Чего бы это ни стоило

Если Чонин и удивился тому, что Кёнсу с решительным лицом достал из наплечной сумки небольшой острый ножик и уверенно сжал в своей ладони, то ничем удивления не выказал. Чонин умен и в достаточной степени изучил характер врачевателя, а поэтому наверняка понял, что Кёнсу от своих слов отказываться не намерен и пойдет вместе с ним в непроглядную темень коридора. А идти туда без оружия было бы глупо. Он быстро притянул Кёнсу в свои объятия, слепо ткнулся сухими губами в висок, судорожно выдохнул и сказал: — Не вздумай там геройствовать, Кёнсу. Слышишь? — Слышу. Ты тоже, — парировал Кёнсу, мазнув кончиком носа по чужому подбородку. — Ну, от меня требуется всего лишь прикончить этих ублюдков, пришедших за моей головой — в этом нет ничего геройского. Обычная ночь обычного наследного принца Юга, — попытался шуткой сгладить весь ужас ситуации Чонин, однако Кёнсу по его напряженным плечам понял, что все куда серьезней и страшней, чем Чонин перед ним изображал. Скорее всего, он делал это ради Кёнсу, но сам Кёнсу успел пережить немало бед после того, как сбежал из Судо, поэтому ему совсем не нужны были утешающие заверения или обманчивые уговоры, дабы пощадить трепетное омежье естество. Кёнсу никогда не был пугливым омегой и предпочитал быть в курсе того, в какую именно задницу они в очередной раз угодили по милости Хёнвона и Сехуна. — Сколько их здесь всего, как думаешь? — Приморские наемники работают небольшими группами, чтобы каждому достался достойный кусок оплаты заказа, — со знанием дела шепнул Чонин. — Поэтому могу предположить, что их не больше четырех. — Один, скорее всего, караулит снаружи, — рассудил Кёнсу. — Да, я тоже так думаю. В доме два этажа, и, скорее всего, один остался внизу, а двое шастают по нашему этажу. Меня больше всего смущает тишина в доме. Либо наш друг, — Чонин ткнул кончиком кинжала в лежавшего на полу мертвеца, — самонадеянно решил сделать дело самостоятельно и не дождался товарища, либо они уже успели… убить еще кого-то. Чонин замялся, избежав произнесения вслух просившегося на язык слова «всех», но Кёнсу и так все понял, с трудом протолкнув болезненный комок в горле и еще крепче стиснув во влажных пальцах рукоятку ножика. Он никак не мог смириться с тем, что только-только обретенное спокойствие, укутавшее его, словно мягким одеялом, рядом с Чонином, вновь было беспощадно разрушено — теперь уже наемными убийцами. Неужели им обоим так и не достанется хотя бы одного единственного спокойного дня? Дня, где не придется беспокоиться о приморских ублюдках, явившихся по их головы? Конечно же, Кёнсу не рассчитывал на то, что после встречи с Чонином все тут же волшебным образом исправится, мир вокруг перестанет сходить с ума, а пустельники послушно вернутся обратно в Пустошь, однако где-то в глубине души он бы не отказался от подобного исхода всех их приключений. — Задвинь занавеску, — едва слышно попросил Чонин, буквально на секунду опоздав с просьбой — Кёнсу уже успел подойти к окну и тщательно прикрыть его тканью, чтобы яркий лунный свет, разрезавший сонную темноту комнаты, не помешал им незаметно выйти в коридор. — Держись позади и не вздумай рваться вперед, — строго распорядился Чонин, осторожно, одними кончиками пальцев приоткрыв дверь — красочное воображение Кёнсу уже наделило враждебную темноту коридора смертельным холодом и густотой, которых определенно не было в действительности. Зато от мертвой тишины им обоим сделалось не по себе. Мрачные мысли о том, что в доме больше нет никого живого, кроме них и убийц, назойливо крутились около сосредоточенного разума. Им предстояло пройти весь коридор, потому как лестница на нижний этаж была всего одна, в западном крыле. Пускай Кёнсу не видел лица Чонина, но безошибочно определил, что тот вовремя вспомнил о шатких ступеньках, ведущих на чердак, которые располагались аккурат рядом с их комнатой. И теперь, видимо, не мог решиться, что делать дальше — идти по коридору и попытаться