— А-а-ай, хён, полегче... больно же!
— А-ну цыц, петушара! Если я сейчас тебе не обработаю, то завтра пойдёшь освещать людям дорогу своим фонарём под глазом, - Марк очень сосредоточенно обеззараживал ранку на губе, параллельно другой рукой держа под левым глазом младшего кусок льда, обернутый в тряпку.
Марк застал Джено валяющегося на полу возле мужских раздевалок с каким-то огромным пацаном, который буквально до полусмерти избивал беловолосого. Физрук пытался их разнять, но ничего не вышло. Рядом стояла толпа девчонок, завывающих имена тех, за кого они болеют. Хотя из уст «прекрасного» пола он так и не расслышал имя своего брата, девки орали имя левого китайца, того самого, который седлал бёдра Джено и наносил один за другим удары.
Ли-старший, конечно, хлюпик, но въебать детям ему под силу, что, собственно, он доказал, когда с одного удара отправил того китайца в нокаут и со словами «тупые деффки...», помог своему брату подняться и практически донёс на себе его избитую тушку. Выносить мозг Ли-младшему он не собирался, ибо сам был не в лучшем положении. Окровавленный нос - отчётливо красовался, выделяясь среди всего бледного лица красным пятном. Всё-таки кровотечение дало о себе знать, когда Минхён направлялся в школу к младшему.
Он не сторонник родительских напутствий, чтения морали, что такое «хорошо» и что такое «плохо», но в тоже время понимал, что с дитетком нужно об этом говорить, пока оно не превратилось в какого-нибудь тупого мужлана, жаждущего только пивка, дивана и подключенного интернета. Он вообще давно не разговаривал с Джено по душам на какие-то отстранённые темы. Они всегда отделывались шаблонными фразочками, аля «как дела в школе? все хорошо? ну и ладно», пока однажды Минхёна это вконец не подзаебало, и он решился уйти от заранее намеченного сценария и поговорить о другом.
Правда тот раз кончился не так хорошо, как хотелось бы. Джено накричал на Марка и сказал, что он лезет не в свое дело и вообще
«сиди себе среди учебников и пыльных тетрадей, а в мою жизнь не лезь». Это был прямой намек на то, что Минхён и вправду перестал что-то понимать в этой жизни, кроме квантовой физики и законов химических реакций. Он так глубоко ушел в учебу, что пропустил тот момент, когда Джено действительно нуждался в помощи, в братском совете.
И теперь уже ничего нельзя изменить. Ли-младший ненавидит брата и вряд ли когда-нибудь его мнение о нём изменится, ибо детские обиды - самые сильные в жизни. Они надолго запоминаются. Их невозможно стереть из памяти. А ведь когда-то Джено не представлял свою жизнь без старшего брата. Неужели время так быстро меняет людей? Неужели оно так беспощадно топчет то, что создавалось годами – хорошие взаимоотношения между членами семьи?
Да, им непросто жить обоим, у каждого свои тараканы в голове. Но если каждый раз, когда старший хочет заговорить с младшим, предварительно созвав всех своих тех самых тараканов в голове на экстренное собрание, в то время, как младший вообще не парится, чтобы съязвить, то можно все это называть доверительными отношениями? Нет. Джено не доверяет Марку, он думает, что тот уже давно погряз в кипе научных книг и журналов, в то время, как его сердце увязло в плотной паутине.
Его сердце не способно на сопереживание, уж тем более на такое высокое чувство, как «любовь». Если Марка спросить, какой у него любимый запах, то он непременно ответит, что свежий пергамент ни с чем не сравниться, в то время, как Джено ответит что-то наподобие «хороший пивасик». Да, у всех вкусы разные, но и тут Минхён думает о книгах. В конце концов, кому нужна заучка и зубрилка? По всей видимости, канадца это не особо волнует. Разве что только чуть-чуть. Хотя когда последний раз он об этом задумывался? Уже не помнит наверняка.
— Может, расскажешь, почему вы подрались? - прерывает неловкую паузу старший.
— Если ты расскажешь, что за хуйня у тебя с носом. Ай, больно!
— Это тебе за мат, - Марк ударил своей ладошкой по губам брата и продолжил держать лёд, растирая тряпку по коже. — С носом все в порядке, просто очередное кровотечение.
— У тебя такого раньше не было, - Джено скептически сводит брови к переносице.
— Было, просто ты невнимательный, - опять врёт. Джено очень внимательный. — В последнее время, думаю, я слишком увлекся учёбой и стал много переживать, нервничать.
— Тебе не стыдно?
— Что? В смысле? - Джено перехватывает руку брата и крепко её сдерживает.
— Тебе двадцать один год, ты учишься в лучшем университете Кореи, твой профильный предмет - биология, химия. И имея такой багаж знаний, врёшь мне нагло в лицо о том, что капилляры могут просто так из-за нервов полопаться в носу?
