* * *
Лес Пик назывался так не только из-за чудаковатой формы пиковых елей, которые росли лишь в этом месте и нигде больше, но еще и в связи с одной из самых грандиозных битв древности, произошедшей здесь в Век Чумы. Тогда, насколько Кёнсу помнил историю старого мира, нынешних королевств не существовало — земли на севере от Великого Разлома принадлежали Империи, а южная часть суши, где теперь располагались Южное и Северное Королевства, входили в состав Союза Вольных Городов. Империя и Союз были непримиримыми врагами, однако ни одна из летописей, описывавших тот смутный и темный период истории, не могла с толком объяснить, из-за чего два государства так страшно враждовали. Кто-то утверждал, что дело было в неравном распределении земель, кто-то — в древних алхимических секретах, которыми владела Империя и тем самым нагоняла ужас на богобоязненных жителей Союза. Алхимия считалась грешным занятием, темным — она непременно высасывала душу из всякого, кто собирался постичь с ее помощью основные земные законы, разобраться в смысле человеческого существования и попытаться изобрести такое снадобье или вещество, способное сдвинуть с небесного пьедестала самого Создателя. Именно подобные стремления алхимиков Империи, в конце концов, вынудили Союз начать против нее священную войну, длившуюся десять лет. Войну, приведшую к уничтожению двух государств, затяжному голоду, болезням и кровавой охоте на выживших алхимиков. Официальная версия причины войны Империи и Союза — приглаженная, блестящая и романтическая — гласила, что два правителя не смогли поделить между собой омегу, который пленил сердца альф и вынудил их биться за обладание собою не на жизнь, а на смерть. Альфы послали на верную смерть сотни тысяч подданных, сами сложили головы в битве в Лесу Пик, якобы так и не узнав, в кого же был на самом деле влюблен роковой омега. Кёнсу всегда считал эту историю откровенно дурацкой и глупой, в то время как его одногодки-омеги в медицинской школе все как один вздыхали и восторгались этой трагической любовью. Они мечтали оказаться на месте того омеги, а Кёнсу не уставал нудно напоминать о тысячах человеческих жизней и разрушенных домов, ставших жертвами чьего-то неудачного романа. В тот момент наивный Кёнсу искренне полагал, что ради любви здравомыслящий человек не способен на столь страшные, трагические поступки. Сейчас, продвигаясь вглубь Леса Пик и рассматривая торчащие то тут, то там расколотые остатки древнего оружия, постепенно превратившиеся в заросший мхом и травой лесной пейзаж, Кёнсу не мог отделаться от воспоминаний об этой истории из летописи древнего мира. И мысли, что теперь он вполне мог себе представить, на что готов пойти человек, страдающий от чувств. Например, Кёнсу сбежал из жуткого дома, слепо доверившись почти незнакомому омеге, хотя вполне мог попасться на обман и угодить в ситуацию гораздо хуже той, какой его подверг Сехун. Чонин, разыскивая Кёнсу, поверил одному странному письму непонятно от кого и проделал такой далекий путь, хотя письмо могло оказаться ловушкой, учитывая, что за его голову назначена солидная награда. Сехун, подначиваемый бурлящими внутри страстями, украл Кёнсу из дворца, удерживал его на цепи, а теперь, взбесившись из-за его побега, не оставлял попыток отыскать, хотя вполне мог бы заполучить любого омегу, какого пожелал бы. И с куда меньшими потерями. Все трое так или иначе ради любви уже чем-то пожертвовали. Кёнсу — повстанцами Чунмёна, которые радушно оказали ему прием месяц назад и вряд ли предполагали, что приблудившийся северный врачеватель навлечет на них проблемы в лице разведывательного отряда Хёнвона. Сехун — собственным рассудком, с каждым днем утягивавшим его в глубокую и беспросветную яму безумия. Чонин — людьми, которые на него надеялись, а еще тяжелым бременем единственного наследника престола, какому нужно соответствовать и быть рассудительным, а не бегать по лесам в поисках одного маленького омеги. Конечно, эти жертвы не шли в сравнение с многотысячными армиями Империи и Союза, но и незначительными их назвать язык не поворачивался. Единственное, что пока оставалось неизвестным — это результат. Древняя война привела к рекам крови, болезням и смертям, но Кёнсу отчаянно надеялся, что их любовь не станет чьим-то горем. Его совесть и сердце такую ношу вынести вряд ли сумеют. В Лесу Пик было поразительно тихо, даже ветер не пробивался сквозь густые пикообразные кроны вечнозеленых елей. Угрюмо молчали птицы, Кёнсу отчетливо слышал лишь собственное сердцебиение и цокот копыт лошадей. Казалось, будто лес всасывает звуки в себя, как ткань впитывает влагу, а затем воспроизводит в самый неожиданный момент. Кёнсу мог поклясться, будто рядом с его ухом кто-то кашлянул, но это было невозможно — он сидел на лошади один, а Цзытао ехал позади на расстоянии метра и беседовал с одним из чониновых гвардейцев. Спустя несколько минут что-то якобы блеснуло среди деревьев и скрылось в глубине, а Кёнсу тряхнул головой и принял решение смотреть только вперед, не глазея больше по сторонам. Мало ли, что еще привидится, ведь он провел ночь без сна. Цзытао нагнал его и пустил лошадь легкой рысью, обеспокоенно разглядывая бледное лицо Кёнсу. — Ты в порядке? — Разве я должен на что-то жаловаться? — улыбнулся Кёнсу. — Я нашел Чонина и не могу думать больше ни о чем. — Ты давай, врунишка, не увиливай. Пускай в моей голове не так много мозгов, как в твоей, я чувствую брехню на раз-два. Ясное дело, что ты счастлив, потому что красавчик принц тебя отыскал в самой заднице мира, — ворчливо пробормотал Цзытао, недовольно покосившись на Кёнсу одним глазом и старательно следя за ветками другим. — Но я той же задницей чую, что ты чем-то обеспокоен. И не чем-то необъятным, вроде идущей войны, а какой-то конкретной неприятностью. — Возможно, — поджав губы, сухо согласился Кёнсу, и невольно глянул на спину идущего впереди Чонина. — Я не могу перестать думать об убийцах, которых подослал Сехун. Может быть, это только мое воображение, но в голове настойчиво крутится мысль, что наша с Чонином встреча — не конец, а лишь начало бед. — Я что-то не пойму, — запутался Цзытао. — Ты не рад, что встретился с ним? — Конечно рад, — мгновенно ответил Кёнсу. — Так, что даже дышать с трудом получается. Но я так сильно хотел его найти, что не успел подумать о том, что мое присутствие рядом с ним может обернуться серьезными неприятностями. — Еще серьезней, чем смерть его отца, изгнание из Нуэля, твое похищение? — недоверчивым тоном перечислил Цзытао. — Да у этого парня с недавних пор неприятность — второе имя! А ты, наоборот, единственное светлое событие посреди всей этой темени. Не накручивай себя почем зря. — Я пытаюсь, — ответил Кёнсу. — Я хотел бы просто радоваться тому, что мы наконец-то встретились, но я так привык бояться за него… Боюсь даже сейчас, пускай мы всего в паре шагов друг от друга. Я до сих пор помню, как было больно, когда я думал, что Чонина больше нет на свете. — Да, я понимаю, о чем ты, — Цзытао слегка вздернул подбородок и отвернулся, а Кёнсу решил не развивать дальше эту тему и не задавать ему вопросов. Если Кёнсу Чонина все-таки умудрился отыскать, живого и здорового, то Цзытао, видимо, был лишен такого шанса навсегда. Минуту они ехали молча, а затем Цзытао взял себя в руки, скорчил