***
Провалившаяся в пещеру земля даже не успела коснуться его спины. Пустота полупрозрачного сине-сиреневого оттенка всосала Домри и выбросила в бездонный, монотонно гудящий разрыв между мирами. Несколько мгновений, тянувшихся неимоверно долго, он все еще ощущал тело Катии под собой, а потом почувствовал, что просто тащит ее следом, как тогда, по дороге в рощу. Но внезапно он понял, что одна его рука всего лишь сжимает другую его же руку, а его самого закрутило в потоках несуществующего пространства так, что он не чувствовал границ своего тела. Юный Груул не знал, открыты или закрыты его глаза, потому что под опущенными веками разливались те же самые мутные всебесцветные полосы, что и при взгляде в упор. Катию он не увидел, но она была где-то рядом, Домри был в этом убежден. По крайней мере, он объяснил ей, что именно с ней произойдет и что нужно делать, а значит, потеряться она никак не могла. Он попытался одновременно расслабиться и собраться с силами, но его падение стало убыстряться, превращаясь в мертвую петлю сразу во всех направлениях. До того, как у него закружилась голова и он подавился собственной слюной, он успел лишь затянуть пояс на спадавших штанах и смириться с тем, что встреча с лесом будет, как и в прошлый раз, унизительной и грязной. Вскоре Домри разом ослеп и оглох, его тело потеряло чувствительность, и из ощущений осталось только биение крови в затылке и внизу живота. Сколько это продолжалось, он не знал. Вдруг безграничный мрак взорвался разноцветными вспышками, и под Домри, падавшего ничком, наконец мягко подлегла жаркая земля, поросшая мхом и усыпанная листьями. От этой природной ласковости целого мира ему стало совсем плохо, он закрыл глаза и потерял сознание.***
Домри очнулся от того, что на виске у него почти образовался ожог. Сквозь древесные кроны пробился жгучий солнечный луч и нагрел его бритую голову. Он вытащил из-под себя затекшую, словно чужую, руку, непослушными пальцами потер перегревшееся место, разлепил веки и с огромным трудом поднялся на колени. В голове у него словно раскачивался и бил набат Оржовы. Ему показалось, что его сейчас вырвет, и он сунул два пальца в рот, чтобы облегчить страдания, но его желудок лишь содрогнулся в бесплодных спазмах. Однако от этого юному Груулу все же стало лучше, и он сумел наконец оглядеть себя. По брызгам на груди он понял, что его уже стошнило при переходе. На штанах спереди подсыхало липкое пятно – прилив бешеного возбуждения закончился вполне ожидаемо. Домри досадливо поморщился. С этим путешествием из города в лес через бездну все случилось именно так, как он рассказывал Катии. А ей, наверное, пришлось еще хуже, догадался он. Теперь чистюля-эльфийка, судя по всему, ушла искать воду – умыться и попить, пока он был без сознания, чтобы не попадаться ему на глаза в неприглядном виде. Домри не боялся за Катию здесь, в джунглях. Хоть тут и водились исполинские зверюги, но уж кто-кто, а селезнийцы умели усмирять огромных тварей, да и сам он владел умением говорить с животными. Домри встал и обнаружил, что за его ногу зацепилась какая-то тряпка. Он поднял ее. Это оказался тот самый предмет одежды, который Катия сняла с себя незадолго до того, как юный Груул обрушил на них обоих потолок грота. Домри отряхнул находку от земли Равники и прилипших листьев, хмыкнул, и, недолго думая, снял свои штаны и переоделся. В конце концов, Груулы не брезговали донашивать доспехи Боросов и Азориусов, подобранные после уличных беспорядков, так что селезнийская одежда, пусть и женская, сомнений у него не вызвала. Обновка топорщилась спереди и обвисала сзади, но это оказалось лучше, чем позориться перед подружкой в грязных штанах, выдававших его слабость. Домри запоздало подумал, что неплохо было бы и ему самому добраться до воды. Во рту у него все еще держался отвратительный привкус, и сильно хотелось пить. Он замер и прислушался. Сквозь несмолкающий шум