Его застали врасплох. Марк теряется, путает слова, не может внятно что-то произнести и сформулировать свою речь. Вот так двумя предложениями малолетнему пацану удалось стрельнуть прямо в яблочко. А всё-таки Джено не такой уж и невнимательный, наоборот. Он очень бдительный, хоть временами слишком любопытный. Все же он интересуется хотя бы малой частью жизни старшего брата. Или это просто привычка?
Привычка совать свой нос, куда попало. Но Минхён тоже не пальцем деланный, он всё ещё не оставляет попыток оправдаться и сказать младшему, что он не прав. И вообще, если честно, то канадец не понимает, почему не может вот так прямо сказать своему близкому человеку о том инциденте с Донхёком, рассказать о том, какая жопа началась в его жизни после его появления. Но так нельзя. Нельзя показывать себя слабым. Младший брат всегда должен равняться на старшего.
— Лучше учи биологию и анатомию человека, Джено.
— Думаешь, я совсем идиот? Да пошёл ты.
Джено отпускает руку брюнета и, откинув пузырек со спиртом в сторону, что тот аж разбился, удалился из комнаты. Очередная истерика, не более. Марк уже привык к таким резким перепадам настроения. Подростковый возраст как никак. Он уже привык получать в ответ лишь ненавидящий взгляд полный недоверием к тому, что его хоть кто-то понимает в этой жизни. Сейчас в его жилах течет сплошной максимализм. Он думает, что все сможет без помощи близких, думает, что Эверест для него не преграда.
Но лишь Минхён знает, как сильно он ошибается в своих силах и в том, что в этой жизни можно прожить в одиночку. Сам Марк как раз таки страдает от одиночества, потому что в свое время ему никто не посоветовал завести побольше друзей и не научил дружить. У Джено на глазах розовые очки, которые моментально разобьются на мелкие осколки, стоит только выйти ему за границу собственного города, круга одноклассников. Стоит только оказаться совершенно одному в чужом городе, стране, не имея никого знакомого.
И вот тогда он поймёт весь тонкий смысл выражения Шекспира
«Жизнь – театр, а люди в нём актёры». Вот тогда перед ним все те, кого он знал восстанут совершенно в другом образе. Стоит только показаться на горизонте беде, какой-то проблеме, которая угрожает жизни, сразу все скинут свои маски и покажут настоящее лицо. Это как настанет судный день. И в чем его смысл? Все будут друг на друга валить вину, никто не осмелится признать себя виноватым перед глазами смерти. Все тут же забудут десять заповедей. И мысленно вычеркнут из неё заповедь, гласящую о лжи.
Марк всё также сидит с ватой и тряпкой в руках, смотря в одну точку. Позже переводит взгляд на разбившийся вдребезги пузырек. Кинув все лишнее из рук на тумбу, он садится на колени и начинает собирать осколки. В его голову начинают лезть весьма не позитивные мысли о любви к жизни, когда в его руках оказывается первый осколок. Как в тумане продолжает складывать в свои руки и второй, третий, четвертый осколок. Он долго смотрит на них, анализируя, что же сделать дальше.
Вроде бы всплеск пубертатного периода прошёл, а руки всё равно сжимают стекла. Минхён будто в астрале, он не чувствует боль, даже когда кровь хлестала фонтаном и буквально всё заливала вокруг. Он может умереть от её потери в большом количестве. Но его почему-то это не останавливает. В его голове впервые появились мысли о суициде, впервые так сильно захотелось подержать в руках острые осколки. Он всё ещё смотрел на свою левую руку и продолжал сжимать. Ему впервые так было плевать на свою жизнь.
Он так устал от всего этого. Каждый день для Марка, как ад. Содержать целую семью на собственном заработке и ещё находить время для учёбы. Мать получала ничтожно мало, её работа скорее была просто для успокоения. Чтобы не видеть лица своих детей, перед которыми она так виновата. Чувство совести грызёт её с каждым днём всё больше и больше. Канадец это прекрасно понимает, поэтому продолжает работать, как проклятый, перебиваясь временными подработками в каких-нибудь макдональдсах, старбаксах, лапшичных и так по кругу.
Когда-то он даже был репетитором по физике и алгебре, но его нервы быстро исчерпали свой жизненный запас, поэтому был выгнан в шею после того, как он наорал на мальчика, который его буквально вывел из себя тем, что не понимал элементарного (ну да, закон Бойля-Мариотта идеального газа для него казался предметом изучения в «начальных классах»). Тогда-то он понял, что работать с детьми категорически не умеет. Особенно с детьми умственно-отсталыми ( опять же под поднятием умственно-отсталых детей он имел в виду тех, кто не знает законов термодинамики).
