9
Кёнсу пока еще не довелось увидеть, как именно и с каким размахом проходили балы и светские рауты в королевском дворце Нуэля, но он точно знал, что их небольшое, скромное празднество в честь получения лицензии врачевателя, несомненно, слишком уж простецкое для короля Джеджуна и наследного принца. Да и компания в лице придворных слуг должна была бы их смутить, однако здесь Кёнсу, к своему удивлению, прогадал. Король Джеджун рассказал одну марчанскую шутку, затем другую — Минсок смеялся до слез, услышав, как король неуклюже пародирует диалект Золотой Марки. Потом Джеджун сам подтянул к столу стул, втиснул его между Шивоном и Исином и провозгласил, что ужасно тосковал по шиндоновой стряпне. Мол, марчане едят все кислое и острое, а ему, с его дряхлеющим желудком, употреблять такое противопоказано. Шиндон с зардевшимся от похвалы лицом намек понял, моментально насыпал королю целую гору еды и пристально следил за тем, чтобы Джеджун все до последней крошки съел. Шивон, на правах старого боевого товарища короля, подметил, что марчанская диета пошла тому на пользу и из-за щек наконец-то стали видны глаза. Джеджун возмущенно крякнул, а после громогласно рассмеялся. — Раз такое дело, я похорошел и теперь жених хоть куда, внимание юных омег мне точно обеспечено! Не все же этим двоим кроткими улыбками да добрыми словами наслаждаться, — и он, притворно бурча, махнул рукой на Чонина с Сехуном. — Какие еще юные омеги, боже упаси! Вы, Ваше Величество, с желудком своим сладить не можете! А от юных омег сплошные нервотрепки да расстройства, — продолжал насмехаться подвыпивший Шивон, Джеджун горестно вздохнул, но тут же поспешил похвастаться, как один из придворных марчанских омег все время визита южан восхищался формой джеджуновых ушных раковин. Минсок от смеха чуть не свалился под стол. Он так и не смог объяснить Кёнсу, что именно в Золотой Марке подразумевалось под восхищением ушными раковинами, но сказал, что король доблестно противостоял весьма искусному мастерству флирта, какой у него на родине назывался Игрой. Мол, Игре высокородных омег обучали едва ли не с пеленок — омеги в Марке куда свободней и смелей, нежели где-либо еще в мире. Альф они выбирали себе сами, а не наоборот, и предпочитали искусно за них бороться. Пока альфа смекнет что к чему, марчанский омега уже успеет накрепко его к себе привязать. Так, что ни за что не выпутаться. — А вы, господин Минсок, ловко с Игрой управляетесь? — заинтересованно спросил Кёнсу, потому как впервые слышал о чем-то подобном. — Ну, пару-тройку уловок знаю, — многозначительно протянул Минсок, отдышавшись после хихиканья. — Но я не любитель всех этих трепетных взмахов ресниц, подмигиваний и прочей лабуды. Я обычно прямо в лоб говорю. — И как? — по правую сторону нетерпеливо спросил, блестя глазами, Бэкхён. — Чаще всего срабатывает. А еще значительней эффект, когда при этом на тебе из одежды ничего нет, — подмигнул Минсок и умилительно сощурился, заметив, как Кёнсу и Бэкхён, не ожидавшие такого ответа, раскраснелись аки маков цвет. — Невинные птенчики. Подрастете — поймете в чем прелесть, когда омега сам хочет и сам берет. Бэкхён от смущения уткнулся носом в чанёлево плечо, а Кёнсу спрятался в кружке с вишневым соком — почему-то сейчас его тело, взбудораженное выпитым алкоголем, переживаниями и возвращением принца Чонина, отреагировало на минсокову шуточку достаточно остро, дернув внизу живота и плеснув огнем на щеки. Глупо, конечно, но ничего не попишешь. Тем более, что после похищения работорговцами и беготни по ночному лесу сбился цикл, отчего Кёнсу несколько дней бросало то в жар, то в холод, а мысли в голову закрадывались не самые благопристойные. Кёнсу хорошо знал, как бороться с течкой и сохранять ясность рассудка, но только тогда, когда она приходила полностью, а не тайком дергала за ниточки, вынуждая принюхиваться к окружающим запахам и раздражаться из-за того, что не можешь этой жажде полноценно противостоять. Он перевел взгляд на стоящих неподалеку Чонина и Сехуна — принцы негромко о чем-то беседовали, Чонин с мягкой улыбкой слушал сехунову речь, изредка с