13
Кёнсу совершенно не ощущал течения времени. Оно вовсе будто замерло и затаилось в ожидании, когда они с наследным принцем решились признаться друг другу в чувствах и откровенно поговорить о том, что пряталось где-то глубоко в сердце. Таилось до той поры, пока его не накопилось так много, что молчать обо всем стало невыносимо. У Кёнсу до сих пор ноющий комок мешался в горле, несмотря на то, что Чонин никак не оставлял в покое его губы. Поцелуи прекращались буквально на пару мгновений, пока они оба обменивались нежными взглядами, робким дыханием, понимая, что говорить о чем-то прямо сейчас было бы неправильно. Наговориться они всегда успеют. Нацеловаться тоже, возражала рациональная сторона Кёнсу, ведь принц вроде как не собирался никуда деваться и забирать свое признание обратно, а значит, по крайней мере, на поцелуи вполне можно было бы рассчитывать, но… Почему-то именно сейчас, в этот самый волшебный миг после признания, целовать Чонина хотелось невыразимо больше, чем чинно беседовать с ним. Хотелось бесконечно касаться его теплой кожи пальцами, зарываться рукой в густые волосы, вдыхать чарующий мускусный запах, прижиматься к нему всем телом и ощущать, как взволнованно и быстро бьется под ладонью чониново сердце. Кёнсу старался запомнить каждую следующую секунду, потому что насколько ясно он осознавал реальность происходящего, настолько же в ней сомневался. По совершенно нелогичным, странным и дурацким причинам, но сомневался, пока не ощущал на пояснице крепкую хватку горячих рук, сжимавших Кёнсу столь сильно и собственнически, что всевозможные неуверенности тут же развеивались. Губы Чонина были твердыми и нежными одновременно, пахло мускусом так, что голова кружилась, а еще пальцы Кёнсу нащупали на шее небольшую, выпуклую полоску старого шрама, о каком он непременно однажды спросит. А затем обязательно коснется поцелуем. Кёнсу заполучил Чонина всего себе и теперь с детским восторгом думал о том, что каждый день будет узнавать о нем что-то новое. Разговаривать, не скрывая своих чувств и постепенно собирая из крупиц раздобытых знаний цельный образ наследного принца. А еще Кёнсу предвкушал, как однажды полностью, от макушки до пяток, изучит его тело и поймет, какие прикосновения и действия принесут Чонину удовольствие. Эта мысль внезапно вклинилась прямиком посреди высоких размышлений о любви и смутила своей откровенностью и прямотой, однако Кёнсу не собирался ее стесняться либо ей возражать. Течка все еще тревожила и волновала его, пусть и сбавила обороты после той памятной ночи в лагере близ Кане, потому-то Кёнсу такие вот желания не казались неправильным или постыдными. Минсок же вообще как-то заявил, что омегам скрывать и прятать собственные желания не нужно, что это прошлый век и пускай конкретно Кёнсу робость и скромность оставит своим прапрадедушкам, какие мнили это добродетелью. Минсок справедливо считал, что если бы все в их мире говорили напрямик, то конфликтов, войн и разрушенных судеб было бы куда меньше. Кёнсу хотел Чонина. Хотел во всех смыслах и полагал, что строить из себя невесть что, давить в себе вполне естественные потребности было бы очень глупым поступком, особенно после того, как они оба вслух признали чувства друг к другу. Кёнсу впервые угодил в такую круговерть эмоций, первый раз влюбился и жаждал всецело отдаться одному конкретному альфе. И чтобы этот самый альфа взамен взял на себя ответственность за то, что вскружил голову и удерживал в своих руках чужое сердце. С другой же стороны Кёнсу четко понимал, что прямо сейчас, на празднике, устроенном дядюшкой Чонина, во дворце, битком набитом гостями, поддаваться желаниям тела было бы неуместно. Он все еще оставался королевским врачевателем, а Чонин — наследным принцем, а потому им надлежало продолжать торчать на балу, строить вежливые физиономии и не дать кому-либо заподозрить, что несколько мгновений назад в крытой беседке в саду случился необычайно важный разговор. Чонин напоследок мазнул языком по нижней губе Кёнсу и отстранился, смущенно кашлянув. Руки с чужого пояса он не убрал, глядя на врачевателя блестящими от радости глазами. Кёнсу не сомневался, что и у него все эмоции на лице написаны. По крайней мере, щеки горели огнем, как и уши, а еще невозможно хотелось целовать Чонина прямиком в