***
С дороги, которая вела обратно в Плетеницу, Домри, завидев в темном небе мраморно-древесные венцы на крышах, подсвеченные зеленым и белым, свернул в сторону и вниз, к дикой сиреневой роще в холмистой низине. Одуряющий запах сирени, предвещая близкую грозу, переполнял долину под холмом и выливался далеко за ее пределы. Домри, еще не успев вступить в рощу, уже чувствовал себя так, как будто его утопили в бочке с вином. Соцветия висели в темноте, плотные, словно гроздья винограда. Черное небо ворчало, как зверь, и они тяжело покачивались от глухих громовых раскатов, истекая липким нектаром. Домри слизнул каплю со своей руки, но поморщился и сплюнул – сиреневый мед был неимоверно горьким на вкус. Роща лежала между владениями Груулов и Селезнии, но ни те, ни другие так и не смогли в полной мере заявить свои права на нее. Селезнийцы подступились было к ничейным зарослям, запустили вурмов, чтобы те взрыхлили землю, но природа сопротивлялась – зрелая одичавшая сирень не хотела расти по замыслу садовников, и они отложили свои усилия на неопределенный срок. Для Груулов же это место было слишком близко к ненавистной цивилизации, и кланы пренебрегли долиной. Однако роща все же осталась за их гильдией. Подземные ходы и пещеры, прорытые селезнийскими вурмами среди холмов, груульские мальчишки, поколение за поколением, облюбовали для своих детских, а порой и не очень, игр. Сами туннели понемногу осыпались и со временем стали непроходимыми, хотя входные гроты еще держались. Но земля все равно оседала, и уже со времен детства Домри там никто не бывал. Юный Груул шел напрямик через заросли, и, когда он добрался до первого входа в пещеры, у него разболелась голова от предгрозовой духоты и аромата сирени, а кожа его была вся облеплена мелкими цветочками. Первый же найденный Домри вход зарос бурьяном и кустами так, что подростку пришлось работать руками и ногами, чтобы пролезть внутрь. Исцарапавшись до крови по самые локти, пропоров подошвы сандалий об обломки веток, Домри освободил вход, заглянул внутрь и при свете новой зарницы увидел лишь неглубокий осыпающийся грот, в котором мог поместиться лишь он сам в одиночку, да и то на четвереньках. Он махнул рукой и пошел искать следующую пещеру. Оказалось, что и ее завалило. Повоевав с порослью и ветками, Домри влез внутрь и даже сумел выпрямиться во весь рост, но на первом же шаге уперся в гору земли, и от его движения с потолка посыпалась труха от гнилых досок. Со следующей пещерой все оказалось еще хуже. Вход зиял черной дырой, возле него в траве белели кости, и изнутри тянуло чем-то перебродившим, еще более приторным, чем запах сирени вокруг. Кажется, в глубине грота кто-то обитал, но, к счастью, он не желал показываться. Юный Груул, само собой, не стал заглядывать внутрь пещеры, а ушел оттуда на цыпочках и очень поспешно. В конце концов, обойдя еще несколько пещер, с трудом уже ломая ветки и вырывая траву непослушными руками, натыкаясь то на гору земли, то на провал в полу, Домри наконец нашел то, что искал. Это был небольшой проход под землю из-под холма, резко уходивший вниз на глубину примерно по пояс подростку, и образовывавший узкую пещеру, в которой теперь, после обвалов, могли поместиться лишь двое, и то полулежа. Потолок в пещере был укреплен досками – вероятно, мальчики Груулов использовали это место как штаб. Доски были подперты от пола шестом с рогатиной, и держались только на этой ненадежной опоре. Если бы шест сломался или выпал, то потолок обвалился бы, и в пещеру обрушилась бы изрядная толща земли. Домри спрыгнул в подземную яму и легонько покачал шест рукой. С потолка ему на голову сразу же посыпалась труха и упали несколько комков грязи. По голому плечу Домри пробежал кто-то прыткий и отвратительно многоногий. Это было именно то, что нужно. Юный Груул выбрался наружу под торжествующие всполохи зарниц и триумфальные раскаты грома. Вразвалочку он пошел прочь из рощи, чтобы вернуться сюда будущей ночью, уже не одному.***
