. Ему не привыкать резать людей, но никогда прежде он не делал этого с ясным намерением причинить боль, а не исключительно ради лекарского дела. Кёнсу и подумать не мог, что в один прекрасный день придется сотворить нечто подобное, а после поймал себя на мысли, что не хотел бы испытать такое вновь. В медицинской школе одним из основных постулатов обучения было хладнокровное, сдержанное отношение ко всему, без лишних сантиментов и эмоций, способных помешать здравому смыслу и разуму. Лу Хань постоянно твердил приблизительно то же самое — сопли, истерики, раздумья и переживания в их ремесле ни к чему хорошему не приведут. Кёнсу соглашался с такими заявлениями, полагая, что от истинного врачевателя требуется четкость, быстрота мысли, логика и знания, какие тот мог разумно и вовремя применить. Потому постоянно пытался чувства заталкивать поглубже внутрь, превращаясь в раздражающего и ворчливого, однако хорошего врачевателя. Без мешающего сочувствия, но с четким пониманием своих обязанностей. С эмоциями можно разобраться и потом как-нибудь. Втыкая лезвие в бедро альфы, рассекая сухожилия и пиная его в горло, Кёнсу действовал резко и уверенно, будто это всего лишь одна из простейших операций по удалению гнойника или выпрямлению вывихнутого сустава. И вот только сейчас, спустя время, он по-настоящему испугался. Представил, что могло случиться, если бы ничего не вышло. Что могло стать с Джонханом и Минхао за их дерзость. Что сделали бы с самим Кёнсу, если бы он промахнулся и просто-напросто легонько царапнул альфу, не справившись с дрожащими руками. Вообразил в голове с десяток всяких жутких «если бы», благодаря наставников в школе и старых лекарей в Судо, какие молодым ученикам спуску не давали, дрессировали и шлифовали так, чтобы в нужный момент врачеватель даже не думал теряться, робеть или впадать в ступор. Благодаря им Кёнсу теперь был жив, относительно цел и на свободе, умудрившись помочь выбраться еще двоим пленникам. Но он бы ни за что не желал проходить через такое снова. С него впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь. Тем более, что еще ничего не закончилось. Они оба в мрачном, неприветливом лесу, уставшие и голодные, даже не подозревающие, где находятся и куда бежать за помощью. А еще… их точно кто-то преследовал. Сперва Кёнсу странному шуму за спиной значения не придал, ломясь перепуганной косулей сквозь ветки и уговаривая Джонхана поднажать, но особо громкий, внушительный крик вынудил омег замереть на месте и прислушаться, пускай за колотящимся в глотке сердцем сделать это было весьма затруднительно. Позади, достаточно далеко, но в пределах слышимости, кто-то рассерженно переговаривался. Слова были резкие, рваные и грубые, смахивающие на собачий лай. Именно так звучал говор Приморья. Кёнсу не понимал, о чем они толковали, однако в понимании смысла никакого не имелось. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — они перетряхивали лес в поисках сбежавшего товара. Джонхан судорожно вцепился в ладонь Кёнсу, впившись в нежную кожу ногтями. Кёнсу поморщился, но ничего не сказал. Разве он мог требовать от Джонхана постоянной храбрости, когда тот и так ранее переступил через себя, через обгладывавшую внутренности болячку и доверился незнакомому омеге? Беспрепятственно позволил другому человеку вольно распорядиться его телом и жизнью, не будучи уверенным в результате? Джонхан — маленький, тощий и взъерошенный, будто птенчик, и пускай Кёнсу сам недалеко от него ушел в плане возраста и конституции, но он чувствовал ответственность за него. Хотел вытащить из кошмара, в каком Джонхан провел куда больше времени, чем Кёнсу, безнадежно наблюдая в крохотное окошко под потолком, как заканчивается и начинается день. Сам Кёнсу перепугается позже, когда они оба окажутся в безопасности и тепле. — Они ищут нас, — на грани слышимости шепнул Джонхан. — Угу. Наверное, услышали