проверить, что стало с гвардейцами, Ифанем и Цзытао, или же сперва обезопасить тыл и обследовать чердак. Естественно, они не могли разделиться — Чонин ни за что не пустил бы Кёнсу одного наверх и не оставил бы караулить внизу, подвергнув риску наткнуться на убийц. Несколько секунд они недвижимо стояли в коридоре, впитывая в себя густой, застоявшийся воздух, до сих пор сладко пахнущий тыквой, которую готовили на ужин. Кёнсу хватило всего мгновенья, чтобы почувствовать изменившееся направление воздуха, будто неожиданно кем-то всколыхнутого — незнакомый запах кожи дернул в носу, чей-то мягкий шаг пустил колючие мурашки по спине и Кёнсу, недолго думая, настойчиво потянул Чонина назад, положив холодную ладонь на его голое плечо, почувствовав, как стальными нитями натянулись все мышцы в чужом теле. Чонин был готов кинуться на противника в любую секунду, но все равно уступил беззвучной просьбе Кёнсу и попятился, доверившись ему. Еще один шаг — и Кёнсу уперся пятками в нижнюю ступеньку лестницы, поднимавшейся на чердак. Замер и задержал дыхание — дверь в их комнату опять осторожно приоткрылась. В проеме мелькнула еще одна фигура, затянутая в черные одежды, на этот раз тощая и долговязая, ничем не похожая на их спутников. Враждебно настроенная, судя по угрожающей позе и согнутой в локте руке. Плечо Чонина мягко выскользнуло из хватки Кёнсу — он шагнул вперед, решительно и сосредоточенно заходя фигуре за спину. Сердце Кёнсу остановилось в тот самый миг, когда Чонин сделал выпад. А затем пошло вновь, суматошно заколотившись прямиком в горле, когда до ушей донеслись предсмертные хрипы и кровь отвратительно булькнула в перерезанной глотке. Чонин втащил тело в комнату — Кёнсу отчетливо слышал шаркающий звук, с каким ноги волочились по полу. Если предположение Чонина верно, то из четырех пришедших убийц осталась ровно половина и это, по идее, должно было бы принести облегчение, однако все, что Кёнсу чувствовал — страх за Чонина и тошноту из-за сгустившегося острого запаха крови. О себе бояться он пока что не успевал. — Ты как? — Чонин вернулся к нему, наощупь нашел лицо и прикоснулся поцелуем к переносице. Его руки были сухими, но все равно пахли кровью и смертью. И мускусом, на котором Кёнсу сосредоточился, уткнувшись носом в чужую ладонь и задев губами горячую кожу. Прежде он всегда был один — когда сбегал от Ван Кайе, когда прятался по лесу от работорговцев, когда бежал из жуткого дома Сехуна, — поэтому ощущение чужого присутствия было в новинку. Присутствия, не несущего никакой опасности. И если раньше на страх он не обращал внимания, то сейчас тот скреб в животе и лизал холодом грудь, пока Кёнсу невесомо гладил своей рукой руку Чонина и вел кончиком носа по коже указательного пальца. — Нормально. — Прости за это. За то, что никак не могу спрятать тебя от всего этого дерьма. — Тебе не нужно извиняться, — недовольно пробормотал Кёнсу. — В таком случае и я должен просить за это прощения. Все пошло наперекосяк после того, как я пришел врачевателем во дворец. Чонин с явной неохотой убрал руки от его лица и тяжело выдохнул. — Все началось с желания дядюшки Хёнвона вершить судьбу королевства. А значит, виновата все же моя семья и я, Кёнсу, так что твой аргумент не учитывается в споре, — в его голосе явно звучала слабая, но улыбка. — А мы разве спорили? — Клянусь, — проигнорировал его вопрос Чонин, горячо зашептав. — Клянусь, что если после всего этого ты останешься со мной, то я всю жизнь посвящу тому, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Несмотря на обстоятельства, в груди Кёнсу неожиданно потеплело из-за услышанного. Неужели Чонин и впрямь боялся, что он уйдет? Именно это было его самым большим страхом, учитывая, что в комнате, где они недавно спали, лежали тела приморских убийц? — Чонин, я… — Не нужно отвечать. Мы выберемся отсюда и потом ты решишь, хорошо? — даже его шепот был пропитан отчетливым беспокойством. — Пока нам следует найти Ифаня. Капитана особого подразделения