чем-то соглашаясь. Его мускусный запах Кёнсу чувствовал ярче всего — он странным образом успокаивал и будоражил одновременно. Кёнсу списывал все на приближающуюся течку, на суматошный день, на крепкое нуэльское вино, согревающее желудок, но никак не мог перестать смотреть на Чонина. Мысли в голове бродили непонятные, мутноватые, задержалась лишь одна, достаточно яркая и четкая, но в той же мере тоскливая — наследный принц просто невыносимо, бессовестно красив. Причем Сехун, стоящий рядом, красив не меньше, но вот только из-за Сехуна внутри полнейший штиль и спокойствие, а Чонин заставлял сердце колотиться и омега, спрятанный в Кёнсу до поры до времени, становился все смелее и категоричней в желаниях. У Чонина отчасти изможденный вид, взъерошенные волосы, но удивительно нежная улыбка и теплый взгляд, отчего внутри Кёнсу что-то переворачивалось, дрожало и щекотало под ребрами. Кёнсу до жути стыдно и неловко, он никогда не позволял себе подобным образом думать об альфе, а уж тем более о таком альфе, какой ему точно не достанется — нужно смотреть правде в глаза, — тем не менее, минсоковы слова об Игре и омегах, берущих то, что хотят, назойливо крутились в голове. Интересно, будь он знатным омегой из Золотой Марки, знай все тонкости Игры и повстречай он Чонина на каком балу, получилось бы у них что-нибудь? Что-нибудь нормальное, взаимное, а не дурацкое знакомство у межи и пара пустяковых разговоров ни о чем. Собственное спасение Чонином после похищения Кёнсу в расчет не брал. Он не сомневался, что Чонин просто исполнял свой долг, некие неведомые южные законы и наверняка руководствовался какими-то благородными соображениями, а не потому, что Кёнсу ему дорог. Что Кёнсу что-то для него значил. С чего бы это? Они не общались толком, даже предположения о значимости звучали смешно. Заблуждаться, а затем разочаровываться в своих же фантазиях желания не возникало. Тем не менее, сегодня вечером у Кёнсу не хватило сил достойно сопротивляться природе; он глубоко и с жадностью вдыхал терпкий запах, чувствовал, как мурашки суматошно носились по спине, и неприкрыто любовался Чонином. Раскраснелся еще пуще, стыдливо думая, что не отказался бы прямо сейчас подойти и уткнуться носом ему в шею, утонув с головой в чарующей мускусной пудре. Для него Чонин явно что-то значил, несмотря на дурацкое знакомство и пустяковые разговоры. И от этого в животе скручивался тяжелый ком от обидной безнадежности. — Господин Кёнсу, вы в нем дырку своим взглядом протрете, — неожиданно прошептал на ухо Минсок, а Кёнсу вздрогнул и с испугом отшатнулся от охранника. — В ком? — сипло выдавил из себя, затравленно глядя на Минсока. — Дык в гобелене, — Минсок указал пальцем на старое полотно, висевшее над головами Чонина и Сехуна и отображавшее какую-то славную битву древних времен. — Задумался, — вполне правдоподобно оправдался Кёнсу, однако подметил, что Минсок все понял, но намеревался врачевателю подыграть. — Осторожней с мыслями, господин Кёнсу. Иные запутывают так, что не выбраться. Кёнсу кивнул, не совсем сообразив, к чему клонил Минсок. Этот марчанин вообще, кажется, знал чересчур много и догадывался об остальном, отчего с ним разговаривать — будто скакать на лошади по отвратительной дороге. То там об ямку споткнешься, то там на камень наступишь. То и вовсе перед тупиком окажешься. Он немного пугал, и в такой же степени привлекал — Кёнсу похожих на него людей до сего времени не встречал. Прямых и простых по первому впечатлению, но наблюдательных и хитрых, когда того требовала ситуация. Кёнсу почувствовал на себе чужой взгляд и встретился глазами с Сехуном. Чонина рядом с ним не было, Сехун один и заметно, что произошедшее часом ранее в парке он забывать не намерен. И Кёнсу тоже забыть не позволит. Кёнсу хотелось скомочиться и исчезнуть куда-нибудь, ведь взгляд Сехуна острый и проникновенный — он жаждал заползти под кожу и дергать за нервы до тех пор, пока не добьется от Кёнсу какого-никакого ответа. Он — хищник, в нем отчего-то именно сегодня проявился подлинный, агрессивный альфа, вознамерившийся взять себе свое. Аромат мяты больше не