нежную улыбку. — Думаю, Минсок и все остальные могут нас с вами хватиться, — негромко предположил Кёнсу, справившись с дребезжащим голосом. — Скорее всего уже хватились. А Минсок наверняка знает, где я, с кем и вкратце может пересказать хронологию событий, — хмыкнул Чонин. — Он тот еще жук. — Вы сами его вызвали из Марки, если что, — напомнил ему Кёнсу. — И ничуть об этом не жалею. Минсок — верный друг и лучший в том, что касается нужного появления в нужное время. Это подлинный дар. — Вы еще в Кане мне сказали, что должны поговорить с кем-то прежде, чем со мной. Поговорили? — задал вопрос Кёнсу и увидел, как моментально помрачнело лицо Чонина, а губы поджались в строгую линию. — Да. Я не хочу ничего скрывать от вас, Кёнсу. Это Сехун. Тот, с кем я хотел говорить. Так вышло, что он начал испытывать к вам чувства гораздо раньше, чем я, а потому воспринял мое признание не очень хорошо, — нахмурился принц. — Он не захотел слушать мои объяснения. Для него я сейчас предатель и мерзавец, ведь сначала я поддерживал его влюбленность в вас, а после… Не знаю, зачем делюсь этим с вами, Кёнсу. Я не хочу выглядеть перед вами жалким или тем, кто не держит слово. — Разве можно было предугадать, чем все закончится? — спросил Кёнсу с мягкой улыбкой. — Я тоже совсем не собирался в вас влюбляться. Вы мне казались заносчивым грубияном и я говорил себе, что, скорее, стану следующим королем Юга, чем почувствую к вам что-нибудь. Но потом все перевернулось с ног на голову. — Я думал, что вам нравится Сехун, — признался вдруг Чонин. — А изучив ваш характер, я посчитал, что любить вас — пропащее дело. Вы явно однолюб, а я не мог соревноваться с обаятельным и общительным Сехуном, не мог даже нормальную беседу завязать, не то… — Это ведь вы нашли меня около Высокого Леса и привезли обратно в Нуэль? — прямо спросил Кёнсу и заметил, как расширились от удивления глаза Чонина и как он раскрыл, а потом захлопнул рот, не найдя ответа. — Мне господин Шивон сказал об этом в тот самый день, когда я проснулся. Но, почему-то, этот поступок себе Сехун приписал. — Он хотел вам понравиться, а я… Я думал, что это не такое уж важное дело. Я позволил работорговцам похитить вас и ничего не предпринял для того, чтобы вас спасти. Вы сделали все сами, Кёнсу, пока мы с Сехуном натыкались на сплошные тупики. Я ощущал себя таким бесполезным, поэтому разрешил Сехуну сказать, что это он привез вас в Нуэль. — Желание вернуться во дворец, вернуться к вам помогло мне справиться со всем, — произнес Кёнсу, не ожидая от себя такой откровенности. — Честно говоря, я не был уверен в том, что моя затея получится. Но когда я представил себе, что могу попасть в Пустошь и сгинуть там, больше никогда не видя вас, то… — голос Кёнсу пропал в дребезжащих в горле чувствах, а Чонин вновь ласково коснулся его губ своими, успокаивающе поглаживая ладонями поясницу. Кёнсу даже не догадывался, что ощущал и как переживал Чонин его похищение, отчего теперь взглянул на прошедшие события с другой стороны. И вообще — нынче, в свете открывшейся правды, некоторые поступки Чонина или его фразы приобретали иной, более глубокий смысл. Кёнсу не предполагал, что Чонин до сих пор винит себя в похищении королевского врачевателя работорговцами Приморья. Его поцелуй нежный и настойчивый одновременно, а объятия горячие и крепкие; Кёнсу млел и прижимался к нему, удерживая руки на чужих широких плечах. — Давайте все же вернемся обратно в зал, — легонько улыбаясь, предложил Чонин. — Потому что наше исчезновение может заметить дядюшка Хёнвон, а это уже грозит пущенными по всему Нуэлю слухами. Но прежде… Можно вас кое о чем попросить? — он дождался кивка раскрасневшегося Кёнсу и продолжил: — Избавимся от официальных обращений? Я не хочу больше поддерживать мнимое расстояние между нами, даже в разговоре. — Не знаю, получится ли у меня это вот так сразу, Ч-чонин, — заикаясь, с трудом выговорил Кёнсу, вспомнив, что тот просил называть его по имени. Принц же просиял улыбкой во весь рот, поцеловал Кёнсу в щеку и вложил чужую тонкую руку в свою горячую ладонь, уверенно ведя за собой назад в большой зал. Их пальцы ненадолго сплелись, но затем, уже на самом пороге зала они вынуждены расцепить руки и отойти на приличное расстояние, потому как давать почву сплетням да пересудам никто