12
Их небольшой отряд вернулся из Бетина в лагерь около Кане глубокой ночью, потому что добродушие жителей Холмов не знало границ. Староста Бетина и местные жители не собирались отпускать наследного принца так просто — благодарности и всяческие пожелания звучали со всех сторон. В Чонине всяк и каждый ясно разглядел достойного будущего короля и хорошего человека, а потому никто не сомневался — Южное Королевство при чониновом правлении расцветет пуще, нежели в Золотом Веке, начавшемся при прапрадеде Чонина. Сопровождающих Чонина тоже не оставили без комплиментов и восхищений — больше всего досталось, конечно же, врачевателю Кёнсу, коего провозгласили едва ли не гением мысли и исключительной ценности специалистом. Кёнсу, скромничая и переминаясь с ноги на ногу, прятался за Минсоком, смущаясь от такого внимания и отнекиваясь ото всех, говоря, что это просто-напросто его работа и нечего ему за подобное в ноги кланяться. Жители Бетина чужим мольбам внимать не спешили. Напротив, скромность и ворчливость Кёнсу их позабавили, отчего ему возжелали пожать руку буквально все им сегодня осмотренные, а староста постоянно обнимал Кёнсу за плечи и только хихикал, глядя, как тщедушный врачеватель с трудом отбивается от столь искренней народной любви и почитания. Тосты лились рекой, древние южные песни тоже, с Кёнсу постоянно кто-то беседовал, а Минсок вдохновленно рассказывал о прелестях жизни омег в Марке местным, бетинским. Деревенские омеги удивлялись, охали и ахали, узнав, что в Марке омеги — практически всему голова, могут и на войну пойти, и в политических игрищах поучаствовать, и альфу запросто захомутать. Кёнсу не стал упоминать, что этот самый марчанский омега все никак не мог сладить с упертым нуэльским хирургом, а только скептически хмыкал, слушая, как разливается в похвалах своей родине захмелевший Минсок. Несколько раз он даже неосознанно переходил на марчанский язык, журчащий и удивительно мелодичный, чем только восхитил бетинских омег, отродясь ничего похожего не слышавших. Для них разодетый в кожаную сбрую охранник Минсок, врачеватель Кёнсу казались идеальными омегами — сильными, красивыми, умными и досконально знающими свое дело. Староста Бетина, улыбаясь, твердил, что сейчас их омеги насмотрятся на столичных да заморских господ и после начнут насаждать в деревне свои порядки. Местные альфы совсем чуточку, но забеспокоились от таких перспектив. А потом, практически в самом конце празднования, кто-то из пожилых бетинских альф неожиданно вспомнил папу Чонина, принца-консорта Джунсу. — Он родом из Танты, что на самом юге Холмов, верно говорю? — старик дождался кивка Чонина, стоявшего неподалеку, и продолжил: — Хорошо его помню. Такой егоза был, жуткий надоеда. Смуглый, черноглазый, высокий и тощий. Даже на альфу походил, коль не приглядеться. Он ведь тоже врачевательствовал, господин Кёнсу. Ей-богу, не вру. Правда, в школах не учился, сам какие-то книжки читал, травы собирал, по лесам шастал и что-то в травник записывал. Умный был, зараза. Непонятно, как такой получился, в Танте всю жизнь одни ремесленники обретались, неоткуда подобному уму взяться. Нашего прежнего покойного лекаря до трясучки доводил своими вопросами — учиться у него захотел, мастерство перенять. Мы тут все думали, что его длинный язык без костей однажды до беды доведет — и вон, таки привел в королевский дворец в качестве супруга государя нашего. Эх, пожить бы господину Джунсу подольше — увидел бы своими глазами, каким его любимый сын стал! Кёнсу с Чонина глаз не сводил весь вечер, а потому с легкостью заметил, как тот грустно улыбнулся — легонько, самыми уголками губ — и поблагодарил старика-альфу за то, что помнил его папу и такими хорошими словами о нем отзывался. Кёнсу давным-давно мучил вопрос о судьбе принца-консорта, однако никто из дворцовых слуг о том либо ничего не знал, либо отвечал обыкновенным «умер». Шивона или Исина Кёнсу спрашивать не хотел, стеснялся и полагал, что еще недостаточно долго служит в королевском дворце, чтобы совать свой нос туда, куда не просят. Бэкхён тоже подробностей не ведал, но как-то обмолвился, что с Джунсу случилось что-то страшное. Такое, что подкосило Джеджуна и принца Чонина. Король ведь с того самого момента и по сей день вдовцом оставался, так больше ни с кем браком не сочетавшись — слишком уж сильно он любил Джунсу. Ни один омега не смог бы его заменить. — Вы, кстати, очень похожи на него, господин Кёнсу. На Джунсу, — добавил вдруг деревенский старик, пыхтя самодельной папиросой. — Наружностью-то вы больше к нежным и домашним, тогда как Джунсу был крепким и сильным, дикая порода. А вот нравом точно с ним схожи. Остры на язык, упрямы, дело свое знаете, не дозволяете лезть к себе с советами и командовать. Так что глядите в оба — такому же омеге уже случилось однажды завоевать сердце будущего короля Юга. И старик хрипло засмеялся, пока раскрасневшийся