успокаивал — он давил и душил. Такого Сехуна Кёнсу боялся. Это не тот добрый весельчак, угощавший его мясом и помидорами в лесу около межи. Не тот мягкий, воспитанный принц, каким Кёнсу втайне восхищался, с кем хотел подружиться. Такой Сехун вызывал неприятную дрожь по телу, и грудь уже который раз сдавливал тугой обруч скверного предчувствия. Кёнсу совершенно не представлял, чего ему ждать и к чему готовиться. Оставался единственный вариант — откровенно и начистоту с ним поговорить, расставить все по местам и не дать вот этому зайти чересчур далеко. Иначе наверняка им на двоих одного Нуэля будет мало и кому-то придется убраться с глаз долой. И Кёнсу даже догадывался, кто именно покинет королевский двор. Сехуна отвлек разговором Чанёль, а Кёнсу облегченно выдохнул и поднялся с места, рассчитывая спрятаться куда-нибудь от липкого наблюдения. Он брел по залу вдоль стены, делая вид, что собирается опять выйти через боковую дверь в парк. Минсок лениво следил за ним из-под полуприкрытых ресниц, но наверняка только создавал видимость праздности — у Минсока алкоголя и усталости ни в одном глазу. Кёнсу и впрямь раздумывал над тем, чтобы захватить с собой Бэкхёна и наконец-то нормально прогуляться по парку, пока все заняты веселыми рассказами короля Джеджуна, когда наткнулся на Чонина. Пряный мускус ударил по ощущениям так точно и резко, что у Кёнсу от внезапности даже голова закружилась. Чонин тоже глубоко вдохнул, улыбнулся мягко и протянул мудрено связанный сверток. — Это вам, Кёнсу. В честь завершения обучения и полноправного вступления в должность королевского врачевателя. — Что там? — Кёнсу с любопытством взвесил подарок в руке, возвратив принцу такую же мягкую улыбку. — Мерные весы. В Золотой Марке делают едва ли не самые точные медицинские приборы. И еще пустой травник для записей. Я… Мы с Его Величеством действительно рады, что вы согласились на предложение и, несмотря ни на что, не отказались от своего решения. — Вы говорите о работорговцах? — Да, — по выражению чонинового лица заметно, насколько ему неприятна, противна эта тема. — Я… Мы больше не допустим такого, Кёнсу, будьте уверены. — Я не сомневаюсь в этом, Ваше Высочество. Чонин смотрел бесхитростно и прямо, его темные глаза полны участия и теплоты, а еще поблескивали чем-то неведомым, но очаровательным, отчего внутри Кёнсу все дрожало, а голова вновь шла кругом. Принц заметно подбирал слова и будто чего-то недоговаривал, но пока что захмелевшему от всевозможных эмоций Кёнсу даже вот такого разговора вполне достаточно. Они с минуту просто глядели друг на друга, Кёнсу прижал сверток к себе покрепче, надеясь поскорей добраться до комнаты и рассмотреть подарок без лишних глаз и ушей. — Я хотел поблагодарить вас, Ваше Высочество. — За что? — За вашу заботу. Вы ведь прислали из Золотой Марки Минсока, и еще вы… — Кёнсу собирался неосторожно ляпнуть насчет их встречи на тракте, поискового рейда и всего прочего, но сдержался. Не сейчас и не здесь об этом говорить. — Вы сделали слишком много для одного беглого северянина. — Вы действительно так полагаете? — уточнил Чонин и Кёнсу удивлен, как недовольно скривилось его лицо. — А мне, напротив, кажется, что слишком мало. Иначе бы вас не посмели даже пальцем тронуть. Кёнсу растерялся и не знал, что нужно делать — волноваться из-за моментально посерьезневшего Чонина либо вдуматься в произнесенные им слова. Чонин попросил прощения, вежливо поклонился и удалился к позвавшему его Шивону, пока Кёнсу стоял на месте с глупым видом, пригвожденный к полу свалившимся ворохом чувств. Чонин в очередной раз говорил и делал то, к чему Кёнсу никак не удавалось подготовиться. Празднество подошло к концу ближе к ночи, все дружно отправили короля Джеджуна отдыхать, принцы также удалились в свои комнаты, пока остальные, напевая старую южную песню, убрали со стола, собрали мусор и привели столовую в надлежащий порядок. Пожелав Бэкхёну и Минсоку спокойной ночи, Кёнсу наконец-то остался в одиночестве в своих покоях. Он скоренько обмылся холодной водой, впрыгнул в ночную рубаху и зажег одну единственную свечку, с нетерпением