на лице хитрое выражение и обратился к Кёнсу: — В конце концов, ты будешь спокоен только тогда, когда зажмешь его в объятиях в теплой постели, да? Готов поспорить, принц Чонин от такого вряд ли откажется! Краска смущения разлилась по щекам Кёнсу и затекла за ворот кожаного жилета, окрасив бледную шею. — С-сейчас не время думать об этом! — Да когда же еще думать об этом, как не во время гражданской войны, где каждый прожитый день является очередной победой? — недоуменно переспросил Цзытао, но спустя секунду его лицо разгладилось и вытянулось, сделавшись почти хищным. — Так ты что, птенчик, еще невинный цветочек совсем? — И что, если так? — огрызнулся Кёнсу, отчаянно борясь с румянцем и стеснением. — Да ничего. Для принца это, наверное, вообще станет подарком небес. Пойду-ка пожму ему руку и похвалю за ангельскую выдержку, — хохотнул Цзытао. — Да шучу я! Но ты все равно о теплой постельке подумай — это хоть на некоторое время заставит тебя отвлечься от всех твоих накрученных страхов. Лови момент, пока Чонин рядом с тобой. Как бы Кёнсу не хотел в этом признаваться, но мысль, заложенная Цзытао, и впрямь запросто отвлекла от всех мрачных раздумий. Он перестал прислушиваться к лесу, прекратил думать о наемных убийцах и тысяче других опасностей и, вопреки рассудку, сосредоточился на крайне неприличных, но в то же время сладких и будоражащих идеях. Кёнсу ругал себя, ругал Цзытао, ругал даже чертово седло, которое болезненно натирало промежность и все равно вынуждало размышлять о совсем другом трении. Жарком и приятном. Цзытао с довольной физиономией начал рассказывать Кёнсу анекдоты, потом плавно перешел на детские страшилки о Лесе Пик, которые были связаны с блуждающими меж деревьев призраками погибших солдат, а Кёнсу смотрел на широкую спину Чонина, скачущего впереди, и мечтал о том долгожданном миге, когда они наконец-то останутся наедине.* * *
Охотничий домик лендлорда, любезно предоставленный принцу Чонину в распоряжение, находился в достаточно экзотическом месте. Короче говоря — охотиться здесь было особо не на кого, Лес Пик считался самым труднопроходимым лесом из всех прочих в Южном Королевстве. Живность могла преспокойно себе прятаться где угодно, зная, что охотники ни за какие коврижки не пойдут за ними в глубину леса, опасаясь болот, древних ловушек солдат Союза и многочисленных жутких историй, в которых обычно конец для путников и охотников был один — они шли в лес и больше оттуда не возвращались. Именно поэтому двухэтажный дом этот с охотой связан не был, пускай и носил такое наименование. Тем не менее, было заметно, что за домом лендлорд ухаживал и не давал ему запустеть и обрасти сорняками — Кёнсу удивился, обнаружив перед домом старательно выстриженную лужайку пожелтевшей к осени травы и несколько декоративных деревьев. Дом был обнесен износившимся, но все еще достаточно крепким каменным забором, а рядом с ним в деревянной пристройке расположилась конюшня. Пока Чонин и Ифань с гвардейцами распрягали лошадей и проверяли прилегающую к дому территорию на наличие дополнительных входов и дырок в заборе, Кёнсу и Цзытао обошли все комнаты внутри постройки. Они обнаружили на первом этаже гостиную и столовую, кухню, туалет и даже большую деревянную лохань, при виде которой вся кожа Кёнсу мгновенно начала чесаться — жутко хотелось смыть пот и пыль проделанного пути. На втором этаже были найдены четыре просторные спальни, еще один туалет и шаткая лестница, ведущая на чердак. Кёнсу сразу облюбовал комнату рядом с лестницей — в самой глубине и с широким окном, выходившим на окружившие дом плотным кольцом пиковые ели. Цзытао, плюхнувшись на