Кёнсу ответил на это предупреждение легким изгибом улыбки, однако на Чонина предпочел не смотреть. Кёнсу не знал, правда ли все то, что рассказал бетинский альфа, действительно ли Джунсу был самым обыкновенным омегой, врачевателем, однажды повстречавшимся с Джеджуном, чтобы больше не расставаться с ним, но всей душой хотел бы этому поверить. Король Джеджун производил впечатление мощного, сурового и сильного мужчины, но одновременно с этим простого и душевного — наверняка принц-консорт Джунсу был ему под стать. И тем более неудивительно, что среди хитрых, алчных и достаточно пресных по своей натуре отпрысков столичных аристократов король супруга себе так и не смог отыскать, зато неожиданно поймал в лесах Блуждающих Холмов строптивого врачевателя, с каким не пожелал разлучаться. И кого любил до сих пор. Кёнсу не торопился проводить параллели и сравнивать историю короля Джеджуна и свою собственную, после борьбы с хворью в Блуждающих Холмах неразрывно связанную с наследным принцем Чонином. У них с Чонином пока что только взаимные извинения, невысказанные слова и обещания, которые лишь дразнятся и тревожат обеспокоенное сердце. Чонин сказал, что вскоре отдаст Кёнсу всего себя — Кёнсу с одной стороны думал, что это чересчур, а с другой — жаждал всего Чонина так сильно, а в груди ныло и болело от мыслей и фантазий. И представлений, что же случится, если они с Чонином наконец-то останутся наедине и до конца объяснятся. Кёнсу очень хотелось выговориться, ведь сдерживать эти чувства с каждым днем становилось все сложней. Кёнсу все-таки встретился с Чонином взглядом, пускай и собирался такого столкновения избежать, ведь в душе и так неспокойно и что-то давило комком в горле. Глаза Чонина чернющие, теплые и пронзительные, в них отражался свет от бумажных фонариков, а пряди темных волос вольно касались смуглого лба. Его губы тронула улыбка и Кёнсу поспешил вернуть ему такую же, легкую и ободряющую; по Чонину заметно, что упоминание о покойном папе его отчасти расстроило. Кёнсу отлично знал, что Чонин чувствовал сейчас, ведь у него самого тоже в груди едва-едва затянулась рана после потери обоих родителей. Они добрались до Кане, вкратце рассказали новости оставшимся в лагере гвардейцам и разошлись по палаткам, потому как от целого дня в разъездах и беспокойствах ноги практически отваливались и глаза слипались даже в стоячем положении. Тем не менее, с трудом удерживая себя бодрствующим, Кёнсу поспешил пройтись по палаткам и перепроверил состояние курительниц и смеси златоглазки, какой все еще надлежало тлеть в качестве профилактики полуденицы. Гвардейцы только ворчали на неугомонного врачевателя и гнали его спать, ибо совсем уж прозрачный за эти дни стал, однако Кёнсу в очередной раз демонстрировал все прелести характера рода До. Ослиное упрямство в том числе. Полог палатки наследного принца был отогнут, там горел свет и завораживающе пахло мускусом, отчего низ живота в который раз скрутило от вполне однозначного желания. Кёнсу со своими желаниями умел бороться, особенно теперь, когда принц Чонин после танца в Бетине попросил немного подождать. Подождать, чтобы потом заполучить его всего. И навсегда ли? Хотелось бы верить. Чонин недовольно нахмурился, оглядев бледное лицо врачевателя и явно собрался Кёнсу строго отчитать за то, что тот еще слонялся по лагерю в такое время. Так странно, ведь вообще-то Кёнсу по статусу и профессии лекаря полагалось всех отчитывать, но прямо сейчас он был бы рад и чониновым нравоучениям. Лишь бы только поговорить с ним немного перед сном, подышать завораживающим мускусом и заглянуть в темные глаза. Совсем чуточку. — Вы помните о златоглазке, Ваше Высочество? — Помню. А вам не помешало бы вспомнить о том, что вы — омега. А омегам в вашем состоянии надлежит отдыхать. Иначе завтра вы вообще на ноги встать не сможете. — Почему вы так думаете? — Знаю. Тот старик из Бетина говорил правду, вы характером чертовски похожи на принца-консорта Джунсу, а тому при жизни только дай волю загнать себя до полусмерти, — грубовато ответил Чонин, но в его резковатой интонации явственно распознавалось припрятанное беспокойство. — Кёнсу, возвращайтесь в палатку, все будет в порядке. — Естественно, все будет в порядке, ведь я уже проверил весь лагерь. Ваша палатка последняя, — хмыкнул Кёнсу, а Чонин в ответ на это возмущенно приоткрыл рот, явно намереваясь ругаться и спорить. — Вы просто невыносимы! — Возможно, — согласился Кёнсу. — Но пока на меня возложены определенные обязательства, я их выполню, даже если буду при смерти. Однажды я позволил себе отнестись к кое-чему легкомысленно и ничем хорошим это не закончилось. — О чем это вы? — О своих родителях. Спокойной ночи, Ваше Высочество, — Кёнсу резко поклонился и действительно собрался уйти в палатку, пока глаза резала непрошенная влага из-за снедающего до сих пор чувства вины перед отцом и папой, каких