вопли того ублюдка из сторожки, — так же шепотом предположил Кёнсу. — Они могли найти Минхао. — Могли. А, может, и не нашли. Нам нужно постараться и перехитрить их, верно? — Думаешь, получится? — вздрогнув всем телом, поинтересовался Джонхан. — Конечно, — вопреки сомнениям, терзающим нутро, горячо пообещал Кёнсу. — Раньше же получилось. — Ты уже что-то придумал? Кёнсу неопределенно повел плечом и ненадолго замер на месте, перебирая в голове, что же можно сделать. Его предположение, что логово работорговцев располагалось рядышком со сторожкой, оказалось верным, и это никак не утешало. В погоню те кинулись чересчур рано. Раньше, чем они с Джонханом успели разобраться, что к чему. Кёнсу не знал эту местность, Джонхан тоже мало представлял, в какой части Южного Королевства они находятся. Тем не менее, из уроков истории Кёнсу помнил, что несколько столетий назад Южное и Северное королевства, заключив перемирие после затяжных войн, решили проложить меж городами и селеньями дорогу, которая помогла бы наладить торговлю и помочь росту городов. Дорогу нарекли Великим Трактом и строили до сих пор, чиня разрушенные участки и прокладывая новые. Отыскав тракт, они сумеют добраться хотя бы до какого-нибудь селения, а там и до Нуэля рукой подать. Осталось лишь стряхнуть с себя преследователей и выйти из леса, в каком невозможно разглядеть ничего дальше собственного носа. — Мы поищем тракт, — решительно сказал Кёнсу. — Ох, — выдохнул Джонхан. — Приморцы вряд ли сунутся на тракт, побоятся гвардейцев. — Вот именно. Нужно постараться выбраться отсюда до рассвета. Пойдем в ту сторону, — Кёнсу неопределенно махнул правой рукой в западном направлении, указывая на рядком выстроившиеся деревья. — Почему туда? — В противоположную от них. И оттуда не так противно пахнет, — хмыкнул Кёнсу. — Если не знаешь, куда идти, полагайся на нюх, он не подведет. Джонхан хихикнул в кулак и расправил плечи, готовый отправиться дальше. Кёнсу же немного медлил. Он опустился на корточки, принюхался к темнеющему на земле пучку травы, удовлетворенно крякнул и наказал Джонхану сорвать листы и натереться ими. — Для чего? — Это зверолист, он перебивает омежий дух. Его используют, когда делают ароматную воду, чтобы глушить природный запах, — пояснил Кёнсу, уже старательно растирая травой шею, бока и спину. — Так им будет намного сложнее ориентироваться или пытаться нас отыскать по запаху. — А говорил, что знать все на свете невозможно, — проворчал Джонхан, даже не пробуя убрать из голоса невольное восхищение. Кёнсу возражать не собирался — только время на глупый спор тратить, — вместо этого указал Джонхану, куда еще нужно приложить зверолист, встал на ноги и прислушался. Приморский говор лаял где-то в восточной стороне леса, глухо и угрожающе, однако беглецы пока определенно на шаг впереди преследователей. Этот факт обрадовал и воодушевил, поэтому Кёнсу, привычно схватившись за джонханову ладонь, уверенно шел на запад, принюхиваясь к ароматам. Оттуда пахло и впрямь приятно — «ночными глазками», полуночником и лунной травой, поблескивающей серебряными сполохами в вязкой темноте. — Что там блестит у корней? — дребезжа, шепнул Джонхан. — Лунная трава. На севере есть легенда, что однажды она помогла двум сиротам выбраться из дома злющей колдуньи, сверкая серебром во тьме и приведя их обратно в родную деревню. С тех пор она считается добрым знаком для путешественников. — Хорошо, если так, — проговорил Джонхан и только крепче вцепился в руку Кёнсу. Удивительно, но искорки лунной травы действительно делали путь легче. Ветки уже не лезли столь нагло в лицо и не хлестали по бокам незваных гостей, узенькая тропка была вполне различима среди деревьев, а под ногами вместо крутых корней стелилась мягкая подушка из мха и сорняков. Где-то над их головами успокаивающе заухала сова и Кёнсу подумалось, что у них все определенно получится. По его