кровать в этой комнате, слегка попрыгал на ней и лукаво улыбнулся. — Неплохо. И не скрипит, что еще лучше. Кёнсу хотел было отвесить наглому омеге подзатыльник, но Цзытао с невиданной для его роста ловкостью выпрыгнул из комнаты и скрылся в коридоре, распевая дурацкую песенку собственного сочинения: — Раз — жених и два — жених! И кровать тиха у них! Спустившись на первый этаж, Кёнсу увидел, что гвардейцы и Чонин с Ифанем расположились в гостиной, выгрузив на стол еду — сушеную говядину, небольшой мешок картошки, толстобокую тыкву и пару бутылок вина. Кёнсу и Цзытао предложили помочь с приготовлением ужина, но получили решительный отказ — мол, отдыхайте и ни о чем не переживайте. Один из гвардейцев разжег камин и омеги с удовольствием подсели ближе к огню, ощутил, как согревшийся воздух мягко обласкал кожу. Чонин, извинившись перед Кёнсу, попросил немного его подождать и удалился вместе с Ифанем в столовую для того, чтобы продумать завтрашний маршрут их небольшого отряда. От нечего делать Цзытао предложил Кёнсу поискать воду и помыться, раз все в этом доме чем-то заняты, и только омеги валяют дурака. Цзытао нашел в коморке рядом с туалетом не только бочки с водой, но и железное ведерко, кусок душистого мыла и чистые полотенца, а порывшись в комнатах на втором этаже, притащил им еще и сменную одежду — две широкие льняные рубахи и двое штанов. Вода в ведре быстро согрелась на огне на кухне и Цзытао без лишних разговоров толкнул Кёнсу к лохани, приказав не выходить оттуда, пока он не отмоется полностью. Кёнсу почти застонал, погрузив продрогшие ноги в горячую воду. Цзытао пришел еще два раза, добавив согревшейся воды и слегка разбавив холодной, потом подмигнул и плотно закрыл дверь за собой, позволив Кёнсу вдоволь понежиться. Горячая лохань в последнее время являлась невиданной роскошью — в лагере повстанцев приходилось обмываться быстро, а потом кутаться в одежду, пока тело не полностью промерзало из-за ледяной воды. Кёнсу точно так же помог с купанием Цзытао, а после они оба, раскрасневшиеся и умытые, спустились вниз, где гвардейцы щедро поделились с ними тушеной картошкой с тыквой, мясом и нагретым вином. Кёнсу, схватив тарелку, робко замер в столовой, заметив, что места около Чонина заняты и хотел было двинуться в самый край стола, но Ифань подскочил со своего стула и, не принимая отказа, сам пошел к гвардейцам. Весь их нехитрый, но ужасно вкусный ужин Кёнсу почти не принимал участия в беседе. Он с трудом прятал улыбку, даже сквозь одежду чувствуя тепло кожи Чонина и глубоко вдыхая родной запах мускуса. Если бы мог, он бы потерся щекой об его плечо, но сдержался, лишь чуточку ближе подвинувшись к Чонину на стуле. Но когда сам Чонин нашел пальцы его руки под столом и переплел их со своими, сердце Кёнсу на минутку остановилось. После еды и вымытых тарелок, которые Кёнсу с Цзытао взяли на себя, Чонин увлек его наверх, безошибочно определив понравившуюся Кёнсу комнату рядом с лестницей. Кёнсу не стал интересоваться, как так получилось. После выпитого горячего вина и накатывавших легкими волнами эмоций ему показалось это само собой разумеющимся. Будто их связь, их любовь работала даже во время поиска комнаты для ночлега. Чонин плотно закрыл дверь и задернул шторы на окне, а после неловко обернулся лицом к Кёнсу и уселся на кровать. Робко улыбнулся и взъерошил волосы, явно не зная, с чего начать разговор, пускай и поговорить им определенно было о чем. Кёнсу внимательно смотрел на него в дребезжащем свете масляной лампы и заметил, что Чонин со времени последней их встречи похудел и осунулся, острые скулы заметно подчеркивались желтоватым светом лампы. Под