развернув чонинов подарок. Мерные весы отблескивали темным золотом в тускловатом дрожащем свете, они и впрямь невероятно красивы — Кёнсу припомнил, что в его старой школе в Судо марчанскими весами разрешалось пользоваться исключительно учителям. Потому как оболтусы-ученики могли что-то сломать или нарушить гармонию чаш и грузиков. Такие весы наверняка стоили целое состояние и Кёнсу даже не мог предположить, за какие заслуги ему они достались. Травник — книжка с множеством пустых листов, приятно пахла кожей и краской; Кёнсу с улыбкой рассмотрел его со всех сторон, полистал страницы и принюхался к аромату бумаги. А затем неожиданно наткнулся на рисунок на обложке, чувствуя, как сердце уже в который раз за этот долгий день зашлось взволнованным стуком. На обложке были нарисованы цветы фрезии — Кёнсу аккуратно провел кончиками пальцев по выпуклым контурам лепестков и окончательно потерялся в собственных мыслях. Не нужно искать в этом потайной смысл. Кёнсу пах фрезией — все просто. Но, с другой стороны, не так-то и легко отыскать травник конкретно с такой обложкой и с таким вот цветком на ней. Кёнсу не знал, что это означало. Кёнсу вообще не желал сейчас думать ни о чем сложном, строить догадки и складывать логические теории. Он просто широко улыбнулся, как самый распоследний дурак, упал лицом в подушку и потерся об нее щеками, пытаясь стереть с них огненный жар. Противный жар не стирался. Кёнсу успокоился, опять притянул травник ближе к себе, оглядел обложку, вспомнив нежную улыбку Чонина. Почему ему так внезапно стало жизненно необходимым увидеть ее еще раз? Почему он так счастлив, что Чонин наконец-то вернулся во дворец? Почему наследный принц так нагло оккупировал все его мысли? Почему, почему, почему? Низ живота прошило неожиданной судорогой и Кёнсу неосознанно сжал колени. Ему так стыдно за фантазии, витающие в голове. Но так запретно хорошо от этого, что Кёнсу позволил себе еще немного поплавать среди них, а затем поднялся и пошел на кухню за водой. В горле пересохло, щеки пылали и он сейчас наверняка выдул бы залпом целую бочку воды. Он прокрался на цыпочках по мягкому ковру, размахивая из стороны в сторону графином, ловко спустился по блестящим ступенькам на первый этаж и почти уже свернул в коридор, ведущий на кухню, как услышал чей-то негромкий разговор. А за ним уловил носом запахи — мускус и мята. Чонин и Сехун. Разум своевременно напомнил, что он воспитанный юноша и вообще-то королевский врачеватель, но в следующую секунду Кёнсу обнаружил себя притаившимся около двери столовой. Кёнсу позже непременно надерет самому себе уши за непослушание и явное нарушение сотни всевозможных правил, но сейчас он приготовился слушать. Ведь принцы просто так посреди ночи в столовой не заседали бы. — Ты же все еще помнишь о моем признании, Чонин? — недовольно спросил Сехун, будто укоряя собеседника за несоблюдение условий договора. — Помню. — Тогда зачем притащил ему подарок? — Он врачеватель. Мерные весы — полезная вещь. Они ничего не значат. — Да? Зато его взгляды в твою сторону очень даже значат! — прошипел Сехун. — Ты видел, как он на тебя смотрел? — Тебе показалось. Он был просто благодарен и взволнован. Больше ничего. — Не думаю. История начинает повторяться. — Сехун… — Ты пообещал мне! Ты сказал, что он тебя не интересует! Что он просто врачеватель! — бушевал свистящим шепотом Сехун. — Я тебе сразу честно признался, что он мне нравится, что я хочу его! С ним сложно, он не такой, как другие омеги — его так просто не проймешь. Я стараюсь изо всех сил, кручусь вокруг, таскаю букеты, а тут приходишь ты, всовываешь какие-то весы и все — он уже смотрит на тебя щенячьим взглядом! С Тэмином было точно так же. Они всегда выбирают тебя. — Сехун, ты чушь городишь. Ты же знаешь, я… — Что ты? Ну что? По какой-то идиотской причине ты якобы не желаешь чувствовать что-то к омегам? Ты этим прикрывался тогда, прикрываешься и сейчас! А они слетаются к тебе, как мотыльки на свет! Я действую честно, без утайки, а ты темнишь вместо того, чтобы сказать правду! Я до сих пор не могу поверить, что именно ты повез Кёнсу обратно во