гвардейцев долго искать не пришлось — они сделали всего пару шагов, как дверь в том крыле распахнулась настежь и в коридор выскочил Ифань с масляной лампой в одной руке и зажатым клинком в другой. Лезвие было покрыто чем-то темно-красным, что означало — Ифаню тоже посчастливилось встретиться с ночными гостями. За спиной капитана торчала взъерошенная голова живого и здорового Цзытао — у Кёнсу отлегло от сердца. — С добрым утром, придурки! — рявкнул Ифань, идя по коридору и хлопая кулаком по дверям, где спали остальные гвардейцы. — У нас тут приморцы ходят, как у себя дома, а вы дрыхнете, олухи?! — из комнат моментально вывалились сонные и перепуганные до смерти солдаты, ошалело рассматривая орущего и раздетого до трусов капитана, омегу за его плечом, а потом переводя взгляд на измазанного кровью принца и врачевателя. — Ваше Высочество, живы? — уточнил Ифань, подходя ближе к Чонину и пробежавшись глазами по бледному лицу Кёнсу. — Порядок. Двое в нашей комнате, — отрапортовал тот. — Один у меня. Цзытао помог, я, честно говоря, проснулся уже после его пинка по ребрам, — не постеснялся сказать правду Ифань. — Сытная еда разморила, Ваше Высочество, прошу прощения. — Все нормально, не бери в голову, — хлопнул его по плечу Чонин. — Не в первый раз такое, да и не в последний, даже если бы все бодрствовали. Нужно обыскать дом. Дозорный мертв — я видел его тело из окна. — Приморцы какие-то не шибко умные за заказ взялись, — потер подбородок Ифань. — Обычно они работают грамотно. — Ну, не могу сказать, что я слишком расстроен из-за того, что убийцы оказались недостаточно профессиональными. Обязательно напишу возмущенное письмо в их гильдию, — пошутил Чонин, незаметно нащупав ладонь Кёнсу и переплетя их пальцы. Внутри болезненно и сладко потянуло. Кёнсу с силой сжал чужую руку. — Кёнсу, Цзытао, вам следует… — начал было Ифань, но Цзытао неожиданно для всех раздраженно треснул его по плечу. — Нет, черта с два мы будем сидеть в сторонке, — безапелляционно заявил он. — Кёнсу? — Точно нет, — подтвердил тот, пока что по возможности избегая мыслей о том, что именно забыл Цзытао в комнате капитана гвардейцев ночью. Цзытао сделал страшное лицо, будто догадался, о чем подумал Кёнсу. Ифань растерянно почесал затылок, сдаваясь, а рука Чонина обжигала кожу, пока его большой палец нежно поглаживал чужую ладонь. — Ну, тогда начнем с чердака, — распорядился капитан, прикрикнув на парочку зазевавшихся гвардейцев, и отправив остальных прочесывать первый этаж. Если четвертый наемник и существовал, то, судя по всему, давно благоразумно сбежал — охотничий домик перетрясли сверху донизу и никого не нашли. Выяснилось, что приморцы успели убить только дозорного, в то время как Чонин и Ифань приговорили троих — их тела сейчас лежали около конюшен, небрежно накрытые грязными циновками. Дозорного Чонин распорядился похоронить на опушке в нескольких футах от домика и вырезать крест, чтобы потом они могли отыскать могилу и перезахоронить как полагается. В данный момент и в этих обстоятельствах у них никак не получилось бы забрать покойника с собой. Трупы убийц обыскали, но ничего толкового не обнаружили. Все были из наемников Приморья, судя по татуировке шестипалой звезды у каждого из троих, но никаких ценных документов или записок у них с собой не было. Только рукотворная карта домена, заляпанная жиром и кровью, несколько десятков золотых монет и небольшие ножики в голенищах сапог. Но ни Чонину, ни Ифаню, ни уж тем более Кёнсу не требовались доказательства того, по чьему заказу работали приморцы — это было очевидно и не нуждалось в дополнительном подтверждении. Дядя Хёнвон не собирался оставлять любимого племянника в покое. Трупы сожгли в лесу, как только обыск закончился, а на горизонте забрезжил розово-серый рассвет, ознаменовавший, что у них получилось пережить эту ночь. Кёнсу затошнило, когда до дома добрались отголоски запаха горелой человеческой плоти. Ничего тошнотворней этого он никогда не чувствовал