не хотел. Их общая тайна сладко стискивала внутренности Кёнсу, а влажные припухшие губы все еще ощущали вкус чонинового поцелуя. Кёнсу поймал на себе взгляд Сехуна и кивнул ему, но ничего хорошего не получил в ответ. Сехун выглядел чем-то расстроенным и злым, к нему с разговором лип какой-то омега с напудренным личиком и в облегающем наряде, однако тот не обращал никакого внимания на собеседника, не сводя глаз с Кёнсу. Врачеватель поежился — взгляд был колючим и неприятным. Назойливым, будто муха. Сехун после разговора с Чонином явно не собирался успокаиваться и смиряться с тем, что все именно так обернулось между ними троими. Кёнсу подумал, что можно было бы и ему с Сехуном поговорить, сгладить неловкости и недоразумения. Возможно, даже завтра, когда закончится бал и во дворце вновь воцарится мир и порядок. Он понимал, что вряд ли у Чонина и Сехуна получится наладить отношения, но, по крайней мере, честно рассказать о своих чувствах — то малое, что мог сделать Кёнсу для него. Ему не хотелось Сехуна обижать. Но в то же время, он не давал Сехуну права себя присваивать, прежде не спросив мнения. — Вы впервые принимаете участие в чем-то подобном, господин Кёнсу? — Хёнвон появился по правую сторону настолько внезапно, что Кёнсу едва удержался от вздрагивания и прыжка в бок. — Так и есть, господин Хёнвон, впервые. — Надеюсь, вы получаете удовольствие. Несмотря на то, что сейчас то тут, то там происходят отвратительные вещи, вкусная еда, хорошая музыка и приятная компания никогда не бывают лишними. Кёнсу мог бы поспорить. Для него и для Хёнвона определение приятной компании явно обозначалось по-разному. Кёнсу уж точно ничего приятного не видел в толпе малознакомых заносчивых аристократов Юга, сбившихся в кружки по интересам и напропалую сплетничавших о знакомых. Значительно выделялась лишь компания короля Джеджуна — альфа громогласно травил марчанские анекдоты, а Шивон, Минсок и еще парочка омег звонко смеялись, потягивая из бокалов вино. Кёнсу отыскал взглядом Чонина и насторожился — около него стоял тот самый Тэмин, кротко улыбался, хлопал ресницами, и о чем-то принцу щебетал. Было бы глупо ревновать Чонина к этому омеге, особенно после их признаний и поцелуев несколькими минутами ранее, а также рассказа Минсока о том, что Тэмин расчетливая сволочь, однако Кёнсу все равно предпочел бы, чтобы Тэмин убрался от Чонина куда подальше. — Мой сын часто говорит о вас, господин Кёнсу, — Хёнвон все еще не хотел лишать врачевателя своей приятной компании. — Кажется, вы крепко засели в его сердце. — Сехун для меня добрый друг и я дорожу нашей дружбой, — ответил Кёнсу, ощущая, как пересохло во рту от беспокойства. Судя по всему, Хёнвон перешел к той теме, о какой с самого начала намеревался с ним поговорить. — Дружбой? У моего сына кардинально противоположные взгляды на ваши с ним отношения, с приятельством никак не связанные, — удивленно протянул Хёнвон. — Он влюблен в вас. — Жаль, что я не могу ответить Сехуну тем же. Он для меня друг, не более того. Поводов считать иначе я ни разу не давал. — Вы так уверены в этом? Потому что исходя из его рассказов, вы весьма благосклонно принимали его ухаживания, господин Кёнсу. То, что для вас могло показаться пустяком, Сехуну кажется чуть ли не ответной влюбленностью. Юные альфы весьма и весьма восприимчивы, особенно когда дело касается столь… миловидных омег, — Хёнвон проговорил последнюю фразу, пытаясь скрыть нотки недовольства в собственном голосе. — Вы красивы, и я вполне могу понять, почему Сехун увлекся вами. — Если Сехун действительно увлекся лишь моей внешностью, смею вас уверить, это увлечение быстротечно и вскоре утихнет так же, как вспыхнуло. — Не ерничайте, господин Кёнсу. Речь не только о внешности. О многих вещах, какими Сехун восхищается. Он впечатлительный и влюбчивый, а омегу, который ругается со всем нуэльским портом скопом, режет ноги работорговцам и сражается с болезнями он видит впервые. Сехун испытывает к вам исключительно светлые чувства. — Повторюсь — к сожалению, я не испытываю ничего подобного к Сехуну, — терпеливо пояснил Кёнсу и отчетливо увидел, как дернулась нервная жилка на шее Хёнвона. Он был раздражен и даже не пытался скрыть это обстоятельство от собеседника. Его вывело из себя то, что Кёнсу так старательно и