он не сумел уберечь. Чонин вынудил его остановиться мягким прикосновением к локтю и едва слышным «постойте». Кёнсу замер и натянулся звенящей струной, а после повернулся к принцу лицом. — Я не хотел вас обидеть, Кёнсу. — Я не обиделся. — Мне кажется, мы в последнее время постоянно друг перед другом извиняемся за что-то, — Чонин приподнял уголки губ в несмелой улыбке, все еще удерживая пальцы на чужом остром локте. — Я… Мне хотелось бы узнать вас, Кёнсу, чтобы больше не допускать ошибок. — Вы мне сегодня кое-что пообещали, верно? — негромко сказал Кёнсу и продолжил после чонинова кивка: — Я тоже готов вам предложить всего себя, если вы этого хотите. И готов вместе с вами допускать любые ошибки. А еще… — Кёнсу, — перебил его Чонин. — Не нужно. Вернемся в Нуэль, я расскажу вам кое-что, объяснюсь перед одним человеком и потом вы сами решите, нужно ли вам все это. Со мной в довесок идет целая куча проблем. — Ваше Высочество… — Чонин. Не «Ваше Высочество», — опять нетерпеливо прервал чужую речь Чонин, его глаза светились озорством и предвкушением. — Хочу услышать свое имя вашим голосом. Позволите? — Спокойной ночи… Чонин, — произнес Кёнсу, отступая на шаг и вновь кланяясь. Затем круто развернулся и вприпрыжку полетел к палатке, пряча в ладонях полыхающие щеки и практически ничего не слыша из-за грохочущего в висках стука. «Чонин» нежно перекатывался на языке, пока Кёнсу переодевался в ночную рубашку и прыгал под одеяло, одним взглядом попросив Минсока придержать многозначительные замечания. А на следующий день в лагерь неожиданно приехал Сехун. Да не один. Лагерь с утра суматошный, громкий и оживленный. Кёнсу и Минсок завтракали в компании гвардейцев и Ифаня, которые травили байки и рассказывали армейские шуточки, до боли в животе веселя омег. Остальные же, справившиеся с едой, медленно собирали пожитки и укладывали вещи на повозки, потому как ближе к обеду, когда немного прогреется воздух и вернется с отчетом разведывательный отряд из соседнего домена, они отправятся обратно в Нуэль. Чонин выносил собранное добро из своей палатки и укладывал на повозку, перекидываясь словами с солдатами и категорически отказываясь от их помощи. Кёнсу тайком им любовался и чуть не пронес ложку с кашей мимо рта, а потом мстительно ткнул локтем в бок хохочущего Минсока. Ведь Чонин поймал взгляд Кёнсу и едва не навернулся носом на ровном месте. Смех да и только. — На вас обоих смотришь — и настроение поднимается, честное слово, — выдавил из себя марчанин, утирая уголки глаз от слез. — Так вроде серьезные, взрослые, во всяких штуках разбирающиеся, а как дело касается сердечных дел — все, караул. И физиономии у обоих краснющие. — Зато ваша физиономия уж слишком довольная, господин Минсок. — Так конечно! Мы едем обратно, в Нуэль, а там мой Ханюшка! Истосковался поди. Надобно его на груди пригреть да отлюбить, а я тут по всяким лесам и полям без толку болтаюсь, — охотно поделился своими грандиозными планами Минсок. — Надеюсь, вы на Хане оставите немножко живого места? — Зачем? Я сомневаюсь, что у него хоть раз в жизни был омега вроде меня. И его хотя бы раз в этой самой жизни нормально, качественно и со вкусом любили. Так, чтобы вообще с кровати не встать потом. — Звучит угрожающе. — Правда? А на деле очень замечательно выходит. Вам бы тоже так не помешало бы, господин Кёнсу, денечка эдак три провести, — подмигнул заговорщически Минсок, а Кёнсу от возмущения даже слова нормального не нашел для ответа. Неужели все марчанские омеги такие откровенные или это исключительно ему редкий экземпляр достался? Неожиданно по левую сторону донесся шум, цокот лошадиных копыт и нервные перекрикивания стоящих на посту гвардейцев. Кёнсу отложил тарелку и поднялся на ноги, пытаясь разглядеть, что там такого случилось. Он увидел горделиво вышагивающего по лагерю Сехуна, а рядом с ним высокого, красивого и утонченного омегу. Чертами лица неизвестный омега был похож на Сехуна и Джеджуна одновременно — достаточно светлая кожа, твердый и крупный нос, выразительные глаза и тонкие, чувственные губы. Кёнсу не особо умел разбираться в людской натуре, но понял, что этот омега — человек страстей и настроения. Как и Сехун. — Господин Хёнвон к нам изволил пожаловать, — шепнул Кёнсу Минсок. — Это младший брат короля Джеджуна и папа Сехуна. Ему принадлежит второй по величине домен после королевского, Туманные Долины. Чего его в Холмы-то занесло? — в голосе охранника послышалось явное недовольство, однако Кёнсу не успел спросить, с чем оно связано, потому что Сехун его заметил и расплылся в широкой улыбке. — Кёнсу! Я так рад вас видеть! — счастливо сиял Сехун, пока его папа с вежливым любопытством рассматривал врачевателя, начиная от запыленной обуви и заканчивая взъерошенными волосами. Кёнсу не смущался своего неряшливого вида — они, в конце концов, все это время спасали Холмы от беды, за внешностью следить было