и надеялся, что больше ощущать подобное не придется. С рассветом пришло время собираться в путь к лагерю Чонина. Гвардейцы и Ифань с Цзытао возились на улице, пакуя нехитрые пожитки, Кёнсу стоял около окна, невидяще рассматривая покачивающиеся на утреннем ветру пиковые ели, когда его вдруг обняли за талию и притянули к крепкой груди. Успокаивающе обволокло мускусом и Кёнсу глубоко вдохнул родной запах, устраиваясь в объятиях и негромко хихикнув, когда Чонин притерся щекой к его щеке и ласково поддел носом мочку уха. Чонин этой ночью убил двоих. Убил без колебаний, будто давно привык к такому, будто приморские убийцы являлись к нему по заведомо составленному расписанию каждую неделю. Кёнсу все никак не мог перестать думать об этом — о том, что именно Чонину пришлось пережить за все то время, что они были в разлуке. Сколько еще вот таких приморских убийц угрожали его жизни прежде? Как у него получилось не только справиться со всем, но еще и умудриться наладить связь с разрозненными из-за войны землями и спланировать Собрание Земель? Как он в промежутках между столь важными делами сумел отыскать Кёнсу на самом краю света и все равно боялся, что тот по собственной воле уйдет от него? Почему он был таким ласковым и нежным, а не ожесточенным и грубым после того, что родной дядя и брат сотворили с его отцом и родным домом? Король Джеджун однажды сказал, что Чонину нужен человек, ради которого стоит оставаться сильным. Что Кёнсу — именно тот человек, однако это определенно работало в обе стороны. Чонин стал точно таким же человеком для Кёнсу и прямо сейчас, плавясь и греясь в его объятиях, казалось, будто Кёнсу сумеет пережить и преодолеть и не такие беды, сможет выдрать свою жизнь из лап всех убийц мира, лишь бы в конце ему достался этот альфа, эти объятия и этот нежный шепот, обласкавший ухо едва слышимым: — Кёнсу… Прости за все это. — Прекрати извиняться. Твоей вины ни в чем нет. — Ненавижу свою беспомощность, — горячо пробормотал Чонин ему в шею и щекотно провел губами по коже. Кёнсу слегка отклонил голову, подставляясь под еще один невесомый аккуратный поцелуй, почувствовав как пылают румянцем щеки и кончики ушей. — Ты не беспомощный, — выдохнул Кёнсу, отчего-то боясь спугнуть такую приятную ласку и накрыв своими ладонями руки Чонина. — Ты — сильный человек. Самый сильный из всех, кто мне встречался за всю жизнь. Тебя поддерживают, тобой восхищаются, за тебя готовы сражаться. У тебя все обязательно получится. Не вздумай сдаваться. Чонин молчал, однако Кёнсу чувствовал, как тот улыбается в его шею. Он носом медленно сдвинул с плеча ткань рубашки и проложил мягкими поцелуями дорожку по покрывшейся мурашками белой коже. Кёнсу вело от легкой, но в то же время обжигающей ласки. Голова кружилась и хотелось сотворить то, что определенно не стоило делать при посторонних. — Это ты, Кёнсу, самый сильный из всех, кто мне встречался. А я все-таки беспомощный, — его шепот опалил покрасневшее ухо. — Я никак не могу сейчас просто взять и утащить тебя куда-нибудь. Туда, где никого, кроме нас, не будет, — горячие губы на мгновение обхватили мочку, зубы слегка прикусили влажную кожу, отчего Кёнсу прошило острым удовольствием от шеи до промежности, а пальцы сильней вцепились в чониновы ладони, прижатые к животу. — Прости, — вновь повторил Чонин. — Это все из-за чертовых приморцев. Я… Не знаю, все внутри с ума сходит и горит так, что дышать трудно. Прости. Я держу себя в руках и ничего не сделаю. Кёнсу хорошо понимал, о чем говорит Чонин. С ним сейчас происходило то же самое, разливаясь бесконтрольной нежностью в груди и огнем внизу живота. Безумное и бесконечное желание, жажда, сконцентрированная на одном человеке. Страх за его жизнь, страх за собственную судьбу объединились в категоричное стремление быть рядом как можно ближе. Желательно — кожа к коже, позабыв обо всем и обо всех. Остро хотелось поддаться постыдным сдерживаемым чувствам и ощутить себя, наконец-то, живым, наполненным