предположениям, до рассвета осталось часа три, начнет светать, и в утренней серой полутьме пробираться будет еще легче и резвей. Джонхан старался, шел быстрым шагом, несмотря на то, что с «объятиями мертвеца» такое долгое блуждание по лесу превращалось в болезненную пытку. Кёнсу его подбадривал рукопожатием, предупреждал о спрятавшемся под травой камне и тянул за собой вперед, подальше от сторожки, жутковатого леса и упрямых работорговцев, рассчитывавших изловить строптивую добычу. Сердце грели воспоминания о королевском дворце Нуэля, с какими Кёнсу не расставался ни на минуту — с ними по ночному лесу блуждать куда приятней. Кёнсу представлял, как заявится во дворец смертельно уставшим, изможденным и похожим на огородное пугало, но все-таки сумевшим выбраться из лап торговцев людьми. Воображал расширившиеся от восхищения глаза Бэкхёна, примерно такой же взгляд распорядителя Чонсу и всех дворцовых слуг. Король Джеджун в очередной раз убедился бы, что наследник фамилии До — удивительная заноза в заднице, какую черта с два напугаешь какими-то приморскими мерзавцами. Сехун наверняка начал бы хлопотать вокруг него — у Сехуна лишь рост и лицо благородного южного мужа, зато нрав нежнее и ласковей котенка. А что же сказал бы принц Чонин? Восхитился бы, похвалил, начал ворчать или вовсе смолчал бы, оставшись при своих мыслях? Только ради этого стоило вернуться обратно. Кёнсу в раздумьях забрался так далеко, что внезапный тоненький джонханов вскрик вынудил его от испуга подпрыгнуть и едва не свалиться кулем в траву по краю тропинки. Джонхан, сморщившись от боли, плюхнулся прямо на землю и растирал пальцами лодыжку. — Что случилось? — Оступился, — глухо буркнул Джонхан. — Это плохо. Быстро идти не получится. — Значит, пойдем медленней. — Значит, ты пойдешь один. — Чего? — Кёнсу опешил и впился взглядом в чужое изможденное лицо. — Я… сразу так решил, когда получилось сбежать из подвала. Ты сильный. И смелый. И умный. Умнее всех, кого я встречал за всю свою жизнь, — тихонько, но твердо пробормотал Джонхан. — Если кто-то и должен выбраться из всего этого невредимым, то только ты. Кёнсу сделал попытку возразить, но Джонхан резко его перебил. — Не нужно спорить. Я… давным-давно смирился со своей участью. Я ведь даже не сопротивлялся ни разу. Очнулся там, рядышком с Минхао, и подумал, что так тому и быть. Обуза в семье, со слабым запахом и болячкой — паршивый омега. А тут появился ты, взбаламутил воду, вытащил нас оттуда и дал надежду. Это много. В разы больше, чем я рассчитывал, — горячо продолжил омега. — Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Ты должен так сделать, понял меня, Кёнсу? — Я хочу этого для тебя не меньше. — У меня больше нет дома, помнишь? Для тебя темнота — только этот лес, да и та с рассветом развеется. Я живу в темноте уже двадцать лет. Мне некуда идти. Зато в моих силах сделать так, чтобы ты пришел туда, куда стремится твое сердце, — голос Джонхана отчаянно грустный, но строгий. Словно он не потерпит, если кто-то осмелится ему перечить. — У меня есть зверолист и я смогу отыскать тракт сам, когда посветлеет. А тебе нужно уходить немедленно. — Джонхан… — Иди, Кёнсу. — Но… — Пошел прочь! Или я сейчас крикну на весь лес, что беглые омеги здесь, придите и возьмите! — рассерженно зашипел Джонхан и с силой оттолкнул Кёнсу от себя. — Спасибо тебе и я очень рад, что ты мне повстречался, Кёнсу. Но проваливай же, бога ради! Я не шучу, я заору и тогда весь план коту под хвост! Кёнсу на ватных ногах попятился, шокированный и перепуганный внезапно злым Джонханом, буквально вынуждавшим бросить его посреди дремучего леса. — Я… Джонхан набрал воздуха в грудь, собираясь выполнить свое обещание, а Кёнсу торопливо всплеснул руками. — Стой! Погоди! Хорошо, я уйду. Но учти, я найду помощь и приду за тобой, упрямого кретина кусок! Постарайся за это время никуда не влипнуть! Понял