глазами пролегли круги, будто он давным-давно нормально не спал. В груди Кёнсу заныло от сожаления и жалости к нему. Чонин потерял отца, родной дом, вынужден скитаться по миру и скрываться от убийц, жаждущих его смерти. Его предал родной дядя и брат, и Кёнсу совершенно не представлял, о чем Чонин думал и чего хотел. Единственное, что было в силах Кёнсу — это крепкие объятия и поддержка. Он хорошо запомнил слова короля Джеджуна — каким бы Чонин не был сильным человеком, и он может сломаться, если рядом не будет того, ради которого ему захочется продолжать бороться. Кёнсу приблизился к нему вплотную, положил ладони на смуглые щеки и заглянул в темные глаза, в каких плескался целый океан чувств. Ласково провел по скулам, очертил широкий нос, брови, коснулся сухих губ, будто пытался раз и навсегда запечатлеть в памяти и душе его красивое лицо. Прикоснулся поцелуем к кромке волос у лба и почувствовал, как руки Чонина легли на его пояс, а сам он заметно расслабился, ластясь к чужим прикосновениям. — Мне сказали, что ты умер. — Мне говорили то же самое, — признался Чонин, прижавшись щекой к животу Кёнсу и глубоко вдыхая его аромат. — Кто-то из гвардейцев будто бы видел, как тебя зарезали во дворце. А спустя неделю посланник от Хёнвона заявил, что тебя казнили, как предателя и шпиона Северного Королевства. Но я знал, что ты жив. Искал тебя вопреки всему, что говорили Ифань и Чондэ. Я… просто не мог поступить иначе. Знаешь, после того похищения работорговцами это уже стало моим любимым занятием — все время искать по свету До Кёнсу. — Прости меня, — прошептал Кёнсу, зарывшись носом в волосы Чонина. — За что ты просишь прощения? — Я должен был искать тебя. Я потерял целый месяц в лагере повстанцев, которые скрыли от меня твое письмо. Я мог никогда с тобой не встретиться! Я такой тупица! Нужно было самому ехать в Долину Грифонов и… — Чонин не дал Кёнсу продолжить, заговорив: — Ты правильно сделал, что остался в лагере, Кёнсу. Ты помог им и уберег себя от беды. Я могу только до конца жизни благодарить тех людей, что оказали помощь и привели тебя ко мне. Знаешь, мне кажется, я и не жил вовсе, пока тебя не было рядом, — рассмеялся Чонин, пытаясь этим смешком сделать последнюю сказанную фразу менее серьезной, но Кёнсу у него обмануть не получилось. Он хотел бы разделить с Чонином всю ту боль, которую ему довелось перенести. Он отчаянно хотел бы, чтобы им обоим не пришлось больше в жизни встречаться с чем-то настолько невыносимым и кромсающим на части. Кёнсу поцеловал его в обе щеки, в уголок губ и пометил поцелуем переносицу, а затем опять крепко обнял его, осторожно и ласково поглаживая чужие жесткие волосы. — Что случилось с обитателями дворца? — выдержав паузу и набрав в грудь воздуха, озвучил Кёнсу тот самый вопрос, ответ на который желал услышать и которого ужасно боялся одновременно. — Все в порядке. Кроме Чонсу и отца все сумели выбраться. Минсок помог мне расчистить путь отступления, затем успел заскочить в нижний город и прямо из постели вытащил хирурга Лу Ханя, — хмыкнул Чонин, а Кёнсу выдохнул с облегчением. — За ними наблюдать, честно говоря, одно удовольствие. Бэкхён так же, как я, верил в то, что ты жив. И Шиндон тоже. Он теперь заправляет провизией и снабжением всего сопротивления, руководит полевыми поварами и вообще стал серьезной фигурой. В его подчинении целых двадцать человек. — Мне так жаль твоего отца, Чонин. — Да, мне тоже, — кратко произнес тот. — Он был хорошим человеком и не заслужил такого предательства. — Никто не заслужил этого. Отец слепо доверял брату, потому что для него семья всегда была важным делом. Я давно говорил