эмоциями. Хотелось любить, несмотря на постоянные опасения. — Я бы тоже хотел этого, — сдавленно признался Кёнсу, облизнув сухие искусанные губы и повернув голову к Чонину, посмотрев с ясным и четким желанием в глазах. Чонин понял, что от него хотели, быстро и влажно прижался к его рту, мазнув языком по призывно приоткрытым губам и тяжело выдохнув после поцелуя. Его ладони, притиснутые к животу Кёнсу, неведомым образом приподняли край рубашки и теперь робко ласкали, поглаживая, гладкую кожу. Кёнсу пришлось укусить щеку изнутри, чтобы сдержать предательский стон. — Однажды у нас получится отправиться туда, где никого не будет, — пообещал он, а Чонин с трудом отстранился и сделал шаг назад, голодно глядя на него потемневшими глазами. Но спустя пару секунд его взгляд прояснился, болезненное напряжение из плеч ушло, и Чонин взял себя в руки, широко улыбнувшись. — Непременно. Но пока что нам нужно выбираться отсюда. Прямо скажем, в этом охотничьем домике у нас получилось неплохо поохотиться, верно?

* * *

Они покинули охотничий домик в Лесу Пик с облегчением и тяжелым сердцем одновременно. Легко было потому, что ночной кошмар окончательно развеялся, превратившись в сумрачную, туманную дымку в самой глубине чащи. А тяжело было потому, что в спины каждого из них смотрел высокий и строгий крест могилы несчастного гвардейца, к которой они пообещали вернуться, как только все в королевстве наладится и не нужно будет постоянно оглядываться по сторонам и бояться поджидающих в засаде убийц. Но как скоро наступит это самое «наладится» никто не мог сказать точно. Между бровей Чонина залегла глубокая морщина и он не переставал хмуриться до тех пор, пока дом не скрылся за густыми кронами пиковых елей. Ему очевидно было неприятно оставлять все вот так. И своего человека по соседству с сожженными останками ублюдков из Приморья тоже. Но он понимал — и все остальные понимали тоже, — что по-другому не выйдет. Тем не менее, понимание переживаний не отменяло. Они достаточно быстро пересекли мрачный Лес Пик и оказались на границе домена еще одного вассала короля Джеджуна и Чонина; в Разбойничьих Холмах дышалось куда легче, чем во влажном и тяжелом лесу старых битв, да и холмы наконец-то позволили толком разогнать лошадей, среди густых деревьев вынужденных ступать чуть ли не шагом. Кёнсу пришпорил коня и нагнал Чонина, а потом и вовсе ускакал вперед, чем только раздразнил наследного принца, и они помчались наперегонки, лихорадочно смеясь. Спустя несколько минут такой езды всему отряду пришлось остановиться, напоить лошадей, самим напиться и выслушать нотации строгого Ифаня, твердившего, что сейчас не время наследному принцу и королевскому врачевателю вести себя как пятилетние дети. Они могли заблудиться! Они могли потерять отряд! Они могли свалиться куда-нибудь! И еще тысяча и одна опасность, наверняка подстерегавшая их в Холмах. Цзытао, к слову, хранил молчание, успев заранее посмеяться над парочкой обормотов, но явно проникся строгим и злым капитаном, заинтересованно косясь на него и поглаживая свою лошадь по мощной шее. От Кёнсу этот интерес не укрылся. Цзытао ведь прежде был недотрогой — в лагере повстанцев к нему сватались не раз и не два, один конкретный жених даже проходу не давал, признаваясь в любви ежедневно, но сердце Цзытао продолжало оставаться неприступным и холодным ко всем ухаживаниям. А тут вот доблестный капитан гвардейцев, с которым он знаком всего день! Неужели именно он заставил сердце Цзытао дрогнуть? Когда они вновь тронулись в путь, а Ифань завладел вниманием Чонина, чтобы не допустить еще одной игры наперегонки, Кёнсу с многозначительной улыбкой поравнялся на ходу с Цзытао. Тот сделал лицо простой невинности и безмятежно глянул на Кёнсу, якобы совершенно не подозревая, чему посвящена чужая улыбочка. — Итак… — Да? — Кажется, этой ночью я заметил одного расхристанного и взъерошенного омегу за спиной капитана Ифаня. Кто бы это мог быть, интересно? — Даже не знаю. Ты полагаешь, эти