меня? — Понял, — кивнул Джонхан, не сдержав слабой улыбки. — Иди давай. Кёнсу постоянно оглядывался назад, намеренно медленно шагая по тропинке и цепляясь за светлую макушку привыкшими к темени леса глазами. Джонхан лишь грозно взмахнул рукой на прощанье и окончательно скрылся от чужого взгляда за деревьями. Кёнсу подумалось, что он мог бы взвалить его на плечи и так дотащить до тракта, но тут же отмел эту глупую мысль. Тогда они вдвоем точно застряли бы здесь, и их тепленькими поймали бы работорговцы. Как бы Кёнсу не храбрился, чувствовалась усталость — тело ломило, ноги шагали только из-за одной злости, а висок кололо, будто его беспрестанно клевала маленькая птичка. И Кёнсу на мгновенье пожалел, что родился омегой, а не альфой. У альфы силенок-то побольше будет. Хотя, родись он альфой, в такой переплет точно не угодил бы. Вокруг медленно, но верно светлело, промежутки меж плотными рядами стволов становились все шире, лес реже, и измотанный многочасовым блужданием Кёнсу догадался, что скоро он куда-то выйдет. Взмолившись высшим силам, чтобы те вывели его аккурат к спасительному тракту, Кёнсу из последних сил припустил по тропинке, цепляясь локтями за ветки и прытко перескакивая через сухую паутину трав. Сердце сумасшедше колотилось, разрывая на части грудную клетку, Кёнсу практически захлебывался воздухом, но, в конце концов, вприпрыжку преодолел оставшийся фут и выскочил прямиком в шуршащее на ветру пшеничное поле, которому конца и края видно не было. На востоке солнце разукрашивало розовой дымкой серое утреннее небо, проходилось ослепительным лучом вдоль поля, золотя тоненькие колоски. Кёнсу вздохнул полной грудью, облегченно улыбнулся и еле сдержал победный смешок — по левую сторону от него, в нескольких шагах виднелся Великий Тракт. Спустя пару минут Кёнсу добрался до дороги, уперся рукой в остатки древней стены и перевел дух. Ноги в коленях стали совсем слабыми, а из-за ночи, проведенной в бесконечном страхе и постоянных бегах, разум мутился и мысли будто в жидком тумане плавали. В мозгу стучало лишь, что нужно найти подмогу и вытащить Джонхана. Имя белокурого омеги пульсировало в висках, пока Кёнсу крутил головой по сторонам, присматривался повлажневшими, уставшими глазами и высчитывал, в какую сторону двинуться дальше. Тракт широкий, сбитый из перегонских камней, какие выдержат еще как минимум тысячу лет, но вовсе пустой ранним утром. Кёнсу пошел на юг, дальше от жуткого леса, ослабевшей рукой держась за небольшую стенку у кромки дороги. Сперва ему показалось, будто цокот копыт — обидная, издевательская обманка сознания, дорога-то пустая и тишина стояла холодная, рассветная. Только одинокая птица тонко щебетала вдалеке. Кёнсу поежился, натянул рубаху на озябшие плечи, отмахнулся от обманчивого марева и даже не сразу понял, что по дороге, прямиком ему навстречу, в самом деле двигался небольшой отряд всадников. Запыленная форма с алыми и бирюзовыми вставками красноречиво сообщала — это королевские гвардейцы. Кёнсу, испустив слабый стон, оттолкнулся от стены, за какую держался, и в отчаянии бросился лошадям наперерез. Ему это показалось абсолютно здравой мыслью в ускользающем сквозь пальцы сознании. — На помощь! — крикнул во все горло, размахивая руками, привлекая к себе внимание. Один из всадников прибавил в скорости, отделившись от отряда и во весь опор помчав к рухнувшему на колени Кёнсу. Кёнсу хотелось обо всем рассказать, попросить отыскать Джонхана, но он открыл рот и, внезапно, не мог выдавить из себя и звука. Мир вертелся вокруг, закручивался спиралью и меркнул, но даже тогда Кёнсу успел вдохнуть поразительно знакомый мускусный аромат и ощутить горячие, мягкие ладони на щеках. А затем наступила всепоглощающая тьма.* * *
