Не для прессы

Старший инспектор Ванесса Снайдер закрывает откидной блокнот и засовывает карандаш-коротышку в нагрудной карман. Освещение в салоне “Седана” Эллен Кей едва ли можно назвать таковым: её помощник отрегулировал светодиодную лампу так, что даже снаружи, под перекрестием света уличных фонарей, подсветки Темплар-Холл и двухцветных вспышек полицейских мигалок, глаза напрягались и то меньше. Старший инспектор говорит: “Мои соболезнования, мисс Риккин. До встречи, миссис Кей”, — а затем, надев полицейский шлем, наспех убирает выбившуюся кудрявую прядь волос за ухо и выходит из автомобиля, где она проводила допрос свидетелей инцидента с утечкой газа. Утечка газа. Как же. София отпивает кофе из коричневого пластикового стаканчика, который ей так заботливо вручила Эллен спустя минуту после того, как коронер констатировал смерть. Черная крышка с прямоугольным отверстием не спасла напиток от остывания: обещания автомата о миндальном вкусе остались лишь обещаниями — вместо этого теперь холодный эспрессо наводит на мысли о медленной, холодной смерти точно так же, как и лампа в салоне автомобиля. — Тебе тяжело. Нам всем тяжело. Эллен поправляет на Софии шерстяное одеяло, в которое её замотала бригада скорой помощи. София не может вспомнить, как она оказалась в этом автомобиле. Не может вспомнить она и того, как вышла из Темплар-Холл. В памяти остались обрывки реплик о том, что у неё шок, о том, что кто-то понимает, что она только что потеряла отца, но ей нужно дать показания; о том, что акции “Абстерго” рухнули на пятнадцать процентов. — Мы не забудем заслуги твоего отца. Он сделал очень много для Ордена. Для человечества. Для всего мира в целом. О, да. И собирался сделать ещё больше. Ещё больше, и больше, и больше. София слышит рядом приглушенный стук, а затем её ноги заливает какая-то холодная жидкость. Кофе у неё в руках больше нет. — О, Боже милостивый. Не беспокойся. Сейчас мы это всё уберем. Эллен Кей приоткрывает дверь “Седана”, высовывает голову с копной окрашенных надушенных волос и подзывает себе кого-то пальцем. София слышит: — Спенсер, приди сюда с тряпкой. И принеси туфли… пятого размера. Нет, брюки в порядке. Уличный галдеж затапливает тишину автомобиля через приоткрытую дверь. Вслед за галдежом в салон проникают чьи-то руки, сжимающие серую тряпку, больше похожую на полотенце из фитнес-зала, а вслед за руками — голова, потом туловище. Этот кто-то снимает с ног Софии пару вымоченных в кофе черных стилетто. Он поворачивается к Софии лицом и, опустив глаза, говорит: — Мои соболезнования. София спрашивает: — За что? Это всего лишь туфли. А затем, когда он опускает голову, до неё доходит. Отец говорил, не все заслуживают жизни. Наверное, он даже сам не представлял, насколько был прав. Жизнь отца и пятнадцать процентов акций “Абстерго” — сравнительно небольшая цена за спасение человечества. Тамплиер в ней говорит, что это — очень выгодная сделка, и она правильно сделала, что согласилась на неё. Тамплиер в ней продолжает: её ждет большое будущее, и раз жизнь — единственная валюта, за которую можно купить крупные победы, то Софии предстоит провести ещё одну сделку. София наконец говорит: — Ассасины. Эллен встревоженно выпрямляется и крутит головой в поисках фигур в капюшонах, спрятавшихся в толпе где-то за тонированным стеклом автомобиля. София продолжает: — Отец говорил, что они — рассадник всех бед человеческих, и он был прав. Но заполучив Яблоко, он стал такой же бедой, и поплатился за это. Я не совершу его ошибки. Эллен слегка склоняет голову вперед и, внимательно глядя в глаза Софии, спрашивает: — София? Риккин отвечает: — Тот ассасин сказал, что не все заслуживают жизни. То же самое сказал мне и отец. Орден должен быть выше этого. Мы — выше этого. Я отловлю их. Всех и каждого. Найду Яблоко. А затем подчиню их своей воле. Зачем убивать врага, если ты можешь им воспользоваться? Она сделала это уже однажды. Сделает и дважды. И трижды. — Яблоко — это атрибут бога, а настоящий бог должен быть справедливым. Для ассасинов рабская жизнь хуже смерти. И за свой проступок они понесут справедливое наказание.