ему, что дядюшка Хёнвон совсем не тот, за кого себя выдает, а отец все не верил. Он же несчастный омега, бастард и вообще больше всех нас натерпелся, — раздраженно сказал Чонин. — Отец постоянно чувствовал вину, хотя, по сути, виноват в хёнвоновой судьбе был только мой дед! Кёнсу прервал его злую речь успокаивающим поцелуем, прижался к Чонину покрепче и обнял за шею, буквально растворяясь в ощущении желанной близости и дрожа от мягко накатывающих чувств. Нежный поцелуй не спешил заканчиваться, руки Чонина выводили линии и круги на спине и пояснице, целомудренно не опускаясь ниже. Кожа покалывала от горячих прикосновений, щеки Кёнсу пылали и голова слегка кружилась, однако одна мысль оставалась четкой и ясной — это все происходит на самом деле. Это не видение, не призрак и не сон. Это кожа настоящего Чонина под пальцами. И он влюблен в Чонина так сильно, что больно даже дышать. Спустя несколько минут судорожных поцелуев Кёнсу помог Чонину снять кожаный жилет и лег рядом с ним в постели, укрыв их обоих одеялом и прижавшись к его боку. Чонин гладил чужую ладонь и время от времени касался губами лба или спускался ниже, к кончику носа. В душе после прошедших в неизвестности и страхе дней царило спокойствие и умиротворенность. Кёнсу наконец-то вернулся к тому человеку, к которому стремились его сердце и мысли. Он хотел бы, чтобы так было всегда, но понимал, что уже завтра им придется вернуться обратно в тот жестокий и злой мир, вернуться к войне и принимать серьезные решения. Придется вновь бороться за возможность любить друг друга и не бояться за свою жизнь. — Так что будет дальше? — Сегодня или вообще? — с улыбкой спросил Чонин. — Вообще. Что ты собираешься делать? — Меня тошнит от самой мысли, что Хёнвон провозгласил себя королем и поселился во дворце после убийства собственного брата. Я хочу выгнать его оттуда, а затем судить. Хочу помочь южанам победить пустельников и восстановить разрушенное этими ублюдками. Хочу стать достойным памяти своего отца. Лендлорды поддержат меня, а Минсок со дня на день должен вернуться из Золотой Марки с новостями от ее короля, — вздохнув, поделился своими планами Чонин. — Это будет сложный путь, но я знаю, что все получится. Ты вернулся и мои мысли наконец-то прояснились. — Я хочу помочь тебе всем, чем смогу. Мои знания, руки и голова в твоем распоряжении, Чонин. У меня есть несколько идей насчет… — Подожди, — негромкий смех вырвался из груди Чонина. — Сейчас я не готов искать применение твоим знаниям. — А чего ты хочешь сейчас? — Хочу поцеловать тебя. И послушать, что случилось с тобой за все это время. — Пожалуй, и то, и другое я готов исполнить сию минуту, Ваше Высочество, — улыбнулся Кёнсу и нежно прикоснулся поцелуем к чужим губам. Он-то, подначиваемый Цзытао, предполагал, что Чонин этим вечером захочет большего. Как оказалось, тому было вполне достаточно обыкновенных объятий и простого разговора. Сердце Кёнсу стучало, будто безумное, когда он прижался щекой к плечу Чонина и начал: — В тот день я проснулся посреди ночи и сразу понял, что произошло что-то страшное… Кёнсу все говорил и говорил, пока не услышал ровное и глубокое сопение и не почувствовал под щекой равномерно вздымающуюся грудь. Чонин заснул, не дослушав историю, и Кёнсу едва ли мог его в этом винить — его собственные глаза уже тоже слипались, а все косточки в теле ныли от усталости, утомленные долгой дорогой. Кёнсу не удержался, погладил тыльной стороной ладони чужое лицо, прикоснулся губами к кончику носа и несколько мгновений просто любовался спокойно спящим Чонином, прислушиваясь к его дыханию. Он не хотел засыпать, но все-таки провалился в сладкий сон, убаюканный чужим дыханием и ароматом мускуса. Хотя бы этим вечером наконец-то все было хорошо.* * *