Кёнсу боялся открывать глаза. Один раз он уже сделал так, подчинившись логичным аргументам разума, и обнаружил себя связанным в вонючем подвале. Вновь оказаться там или в месте в тысячу раз хуже не хотелось до судорожно поджавшихся пальцев на ногах. Тем не менее, даже с закрытыми веками, находясь на границе сна и яви, он не чувствовал себя в безопасности. Казалось, секунда, еще одна — и опять вернется тот жуткий волосатый работорговец, приведет дружков и захочет сотворить с ним что-нибудь страшное. Нужно торопиться, хватать Джонхана и бежать как можно дальше. Джонхан! Кёнсу резко вскинулся, подпрыгнул на кровати, чем до смерти напугал служку, ставившего пышный букет цветов в вазу у изголовья. Слуга побледнел, позеленел, посинел, затем раскрыл рот и заорал на всю комнату: — Господин Бэкхён, г-господин Кёнсу тут!.. Кёнсу непонимающе хлопал ресницами, щупал пальцами мягкую перину, осматривался и никак не мог взять в толк, почему это он в своей комнате во дворце. Он ведь пять минут назад был в лесу у тракта. Что за шуточки! Служка стрелой вылетел за дверь, а в следующий миг в комнату ввалился растрепанный, взъерошенный Бэкхён, у какого глаза были на мокром месте, а нижняя губа дрожала от едва сдерживаемых слез. — Господин Кёнсу! — прохныкал камердинер, хватая того за руку. — Наконец-то вы проснулись! Второй день же пошел, все так боялись, что вы не очнетесь вообще! — Бэкхён громко шмыгнул носом, потер пальцем красные глаза и с силой стиснул чужую руку. — Как вы себя чувствуете? Что-то болит? Кёнсу прислушался к собственному телу, пошевелил ногами, повел плечом и крутанул шеей. — Все в порядке, — прохрипел он. — Только в голову будто соломы напихали. — Еще бы! Почти два дня так пролежать! — воскликнул Бэкхён. — Ничего-ничего, скоро придет господин Шивон, он вас быстренько на ноги поставит. А еще Шиндон пообещал устроить самый настоящий пир, чтобы отпраздновать ваше возвращение! Он так волновался за вас, господин Кёнсу! Мы все волновались! Нуэль на ушах стоял! — Два дня? — обеспокоенно переспросил Кёнсу и уже порывался было встать с кровати, но Бэкхён ладонью уперся ему в грудь. — Куда вы собрались, стесняюсь спросить? — сурово осведомился камердинер. — Вам строго противопоказано шевелиться до прихода лекаря Шивона. — Мне нужно отыскать Джонхана, — барахтался в кровати Кёнсу, но сил почти нет, да и Бэкхён неожиданно оказался чертовски упрямым, обратно укладывая его под одеяло. — Кого? — поинтересовался Бён. — Мы с ним вместе сбежали, он, наверное, остался там, в лесу, и… — Королевские гвардейцы прочесали Высокий Лес вдоль и поперек, господин Кёнсу. Как и весь Серебряный Предел, именно там вас и держали. Кроме приморцев больше в лесу никого не было. — Омеги с длинными светлыми волосами тоже? С запахом ландыша? — взволнованно уточнил Кёнсу; Бэкхён тревожно сжал его ладонь, подметив чужое беспокойство. — Не могу сказать. Придет господин Шивон, расспросите у него, хорошо? — утешил Бэкхён. Кёнсу устроился на подушках, несмотря на то, что сердце в груди колотилось от волнения. Куда мог Джонхан подеваться? Сумел уйти или его все-таки поймали работорговцы еще тогда, в лесу? Кёнсу ведь пообещал вернуться, привести помощь, а сам вместо этого провалялся два дня в обмороке, кретин. Утонуть в глубине ямы самообвинений ему не дал робкий стук в дверь. За ней выстроились почти все слуги дворца во главе с распорядителем Чонсу, который даже сменил свой привычный, строгий черный наряд на менее официальный темно-серый. Неожиданно в ногах Кёнсу появилась внушительная корзина фруктов, а распорядитель Чонсу протянул ему баночку меда из Верхних Лугов, сообщив, что этот мед может вылечить от всего на свете. Поварята громко шмыгали носами и наперебой твердили, как рады, что господин Кёнсу вернулся. — Без вас во дворце было очень скучно, господин Кёнсу, — признался вдруг Чонсу, но тут же взял себя в руки и организованно выпроводил из комнаты всхлипывающих служек. Кёнсу, расчувствовавшись, сердечно их благодарил, только сейчас наконец-то осознав в полной мере, что