дворец! Мог бы дождаться меня! — Сехун, ты совсем сбрендил? — прикрикнул, не сдержавшись, Чонин. — Он был без чувств, ранен, он сам сбежал от работорговцев, а я должен был тебя дожидаться?! Я сразу говорил — нужно отправляться в Серебряный Предел! А ты, как дурак, ломанулся в Долины! И вообще — я ведь позволил тебе сказать, что именно ты нашел и привез Кёнсу во дворец, так? Чего тебе еще надо? — Мне нужно, чтобы ты честно признался во всем! Признал, что он тебе тоже небезразличен! — Сехун, — устало начал Чонин, но второй решил не дожидаться чужих слов, опять раздраженно шепча: — Да, знаю, на Тэмина тебе было наплевать, но в этот раз все по-другому! Я вижу, как ты смотришь на него! Охранника к нему приставил, весы подарил, обхаживаешь со всех сторон. Ты его тоже хочешь! Ну, давай, скажи мне прямо сейчас — «я не испытываю никаких чувств к До Кёнсу»! Обалдевший Кёнсу, беззвучно спрятавшись за дверью, нервно замер и вслушался в густую, наполненную раскалившимся раздражением тишину. Чонин не произнес ни слова. — Ясно, — сделал вывод Сехун, и из его шепота злобу можно ложкой черпать. — Только учти, в этот раз я так просто не отступлюсь. Кёнсу еле-еле успел отскочить и спрятаться за удачно подвернувшимся коридорным гобеленом, как из столовой выскочил Сехун, коршуном взлетел по лестнице, и спустя минуту где-то наверху с грохотом хлопнула дверь. Чонин вышел следом, ступал медленно и сгорбившись, будто на его плечи давила вся земная тяжесть. Кёнсу дождался, когда осторожные шаги перестали быть слышны, затем слабо сполз по стене вниз, обнял себя за ноги и уложил голову на колени. Разум отказывался думать, конечности не желали шевелиться, а Кёнсу совсем не представлял, что делать дальше. За один единственный день все, абсолютно все перевернулось с ног на голову. Сехун перестал быть тем самым милым Сехуном, который ему нравился. У Чонина загадок полные карманы и, вероятно, какие-то неясные чувства к Кёнсу. У самого Кёнсу сердце колотилось в горле, руки потели, а все тело лихорадило и трясло. Он кое-как добрел обратно в свою комнату, напрочь позабыв о воде, упал кулем в кровать, свернулся в безопасное одеяло и бездумно смотрел на поблескивающий в лунном свете бок чаши мерных весов. Кёнсу не очень хотел наступления следующего дня. Ведь завтра он будет помнить ночной разговор двух принцев. Будет знать, что Сехун, оказывается, его хочет и даже умудрился об этом Чонину заранее объявить, словно торопился присвоить Кёнсу себе. Что Сехун от Ван Кайе ничем не отличался — тоже не брал чужое мнение в расчет, руководствуясь лишь своими, исключительно своими желаниями и соображениями. Что Чонин еще запутанней и непонятней, чем казался прежде. Что Чонин так и не сказал Сехуну «я не испытываю никаких чувств к До Кёнсу». Уже засыпая, измотанный Кёнсу успел задать самому себе еще один любопытный вопрос — кто, черт побери, такой Тэмин?* * *
На следующее утро Кёнсу в спешке собирался, планируя спозаранку смыться из королевского дворца. Еще вчера, перед началом празднества, Шивон сообщил, что первым поручением Кёнсу после вступления в должность врачевателя станет инспектирование и проверка судов из Срединных Земель в компании новенького портового врача, потому как предыдущего с треском выгнали за разгильдяйство и наплевательское отношение к собственным обязанностям. Новый кандидат, вроде как, вполне удовлетворил Шивона своей дотошностью и скрупулезностью подхода к делу, а также он являлся приверженцем честности и справедливости, относясь с презрением к взяткам и всевозможным договоренностям. Кёнсу, честно говоря, был заинтригован. Все встреченные им прежде врачи из медицинской школы подобной характеристикой похвастаться не могли, напротив — почти все в определенных обстоятельствах были готовы пойти на уступки ради «хорошего человека». Ну, или ощутимого вознаграждения. А еще Кёнсу просто-напросто хотелось проветрить голову, разложить по кучкам слипшийся комок мыслей и наконец-то понять, как он относился ко всему, подслушанному ночью в столовой. Но он должен был разобраться самостоятельно и вне замка, в каком в данный момент как