прямолинейно отказывался от его драгоценного Сехуна. — Я бы крепко подумал прежде, чем говорить столь категорично, господин Кёнсу. Сехун хорош собой, молод, богат. Ему в наследство достанутся Туманные Долины — второй по размерам домен после королевского, — хвастался Хёнвон. — Неужели есть что-то еще, о чем может мечтать омега? Тем более омега-сирота, покинувший родной дом? Разве вам не хочется семьи, хорошего мужа, спокойствия? Сехун сумеет вам все это дать. — Возможно, я вас сейчас удивлю, господин Хёнвон, но омега мечтать может о всяком, не только о муже и спокойствии, — резко отрезал Кёнсу. — Я люблю дело, которым занимаюсь, хочу быть полезным королевской семье и королю Джеджуну, хочу попробовать стать кем-то, а не просто милой мордашкой рядом со знатным и богатым мужем. Не желаю быть очередным бесполезным пуфиком в вашем особняке в Долинах, господин Хёнвон. А еще я хочу любить сам, а не по подсказкам кого-то со стороны. Или вы предлагаете мне быстренько влюбиться в Сехуна из-за его домена и красивого лица? Грош цена тогда такой любви, вы так не считаете? Хёнвон сузил глаза в крохотные щелочки и смотрел на упрямо вздернувшего подбородок врачевателя с очевидной злобой во взгляде. Кажется, Кёнсу, не сходя с места, приобрел еще одного недоброжелателя. — Я отчетливо слышу в вашей речи влияние этого марчанина, Минсока. Уверяю вас, Юг — не Золотая Марка, и свободолюбивые омеги с таким колючим характером редко здесь приживаются. Или же вы считаете, что мой сын недостаточно хорош для вас? Вы метите на кого-то повыше? На наследного принца? — Хёнвон издевательски хмыкнул. — Чонин, несомненно, может обратить внимание на вас, воспользоваться вашей красотой и наивностью, а затем выбросить, как ненужную игрушку. Он так уже поступал в прошлом. — Вы лжете! — не сдержавшись, сердито прорычал Кёнсу. — Значит, я попал в точку и вы на самом деле положили глаз на принца Чонина! — торжествующе изрек Хёнвон. — Для беглого омеги-северянина вы обладаете поразительными амбициями и самоуверенностью. Тем не менее, не надейтесь, что Чонин ответит вам взаимностью — омеги для него не более, чем способ приятно провести время. Спросите у господина Тэмина, что случилось между ним, Чонином и Сехуном в прошлом — он поведает вам весьма занятную историю. И ваши надежды на счастливую жизнь с наследным принцем рухнут под давлением суровой действительности. — Я не желаю больше слушать ваши выдумки, господин Хёнвон, — раздраженно прошипел Кёнсу. — И я знаю, что за фрукт этот ваш Тэмин. — Знаете? Со слов Минсока, скорее всего. Минсок — старый друг Чонина, естественно, он будет выставлять всех вокруг плохими, облагораживая самого Чонина. Не совершайте ошибок, не будьте наивным дурачком и хорошенько подумайте о Сехуне. Уверяю вас, однажды может случиться так, что именно от Сехуна будет зависеть ваша судьба и положение в королевском дворце. — Каким же образом это произойдет, господин Хёнвон? Или это очередное ваше вранье, как и история с Тэмином? — скептически вопросил Кёнсу. — Можете считать это враньем, господин Кёнсу, но когда что-нибудь случится, молитесь, чтобы Сехун был к вам благосклонен, — угрожающе прошипел Хёнвон, сверкнув глазами, а затем нацепил на лицо милую улыбку, заправил прядь волос за ухо и прощебетал, как ни в чем не бывало: — Прошу простить, но мне необходимо проверить готовность последнего сюрприза этого вечера, — он скрылся в толпе, направляясь в сторону выхода на улицу, оставляя Кёнсу в одиночестве переваривать услышанное и закипать от злости. Кёнсу доверял Минсоку, верил Чонину, а поэтому ни на секунду не позволил себе усомниться в них, услышав от Хёнвона о Тэмине. В конце концов, он однажды подслушал разговор Чонина и Сехуна и помнил, что там было не все так просто и уж точно не Чонин в той ситуации являлся главным злодеем. Тем не менее, в разговоре с Хёнвоном его насторожило другое — агрессивное навязывание ему Сехуна в качестве возлюбленного и то, что Сехун якобы может стать тем, от кого будет зависеть судьба Кёнсу. Тревожное чувство колотилось в груди и не давало спокойно вдохнуть. Предчувствие твердило Кёнсу, что со дня на день случится что-то действительно серьезное. То, что вновь абсолютно изменит жизнь Кёнсу. Кёнсу только сегодня узнал, что небезразличен Чонину, признался сам и заслужил