Тяжело жить среди людей с такими мозгами. Однако, как правило, именно самые красивые, умные люди глубоко несчастны и одиноки, что как раз таки нам и продемонстрировал Марк. Такие как он часто сходят с ума от того, что слишком глубоко уходят «в себя», прикрываясь тем, что хотят получше изучить тот или иной предмет. Хотя даже творческие люди (гуманитарии) ни чем не отличаются от математиков. Они тоже в своих произведениях воспевают свои жизненные проблемы одиночества, односторонней любви и прочее.
Тем временем такие как Джено начинают кусать локти, ибо понимают, что палку-то они перегнули. Именно поэтому он возвращается в комнату и как только появляется в дверном проёме, замечает ту самую картину, стоящего на коленях брата с окровавленной левой рукой. Ли-младший подбегает к Марку, буквально вырывая из его рук стёкла, и начинает истерить, истошно вопя о том, какого хуя его брат сначала читает ему лекции о суицидниках, а потом сам же им становится.
— Ты больной? Какого хуя ты это делаешь?
А в ответ тишина. Младший начинает рыться в аптечке, чтобы найти бинт или ещё что-нибудь, в то время как старший просто молчал и наблюдал. Марк вдруг вспомнил отца. Он также волновался о нём, обрабатывал разбитые коленки, локти. От одного воспоминания о смерти отца у него зарделось лицо. Сознание внезапно начинало рисовать его образ, прорисовывая каждую деталь: широкий лоб, постоянную испарину на нём, каштановые кудри, выразительные скулы, узкие губы, широкие плечи и тёплые руки, которые всегда согревали своим удивительным теплом.
— Зачем ты это делаешь? Уйди, я сам справлюсь.
— Ты однозначно идиот. Я и не собирался, держи, прилепишь это и готово, - Джено отдаёт в здоровую руку широкий пластырь с зелёнкой и, собрав аккуратно осколки, выбрасывает их в мусорное ведро.
— Джено...
— В следующий раз, когда решишься на подобное, сжимай сильней, гляди получится.
Дверь снова захлопывается, и Минхён, вздохнув, выходит на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. За пределами теплой кухне было холодно, поэтому, накинув на себя широкий вязаный свитер младшего брата, он открыл балконную дверь и вошёл внутрь. На подоконнике стояли полудохлые орхидеи и увядшие розы в огромных горшках. Они вроде для декора, или уже Марк не помнит, как выбирал их в цветочном магазине по скидке. А вроде орхидеи любимые цветы матери, которая, к слову, уже второй день не было дома.
Он не переживал, так как знал, что мама может работать и день, и ночь. Все надежды восстановить доверительные отношения с матерью Марк уже давно отпустил. Он лишь хорошо учился, заботился о младшей сестре и брате, делал все, что от него зависело. В то время, как Джено был тем ещё распиздяем, живущим одним днём и не переживающим ни о чем. Когда-то он должен был повзрослеть, и Марк бы рад поспособствовать скорейшему взрослению. Да только ослика можно подвести к водопою, а вот напиться он должен сам.
Минхён взял в руки хрустальный шарик, лежащий посреди балкона и начал вертеть его в руках. Он вроде как висел раньше на оконной раме. Ли кажется душно, поэтому он приоткрывает форточку и делает глубокий вдох. Холодно, зато освежает. Голова немного болела из-за активного процесса раздумий, и канадец бы с радостью удариться головой обо что-нибудь тяжёлое, чтобы обо всем забыть, да вот не может. Он опускает взгляд вниз и только потом замечает, что шар весь в крови, так как не замотал руку.
Скорчив злобную гримасу, Минхён наклонился и положил хрустальный шар в ящик, выложенный внутри набивным дешёвым шелком. Он закутался посильнее в свитер и, простояв ещё немного, закрыл дверь. Телефон вдруг завибрировал в кармане и на дисплее высветилось имя Ченлэ.
«Переживает, небось...», - думает Минхён и сам того не замечая, улыбается. Все же так приятно, когда в этом мире хоть кому-то до тебя есть дело. Когда хоть кто-то беспокоиться не только о своих проблемах.
А ведь такую дружбу уже редко встретишь. Если раньше круг общения был ограничен, то сейчас человека наоборот угнетает его избыточность. Да, мы стараемся обособиться, найти уединённое место в кафе, метро. Не хотим выделяться и боимся заводить знакомства. Потому что раньше люди гораздо реже обманывали друг друга, уж тем более о «ноже в спину» речи и идти не может. Раньше люди гораздо сильнее дорожили этой дружбой, сегодня – нам достаточно левых подписчиков в социальных сетях и каких-то многочисленных лайков, чтобы быть счастливым.