раз дрыхли без задних ног две его основные проблемы. Кёнсу, решив, что обойдется без помощи Бэкхёна, растормошил Минсока, которому распорядитель Чонсу выделил комнату прямиком напротив покоев врачевателя. Охранник без лишних слов и уточнений сказал, что через пять минут будет готов отправиться хоть в Верхние Луга пешком, а Кёнсу спустился на кухню, где уже вовсю кипела жизнь. Что-то аппетитно шкварчало на сковороде, поварята мяли тесто, а королевский повар Шиндон благоговейно рассматривал со всех сторон внушительный шмат свежей говядины. — Вы чего так рано схватились-то, господин Кёнсу? Остальные спят еще. — Работа не дремлет, господин Шиндон, — хмыкнул Кёнсу. — Ох, ваша правда. Работы у вас теперь непочатый край будет. Помню, прежний врачеватель постоянно по всему королевству носился за Его Величеством, без продыха трудился. А он ведь изначально дряхлый-то был, а тут его совсем загоняли, как лошадь, — вспомянул, качая головой Шиндон. На кухню спустился посвежевший и улыбающийся Минсок, голодно принюхавшийся к сковородке и заявивший, что уже с утра за милую душу слопал бы жареного поросенка. Но у Шиндона поросенка в закромах не нашлось, зато он накормил их двоих отличной солониной, душистым хлебом, тушеной тыквой и заварил вкуснейшего чаю с ромашкой. Порывался еще собрать для них второй завтрак, но Кёнсу решительно отказался — шиндонова стряпня умеет перебивать все рабочее настроение. Дворец и впрямь был окутан утренней дымкой и нежился в рассветных солнечных лучах, когда Кёнсу и Минсок покинули его пределы, разумно рассудив, что таким чудесным утром грех не прогуляться по столице пешком. Минсок интуитивно чувствовал настроение Кёнсу, потому неожиданно сам начал говорить, рассказывая о всяких пустяках и мелочах, подмеченных им у южан. Кёнсу слушал его с интересом, посмеивался и удивлялся тому, как умело Минсок зрел в корень вещей. У Кёнсу пока так не получалось. Он и в людях-то никак не мог нормально разобраться, если только ему прямо в лоб не скажут, что вот этот человек хороший, а вон тот — дрянной, с ним лучше не водиться. Далеко ходить не нужно — пример южных принцев прямо под носом. Манеры Сехуна и высокомерие Чонина сперва ввели его в заблуждение, а нынче все оказалось совершенно не так, как предполагалось прежде. Вчерашний подслушанный разговор вновь возжелал напомнить о себе, повторяясь по кругу в мыслях, и с каждым новым разом Кёнсу понимал, что запутывался все сильней. Эта беседа для его ушей не предназначалась, отчего Кёнсу сомневался — а стоит ли что-либо предпринимать вообще. Может, лучше занять выжидательную позицию, сидеть тише мыши и поглядеть, что случится дальше? Тем более, он уже знал, что намерения Сехуна серьезней некуда, а Чонин своим молчанием напустил туману. Еще вчера ночью Кёнсу все воспринимал достаточно болезненно и остро, расстроившись из-за собственной глупости и того, что его успели обсудить, поделить и присвоить. Переспав с этими грустными мыслями, утренний Кёнсу постановил — южные принцы не на того напали. Вон, Ван Кайе как-то попытался за него все решить — не вышло. И сейчас тоже не получится. Чониново молчание на вопрос Сехуна Кёнсу даже в раздумьях трогать не смел. За этим молчанием могло скрываться то, о чем Кёнсу категорически запретил себе думать и пока что от своего решения он отступать не собирался. И что это, интересно, за причина, из-за которой Чонин якобы избегал общества омег? Спустившись из высокого города в нижний, Кёнсу смело повел Минсока по знакомым улочкам, время от времени кого-то сердечно приветствуя и интересуясь здоровьем. Каждый третий встреченный был его пациентом и мнил необходимостью лично поручкаться с самым настоящим королевским врачевателем. Минсок только посмеивался и щурился по-кошачьи, однако, узрев вдалеке крышу дома Лу Ханя, весь подобрался и нахохлился, а черты лица по-охотничьи заострились. Будто кот, почуявший аппетитную мышку. — Господин Кёнсу, я тут давеча палец о бумагу разрезал. Как считаете, портовый хирург с этим справится? — Так и скажите, что хотите к Ханю в гости заглянуть. — В гости? Нет-нет, исключительно по рабочему