уважение постояльцев королевского дворца своей страстью к лекарскому делу. Он не хотел ничего менять, а потому предупреждение Хёнвона выглядело и звучало угрожающе. Кёнсу не собирался бояться, поддаваться на провокации, но все равно испугался и быстро нашел взглядом Чонина. Тэмина рядом не было, Чонин мягко ему улыбнулся, а Кёнсу так сильно захотелось добраться до него через весь толкущийся по бокам люд, прижаться носом к шее и успокоиться в горячих, надежных объятиях. Вместо этого Кёнсу вернул Чонину улыбку и постарался сделать лицо менее подозрительным и хмурым. Он обязательно подумает обо всем завтра. Он непременно поговорит с Сехуном. Он совершенно точно поцелует Чонина сегодня еще раз, и никто ему не помешает это сделать. — Пойдемте, господин Кёнсу, — около него бесшумно появился Минсок. — Настало время для главного хёнвонова сюрприза. — Что это может быть? — Какое-то наверняка помпезное, дорогое и бесполезное зрелище. В прошлый раз это было выступление фокусников Золотой Марки. Кажется, именно тогда из-под носа распорядителя умыкнули драгоценный серебряный сервиз, — хихикнул Минсок. — О чем вы говорили с Хёнвоном? — О том, чем надлежит заняться омеге-сироте, — выдавил из себя Кёнсу. — О как. Небось уговаривал вас присмотреться к Сехуну, — марчанин только хмыкнул в ответ на округлившиеся от удивления глаза Кёнсу. — Даже не спрашивайте, откуда я знаю. К сожалению, я слишком давно с ним знаком. И с Сехуном тоже. — Меня не покидает скверное предчувствие. — Меня тоже, — признался Минсок. — Придется мне присмотреться к Сехуну вместо вас еще тщательней, пока он не смирится, что у него из-под носа опять увели омегу. — Господин Минсок! — Да шучу я, шучу. Зато по вам заметно, что уединение с Чонином прошло весьма продуктивным образом, — подмигнул марчанин. — Ваши губки до сих пор цвета спелой вишни. И щеки раскраснелись. Вы же там не хлопнулись в обморок в самый ответственный момент, нет? А то Чонин и так не особо с омегами умеет общаться, а тут вообще разочаруется в себе, как в альфе. — Господин Минсок, у вас слишком длинный язык, вы знаете? — Конечно знаю. Некоему Лу Ханю еще предстоит в его длине и умениях убедиться воочию, — громко рассмеялся охранник, а Кёнсу спустя одно возмущенное минсоковой наглостью мгновение начал смеяться вместе с ним. Хёнвонов слуга объявил на весь зал, что пришло время сюрприза, а потому господин Хёнвон просит всех поспешить выйти в сад. Там перед свободным, пустым участком без деревьев и кустов уже были заранее расставлены стулья и лавочки, Кёнсу, Минсок и Бэкхён втроем уместились на одной лавке у самого края. Сехун, Чонин и Джеджун с Хёнвоном заняли стулья по центру, остальные гости уселись по обе стороны от центрального ряда, галдя и гадая, что же на этот раз придумал Хёнвон. Издалека прозвучал дребезжащий барабанный ритм, затем свист пронесся над головами зрителей и перед ними неведомо откуда возникло приблизительно человек пятьдесят, ряженных в рваные кожаные лохмотья. Барабаны грохотали все мощнее и тревожней, прокатываясь вибрацией по земле и отдаваясь беспокойным стуком в груди Кёнсу. Выступающие синхронно танцевали, одновременно с этим что-то выкрикивая, омеги запели песню на неведомом языке, а альфы подпрыгивали, вертелись на земле и выделывали такие движения телами, что у Кёнсу голова пошла кругом. Танцоров, казалось, тьма тьмущая в саду, музыкантов тоже, барабаны гремели в ушах и тревожили душу надрывным стуком. Кёнсу покосился на Минсока, проверяя, только ли одному ему беспокойно, но нет — Минсок сидел нахмуренный и мрачный, скептически поглядывая на хёнвонов сюрприз. Бэкхён по другую сторону молчал, но заметно, что и ему зрелище тоже не по нраву. Кёнсу хотел рассмотреть Чонина, но тот сидел слишком далеко и его лицо невозможно увидеть из-за хаотично скачущих отблесков огоньков. Кёнсу не мог точно ответить, отчего ему стало не по себе, однако все выступление неизвестных танцоров он невольно сравнивал с неведомой первобытной силой — угрожающей и неистовой, как сама природа. Тревога закралась под кожу и сжала в ледяном кулаке сердце, потому Кёнсу облегченно перевел дыхание только в тот момент, когда выступление закончилось, пляски остановились и танцующие замерли, сбиваясь плотной кучей перед зрителями. Секунду стояла гнетущая, напряженная