он возвратился обратно во дворец, куда так сильно, отчаянно рвался. Ведь лишь мысли об этих людях помогли ему справиться с ужасом подвала работорговцев. Глаза заволокла мутная пелена, однако Кёнсу быстро моргал, не разрешая себе позорно разреветься при посторонних. Может, как-нибудь потом, в одиночестве, он окончательно распрощается со всеми давящими в груди чувствами, страхами и накрученными сомнениями. Бэкхён радостно улыбался и не выпускал ладонь Кёнсу из своих рук, за что тот ему искренне благодарен. — И где здесь наш пропащий врачеватель, а? — громыхнул в дверях бодрый голос королевского повара Шиндона, который протиснулся бочком в покои Кёнсу, неся в руках здоровенный серебряный поднос, заставленный всевозможными вкусностями. — Совсем отощал, бедный! Ничего, мое особое меню быстренько вас на ноги поставит, господин Кёнсу! — категорично пообещал Шиндон, улыбнулся, схватив Кёнсу за руку горячей лапищей. — С возвращением! Съесть все до последней крошки, не филонить, понятно? Приду — проверю! Чтобы быстренько вернуть ваши прелестные щечки и бока, нужно хорошо кушать! — У меня желудок к спине прилип, господин Шиндон. Я не только это все съем, я и поднос вам вылижу, честное слово, — пошутил Кёнсу. Повар громко, заливисто рассмеялся, поклялся сготовить еще больше блюд ближе к вечеру и ушел, потому как рыба сама себя не почистит. — Король Джеджун и принц Чонин с визитом в Золотой Марке, но передавали вам пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Бэкхён, заботливо поправив Кёнсу подушки, подоткнув одеяло и даже принявшись разрезать ароматный мясной пирог маленькими кусочками. Всамделишная курочка-наседка, не иначе. Упоминание вскользь имени принца Чонина заставило Кёнсу вздрогнуть. Сердце встревоженно стукнуло, пока разум весьма вовремя подсунул смутное воспоминание о теплых руках на щеках и мускусном запахе на тракте. Конечно, быть того не могло, чтобы именно Чонин оказался тем всадником. Никто в здравом уме не пустил бы наследного принца рыскать по королевству в поисках врачевателя. Кёнсу постеснялся уточнить это у Бэкхёна и предпочел промолчать. Не стоит выставлять себя наивным, мечтательным омегой-дурачком, за каким станут по миру носиться принцы. Не ради него уж точно. — Король был сам не свой после того, как вы исчезли, господин Кёнсу, — тихонько продолжил говорить Бэкхён. — Да и мы тоже… Я же последним видел вас в ту ночь! Я так боялся за вас! — Не думай об этом, Бэкхён, — теперь уже Кёнсу утешал расклеившегося Бэкхёна, хлопая по руке. — Все хорошо, что хорошо кончается. Еще один робкий стук в дверь сообщил о посетителе и в комнату вошел Сехун, сжимая в руках невероятно роскошный и благоухающий букет цветов. Бэкхён поспешно соскочил с кровати, но успел по ходу заговорщически шепнуть Кёнсу: — Господин Сехун себе места не находил. Он возглавлял один из отрядов, какие искали вас, — а потом уже чуть громче заявил: — Схожу-ка, нагрею вам чаю, господин Кёнсу. Сехун мгновенье мялся у двери, затем шагнул ближе, положил букет на столик у окна и уселся на стул рядом с кроватью. Он серьезный, бледный и чертовски красивый, а освежающий запах мяты обволакивал и успокаивал. Кёнсу действительно рад видеть альфу, он мягко улыбнулся и без лишних сомнений протянул ладонь для рукопожатия. Сехун поцеловал сухими, горячими губами костяшки и прижался носом к его руке, трепетно выдохнув. — Не вздумайте больше исчезать вот так, Кёнсу. — Приложу все силы к тому, чтобы больше не доставлять неудобств. — Какие к черту неудобства! — вспыхнул негодованием Сехун, а после столь же быстро успокоился. — Я считал, что мое сердце разорвется. Он продолжал держать ладонь Кёнсу в своей, ласково перебирал чужие пальцы и удерживал пронзительным взглядом темных глаз. Кёнсу со страхом подумалось, что Сехун сейчас точно что-то скажет или в чем-то признается. Нужно быть совсем уж дурачком или слепым, чтобы