некогда и незачем. — Разрешите представить — это мой папа, господин О Хёнвон, лендлорд Туманных Долин, — Кёнсу склонил голову в приветствии, спокойно выдерживая отчасти снисходительный взгляд старшего омеги. — Папа, это До Кёнсу, королевский врачеватель, родом из Судо, — глаза Хёнвона увеличились от удивления, и он вновь, уже куда внимательней, всмотрелся в лицо Кёнсу. — До? Из тех самых До, что воевали при Оледон Доле? — Да, — поспешил подтвердить Сехун. — Кёнсу — последний из рода. — Какая жалость, — Хёнвон явно успел переменить отношение к Кёнсу на более благосклонное, узнав, что Кёнсу не лыком шит и имеет за спиной богатую родословную. — Мой сын много рассказывал мне о вас, господин Кёнсу. Я полагаю, что он даже очарован вами и вашей страстью к лекарскому делу. — Я польщен, господин Хёнвон. Хотя, право, в лекарском деле абсолютно нет ничего очаровательного. Слишком уж грязное и неблагодарное занятие. — Еще, к тому же, отлично владеете словом. Это любопытная черта, — сдержанно улыбнулся Хёнвон и тут же вздрогнул от неожиданности, услышав за спиной строгий чонинов голос. — Дядя, Сехун, — Чонин остановился рядом с Минсоком и настороженно переводил взгляд с одного внезапного гостя на другого. — Зачем вы приехали в Холмы? Здесь небезопасно, полуденица. Ехать без лицевых масок — рискованная затея. — Чонин, мой мальчик! — демонстративно всплеснул руками Хёнвон. — Мы всю дорогу ехали в масках, только на несколько минут сняли — дышать же невозможно! — Для чего вы приехали, дядюшка Хёнвон? — Вас забрать, Чонин. Завтра ведь Осенний Бал! А ты на нем обязан присутствовать! Вы могли совсем забыть об этом, выискивая причину хвори в Холмах, однако традиции нельзя нарушать. — Вы полагаете, что проводить бал уместно ввиду трагедии с Кане и беспокойств у Молчащих Равнин? — поинтересовался Чонин с явным неодобрением в голосе. — Балы в любое время уместны, Чонин, тем более, раз в Молчащих Равнинах все спокойно, а здесь вы, судя по всему, успешно разобрались с причинами болезни. Мы встретили гонца, которого вы отправили с посланием в Нуэль, он сообщил, что проблема с Холмами решена. Вы наверняка истратили много сил, верно? Осенний Бал поможет вам отвлечься от забот! — проникновенно заявил Хёнвон, доверительно укладывая принцу руку на плечо. — К тому же, подготовка практически завершена и гости приглашены. И ты же всегда любил Осенний Бал, Чонин! — Ага, пока не понял, чего ради он из года в год затевается, — шепнул Минсок на ухо Кёнсу. Марчанин все время разговора принца с Хёнвоном не спускал со старшего омеги недовольного взгляда и едва слышно цокал языком. Кёнсу пока не мог разобраться в причинах негативного отношения Минсока к Хёнвону, хотя и сам не мог сказать, что этот омега ему понравился. Скорее не понравился. Кёнсу не любил заносчивых особ, которые одним своим видом и манерой разговора чертят границу между собой и простыми, менее благородными людьми. Чонин и король Джеджун могли запросто поговорить и даже выпить с обыкновенными крестьянами, абсолютно не стесняясь этого. Господин Хёнвон был слеплен явно из другого теста. — Хорошо, дядюшка. Вам действительно повезло, что мы именно сегодня намеревались выехать обратно в Нуэль, так как со своей задачей в Холмах мы справились, — сухо согласился Чонин, в ответ на что Хёнвон просиял победной улыбкой. Старший омега отвел принца в сторонку, о чем-то тихонько ему шепча, а Сехун в это время подскочил к Кёнсу, якобы ненароком оттеснив плечом Минсока. — Кёнсу, у меня для вас есть кое-что. Это наверняка важно, — взволнованно сказал он и вытащил из кармана сложенный вдвое конверт, а затем протянул его врачевателю. Кёнсу взял его в руки, посмотрел на подпись и обмер — на конверте значилось имя Джонхана. Наверняка того самого белокурого омеги, с каким они сбежали от работорговцев Приморья. Кёнсу даже не сомневался в этом. — Его доставили вашему другу Лу Ханю, потому как к конверту прилагалась инструкция — отдать письмо лучшему хирургу Нуэля, — добавил Сехун, пока Кёнсу дрожащими пальцами вскрыл конверт и вчитался в строчки. Через минуту он облегченно выдохнул и улыбнулся, переводя взгляд с Сехуна на встревоженного Минсока. — С Джонханом все хорошо. Он жив и он счастлив. Пишет, что будет молиться за меня. Вот же балбес, а, — Кёнсу тщательно сложил письмо и спрятал в карман штанов. — Слава Создателю, что хоть соизволил сообщить о себе. Иначе я бы вместе с гвардейцами его точно нашел бы и навешал подзатыльников. Спасибо вам, Сехун, что привезли это мне. — Пустяки, Кёнсу, — простодушно отмахнулся тот, но Кёнсу по его глазам видит, что конверт был привезен намеренно именно сейчас. Для чего — непонятно. Возможно, чтобы показать Кёнсу, насколько Сехун внимателен к нему. Быть может, для чего-то еще. Минсоково лицо подозрительно скукожилось, а глаза сузились в щелочки. Кёнсу разделял все его подозрения. Тревожное чувство уже какой день не