А ведь это уже не то. Все это понятие относительное: сегодня подписчики и лайки есть, завтра – нет. С друзьями же гораздо сложнее: тут нельзя бесследно исчезнуть из человеческого сердца. Можно сильно ранить, унизить. Но все же даже при таком укладе жизни дружба до сих пор остаётся для каждого человека на первом месте, согревающая нашу душу тем, что нам есть те, с кем можно поделиться своими проблемами, дать какие-то советы. Марк тоже хотел иметь такого друга, с которым не стыдно будет поделиться самым сокровенным.
OBLIVION
— Извините, профессор Пак, можно войти?
— Да, конечно.
Минхён вчера целую ночь не спал, поэтому сегодня успел опоздать, куда только можно было: отвести Мию в сад, забрать ключи от кафе у Джисона. Ли сжимает лямки рюкзака и направляется к своему месту возле такого же спящего Ченлэ. Вчера он звал Марка побухать в баре Джемина, но поскольку брюнет тактично отказал, тот решил не терять надежды и сходить повеселиться самостоятельно. Поэтому сейчас он благополучно посапывал на задней парте, сделав вид, будто уткнулся носом в конспекты.
Марк ткнул его пальцем в ребро, и тот сразу же взвизгнул, из-за чего добрая половина аудитории обернулась на этот писк. Канадец лишь удовлетворительно усмехнулся от того, что на щеке китайца отпечатались иероглифы от книги (точнее конкретное предложение о понятии мнимых числах в алгебре) и разложил свои тетради с учебниками на парте. Чжон сонно протёр глаза и, вырвав кусочек бумажки из тетради, кое-что написал, передав это после Марку.
«Какого хрена ты здесь делаешь? Я же сказал тебе отдохнуть...»
Минхён внимательно вчитывался и пытался понять смысл сказанного китайцем, ибо почерк того не особо казался на первый взгляд разборчивым, а потом, почесавшись, сию минуту написал свой ответ. Глазами ещё раз пробегаясь и проверяя наличие орфографических ошибок. Если перфекционист, то перфекционист во всем.
«Я все равно бы не остался дома. Начался семестр, новые преподаватели, учебное заведение...ты правда хочешь, чтобы я все это пропустил, а потом нагонял?»
«Это, конечно, всё здорово, но твоё здоровье для меня важнее, чем зачёт в аттестате.»
«Лучше ты за своим присмотри, вижу вчера решил всё-таки отметить первый день в универе...»
«Ты не поверишь, мне Джемин лично написал, спросил, чем я занимаюсь и свободен ли.»
«Чувак, поздравляю, один из самых красивых студентов этого универа подкатывает к тебе прям в открытую. Хотя тебе стоит быть осторожнее с ним, мало ли он какой-нибудь маньяк-педофил-отбитый-бдсмщик.»
«Даже если так, то он не в моем вкусе, я как-то больше по тяночкам...»
— Студенты Ли Минхён и Чжон Ченлэ с последней парты, может, хватит уже перекидываться бумажками? Вы нас отвлекаете...
— Извините, профессор Пак! - в один голос тут же крикнул Лэлэ с Марком.
— Итак, как и всегда вы все будете работать в группах, сейчас я составлю эти группы, которые в процессе оставшегося семестра будут работать над первым научно-исследовательским проектом. Первая группа: Хон Чжэмиль, Пак Уён, Шин Сохён и Юн Киён. Ваша тема: духовно-нравственный мир представителей отечественной медицины, - послышались недовольные вздохи тех самых названных студентов.
— Лохи, эта самая уёбошная тема, что может быть, - тихо комментирует Ченлэ и сладко зевает. — Надеюсь, у нас такой херни не будет.
— Вторая группа: Чжон Ченлэ, На Джемин, Ли Минхён и...кого бы Вам добавить? - скорее риторический вопрос задал профессор. — Ли Донхёк.
— ЧТО?! - хором крикнули Марк с Ченлэ и обернулись на соседнюю парту, где с такой же недовольной миной сидел Хэчан, один Джемин чему-то радовался.
— Ваша тема: Оценка объема кратковременной памяти и работоспособности школьников старших классов по их индивидуальному суточному хронотипу.
— Твою мать...
— Согласен, брат, - Чжон страдальчески бьётся головой об парту и краем глаза палит лыбящегося Джемина. — У него нервы защемило? Чо он так лыбится, заебал.
— Третья группа: Хван Миён, О Чану, Пак Вону, Ким Юна. Ваша тема: Медицинские аспекты формирования семьи и рождения здорового ребенка.
— Бля, у нас на всё про всё полгода, да? - Ли переводит взгляд на свои дрожащие коленки и пытается унять дрожь.
— Нам придётся подружиться с этими самовлюблёнными сучками, чтобы не иметь в полугодии «не зачёт», - констатирует факт Ченлэ и сжимает крепко кулаки.