вояки прячут омег в своих поясных сумках? — Цзытао. — Что, птенчик? — Я ведь от тебя не отстану, можешь даже не рассчитывать, — категорично постановил Кёнсу. Цзытао обреченно выдохнул и недовольно покосился на Кёнсу. Затем поднял взгляд и ожидаемо наткнулся на широкую спину Ифаня, скачущего впереди. Облизнул губы и как-то беспомощно глянул на Кёнсу. Судя по всему, дело тут серьезней некуда. По крайней мере, Кёнсу ни разу не видел на лице постоянно веселого и невозмутимого Цзытао такого выражения. Отчаяния и тоски одновременно. — Ничего, о чем ты мог подумать, не было, — признав поражение, начал Цзытао сипло. — А я ни о чем таком и не подумал. Вы же беседовали ночью? — Именно! Беседовали. Просто разговаривали. Ничего более. Просто… Это оказалось интересней, чем ожидалось. — Насколько? — Настолько, что я заснул в его комнате, а он укрыл меня своим одеялом. Настолько, что когда зашел этот приморский ублюдок и навис над ним, мои руки и ноги начали действовать сами по себе. Настолько, что теперь он периодически смотрит на меня так. Цзытао вновь облизнул пересохшие губы, пока собирался с духом. — Так, будто я уже его. — Тебя это… огорчает? Злит? Расстраивает? — Наоборот. Он так сильно напоминает мне… того, но в то же время так от него отличается и я просто… Я… Черт, почему я говорю как глупышка-омега из какой-то деревушки при виде половозрелого альфы, сказавшего парочку тупых комплиментов? — Цзытао недовольно скривился и потер ладонью лицо, пряча слегка зарумянившиеся щеки. Кёнсу был так удивлен и очарован разительной перемене в Цзытао, что никак не мог справиться с улыбкой. Оказывается, этот омега, проработавший многие года с отцом в кузне, умел нежничать, терять дар речи и смущаться, причем так естественно и обворожительно, что Кёнсу искренне сочувствовал Ифаню, ведь тот никак не мог насладиться этим зрелищем. — Да ты втрескался в него, господин Цзытао. Накрепко так втрескался, — резюмировал Кёнсу, улыбнувшись. Цзытао на это возмущенно задохнулся и выпучил глаза. — Что?! Да быть этого не может! — Может-может, — намеренно сочувствующим тоном протянул Кёнсу. — Щечки покраснели, дыхание сбилось, слова составить толком не можешь — любовь, Цзытао! Она витает в воздухе! — Д-да это все из-за езды на лошади! — возразил тот тоненьким голоском, а стоило только Ифаню обернуться, обратив внимание на невнятный писк позади, а потом задержаться взглядом на Цзытао чуть дольше, чем того требовали обыкновенные правила приличий, то тот и вовсе захлебнулся воздухом, покраснев всем лицом и заалев ушами. — Цзытао, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Ифань. Цзытао кивнул, потом еще несколько раз и махнул рукой — мол, не отвлекайся, езжай себе дальше. Ифань так и сделал. — Ох ты, послушный какой, — поддел друга Кёнсу и только хмыкнул, когда Цзытао неуклюже попытался ущипнуть его за бок. Милостиво решив, что с Цзытао вопросов на сегодня хватит, иначе он вообще весь покраснеет от смущения и перестанет говорить, Кёнсу обратил внимание на местность, которую они пересекали. Разбойничьи Холмы также были известны одной из грандиозных битв древнего времени, в которой, по легендам, был повержен самый настоящий дракон и закопан прямиком в землю Холмов. Якобы именно в этом заключался секрет ее плодовитости, хотя по факту никто, как бы глубоко ни копал, не смог найти ни одной малюсенькой косточки поверженного чудища. Но то, что земля в Холмах давала удивительный урожай, было известно всем и каждому. Всюду, куда хватало взгляда Кёнсу, простирались поля, перемежеванные мнимой границей из высоких и тонких тополей. Кёнсу даже не мог представить, насколько здесь красиво летом, если и осеннее отцветающее поле захватывало дух. — Внимание, сейчас будьте осторожней, — сосредоточенно предупредил Чонин, оглянувшись. — Приближаемся к деревне Теш. — Разве землевладелец Холмов не на твоей стороне? — взволнованно переспросил Кёнсу. Он знал, что у северной границы этого домена располагался лагерь