отпускало, стискивая сердце. Разведывательный отряд вернулся спустя несколько минут после прибытия Хёнвона и Сехуна, а затем весь лагерь начал копошиться и суетиться, стремясь быстрее отправиться в путь. В этот раз Кёнсу и Минсоку выделили ту карету, в которой они с Чонином ехали в Холмы, а Чонин, Сехун и Хёнвон расположились в отдельной, принадлежащей омеге. Чонин успел быстро шепнуть Кёнсу, что хотел бы составить ему компанию в дороге, но у дядюшки Хёнвона язык рта вообще не держится. А лишние и дурацкие слухи, пущенные среди знати, никому не нужны. — Не грустите, господин Кёнсу. Принц наверняка мыслями в нашей карете, пока тело его удерживают всякие лендлорды, — фыркнул Минсок, успев скорчить рожицу в спину Хёнвону. — Вы господину Хёнвону явно не симпатизируете, — подметил Кёнсу ненароком. — Слово-то какое, «симпатизируете». Это точно, в одном поле с ним я справлять нужду не сел бы. — Не поделитесь? — Поделюсь. Хотя вы и сами поняли, что характерец у него пренеприятнейший, — прокряхтел Минсок, умащиваясь на сиденье. — Господин Хёнвон — младший брат короля Джеджуна. Их батенька был большим любителем юных и трепетных омег, и один из этих самых омег не преминул воспользоваться шансом понести от самого короля. Папа Джеджуна — добрейшей души человек — решил, что этот ребенок будет взращен в достойных условиях. Уже младенцем Хёнвона сделали лендлордом Туманных Долин, а его папенька жил при нем припеваючи, ежемесячно меняя любовников и о короле особо не горюя. Хёнвон, по сути, и бед-то никогда не знал, однако вырос до ужаса капризным, избалованным и заносчивым. У вас на севере есть подходящая для этого случая поговорка — «из грязи в князи». И ему постоянно чего-то не хватало, он полагал, что его во всем ущемляли и шептались за спиной, так как он бастард, рожденный служкой. Джеджун к нему со всей душой всегда, брат родной, и омега к тому же, а Хёнвон только носик морщит и командует. Сейчас тоже ничего не поменялось. Хёнвон любит пакостничать. Где слушок пустит, где одного лендлорда на другого натравит и радуется себе. Осенний Бал — это вообще не традиция, это очередной хёнвонов каприз, который Джеджун из-за любви к брату дозволяет проводить во дворце. Это фарс, во время которого собираются разные желчные аристократишки и перетирают друг другу косточки. А Хёнвон дергает за ниточки. Попомните мое слово, для этого бала он также что-то мерзкое приготовил. Бал ежегодно заканчивается если не грандиозным скандалом, так требования сатисфакции после прошлогоднего. — Его лучше обходить стороной? — решил удостовериться Кёнсу, на что Минсок рьяно закивал. — Ничего серьезней погоды с ним не обсуждайте, господин Кёнсу, мой вам искренний совет. Он перекрутит и переврет все, что бы вы не сказали. Слава Создателю, Чонин достаточно рано раскусил дядюшкины мотивы и нрав, а потому всегда рад спровадить его из дворца. — А Сехун? — Яблочко от яблони, господин Кёнсу. Держите ушки на макушке.* * *
В день возвращения из Холмов в Нуэль Кёнсу не сумел выделить даже минуточки, чтобы встретиться с Чонином. Ему вообще не позволили отлучаться, практически с порога закрутив в суматохе подготовки к балу. В обычно умиротворенном и тихом дворце все стояло вверх дном: сновали туда-сюда незнакомые люди, двигалась мебель, чистились ковры, драились окна, привозились продукты и постоянно кто-то с кем-то переругивался. Презрительно скривившийся Чонсу сказал Кёнсу, что к ним господин Хёнвон притащил штат прислуги из своих Долин ради бала, из-за чего теперь во дворце невозможно находиться. И вообще, эти мужланы затоптали его ковры! Кёнсу, конечно, ковры не особо беспокоили, однако возмущение главного распорядителя он полностью разделял. Как и шиндоново, которому в подмогу прислали целых трех поваров и именно там сгущался эпицентр скандала, потому как Шиндон не терпел указаний на собственной кухне и лупил всех по лбу любимым половником. Бэкхён же был необычайно воодушевлен. Он слышал об Осеннем Бале прежде и представлял его чем-то удивительным и волшебным, оттого всегда мечтал увидеть все воочию. А поскольку он являлся камердинером Кёнсу, то имел полное право сопровождать его и принять непосредственное участие. Бэкхёновы глаза блестели предвкушением и он, встретив Кёнсу, тут же потащил врачевателя в комнату, дабы успеть привести его в порядок и сделать самым прекрасным и очаровательным омегой столицы. — Это дело чести, господин Кёнсу! Это ваш первый выход в свет и вы должны сиять! Кёнсу попытался убедить Бэкхёна в том, что он сиять не так уж и желает, может просто постоять в уголке, однако камердинер остался непреклонным. Оттого весь вечер Кёнсу был вынужден проходить сквозь муки ради красоты, ибо Бэкхён его чистил, тер, скреб, намыливал, выщипывал и втирал какие-то масла в кожу, параллельно расспрашивая о болезни Холмов. Потом, после Кёнсу, этой же процедуре подвергли Минсока, что марчанин выдержал