– Ка-ти-я-а-а! Одна из стен селезнийского особняка примыкала почти вплотную к внешней древесной ограде Плетеницы. Катия упоминала, что ее окна смотрят не на сад, а в соседний квартал, и Домри, стоя на засыпающей вечерней улице, пытался докричаться до подружки. – Катия-а-а! Выходи-и-и! В открытых окнах особняка мерцали уютные ночники за легкими шторами, а в закатном небе собирались черные тучи. Гроза, копившая силы всю прошлую ночь, с рассветом затаилась за горизонтом Равники, но вновь вышла на бой, едва село солнце. Домри на мгновение задумался, не напроситься ли самому в гости к Катии. Он был уверен, что сегодня его впустят внутрь, и это относилось не только к проходу в Плетеницу. Но свободолюбивый юный Груул не должен был оказываться среди всех этих отвратительно хрупких хитросплетений живых веток и каменных жилок. Поэтому подросток потряс головой, отгоняя мимолетный соблазн, и вновь заорал на весь квартал: – Выходи гуля-а-а-ать! – Да заткнешься ты или нет? – визгливо возмутился женский голос из окна дома на противоположной стороне улицы, но юная эльфийка уже спешила к Домри из калитки в изгороди. Не успел он вдохнуть воздух после крика, как они оказались в объятиях друг друга. Катия первая начала целовать его с такой жаркой готовностью, какой он и не ожидал. Ее сладко-мятный язычок скользнул ему в рот, а сам Домри коснулся языком ее передних зубов, гладких на ощупь, как крохотные зеркальца, и еще несколько мгновений юный Груул не думал вообще ни о чем. Но затем он все же отстранился, нехотя разомкнув руки. – Пойдем, мы собирались, – хрипло пробормотал он, облизывая губы. Катия с сомнением взглянула на небо. – Может, все же к нам? Я не хочу попасть под грозу в лесу. – Там не будет грозы. Едва Домри вспомнил о том, что им предстояло, как ему стало тревожно. А вдруг ничего не получится? Вдруг то, что он задумал, пойдет совсем не так, как в прошлый раз? Он ощутил, как по спине поползли ледяные мурашки ужаса. Нет, этого не должно произойти. Он счастливчик, приближенный к духам могучих предков своего племени, благословленный способностью выходить за пределы тесного города в бескрайние джунгли, и этот дар никогда его не подведет. И тем более, не сегодня, когда он пойдет не один и наконец станет мужчиной. – Не будет, правда, – продолжил он. – Там бывает дождь, но потом опять светит солнце, такое яркое и горячее, какого ты здесь никогда не видела. И все растет и цветет, и там водятся тысячи разных зверей, есть огромные и сильные, а есть маленькие и пушистые. Там горы и долины, но на самом деле все это лес, великий лес. Ты должна его увидеть... От собственных слов Домри ощутил нараставшее возбуждение, еще более захватывающее, чем от близости эльфийки. Кровь в его жилах на мгновение как будто стала вязкой и остановила свой ток, а затем рванулась одновременно в голову и к бедрам, так, что Домри едва устоял на ногах. В ушах у него загудело, и окружающий мир тошнотворно накренился. Он вцепился в плечи Катии, чтобы не упасть. Надо поскорее идти. Такой огромный дар станет тяжкой ношей, если его невозможно ни с кем разделить. Придется как-то объяснить Катии, что им предстоит, но она будет счастлива пойти с ним, он точно это знает... Эльфийка взглянула на него с тревогой. – Тебе нехорошо? Это от погоды? – Все в порядке, – Домри так небрежно, как только мог, плюнул под ноги, и уверенно взял Катию за руку. Девочка не успела опомниться, как юный Груул уже тащил ее за собой по дороге, ведущей прочь из приличного округа, куда-то к холмам и трущобам. Воздух густел от зарождающегося ненастья. Над головами у подростков хлопали окна – жители домов закрывали их перед ливнем. Торговые лавки опускали козырьки на витрины, чтобы их не забрызгало грязью. Все, что могло быть унесено из-под открытого неба, пряталось под крыши. Все, что было слишком большим и тяжелым, накрывалось пологами из промасленной кожи. Фонари и лампы на домах мерцали и гасли от электрических разрядов в воздухе. Улицы стремительно пустели, лишь несколько раз дорогу Домри и Катие преградили машины Иззетов, торопившихся вычислить или просто угадать самое средоточие грозы для своих научных изысканий. Вскоре плотно мощеная мостовая превратилась в отдельные камни, а потом и вовсе кончилась, уступив место пыли, слежавшейся от предгрозовой сырости. Домри шагал все вперед, едва не переходя на бег, и даже ни разу не оглянулся на Катию, не говоря уж о том, чтобы остановиться и поцеловать ее, как бывало раньше. Она еле поспевала за кавалером и могла только ошарашенно крутить головой, на ходу пытаясь разглядеть при всполохах зарниц незнакомые ей места. Дорога вскоре пошла вниз, и вскоре юный Груул втащил задыхавшуюся эльфийку в рощу. Катия