тишина, а затем Хёнвон подскочил с места и принялся хлопать в ладоши. Все остальные начали хлопать вслед за ним. Напряжение потихоньку развеялось. Кёнсу, Минсок и Бэкхён предпочли ничего не делать, оставшись в замешательствах после увиденного сюрприза. Чонин вежливо хлопнул пару раз и опустил руки. — Интересно, как долго Хёнвон учил их танцулькам пустельников? — хмуро спросил Минсок. — Пустельников? — испуганно пискнул Бэкхён. — Тех самых? — Ага, — подтвердил марчанин. — Очень странная идея посетила Хёнвона, особенно ввиду волнений около Молчащих Равнин. — Они не похожи на южан, — заметил Кёнсу. — Смуглая кожа и черные волосы. Больше похоже на жителей Пустоши. — Ну, прямо скажем, принц Чонин тогда тоже не чистокровный южанин, с его темной кожей. А ведь в нем течет южная кровь чистейшего отжима, — возразил Минсок. — Думается, это просто Хёнвон со своим стремлением прыгнуть выше головы решил шокировать местных снобов дикарским представлением. Кёнсу кивнул, но все равно в глубине души поддался тревожным сомнениям. Или, быть может, его волнения ничего не стоили и это просто-напросто отголоски впечатления мощным танцем? Кёнсу признался сам себе, что с большим удовольствием глянул бы на вороватых фокусников-марчан, чем на то, что в итоге приготовил брат короля. Мерзопакостное, липкое ощущение. А еще казалось, будто эти молчаливые танцоры, не проронившие ни слова на общем языке, пристально следили за каждым шагом возвращающихся в зал южан. Бал неизбежно подходил к своему завершению, однако конкретно для Кёнсу время бесед с неприятными личностями еще не окончено. Он остался один, устало прислонившись к стене в глухой части зала, пока Минсок с Бэкхёном отлучились в поисках хрустящих овощей, понравившихся камердинеру. Переживания сегодняшнего дня окончательно измотали Кёнсу, поэтому он не хотел ни с кем разговаривать, а просто издалека следил за Чонином и королем Джеджуном. Мысли о признании Чонина и подозрительных словах Хёнвона плавно меняли друг друга, постепенно переставая беспокойно мельтешить в голове, давая возможность Кёнсу подумать над каждой по отдельности, а не мешать все в сумбурную кучу. Кёнсу задумался, а потому появление Тэмина сперва не произвело на него впечатления. И только через секунду он узнал в красивом, утонченном омеге того самого человека, которого терпеть не мог Минсок, упоминал Хёнвон и якобы не могли поделить Сехун с Чонином. Кёнсу не мог не признать, что красота Тэмина была настолько очевидной и броской, что это откровенно раздражало даже самого Кёнсу, редко оценивавшего наружность того или иного человека. Он в основном обращал внимание на детали и мелочи, какие могли дать общее представление о характере или привычках, но вот у Тэмина зацепиться было не за что. Идеальная белая кожа, темные блестящие волосы, полные розовые губы, аккуратный нос и игривый взгляд небольших глаз. Точеная фигурка, обтянутая модным костюмом, кожаные туфли и ненавязчивый, легкий аромат сирени. Совершенно стерильная красота. Наверняка прежде, до замужества, за Тэмином бегали толпы альф — не заметить такого омегу было невозможно. Хотя, на вкус Кёнсу, ему чего-то не хватало. Какой-то перчинки или неправильности, что сделала бы из Тэмина настоящего, живого человека, а не фарфоровую куклу. — Наконец-то я имею возможность с вами познакомиться, господин королевский врачеватель, — произнес Тэмин, и даже голос у него ровный, спокойный и абсолютно без эмоций. — Я Ли Тэмин, супруг лендлорда Пика Дракона. — Рад встрече, господин Тэмин, — кисло ответил Кёнсу, нарочно демонстрируя лицом, что не так уж сильно он и радуется их знакомству. Лучше уж пообщаться с мертвым карпом на кухне повара Шиндона, ей-богу. — В последнее время Юг только о вас и говорит, господин Кёнсу, — заметил Тэмин, стряхнув несуществующие пылинки со своего плеча. — Срединная лихорадка в порту, похищение работорговцами, непорядки в Холмах — везде вы в главных ролях. — Уверяю вас, это все случайно получилось. — Ну разумеется, — вежливо отреагировал на шутку Тэмин. — Теперь, рассмотрев вас внимательней, я могу понять, почему принцы так заинтересовались вами. — О чем это вы? — Не придуривайтесь, господин Кёнсу. У вас замечательно вышло то, чего я так и не сумел добиться, пока мой отец был камердинером короля. Вертеть, как