с удивительной стойкостью и невозмутимостью. — Бэкхён даже мертвого убедит в том, что ему нужно посветить мордашкой на этом проклятом балу. Камердинер польщенно улыбался, пока Кёнсу всерьез опасался, что Бэкхён своей жуткой мочалкой подчистую содрал с него кожу. Утром, в день бала, мучения продолжились. Бэкхён заставлял его примерять наряд за нарядом, подбирая идеальный комплект и что-то неразборчиво бормотал под нос, отбрасывая в сторону ненужные тряпки. Кёнсу стал для него сложной задачей, отчего камердинер вошел в азарт и ближе к обеду наконец-то отыскал то, что должно было сразить наповал высший нуэльский свет. Кёнсу в этих модных гардеробах не разбирался, но, глядя на себя в зеркало, не мог не отметить, что одежда сидит на нем хорошо и по фигуре. Темный бархатный камзол обтягивал плечи и грудь, небольшой кожаный поясок обхватывал талию, и такие же узкие бархатные брюки облепили ноги. Завершали картину аккуратные блестящие ботинки и Бэкхён восторженно прикрыл ладонью рот, позвав Минсока оценить результат. — Весьма соблазнительно. Полагаю, кое-кто конкретный будет заворожен, — Минсок, как всегда, словами бил не в бровь, а в глаз. Дворец, казалось, перетрясли весь до самого основания, а эпицентром всего действа стал огромнейший зал на первом этаже, какой был вылизан до блеска, украшен тончайшими золотистыми шторами и благоухающими цветами, уставлен столами, а в самом углу отвели место для музыкантов. Заметно, что Хёнвон не скупился, потратив на Осенний Бал внушительную сумму золота. — Он любит это дело, — подметил Минсок, рассматривая свое отражение в здоровенном золотом блюде в столовой. — Доказать всем вокруг, что он самый богатый и самый знатный. Лишь бы никто не вздумал тыкать носом, что он сын служки. Года четыре назад притащил марчанского слона во дворец, так тот сорвался с цепи и перетоптал столы в саду и покалечил парочку слуг. С тех пор Хёнвон возить животных перестал. Хотя я бы на месте Джеджуна и вовсе запретил бы этот цирк в своем доме. В Долинах полно места — хоть все Приморье туда свези! Так нет же. Кёнсу с улыбкой выслушивал минсоковы возмущения, так как впервые марчанин столь открыто выражал свои мысли и негодовал. Будь его воля — он бы давно пинками вытолкал Хёнвона из дворца и захлопнул бы перед чужим крючковатым носом дверь. Кёнсу же беспрестанно размышлял о Чонине, однако не рисковал искать с ним встреч в такой толпе незнакомцев, под боком у всевидящего Хёнвона. Чонин, вероятно, думал о том же, поэтому они мельком глянули друг на друга утром из разных концов коридора — Чонин улыбнулся и кивнул, утащенный куда-то за руку Сехуном, а глупо лыбящегося Кёнсу потянул на завтрак Бэкхён, допытываясь, почему это господин Кёнсу светится солнышком. Кёнсу так боялся спугнуть внезапно приобретенное счастье, что даже в мыслях не рисковал называть как-то их с Чонином отношения. Он просто ждал подходящего момента и надеялся, что Чонин тогда, в Бетине, говорил серьезно. Кёнсу спустился в зал ближе к вечеру, когда закатное солнце окрасило горизонт нежно-алым, а во дворец прибыли первые гости. Среди местной аристократии было принято немного опаздывать к началу празднества, тем самым демонстрируя, как долго и тщательно они к таким вечерам готовились. Бэкхён по правую сторону сопровождал меткими комментариями наряды альф и омег, а Минсок слева давал прозвища владельцам особо вычурных одеяний. Только что мимо них продефилировали господин Пуфик и господин Канделябр, а Кёнсу едва успевал прятать смешки за покашливаниями. Вечер обещал быть веселым. Ярко освещенный зал постепенно наполнялся людьми, а хозяин бала, господин Хёнвон, отыскал глазами Кёнсу, оглядел с ног до головы и скупо улыбнулся, будто у него неожиданно зуб разболелся. — Вы слишком уж хороши, господин Кёнсу. Боюсь, вы из-за этого наряда и вашего личика теперь навечно в черном хёнвоновом списке, — хмыкнул Минсок. — Стоит опасаться последствий? — Разве что следите, чтобы он не пристроился сзади — от плевков спину оттирать неудобно. Кёнсу рассмеялся, а спустя минуту ему стало не до смеха — в зале появились Сехун и Чонин, и из-за последнего Кёнсу резко перестало хватать воздуха. Чонин кружил голову одним своим видом, уложенными в простую, но аккуратную прическу волосами и пронзительным взглядом, каким он быстро выискал Кёнсу в зале. Мурашки пробежались по спине и искололи загривок, пока Кёнсу облизнул пересохшие от волнения губы и вцепился пальцами в карманы брюк. Вечер обещал быть не только веселым, но и тяжелым испытанием для бедного сердца Кёнсу. Неожиданно Минсок сдавленно ругнулся в кулак, рассмотрев кого-то в толпе. — Вот же чертов Хёнвон, собака! — Что случилось? — Да вон, — он указал ладонью на новоприбывшую пару — удивительно красивого и стройного омегу, держащего под руку высокого и чем-то недовольного альфу. — Он Тэмина сюда пригласил. На что рассчитывает? — Тэмина? — взволнованно