запротестовала, спотыкаясь о протянувшиеся над землей ветки. В зарослях было совершенно темно, и даже ее острое эльфийское зрение не помогало уклоняться от шлепавших по ее лицу гроздьев сирени. Домри приблизительно помнил свой вчерашний путь по зарослям, и быстро нашел проложенную им тропу. Но за день погнутые ветви распрямились, и он вновь изрядно исцапарался и перемазался. Катия уже не пыталась ничего сказать, лишь позволяла ладони Домри сжимать свою маленькую ладошку. Заросли поредели, и в свете небесных вспышек подростки увидели грот среди кустов. – Нам туда, – Домри выпустил руку Катии. Ночная тьма озарилась оранжевым и загрохотала. Глаза Катии распахнулись так, что подросток увидел в них свое отражение. Девочка испуганно прижала руки к лицу. – Зачем? Что ты задумал? – Иди сюда, – он присел на крепкий ствол сиреневого куста, протянувшийся над травой. – Я сейчас тебе все расскажу. Я кое-что умею. Такое, чего не умеет больше никто. Я знаю, как попасть в лес из-под земли! Словно подтверждая слова Домри, небо осветилось алым во всю ширину, а затем бабахнуло так, что Катия в ужасе схватилась за своего кавалера. Домри, никогда не боявшийся грома, с готовностью обнял девочку, привычно вплел пальцы под волосы на ее затылке, поцеловал чуть ниже заостренного ушка... Нет, не следовало забывать, зачем они здесь. – Из-под земли, – повторил он тихо прямо в ухо Катие. – Там же Голгари! Я их боюсь и не хочу к ним! – эльфийка вырвалась из объятий Домри, словно он мог прямо сейчас затащить ее под землю и бросить там на произвол ее страшных соплеменников, чьи тела заживо поросли грибами. – Нет же. Слушай. Он вновь придвинулся ближе и обеими руками взял ее за руки. Пальцы Катии дрожали и были влажными от испуга, и Домри поднес их к губам, осторожно целуя. Неожиданно он и сам почувствовал страх, но не перед невообразимым путешествием. Он испугался за нее саму, не понимая причины. Вдруг что-то произойдет после того, как они окажутся в лесу? Если Кати не понравится с ним, если он сделает ей слишком больно, она заплачет и попросит его уйти... А как он уйдет, когда им придется возвращаться обратно вдвоем? И вдруг с ней что-нибудь случится на самом переходе? Домри помнил, что для его тела это было мучительной пыткой, но селезнийцы всегда славились своей выносливостью, какими бы хрупкими они ни выглядели. Поэтому он предпочел надеяться, что Катия преодолеет пространство между городом и лесом без особых неприятностей. – Мы заберемся под землю, но никуда больше не пойдем. Никаких Голгари там не будет. Из любого подземелья есть что-то вроде невидимого выхода в другой мир. Тебя заваливает землей, но, если ты будешь готов, сосредоточишься и не побоишься, то обвал не достанет тебя. Как только ты окажешься похоронен, ты как бы шагаешь вне Равники, попадаешь сначала в пустоту, а потом в джунгли. Я это не придумал, правда. У меня такое было... Домри пытался объяснить Катие суть происходившего с ней, не упоминая обряд Погребения. О груульских обычаях не стоило знать никому из других гильдий, и в первую очередь, именно селезнийцам, пусть они и были им, возможно, ближе прочих. Но не хватало еще в Щербатом Кольце селезнийских миссионеров, которые начнут воспитывать его дикое племя. Но Катия и не задумалась, как и зачем ее кавалер полез под землю в прошлый раз. То, что наговорил сейчас Домри, кажется, начало ее увлекать – возможно, именно потому, что он расписывал ей не только красоту. – Ты падаешь в бездну, – жарко шептал юный Груул своей подруге. Шепот был слышен лучше, чем полный голос, за нарастающим гулом в небе. Кусты вокруг волновались, как гигантские водоросли в черной морской пучине. – Там все очень странно. Как будто мысли из твоей головы превратились в реку и текут отдельно от тебя, и все вспыхивает так, как в закрытых глазах на солнце, но ты это видишь. А после этого ты выпадаешь в тот мир. Тебе становится одновременно очень плохо и очень хорошо. Сразу и так и вот так, – Домри изобразил жестами сначала первое состояние, а затем второе. – Но, возможно, у тебя обойдется, – одернул он сам себя. – Это же я тебя поведу, а тебе самой ничего не грозит. Нам надо просто держаться друг за друга, чтобы нас не растащило по сторонам в бездне. Но, даже если ты оторвешься от меня, просто следи за мной и не теряй меня из виду. Ты запомнила? Катия кивнула. – Мы