вздумается, одновременно и Чонином, и Сехуном… Мастерство высшей пробы. — Господин Тэмин, — сжав зубы, проговрил Кёнсу. — Поспешу развеять ваши иллюзии и заверить, что я уж точно никем в королевском дворце не верчу. За подобные финты можно быстренько вылететь отсюда на улицу. Как вы и ваш батюшка в этом наглядно убедились. Лицо Тэмина побагровело. — Надеюсь, что вы действительно хорошенько стараетесь под одним и под другим в постели, раз они дозволяют вам так дерзко и нагло разговаривать с гостями дворца и супругами сильнейших лендлордов Юга. — Дерзость и наглость появляются только тогда, когда супруги сильнейших лендлордов Юга позволяют себе говорить всяческие гадости. В любой другой ситуации, господин Тэмин, я к вашим услугам. Головную боль убрать, помочь с ломотой в суставах, избавить от нежелательного плода, — с невозмутимым лицом выдал тираду Кёнсу и с удовольствием проследил за тем, как возмущенно раскрыл рот Тэмин. — Ах ты… — начал было взбешенный омега, как за его спиной раздался веселый минсоков голос: — Господин Тэмин! Рад, очень рад встрече! Не желаете хрустящих овощей? Закуска мировая — пальчики оближешь! Нет? Тогда, может, пинок под зад? — угрожающе предложил марчанин, пока Тэмин в ступоре пятился назад от странной компании. — Нечего своим ядом на господина Кёнсу брызгать, все ваши змеюки в другом конце зала развлекаются, брысь. Тэмин презрительно фыркнул, развернулся и скрылся в толпе, нарочито громко топая каблуками туфель. Кёнсу подумал, что наконец-то отыскал неправильность в столь стерильной красоте — мерзкий нрав, с которым даже идеальное лицо выглядит искусственной маской. — Я имел удовольствие слышать ваш ответ ему, господин Кёнсу, — едва сдержал смех Минсок. — В вас марчанского въедливого характера больше, чем вы можете себе представить. Кёнсу польщен и в глубине души радовался, как ребенок, что умудрился так изящно поставить кретина Тэмина на место. Бал окончился после полуночи, уставшие гости — растерявшие свой лоск омеги и сонные, наклюкавшиеся вина альфы — расселись по экипажам и разъехались в разные стороны, не прекращая благодарить Хёнвона за замечательно проведенное время. Распорядитель Чонсу со слезами на глазах считал поштучно сервизы, ложки и вилки, уже обнаружив пропажу целых трех серебряных ложек. Горюя, Чонсу клятвенно пообещал, что на воров непременно падет страшное проклятие до двенадцатого колена, а затем начал пересчитывать кубки и бокалы, швыряясь грубостями в неповоротливых служек, мешающихся под рукой. Повар Шиндон пожаловался королю на то, что эти троглодиты сожрали все съестное в его кухне и завтрашний день грозил подлинной катастрофой, потому как на завтрак он не сможет подать ничего, окромя соли. Джеджун со смехом сказал, что в таком случае день завтра начнется в обед, поэтому к тому времени Шиндон точно успеет обзавестись чем-то кроме соли. Хоть крыс в подвале изловить да поджарить с марчанскими душистыми травами. Хёнвон, оставив слуг разбираться с бардаком и грязью, величественно удалился в свои покои, пока Кёнсу, Минсок, Бэкхён, Чонин, Сехун и Шивон помогали служкам со столами, стульями и бесчисленной посудой. Поварята едва не лишились чувств, когда на кухню ворвались сразу двое принцев, груженные грязными тарелками. Принцы от помощи отказались и перестали прибираться только тогда, когда навели порядок в зале и убедили Чонсу, что столовое серебро обязательно отыщется. Кёнсу в очередной раз поразился простоте и взаимоотношениям между постояльцам во дворце, потому как, кроме поварят, все приняли как должное то, что принцы убирают в зале вместе со слугами. Это было на удивление странное, но и показательное зрелище. Кёнсу вновь убедился, что влюбился в хорошего человека. А потом врачевателя бесцеремонно затащили в нишу за пыльным гобеленом и начали столь же наглым образом целовать, смеясь прямо в губы. Минсок, предвидя такой расклад событий, поторопился увести Бэкхёна наверх, оставив весь этаж пустым. Кёнсу чувствовал завораживающий аромат мускуса, мешающийся с разошедшейся под ночь фрезией, ощущал на своей щеке и пояснице горячие лапищи наследного принца, поддавался им и подставлял губы для очередного сладкого секретного поцелуя. — Прости, я не знаю, зачем сделал это, — прошептал смущенно Чонин, прижимаясь щекой к взъерошенной