переспросил Кёнсу. Это имя у него ассоциировалось с подслушанным однажды разговором между Чонином и Сехуном. Неужели это и есть тот самый Тэмин? — Ага. У него с Чонином и Сехуном весьма неприятная история в прошлом случилась. Тэмина и его дражайшего папеньку даже из дворца спровадили, хотя тот был личным камердинером короля. Но Тэмин решил, что сумеет окрутить двух принцев за раз и запутался в собственной лжи, — поморщился Минсок. — Отвратительный человек, честное слово. Более расчетливой сволочи я в жизни не видел. А, нет, господин Хёнвон же еще! Кёнсу тоже интересно, с какой целью Хёнвон пригласил Тэмина и что задумал вытворить. Главное — чтобы это никоим образом не коснулось Чонина, иначе он, Кёнсу, молчать не станет. Течка все еще беспокоила его нутро и подергивала за нервы, отчего Кёнсу только рад был бы выпустить пар и оттаскать кого-нибудь за прилизанные патлы. Фигурально выражаясь, конечно же. Тем не менее, несмотря на неприятные сюрпризы, вечер проходил достаточно занятным образом. Музыканты наигрывали легкий мотивчик на струнах, в зале зудели и жужжали разговоры, и даже к Кёнсу время от времени кто-то подходил, расспрашивая о его врачевательских навыках либо расхваливая храбрость, с какой он противостоял срединной лихорадке в порту. Почти все накрахмаленные и припудренные богачи знали о новом врачевателе короля, какому палец в рот не клади. Кёнсу это льстило. Слухи и впрямь расходились по Нуэлю быстрее ветра. Кёнсу наблюдал за тем, как к Сехуну и Чонину не зарастала народная тропа — к ним вечно кто-то прилипал с разговором. Чонин пару раз оглядывался на Кёнсу и смотрел умоляюще, тем не менее, врачеватель поделать ничего не мог, хотя жутко хотелось схватить его за руку и увести подальше от этого душного и назойливого общества. Думается, такой финт мало кто оценил бы по достоинству. Кёнсу напряженно следил за приснопамятным Тэмином, однако тот к принцам подходить не отваживался, цеплялся за мужа и вливал себя один бокал вина за другим. Вероятно, тоже с нервами сладить не мог. Хёнвон поглядывал на Тэмина с противоположного конца зала, явно раздосадованный его бездействием. Может, он надеялся на истерику либо скандал в его исполнении? Пока что гость не оправдывал хёнвоновых ожиданий. Кёнсу потягивал легкое цветочное вино, Минсок вообще предпочел обойтись без алкоголя, Бэкхён с аппетитом хрустел какой-то приморской рыбой в ароматном кляре и все проходило достаточно спокойно и пресновато, пока около Кёнсу не вырос стеной улыбающийся король Джеджун. — Ну-ка, охраннички, разрешите украсть самого красивого омегу в этом зале на один танец! — и с этими словами Джеджун аккуратно вложил запястье Кёнсу в свою горячую лапищу и потащил в самый центр. Музыканты тут же заиграли медленную и красивую мелодию, а слуги оттеснили гостей по сторонам, давая пространство танцующим. К Джеджуну и Кёнсу присоединилось несколько пар, однако король возвышался над всеми альфами на голову, тогда как Кёнсу был миниатюрней всех танцующих омег. Это, вероятно, создавало странный контраст и выглядело нелепо, но Кёнсу было все равно. Как и королю, что лыбился и кому-то в толпе строил суровые рожицы. — Нужно ловить момент и немного его подразнить, — хмыкнул Джеджун. — Эх, совсем Чонин с омегами не умеет обращаться. Целый вечер боится к вам подойти, господин Кёнсу, хотя глаз не сводит и следит за каждым, кто рядом с вами отирается. — Ваше Величество… — Да ладно! Я хоть и старик, с которого песок сыпется, в очевидных вопросах еще соображаю будь здоров. И могу сложить один к одному. Это было ожидаемо, господин Кёнсу. Ибо я в такого же, как вы, однажды крепко влюбился. На всю жизнь, — искренне признался Джеджун. — А Чонин все хорошее и плохое от меня перенял. Кёнсу порозовел щеками, но взгляда от джеджунова лица не отвел. Король довольно улыбнулся — явно оценил храбрость маленького омеги. — Хочу попросить вас, господин Кёнсу — не оставляйте его одного. Он может быть сильнее всех на свете, но все равно способен проиграть, если рядом не будет человека, ради которого он должен оставаться сильным. — Я ни за что не оставлю его в одиночестве, Ваше Величество, — твердо пообещал Кёнсу. — О, вижу ту самую породу северян До, о какой рассказывал прадед. Упрямые, честные и верные. И глазищи какие глубокие! — восторженно пророкотал Джеджун. — Будь я лет на пятьдесят моложе… Все равно бы Чонину проиграл, несомненно, — добродушно хохотнул альфа, ведя в танце аккуратно и изящно, несмотря на рост и мощную фигуру. Поразительный человек. Теплый и прямолинейный, отчего Кёнсу искренне удивлялся, как вертлявый и хитрый Хёнвон мог считаться его братом. — Благодарю, — Джеджун накрыл ладонь Кёнсу своими пальцами и слегка поклонился. — Больше не смею вас задерживать, иначе мне мой собственный сын от ревности голову откусит и не подавится. Кёнсу смущался оглядываться назад, поблагодарил короля за танец и на негнущихся