— Кёнсу, — шепнул кто-то в ухо. Кёнсу поморщился и перевернулся на другой бок. — Кёнсу, — не сдавался шептун. Тот недовольно выдохнул и с трудом разлепил глаза, подслеповато щурясь. Сквозь небольшую щель в шторе в комнату просочился лунный свет, давая возможность разглядеть очертания мебели. — Кёнсу! Чонин стоял около двери в комнату и быстро прижал палец к губам, прося хранить молчание. Затем жестами показал, чтобы Кёнсу сполз с кровати на пол и залез под нее. Кёнсу тряхнул головой, прогоняя остатки сна и все никак не мог сообразить, зачем Чонин стоит около двери, притаившись в тенях. И что в его руках делает кинжал. Тело пробрало ледяным ознобом. Неужели опять что-то случилось? Им кто-то угрожает? В кромешной тишине дома Кёнсу легко расслышал чьи-то крадущиеся шаги в коридоре. Кажется, неизвестный явно не хотел, чтобы его заметили. Шаги приближались в направлении их с Чонином комнаты. Кёнсу видел, как Чонин крепко, уверенно сжал в руке оружие и приготовился к драке. Он практически слился с тенью в единое целое и не дышал те несколько секунд, в течение которых некто за дверью прислушивался к звукам и решал, стоит или не стоит входить. Решившись, неизвестный дернул ручку, пока Кёнсу, судорожно размышляя и задеревенев от страха, улегся обратно на подушку и притворился спящим. Дверь медленно открылась и внутрь вошел незнакомый альфа — невысокий и худой, с длинными руками и едва различимым горьким запахом. Его тело было обтянуто черной кожей, а на лицо была надета маска. Альфа замер в проеме и уставился на Кёнсу. Смотрел долго, не меньше минуты. Кёнсу, стиснув похолодевшими пальцами одеяло, подумал, что альфа пытается определить местоположение Чонина. Но, честно говоря, если бы Кёнсу точно не знал, что Чонин спрятался в тени за дверью, он бы вряд ли его там отыскал. Наконец альфа сделал осторожный шаг внутрь комнаты, затем еще один, не сводя глаз с кровати. Повернулся боком к двери и хотел было ее прикрыть, но не успел — Чонин молниеносно и бесшумно прыгнул на него, одной рукой зажал его голову в тисках, а второй быстро и легко, словно масло ножом, перерезал незнакомцу горло. Перехватил дергающееся в агонии тело поперек живота, осторожно уложил на пол и вытер кинжал о чужие штаны. — Ты в порядке? — от Чонина отчетливо пахло железом и смертью, когда он приблизился к Кёнсу, но тот, дрожа от напряжения, все равно прижался к нему. — Кто это такой? — Убийца из Приморья. У него на шее татуировка в виде шестипалой звезды. Считаются профессионалами в своем деле. Хотя я бы поспорил. — Как ты узнал, что он здесь? — Посреди ночи проснулся, услышав скрип двери. Выглянул во двор и увидел, что дозорный недвижимо лежит на земле, — сухо ответил Чонин, будто перечисляя какой-то свод занудных правил, а не описывая действия наемных убийц. — Откуда он тут взялся? — Об этом подумаем позже. Сначала нужно понять, был ли он здесь один. — Ты же не собираешься идти туда? — Кёнсу махнул рукой в сторону коридора. — Собираюсь. Нужно добраться до Ифаня. С ним будет легче прочесать дом, — уверенно сообщил Чонин. — Чонин! — Кёнсу закусил губу и дернул принца за руку, пытаясь на ходу придумать, как задержать его в комнате подольше. Будто смерть тут же схватит его, стоит только шагнуть во тьму коридора. — Ты весь дрожишь, — Чонин прикоснулся губами к макушке Кёнсу. — Не беспокойся. Я знаю, что нужно делать. Я уже привык к такому за все прошедшие дни. Обещаю, ничего со мной не случится. Веришь? Кёнсу, кроме веры, больше ничего не остается. Хотя… — Верю. Но пойду с тобой.