не понять, что именно означают подобные взгляды и прикосновения. Это могло бы даже польстить, будь Кёнсу тщеславным или самовлюбленным, но Кёнсу оставался самим собой, а оттого ему было до смущения неловко. Он ничем и никак не проявлял какого-либо особо внимания к принцу Сехуну, Кёнсу относился к нему с дружеской теплотой и участием, но не более того. Сехун являлся прекрасным человеком, искренним и заботливым, мягким и прямолинейным — идеальным альфой. Потому Кёнсу так сильно желал обрести в его лице хорошего друга, не собираясь портить эту связь романтической мишурой. Он ведь хотел всегда, чтобы раз! — и до самого конца. С Сехуном этот «раз», увы, не случился. — Прошу прощения, — невпопад выдавил из себя Кёнсу, ощущая, как горят кончики ушей. — Больше я с вас глаз не спущу, Кёнсу, — с напускной угрозой пообещал Сехун, а затем улыбнулся, из-за чего вновь превратился из серьезного мужчины в маленького мальчика. — Я… все мы с трепетом ждали вашего возвращения. Вы сумели вырваться из их лап и выбраться из Высокого Леса. В вас куда больше силы, чем я думал. — Я слишком уж хотел вернуться к стряпне господина Шиндона. Работорговцы кормят отвратительно, — пошутил Кёнсу, пытаясь хоть как-то спрятать собственную неловкость из-за столь интимного разговора. Ему бы радоваться, что принц Сехун проявлял к нему такое внимание и переживал за него, но Кёнсу никак не мог отделаться от мысли — эти сехуновы чувства ничем хорошим для Кёнсу не обернутся. Странное, зудящее и скверное предчувствие. Сехун рассмеялся, опять принявшись наглаживать чужую ладонь и всматриваться в лицо. — Это ведь… это я вас нашел на тракте, — признался он спустя минуту. — Вы? — Кёнсу старательно пытался убрать из тона любой намек на разочарование. — Вы искали меня? — Да, все три дня. — Спасибо. Спасибо огромное, — искренне поблагодарил Кёнсу. — Не думал, что ради обыкновенного врачевателя вы сделаете нечто подобное. — Вы не обыкновенный врачеватель, Кёнсу, — грубовато отрезал Сехун и поднялся со стула. — Отдыхайте. Я еще навещу вас. — Подождите! Там, в лесу, вы больше никого не находили? Беглых омег, может быть? — Нет, больше никого. Сехун осторожно закрыл за собой дверь, а Кёнсу бессознательно смотрел на пестрые, полевые цветы его букета и пробовал сглотнуть горький комок разочарования. Разочарования в себе, что так и не смог помочь Джонхану, несмотря на то, что выполнил его дурацкую просьбу. Когда его выпустят из кровати, Кёнсу точно попытается отыскать Джонхана — в Серебряном Пределе или в Ульхане. Где-то же он должен объявиться. А еще совсем Кёнсу глупый, наверное, раз до последнего надеялся и потакал своим фантазиям, что тогда, на тракте, тем самым всадником был принц Чонин.* * *
Глава коллегии аптекарей Шивон объявляется ближе к вечеру, когда Кёнсу успел слопать весь поднос повара Шиндона, выпить на пару с Бэкхёном четыре чашки чая и немного подремать. Старик Шивон расплылся в довольной улыбке, по-отечески потрепал Кёнсу по щеке и бесцеремонно плюхнулся прямо на кровать, выхватив из фруктовой корзины пару виноградин. — Я же говорил тебе не шляться по подворотням, да? Шутки шутками, но и я, и Исин тебя предупреждали, что коллегия врачевателей — это не милые щенки, а зубастые крокодилы, змеи и гиены. — Думаете, мое похищение — их рук дело? — взволнованно спросил Кёнсу. — Я в этом абсолютно уверен. Твое исчезновение взбудоражило весь Нуэль. Кстати, пока не забыл, передай своему другу Лу Ханю, что совсем необязательно было орать благим матом в холле медицинской школы и обещать всем показать какую-то мать, раз мы, упыри эдакие, посмели, на минуточку, продолбать его милого Кёнсу, — Кёнсу прыснул в кулак, представив себе это вопиющее безобразие в исполнении лучшего нуэльского хирурга. — Тебе смешно, а от некоторых словесных конструкций наши достопочтенные преподаватели чуть дуба не дали. — Хань называет это «портовой