ногах побрел к Минсоку, пробираясь сквозь толпу. Он ощущал на себе десятки взглядов, заметил, как на него откровенно пялился Тэмин и косился Хёнвон и уже представил, сколько всего придется вытерпеть, если он действительно намеревался оставаться с Чонином до самого конца. Кёнсу знал, что готов ко всему и с каждым ядовитым словом либо косым взглядом справится ради того, что колотилось и разливалось бесконтрольной нежностью внутри. До Минсока он дойти не успел — чья-то цепкая ладонь схватила его за локоть и уверенно потянула за собой сквозь толпу к одному из коридорных ответвлений зала. Кёнсу собирался было вырваться и возмутиться за столь бесцеремонное обращение, но уловил чарующий мускусный аромат и вскинул глаза — принц Чонин оглянулся на Кёнсу лишь единожды и пылающий чем-то категоричным взгляд сказал все за него. Вероятно, время того самого разговора настало. Из коридора они попали прямиком в крытую беседку в саду и Чонин отпустил локоть Кёнсу, спрятав руки за спиной. Он молчал, жевал губу и робко поглядывал на врачевателя, будто не знал, с чего лучше начать. Кёнсу вслушивался в стрекотание сверчков, ласково смотрел на Чонина и уже готовился сам высказать все, что накипело, но принц его опередил: — Прежде чем… Прежде, чем я признаюсь вам в том, что лежит у меня на сердце, позвольте объяснить кое-что. Это касается моего папы, принца-консорта. Он ушел из жизни не из-за болезни и не по случайности — его убили, — Кёнсу вздрогнул после этих слов, пока Чонин набирался духу продолжить. — Папа пожертвовал собой ради отца, бросился на убийцу и получил смертельный удар. Мне было всего одиннадцать лет. Отца гибель папы практически прикончила, и если бы не я, он бы точно ушел вслед за ним. Он так сильно любил его и до сих пор страдает от тоски. После смерти папы и видя то, что случилось с отцом, я поклялся себе, что ни за что не полюблю омегу так сильно, ни за что не стану подвергать его опасности и не буду причиной чего-то страшного. Я так боялся, что практически отказался от общения с омегами, погрузился в учебу и тренировки, полагая, что делаю все правильно. А потом появились вы и… Все пошло наперекосяк. Кёнсу опять вздрогнул, когда Чонин подошел ближе и взял его за руку, поглаживая пальцами тыльную сторону ладони. — Я не осознавал ничего, пока там, в лагере возле Кане меня не догнало и не ударило пониманием. Я так боюсь, что с вами может что-то случиться. Но я хочу любить вас, Кёнсу. Я противился этому изо всех сил, но никак не выходит, — как-то отчаянно признался Чонин. — Тем не менее, если вы не испытываете ничего ко мне, если вы откажете, то я наверняка смогу с этим справиться, ведь… — Простите, но нет, — резко ответил Кёнсу, спеша выговориться, пока еще хватает сил. — Нет? — переспросил Чонин севшим голосом. — Ага, нет. Я не откажу. Мое сердце давно все решило. Оно ваше. Что хотите, то и делайте с ним. Только не вздумайте оправдываться страхами, если вознамеритесь от него избавиться. Мне совсем не обязательно повторять судьбу Джунсу, а вам — своего отца. У нас может быть все по-другому. До самой старости, например. Как считаете? — Считаю, что вы самый сумасбродный и отчаянный омега из всех, что мне встречались. — Это моя изюминка, — улыбнулся Кёнсу и заметил, как расслабился Чонин и как разгладилась задумчивая морщинка на его лбу. — А еще сумасбродный омега ждет, когда его наконец-то поцелуют. Он хочет этого чересчур давно. Чонин на секунду замер, переваривая услышанное, затем сделал шаг и остановился около Кёнсу, осторожно положив одну руку на его пояс, а пальцами второй едва ощутимо коснувшись покрасневшей щеки. Кёнсу трепетно вдохнул мускус с кончиков, ткнулся носом в теплую ладонь и из-под ресниц взглянул на Чонина, который задержал дыхание и очарованно смотрел на Кёнсу. Так, будто только что получил самое ценное сокровище во всем свете. Сверчки прекратили трещать и весь мир перестал копошиться, останавливая свой ход именно в это мгновенье. Чонин отмер, заправил прядь чужих темных волос за ухо, зацепив подушечками мочку, провел большим пальцем по скуле и очертил контур нижней губы. Кёнсу сдерживал дыхание и не шевелился до тех пор, пока Чонин не наклонился ближе и не поцеловал, целомудренно и мягко, но от этого не менее сладко. Внутри Кёнсу взрывались звезды, извергались вулканы и ревело бушующее пламя. Он всхлипнул, а Чонин поспешно отстранился, испуганно уставившись на омегу. — Что-то не так? — Все так. Даже сном чудится, — прошептал Кёнсу еле слышно. Чонин улыбнулся и наклонился, чтобы вновь поцеловать, в этот раз смелее и крепче, пробуя на вкус нижнюю губу и сильней сжимая в своих объятиях. Кёнсу прильнул к нему, стиснул пальцами плечи и попытался не обращать внимания на надоевшее скверное предчувствие, сигналящее под ребрами. Сейчас-то все хорошо. Они вместе, они бесконечно влюблены и готовы рискнуть ради того, что бьется птичкой в их сердцах.