окажемся в том мире одновременно. В лесу. А потом, там... Он замолчал. Тихо сидела и Катия, и ее руки в ладонях Домри наконец расслабились. – Давай попробуем, – тихо произнесла она. Настала пора наконец действовать. – Полезли, – он встал со ствола и повернулся к гроту. Зарницы в небе затаились и померкли. Глухая жаркая духота сменилась ветром, который задул со всех направлений разом. Домри вспомнил о неприятной пещере, пахнувшей разложением, и подумал, что им с Катией пора прятаться, пока ее обитатель, кем бы он ни был, не решил поглядеть на чужаков в роще. Словно подтверждая его мысли, порыв ветра донес до его ноздрей тот самый запах сладковатой гнили, почему-то внезапно, на границе весны и лета, напомнивший ему об осени. Катия неловко спрыгнула в грот, не ожидая, что проход ведет в яму, ойкнула и опустилась на землю, потирая лодыжку. Домри, встревожившись, шагнул за ней, присел рядом и осторожно ощупал ее ногу. Кажется, обошлось без растяжения. Но было видно, что девочке неуютно. Она, сидя в неудобной позе на коленях, с сомнением оглядела выгнувшиеся под тяжестью земли доски потолка и ненадежную подпорку. – Они же рухнут! – Вот именно, – подтвердил Домри. -- А как иначе мы еще попадем в тот лес? Для этого надо, чтобы нас сначала погребло. Эльфийку передернуло. Селезнийцы не избегали упоминаний смерти, но считалось почетным и чистым умереть на руках своих гильдейцев, а никак не в жуткой яме под толщей земли. – Слушай, ну это же как будто. Мы останемся живы. Обвал до нас даже не достанет. Я собью подпорку и мы сразу уйдем в пустоту, а потом оттуда в лес. И вернемся, когда захотим. Ты же сама просила меня пойти с тобой в настоящий лес! Девочка отвернулась. Домри затаил дыхание, понимая, что она сейчас всерьез раздумывает, соглашаться или нет. Запах сырой земли и подгнивших досок почти не чувствовался за сладким и плотным, как мармелад, ароматом сирени. Снаружи внезапно послышался нарастающий рев дождя, и на землю в темноте обрушились потоки ливня. Мгновенно стало холодно. В пещеру полетела водяная пыль, а затем полилась вода, сразу же намочив платье Катии. – Ложись, – прошептал Домри. – Быстрее, иначе мы промокнем и замерзнем. Нам пора. Ударила молния, уже не красная, как зарницы, а безжалостно белая, высветившая пещеру изнутри. В тревожном черном контуре теней Домри увидел корни, свисающие между гнилыми досками потолка, струйки все еще сухой земли, падавшие на золотые волосы Катии и подпорку, вздрагивающую от грома. Эльфийка наконец обернулась к нему и сама потянула его лечь. Внутри у него все сжалось, а затем словно закипело. Подросток, не веря своему счастью, повиновался, и опять не понимал, что именно его так заводило – скорый уход в другой мир или предстоящее слияние с Катией. Рука девочки поползла к завязке на его штанах и потянула за шнурок, и Домри застонал от невыразимого возбуждения. – Раде... – прошептала юная эльфийка ему на ухо. – Мне правда не нужен никакой лес. Я передумала. Это я тогда просто так сказала... Давай сейчас, прямо тут. Но дело было все же не в ней. Юный Груул уже пребывал в состоянии, когда никакие действия, совершаемые над ним в этом мире, не могли остановить нарастающую сосредоточенность перед шагом вовне. Все его тело было до предела напряжено, и Катия, приняв безоговорочно на свой счет то, чего коснулись ее пальцы, лежа стянула с себя штанишки из-под платья, задрала до пояса юбку и обняла Домри. В ответ он тоже крепко сомкнул вокруг нее руки и навалился сверху, почти вдавив всем телом в земляной пол. Краем сознания, еще не захваченным предстоящим переходом, он полагал, что так будет вернее, чем просто держаться друг за друга. Одной ногой Домри уперся в шест. Глаза Катии были вновь зажмурены, его же – широко открыты, но они уже видели лишь бездну. В голове у него все разъезжалось, и он падал куда-то внутри себя самого. Домри пытался дышать ровно, приоткрыв рот. Но воздуха уже не хватало, несмотря на острый грозовой холодок, и дело было не в подземной тесноте. Они почти слились телами воедино. Недоставало лишь еще одного движения. Но где-то там, укрытые от внешнего пространства, заполненного пустотой, расцветали прекраснейшие джунгли. Он хотел, чтобы все произошло там, и только там. – Я иду, – прохрипел Домри, обняв Катию так крепко, как только мог, но не соединяясь с ней, и ногой выбил подпорку.