вопросу. — Только по рабочему? В самом деле? — Ну, сперва — да. А там как примут, — хмыкнул Минсок. — Вам Хань понравился? — Терпеть не могу пресных альф. А этот Хань явно с огоньком. У него есть кто-нибудь? Зазнобушка, что мила его сердцу? — Насколько я знаю, единственная его зазнобушка сбежала от него в Срединные Земли с любовником. — Как прискорбно-то, а, — выдал Минсок, но по его хищному оскалу становится понятно, что ничего грустного в этой истории он явно не видел. Кёнсу слабо улыбнулся — случись Ханю и Минсоку сойтись, весь Нуэль на дыбы поднимется. Ли Сынхун, омега, новоиспеченный портовый лекарь, нетерпеливо дожидался их на пирсе, от скуки читая торговую грамоту и смету двух пришвартованных кораблей из Срединных Земель. Он сухо кивнул Кёнсу и Минсоку, поправил пальцем сползающие с переносицы круглые очки и предложил сразу приступить к проверке, не теряя времени даром. Спустя час Кёнсу уяснил — Сынхун определенно знал, что делает. Спустя два часа, вытрепанные нервы капитана одного из кораблей и тщательную проверку всего товара Сынхуном лично Кёнсу не мог им не восхититься. Тот лез своим длинным носом везде и всюду, задавал кучу вопросов и едва не в трусы каждому члену команды заглядывал. Он отыскал испорченную рыбную икру в бочке, накапал простуженному матросу травяного настоя и безжалостно отбивался от капитанского ворчания, аргументируя свою дотошность нуэльским сводом правил. Кёнсу даже и делать ничего не пришлось. Он вместе с Минсоком любовался мотающимся по палубе и трюму ищейкой Сынхуном, посчитав, что напишет рекомендательное письмо Шивону сегодня же вечером. Этот точно не упустит срединную лихорадку или еще какую хворь, отвлекшись на хлеб с маслом, как это случилось с предыдущим портовым врачом. Весь порт стонал и возмущался, Сынхун с пеной у рта требовал ответа касаемо бочки табака, не указанной в смете, Кёнсу наблюдал за представлением, Минсок со смешком предложил отдать эту самую бочку табака ему — и дело с концом. Сынхун строго напомнил, что от некачественного табака из Срединных Земель умирают, в среднем, несколько десятков человек в месяц, потому как пихают туда всякую отраву и мусор. — В таком случае, я умываю руки. Мне на тот свет еще рановато, — разумно рассудил Минсок, пока Сынхун продолжал вытряхивать душу из полуживого капитана корабля, коего черт дернул пришвартоваться в порту Нуэля в смену этого «очкастого дьявола». Кёнсу, полностью очарованный въедливой натурой Сынхуна, практически позабыл о собственных горестях и тревогах, пока Минсок не напомнил, что пора возвращаться во дворец. Кёнсу еле-еле тащился обратно, намеренно замедлял шаг — готовился встретиться лицом к лицу с принцами и постараться не выдать себя взглядом, словом или жестом. Ему отчего-то казалось, что Чонин и Сехун мгновенно его раскусят, догадаются, что тот самый омега, которого они так рьяно обсуждали посреди ночи, их нагло подслушал. Не зря ведь Кёнсу предчувствовал — как только они втроем соберутся под одной крышей, то непременно что-нибудь произойдет. — Чему быть, того не миновать, господин Кёнсу, — заявил вдруг Минсок и усмехнулся так, будто с самого начала догадывался о чужих переживаниях. Кёнсу минсоковой прозорливости почти не удивился. Кто его знает, чему там в Золотой Марке омег обучают. Может, и чтению мыслей тоже. На дворцовом пороге омег встретил распорядитель Чонсу и сообщил — Кёнсу давно уже ожидают в зале совещаний. — Кто ожидает? — Его Высочество Принц Чонин, капитан королевских гвардейцев и главный разведчик. — Какая интересная компания. — Дело, как я понял, весьма серьезное, поэтому поторопитесь. Минсок, округлив глаза от притворного испуга, заявил, что у него уже несколько часов и маковой росинки во рту не было и направился к Шиндону на поклон. Чонсу испарился вслед за охранником, отчего Кёнсу в одиночестве добрел до зала совещаний, выдохнул и постучал в дверь. Немного раздраженное «войдите!» Кёнсу не напугало, но насторожило. — Кёнсу! — воскликнул Чонин и подскочил с места, вежливым жестом указывая на свободный стул рядом со своим. — Прошу, присаживайтесь! Напротив сидели двое молодых