джунглей, среди шелеста листьев, щебета птиц и вздохов прекрасной, живой земли, он расслышал близкую песенку текучей воды. Юный Груул поднырнул под качели лиан, развел в стороны огромные разлапистые листья и оказался на глинистом берегу мелкого чистого ручейка. Катии здесь не было. Домри испугался было на мгновение, что ее все же мог утащить какой-нибудь хищник, пришедший на водопой. Но на широкой полосе мягкой грязи у воды виднелись лишь округлые отпечатки чьих-то безобидных лапок да строчки птичьих следов. Не было никаких свидетельств того, что здесь побывал опасный зверь. А уж если бы он наведался за Катией в присутствии самого Домри, то тот очнулся бы от любого обморока, в этом юный Груул не сомневался. Но где же эльфийка? Домри, наскоро напившись и растерев мокрой ладонью грязь по лицу и груди, сунулся туда-сюда в зарослях. Девственная, неповрежденная природа пышно цвела и плодилась, и там, куда он наступал ногой, через несколько мгновений трава росла гуще прежнего. Если Катия ушла куда-то сама по себе, то ее след найти было уже невозможно. Но подросток не представлял, из-за чего она могла бы сбежать от него дальше, чем к ближайшему водоему. Он перешел ручеек вброд, шлепая босыми ногами по крупному рябому песку на дне. Его сандалии остались где-то в Равнике, но это сейчас было наименьшей потерей. На другом берегу джунгли были еще гуще, и эльфийской девочке из другого мира здесь было совершенно нечего делать. Селезнийцы все же предпочитали приручать природу, а местный лес совершенно точно не подчинился бы им ни единой веточкой. Нахмурившись, Домри пошел обратно. Яркие краски леса, такого желанного, начинали раздражать его. Он уже подозревал, что в его безупречный план вкралась ошибка, но не понимал, какая. Солнце палило. В кронах деревьев гулял легкий ветерок. От мелькания листьев, пронизанных светом, у Домри рябило в глазах. Прозвучал далекий трубный зов лесного исполина, провозглашавший величие джунглей. В ответ ему трелями разлились лягушки. Цветки орхидей издевательски улыбались своими звериными мордами. Этого леса было слишком много для него одного. Ни с кем не разделенная, красота не имела смысла. Домри вздохнул. С прошлого прихода сюда он помнил, что нужно вести себя тихо, особенно если где-то в пределах слышимости находится большой зверь с непонятными намерениями, но выбора не было. Как всего несколько часов назад в Равнике, в бесконечно далекой теперь Плетенице, он поднес сложенные трубой ладони ко рту и завопил что есть силы: – Ка-ти-я-а-а-а! Из кроны исполинского дерева фейерверком брызнули в разные стороны пестрые птицы. Их было так много, что казалось непостижимым, как такая огромная стая могла незаметно скрываться в листьях. Мартышки, рассевшиеся тут и там на ветвях неподалеку, принялись вертеться, галдеть и передразнивать человека. Одна из них даже резким голосом весьма похоже повторила его зов. Домри пригрозил ей кулаком. Ему было не до шуток. Он осознал, что произошло что-то непредвиденное. – Катия-а-а-а-а! – закричал Домри снова, так громко, что у него заложило уши. Мартышки разом взлетели на верхушки деревьев. – Так вам! – согнутой рукой Домри показал им непристойный жест, и это его почти развеселило. Но спустя мгновение из чащи послышался треск ломающихся стволов, и юный Груул понял, что обезьяны удрали не от него. Домри в другое время сам вышел бы навстречу чудищу, чтобы поглядеть, что и как. Когда-то местные эльфы предостерегли его от близкого знакомства со здешними тварями, но с тех пор прошло время, и юный Груул уже не боялся никаких зверей. Однако сейчас рев и треск начали как будто отдаляться от него. Похоже было, что его неимоверное желание обнаружить Катию превратилось в инстинкт наподобие охотничьего, и стоило довериться ему, чтобы достигнуть цели. Он присел на пружинистый мох и прислушался к самому себе, заставив звуки леса умолкнуть в его ушах. Внутри у него росло странное