макушке Кёнсу. — Ну, здесь достаточно романтично, если не обращать внимания на гобелен, на котором запечатлено отрезание головы какому-то дракону. Думаю, этот древний дракон не очень-то рад, что за его спиной творится такое безобразие, — хихикнул Кёнсу, опять нащупал тот самый шрам на чужой шее и зарылся пальцами другой руки в растрепавшиеся чониновы волосы. — Откуда этот шрам? — Сехун в детстве меня им наградил. Мы играли в рыцарей и так сильно увлеклись, что он в драке по-настоящему порезал меня мечом. Я ему оставил такой же шрам на бедре, — рассказал Чонин и судорожно выдохнул, когда Кёнсу неожиданно прижался губами к коже на шее. Они вышли из укрытия спустя парочку смущенных смешков и тройку нежных поцелуев, из-за каких Кёнсу взлетел вверх по ступенькам, будто у него неожиданно выросли за спиной крылья. Он счастливо улыбался, надевая ночную рубашку задом наперед, уложился в кровать и любовался развешанными по небу звездами, все еще чувствуя вкус Чонина на своих губах. Все беспокойства, волнения и подозрения отодвинулись на задний план, потому что Кёнсу надоело думать. Этой ночью, засыпая, он позволил себе расслабиться и не размышлять ни о чем другом, кроме Чонина. Последней мыслью, пронзившей живот Кёнсу резким удовольствием, стала та, в какой он прямо сейчас мог бы выбраться из кровати и тайком навестить Чонина. Переночевать в его комнате. Проснуться и поцеловать его утром. Понежиться вместе в постели. Он мог бы сделать столько всего… Но сперва наберется смелости и будет точно уверен, что Хёнвона во дворце и след простыл.* * *
Проснулся Кёнсу резко и неожиданно, разбуженный странными выкриками, доносящимися за дверью его комнаты. Он спросонья уселся на постели, встал с нее и выглянул в окно — снаружи по саду носились какие-то подозрительные темные тени и неровный свет скакал по стриженым кустам. За дверью вновь раздался чей-то вскрик, Кёнсу услышал возню и грохот, будто на пол упали тяжеленные рыцарские латы, гордо стоявшие на первом этаже. Кёнсу судорожно сглотнул, его руки дрожали, а по спине пробежал колючий холодок страха перед чем-то неизвестным, но явно несущим в себе опасность. Он сдернул с плеч ночную рубаху, натянул штаны и рубашку, прихватил со стола кинжал, подаренный Минсоком (на всякий случай) и осторожно приоткрыл дверь, одним глазом выглядывая в коридор. Там суматошная беготня теней по стенам, хлопнула дверь в другом конце, кто-то истошно закричал, а Кёнсу различил сдавленную ругань. Он стиснул кинжал во взмокшей ладони, толкнул дверь ногой и стремглав перебежал в комнату напротив, где обычно спит Минсок. Там пусто, кровать разобрана, сумка раскрыта и куда-то исчезли два меча, обыкновенно висевшие на стене, остались одни кожаные ножны. Кёнсу заглянул под кровать, проверил в шкафу — никого. Хотя глупо предполагать, что Минсок стал бы прятаться в шкафу, случись во дворце беда. А то, что случилась беда, нет сомнений. Кёнсу собирался бежать к Чонину, но для этого нужно спуститься на первый этаж, пересечь холл и пробраться в левое крыло. Вполне выполнимо, если бы Кёнсу не был перепуган и не гадал, что же происходит. Он опять с опаской выглянул в коридор — там пусто, но оно и не удивительно, ведь в их крыле практически никто не живет. Кёнсу попытался унять дрожь в коленях, перехватил кинжал покрепче и вышел из комнаты Минсока, осторожно ступая по ковру и прислушиваясь к каждому шороху. Внизу опять послышался грохот, ругань, скрежет металла и болезненный вопль — Кёнсу не сомневался, что внизу кто-то только что получил серьезную травму. Кёнсу на цыпочках подбирался ближе к лестнице, ведущей на первый этаж, затаив дыхание, посмотрел вниз и едва не закричал от ужаса, вовремя закрыв рот рукой. На ступеньках, искорежившись в нелепой позе, в луже темно-красной крови лежало тело главного распорядителя Чонсу. Его остекленевшие, мертвые глаза направлены прямо на Кёнсу и тот подавил в себе очередной вопль, рассмотрев, что горло Чонсу перерезано так глубоко, что голова едва держится при помощи участка невредимой кожи. Ужас парализовал и заморозил мысли, и Кёнсу не знал, что предпринять, потому что какой-то человек, ряженый в кожаные лохмотья танцоров господина Хёнвона, заметил его и теперь подбирался к застывшему врачевателю, прокручивая в руке залитый кровью меч.