альф. Один в гвардейской, алой с бирюзовым, форме, с наглухо застегнутыми серебряными пуговицами — само воплощение армейской суровости. Статный, с широкими плечами, идеально прямой спиной и колкими глазами. Тем не менее, второй, будучи щуплее и тщедушнее первого, с лукавым взглядом и тонкими губами весельчака, внушал куда больше опасений. Было в его облике что-то такое, что откровенно говорило — этому мужчине лучше дорогу не переходить и вообще держаться бы от него подальше. — Кёнсу, позвольте вам представить Ву Ифаня, — проговорил Чонин, а вояка сдержанно кивнул в ответ, — капитана специального подразделения королевских гвардейцев. А это — Ким Чондэ, лучший королевский разведчик, — второй отсалютовал Кёнсу ладонью и по-кошачьи мягко улыбнулся. — Кёнсу, я попрошу вас выслушать господина Чондэ, а затем высказать собственное мнение касаемо услышанного, хорошо? Кёнсу оторопело кивнул, не совсем понимая, чего именно от него хотел Чонин. С другой стороны, послушать доклад разведчика и поделиться соображениями — задача довольно простая. Однако Кёнсу практически не разбирался во внутренних делах и проблемах Южного Королевства, чтобы его слова действительно были Чонину полезны. — Итак, в Блуждающих Холмах около месяца назад какая-то хворь объявилась, — начал Чондэ, не сводя своих темных глаз с взволнованного Кёнсу. — Сперва ничего беды не предвещало. Просто у кого-то жар, у кого кашель, кто на боль в голове жаловался — так, пустяки. Местный лекарь вполне справлялся с недомоганиями. Но через неделю все стало только хуже, через две — жители начали умирать. Слег даже сам лекарь и местный люд ударился в панику. Приезжали два столичных доктора — походили, побродили, осмотрелись и уехали ни с чем. Сказали, мол, нужно есть свежатину и поменьше на солнце находиться. Местный сумасшедший шаман тут же заявил, что земля проклята и только смерть всем несет. Кое-кто подозревает, что это проделки пустельников или, напротив, дело рук королевских гвардейцев. Блуждающие Холмы находятся недалеко от Молчащих Равнин, которые себе так сильно пустельники облюбовали. Согласно нашим сведениям, племена Пустошей тут ни при чем, у гвардейцев также руки чистенькие. Но ни у кого знаний не хватает, чтобы понять, что случилось с Холмами на самом деле. Земля там плодородная и хорошая, таких болезней отродясь не бывало. — И что от меня требуется? — спросил Кёнсу, уже приблизительно понимая, к чему идет этот разговор. — В общем и целом, согласно установленному порядку, гвардия имеет право рекрутировать кого угодно для проведения военных операций или расследований, — хрипло сказал до сих пор молчавший Ифань. — Командование знает о ваших заслугах перед городом после обнаружения срединной лихорадки и считает, что вы, господин Кёнсу, несомненно пригодитесь нам в Блуждающих Холмах. Вполне вероятно, что вы сумеете определить источник заразы и поможете справиться с ним. — Но Его Высочество принц Чонин счел правильным, что нужно дать вам возможность принять самостоятельное решение после ознакомления со всей информацией, — Чондэ подвинул к Кёнсу ближе стопку свитков, испещренных мелкими буковками. — Можете не торопиться, чтиво там достаточно скучноватое и пресное. — Я смогу ознакомиться со всем этим уже на пути к Блуждающим Холмам? — спросил Кёнсу. Чондэ посмотрел на него с явным изумлением, и даже бровь на каменной ифаневой физиономии от неожиданности поползла вверх. — Вы готовы ехать? — Конечно. Эпидемия может перекинуться с Холмов дальше по королевству, если ее не остановить. Не думаю, что стоит тратить драгоценное время на раскланивания, — просто ответил Кёнсу и заметил, как на лице Чондэ появляется удовлетворенная улыбка. — Вы были правы, Ваше Высочество, этот лекарь не промах. Кёнсу старался взглядом на Чонина не коситься, но все равно увидел, как тот вежливо улыбнулся Чондэ в ответ. — В таком случае, мы можем отправиться уже завтра утром, — предположил Ифань. — Отлично, — согласно кивнул Кёнсу. — У меня есть время на сборы. Я поеду один? — Нет, — резко сказал Чонин, в конце концов вынуждая Кёнсу на себя посмотреть. — Я поеду вместе с вами.