беспокойство, похожее на дрожь стрелки хитрого иззетского прибора, умеющего показывать направление. Домри сосредоточился на своих мыслях о Катии, надеясь, что это поможет ему подсказать собственному сознанию, где ее следует искать. И неожиданно лес вокруг превратился в витраж из резких ломаных теневых линий и нестерпимо сияющего света, словно, преодолев пустоту, над ним ударила грозовая молния Равники. А затем хрупкая картина разлетелась на куски с кошмарным грохотом, и каждый осколок прихватил с собой частицу существа Домри, лишая его воли, разума и чувств, и унес прочь. Вертясь в подобии межмирового торнадо, разъятая сущность юного Груула покинула джунгли.***
Его существование вновь возродилось при самых неприятных обстоятельствах. Домри, зажмурившись и скорчившись, с размаху влетел в целое озеро холодной жидкой грязи и сразу пошел на дно. Чувства подростка все еще были обострены до предела после леса, и лишь это позволило ему не вдохнуть полные легкие мерзкой жижи. Он рванулся обратно к поверхности, еще не коснувшись дна, и успел вынырнуть, прежде чем непроизвольно задышал. Отвратительная едкая грязь залепила ему рот, нос и глаза, но с неба лились такие потоки дождя, что вода мгновенно смыла ее с головы Домри. Барахтаясь на поверхности, он сразу понял, где находится, несмотря на то, что вокруг была кромешная тьма и шел сильный ливень, струи которого били больно, как копья. Но сквозь них, преломленные причудливым образом в свете молний, виднелись в далекой тьме светящиеся веера на крышах Плетеницы. Выходило, что Домри угодил снова туда же, откуда отбыл в лес – в сиреневую рощу, а если совсем точно, то в яму, оставшийся от рухнувшей пещеры. Это было странно. Он же думал о Катии... Домри сделал несколько гребков по жидкой грязи, но берега все не было. Видимо, обвалился не один грот, а несколько, и земля обрушилась по всей роще, от чего получился гигантский овраг. Внезапно юного Груула бросило в жар, несмотря на ледяную грязь вокруг. Катия! Ее не было в бездне, и в лесу он ее тоже не нашел. Не значило ли это, что... Его сердце остановилось, а потом загрохотало, как молот в кузнице Боросов, когда он, не заботясь даже о том, чтобы зажать рукой нос, погрузился с головой обратно в толщу грязи. До дна достать было трудно – земляная взвесь в воде выталкивала его обратно. Забыв дышать, Домри нырял и нырял во тьме, пробкой выскакивая на мгновение под холодный проливной дождь, и вновь уходя в вонючую черную трясину. Когда он в очередной раз почти отвесно опустился вглубь, его рука нащупала что-то плотное. Юный Груул вцепился окоченевшими пальцами в находку и задергался всем телом, выволакивая ее к поверхности. Неожиданно он задел свободной рукой твердую землю – берег затопленного грязью оврага. Домри выбрался под дождь, во мрак с редкими проблесками молний, и вытащил из грязи отяжелевшее от воды и земли тело Катии. Он тряс ее и отвешивал пощечины, гладил и уговаривал дышать, не слыша своего сорванного голоса за плеском дождя, разворачивал по-всякому, чтобы грязь вытекла из ее носа и рта, пытался поднять и прижать к себе, но тело эльфийки не подчинялось ему, выскальзывая из его рук. Все было бесполезно. Катия умерла. Вперед головой он кинулся в овраг, в котором вода почему-то не разбавляла грязь, а приумножала ее. Он нырнул и попытался вдохнуть вонючую жижу, заставил себя глотнуть ее несколько раз, но что-то вновь и вновь выталкивало его на поверхность, в страшную ночь, под ливень, туда, где лежала его мертвая подружка. Снова и снова Домри старался утонуть, и ничего не получалось. Потом он опять уперся в берег, и ему пришлось вылезти. Он опустился на колени возле тела девочки, кое-как расчесал пальцами мокрую паклю, в которую превратились золотые локоны, в последний раз коснулся губами ее застывших губ, и под грохочущим ливнем отправился в Плетеницу. Слезы текли по его щекам вместе с дождевой водой, обжигая замерзшую кожу.