наследного принца — землевладелец выделил под нужды войск Чонина свое поместье и именно туда они сейчас держали путь. — Так и есть. Просто Теш оставили лично мне в качестве предупреждения, — мрачно произнес Чонин. — Мало ли какие сюрпризы мы можем встретить. Объездной дороги нет, в любом случае придется пройти по деревне. Смотрите в оба. Кёнсу и Цзытао обменялись напряженными взглядами и схватили покрепче поводья, глядя, как медленно из-за холма появился сперва покосившийся знак с названием деревни, а после вынырнуло и само поселение. Точнее, его покореженные останки. В животе замутило, стоило только Кёнсу уловить горький запах деревянных углей и самый отвратительный, до сих пор преследовавший его после Леса Пик — вонь горелой человеческой плоти. Быть может, Кёнсу сам себя накрутил, ведь судя по состоянию обгоревших балок, остовов и телег, деревню сожгли достаточно давно. Но отчего-то Кёнсу не сомневался, что без жертв здесь не обошлось. Мрачные провалы окон, зияющие из чудом не рассыпавшихся почерневших стен. Торчащие, будто кости павшего животного, обуглившиеся прочные балки. Разлагающаяся мертвая корова, прилипшая мордой и мощным телом к земле — над ней вовсю пировали мухи. Обгоревшие колеса телег, разбитый в крошку каменный фонтан на главной площади, осыпавшийся витраж маленькой церквушки и державшаяся на честном слове сорванная дверь — камень против огня выстоял, но тот в отместку облизал его со всех серых боков черными разводами и сожрал внутренности. Странное дело, но именно из церкви несло сгоревшими останками отчетливей всего. Кёнсу побоялся заглядывать в чернеющий и жутковатый дверной проем. — Что здесь случилось? — спросил Цзытао, с мрачным видом рассматривая мертвую лошадь, раскинувшуюся прямиком посредине одной из боковых улочек. — Пустельники навестили эту деревню пару недель назад, — поспешил ответить Ифань. — Согнали всех жителей в церковь, заперли двери и окна, а потом — подожгли. Тех, кто пытался выбраться из окон — резали. А затем спалили всю деревню. Оставили в живых всего одного жителя, пацаненка-омегу, который прибежал в ближайший город и рассказал обо всем войскам землевладельца. Ему пустельники наказали передать, что Теш — подарочек для наследного принца. Кёнсу впился взглядом в спину идущего впереди Чонина и с волнением отметил ее неестественную ровность и то, что Чонин смотрел прямо перед собой и угрюмо молчал. Кёнсу даже представить не мог, что за чувства кипели внутри него и о чем он думал, глядя на сгоревшую церковь. — На самом деле, таких подарочков мы получили достаточно за все то время, что идет война, — ничуть не сделал легче Ифань. — Пустельники, увы, беспощадные и жестокие ублюдки, им все нипочем. А господину Хёнвону, видимо, от сожженных просто так деревень проку не было. — Ужасно. Скорее бы все это закончилось, — глухо выдавил из себя Цзытао. — Я этого хочу не меньше, — будто бы небрежно обронил Чонин, но в его глубоком и негромком голосе плескалось столько невысказанного и болезненного, что у Кёнсу горло свело судорогой. И очень сильно захотелось прямо сейчас обнять Чонина. Крепко прижать к себе и утешить, баюкая в объятиях. Сердце Чонина очевидно болело из-за этого. И наверняка крики сгоревших крестьян звучали в ушах жутким и протяжным эхом. Когда остатки деревни наконец-то остались позади, весь их отряд перевел дух и чуточку расслабился — опять кругом и впереди темнели бесконечные аккуратные поля и дышать стало намного легче. Кёнсу составил молчаливую компанию Чонину — он явно не хотел разговаривать, но частенько косился на идущего рядом с ним Кёнсу, а тот неизменно отвечал ему робкой и мягкой улыбкой. Такое себе утешение после увиденного, но все же. Ифань и Цзытао беседовали позади об изготовлении марчанских клинков — Цзытао раскраснелся и размахался руками, увлеченный интересной беседой, и явно не заметил, каким взглядом смотрит на него командир гвардейцев. Глубоким и жарким. И абсолютно очарованным. Как только Кёнсу понял, что