профилактикой». Шивон промычал неразборчиво, пережевывая виноградину, пока Кёнсу в нетерпении на него пялился, ожидая продолжения. — Ты исчез, но королевский двор не стал, ко всеобщему изумлению, искать нового врачевателя, а решили разыскать старого. Чонин и Сехун вдвоем перетрясли всю столицу, и, в конце концов, добились того, что кое-кто из учеников медицинской школы сознался — До Кёнсу продали работорговцам Приморья. Мол, слишком он раздражал и посмел согласиться на должность королевского врачевателя, будучи нищим огрызком когда-то знатного рода. Ты некоторым господам костью в горле засел, Кёнсу, — вздохнул Шивон, озабоченно глядя на омегу. — Мне прямо жаль, что из-за моей рекомендации Джеджуну тебе пришлось все это перенести. — Тут есть и моя вина. Наливка у Бёнов очень крепкая, не нужно было так на нее налегать, — признался Кёнсу. — Наливка — ерунда. А вот мстительность Нам Тэхёна — полнейший кошмар. Это ведь он тебя продал, Кёнсу. Как выяснилось, его родители обещали, что после окончания медицинской школы именно он займет должность королевского врачевателя. Намы — одно из древних южных семейств, но в воспитании наследника они явно не преуспели, вырастив образцового ублюдка. Тот самый ученик рассказал, что Нам Тэхён рассчитывал устроиться лекарем, а затем и окрутить принца Чонина, в какого был давно влюблен. Вот тебе и кроткие, милые омеги, черт побери, — проворчал Шивон. — Никогда бы не подумал, что Тэхён способен затеять такое только ради того, чтобы убрать с дороги соперника. — Где он сейчас? — Тэхён? Неизвестно. Родители его притворяются святой простотой и ни о чем не подозревают. Королевская гвардия обыскала их второй дом в Сурбине — там тоже пусто. Прячется, змеюка. Зато нам удалось поймать его сообщника, договаривавшегося с работорговцами, возницу и изловить почти всех приморцев в Серебряном Пределе. От их логова камня на камне не осталось. В доме нашли еще одного омегу — бедняжка слабый был, избитый. Не знаю, что эти мерзавцы с ним делали. — Тот омега — блондин с длинными волосами? — вскинул голову Кёнсу. — Нет, рыжеволосый, совсем молоденький. А что? — Меня держали в подвале вместе с двумя омегами, Джонханом и Минхао. Я хотел бы их найти. — Хорошо, — кивнул Шивон. — Я сообщу капитану гвардейцев о твоей просьбе. — Спасибо. Старик только отмахнулся рассеянно от благодарностей — мол, ишь чего удумал, глупыш. — И все-таки я удивлен, что Чонин настоял на том, чтобы возглавить гвардейский рейд в Серебряный Предел. Но и рад этому не меньше. Если бы не его ослиное упрямство, тебя бы нашли намного позже. Я всегда Джеджуну твердил, что у этого мальчика голова работает — будь здоров, — пробормотал Шивон с улыбкой. — Принц Чонин возглавлял рейд? — изумленно спросил Кёнсу. — Именно так. Он тебя и встретил на тракте тем утром. Мчал, как ветер, в Нуэль, чтобы скорее мне показать. Прижимал к себе, как котенка, — кряхтел старик, расчувствовавшись. — Дождался, пока я тебя осмотрел, убедился, что с тобой все в порядке, и отбыл с королем в Золотую Марку. Золото, а не парень. Я давно Джеджуну говорил, что они с Джунсу ничего, лучше Чонина, и сделать не могли… Шивон продолжал что-то умилительно ворковать, объедая гроздь винограда, а шокированный Кёнсу пытался осмыслить и переварить полученную информацию. Так значит, нюх его не обманул, и то прикосновение, тот горьковатый мускус действительно принадлежали Чонину? Принц возглавлял поисковый рейд гвардейцев ради него, ради обыкновенного врачевателя? Нашел и привез в Нуэль? Зачем же тогда Сехун сказал, что именно он отыскал Кёнсу? Мыслей много, они метались по углам сознания всполошенной птичьей стайкой, однако сердце поспешило среагировать немного иначе. Забилось, застучало и кувыркнулось в груди, а Кёнсу робко коснулся ладонью вспыхнувших щек. Пока разум боролся с доводами рассудка, глупое сердце осмысливать ничего не собиралось. Оно уже все решило.