Чонин отошел после увиденной сгоревшей деревни, он решил спросить о том, что давным-давно беспокоило его. Еще с того самого момента, когда Чонин перерезал горло первому приморскому убийце. — Мне кажется или те убийцы — не первые, каких ты встретил? — Не первые, — сдержанно ответил Чонин, не решившись посмотреть на Кёнсу. — А которые? — Ты точно хочешь знать об этом? Иногда спокойствие в неведении. — Чонин. — Вот же упрямец, — буркнул тот и насупился. Потом вздохнул, ощутив, как чужой взгляд буравит щеку. — Десятые они, кажется. Или одиннадцатые. В первые дни после резни в Нуэле их было больше, сейчас находят реже. Вчерашние, видимо, специализировались только на поиске, а не на устранении — поэтому такими неудачниками оказались в конце, — хмыкнул Чонин, попытавшись разрядить обстановку и сгладить неприятную тему разговора. Тем не менее, от этого сердце Кёнсу больно стучать по ребрам не прекратило. Одиннадцатые! И Чонин, очевидно, считал не по количеству человек, а по отдельным группам, ставившим своей целью убийство наследного принца. Здоровенный комок в горле мешал сказать хоть что-нибудь, отчего Чонин нервно посматривал на него, а потом и вовсе остановился, вынудил приостановить ход и Кёнсу, а затем потянулся к нему, бережно погладив пальцем по щеке. Кёнсу пытался унять дрожь, но губа дрогнула непроизвольно. — Я же говорил, что тебе не нужно знать об этом, — вздохнул Чонин. — Сейчас уже получше, в лагере ко мне вообще никто не смеет подобраться, боятся. Все нормально, честное слово. Тебя не тронут, Кёнсу. — Совсем дурак? — вскинулся сердито Кёнсу, но в отличие от резких слов, поцелуй, подаренный пальцам Чонина, был на удивление нежным. — Я не о себе волнуюсь. Светлая и искренняя улыбка Чонина напрочь выбила воздух из груди. — Я от тебя никуда не денусь, даю слово. — Давай два, на всякий, если первое где затеряется, — слабо улыбнулся Кёнсу. — Я бы поцеловал тебя сейчас, — заговорщически шепнул вдруг Чонин. — Но дождусь, когда приедем в лагерь. Там, знаешь ли, в поместье тоже есть ниши за пыльными гобеленами, — и он смешно поиграл бровями. — Не могу дождаться. Давненько я не видел гобеленов, — с энтузиазмом поддержал его идею Кёнсу и только рассмеялся, когда Чонин выразительно скорчил оскорбленное лицо. Мол он что, хуже каких-то там гобеленов?! Тем не менее, страх отчасти отступил и прекратил сжимать сердце острыми когтями. Они прибыли в лагерь ближе к ночи. Сперва Кёнсу заметил рассыпанные впереди желтые точки горящих факелов и ламп, а потом разглядел заостренные верхушки раскинутых кругом палаток и шатров. По центру, на небольшом пологом холме возвышался двухэтажный каменный особняк, ярко освещенный огнями. Лагерь шумел и волновался — видимо, солдаты только приступили к ужину. Дозорные на посту вытянулись по струнке, отдав Чонину и Ифаню честь, доложив об обстановке в лагере и с интересом рассматривая двух омег, приехавших вместе с отрядом. Чонин спрыгнул с лошади, помог спуститься Кёнсу, не упустив возможности провести ладонью по тонкой спине. Ифань неловко подал руку Цзытао в тот самый момент, когда рядом с прибывшими объявился главный королевский разведчик, Чондэ. Он тепло поприветствовал Кёнсу, но после уставился на Чонина и его взгляд ни о чем хорошем не говорил. С лица Чонина тоже мгновенно сползла мягкая улыбка. — Что случилось? — Пока что ничего, но… Ли Тэмин прибыл около часа назад и изъявил желание побеседовать с Его Высочеством. Официально обратился от лица землевладельца Пика Дракона. Сказал, что дело безотлагательное и он никуда не уйдет, — недовольно сообщил Чондэ. — Поверьте, мы пытались его выставить. — Что забыл здесь Тэмин? — удивленно спросил Чонин. — Он молчит, как рыба, и ждет вас. Кёнсу прекрасно помнил, когда и при каких обстоятельствах видел Тэмина в последний раз. Помнил его слова, его беседу с Сехуном и встревоженно взглянул на Чонина, ясно понимая, что приезд Тэмина уж точно не к добру. Но вот к какой именно беде — только предстояло выяснить.