Efflorescence of limerence

— Донхёк, с тобой желает поговорить отец, - первое, что говорит домработница СуХи, как Хэчан дёргает ручку двери своей комнаты и останавливается на месте, чувствуя спиной тяжёлый взгляд женщины. — Неужели он вспомнил о существовании своего сына? Хэчан презрительно смеётся со своей же шутки и, покачав головой, словно отгоняя от себя какие-то лишние мысли, отпускает ручку двери. Он только что вернулся из очередного запоя, который состоялся в ночном клубе его старого знакомого. Голова трещала по швам, отдаваясь глухой болью в районе затылка, поэтому думать и уж тем более решать какие-то насущные проблемы особого желания сейчас не было, но семейный долг - есть долг. Хотя какой там? Лживо улыбаться на камеру, рассказывать, какой твой папа хороший, поддакивать на размышления людей о том, что нашу страну, а точнее город, ждёт счастливое будущее с таким справделивым правителем, а на вопросы журналистов о том, действительно ли будущий мэр такой честный и доблестный в глазах собственного сына, просто молчать или менять тему для разговора. После смерти матери все изменилось. Донхёк больше не получал ту долю любви, которую должны были дарить обычные родители каждый день. Родители считают, что живут ради детей. Но при этом считают их продолжением самих себя. И стараются привить им свои привычки и взгляды на жизнь. Им больно от того, что дети оказываются не такими, какими они хотят их видеть. Стараются не позволять своим чадам совершать те ошибки, которые совершали они сами. Учат так, как нужно относиться к жизни и как правильно выживать в жестоком мире. И вместе с этим дети отрекаются от мечты, чтобы обрадовать родителей, а родители, в свою очередь, отрекаются от самой жизни, чтобы обрадовать детей. Этот замкнутый круг повторяет свой цикл из поколения в поколение. Недаром говорят, что потерять отца — значит потерять верного советчика и наставника, того, кто поддерживал бы тебя, как ствол — ветки. Потерять мать — это... все равно что потерять солнце над головой. Донхёк хотел бы быть обычным ребёнком, иметь совершенно обычное детство; получать мамины поцелуи в макушку, видеть улыбку на лице отца, быть причиной смеха бабушки и дедушки, делая очередную детскую пакость, везде совать свой маленький нос, куда не следует, и жмуриться от боли, когда мама обрабатывала бы зелёнкой разбитые колени своего сына. Отмечать свои дни рождения в кругу семьи, задувать свечки и откусывать самый большой кусок от праздничного торта, облизывая сладкие губы после. Гулять по паркам с матерью, гонять мяч по полю с отцом, устраивать пикники на свежем воздухе. Собрать вместе с отцом первый свой лего-замок, посадить в террариуме дикие цветы с бабушкой, сходить на рыбалку и поймать большого карпа с дедушкой. Принести с улыбкой на лице домой свою первую пятёрку, плакать от счастья после окончания школы и купить маме какую-нибудь безделушку на свою первую зарплату, а папе набор праздничных носков. Привести домой познакомить свою девушку со своими родителями, сделать там же ей предложение, жениться, родить детей и видеть радостные лица мамы и папы, играющих с маленькими внуками. Вместе со своей любимой женой наблюдать за тем, как растут уже его дети; как они смеются, падают, плачут, встают и снова падают. Дать подзатыльник сыну, уловив запах никотина, умолять директора школы не выгонять дитя за низкую успеваемость, а дома, поздним вечером, отчитать и посадить под домашний арест, сделав выговор. Потом когда-нибудь незаметно подкинуть в задний карман джинс презерватив и отправить сына на свидание с девушкой, а дочь держать дома и уверять её в том, что свой цветочек нужно сберечь действительно для какого-нибудь серьёзного мужчины, который будет знать, чего он хочет и ради своей дамы бросит целый мир к её ногам. А потом состариться и где-нибудь в восемьдесят умереть в своем скромненьком, но таком уютном летнем домике возле Восточного моря. Разве он многого просит? СуХи вырастила Хёка, как собственного сына. Оберегала его, кормила, одевала, приласкала, читала на ночь книжки про подземные королевства, огнедышащих драконов, доблестных рыцарей в сияющих доспехах и прекрасных принцесс, заточенных в собственном замке. Женщина старалась изо всех сил привить только положительные качества юному наследнику огромной компании, показать, как нужно любить и дорожить своими близкими. Она учила уметь прощать даже самые ужасные поступки, не оценивать людей по их достатку или внешности, положению в обществе. Учила читать между строк, видеть человека насквозь и не быть слишком наивным, ведь доверие – само по себе некая человеческая слабость, способная обезоружить даже самого сильного. Из её уст невозможно было услышать что-то наподобие: «ты всего лишь песчинка в океане... то, что сделано - уже сделано...жизнь любит тех, кто ей подчиняется...» она настаивала всегда на таких словах: «борись, каждый день борись за свое счастье! не сдавайся...ты - творец собственного счастья, и только ты пишешь свой роман, никто другой не может тебе помешать...борись до конца, до самого последнего вздоха...» Основываясь на этих словах, что впоследствии стали для него заповедями, Донхёк жил. Несмотря на полное отвержение в лице отца, на его полное безразличие к жизни собственного ребёнка, Донхёк продолжал назло ему жить. Дышать. И дышать свободно. Пускай не так свободно, как он хотел бы, но всё же дышал. Каждый вздох, каждое новое вздымание груди, что когда-то сковывала металлическая цепь отцовского безразличия, обернутая вокруг талии маленького светловолосого мальчика, всякий раз вселяли в Хёка несокрушимую веру и надежду. Он верил в то, что ещё не всё потеряно. В то, что он ещё успеет все наверстать, стать достойным человеком, сыном и доказать отцу, что он стоит той родительской любви, которой всегда был обделён. Способы достижения цели у Хэчана были свои. Он не зубрил до ночи какие-то формулы, не вникал особо в науку и не старался стать достичь каких-то успехов в учёбе. Донхёк не читал книги, не планировал своё будущее и не копил деньги на университет, который в будущем смог бы обеспечить ему достойное образование. Хёк не изучал иностранные языки, не интересовался историей страны и освоения мира. Мальчик изучал оружия, их строение, применение. Он знал об особой тяге отца к холодному оружию и старался преуспеть в этой области, чтобы обратить на себя внимание. Заставлял СуХи притаскивать ему в комнату старые схемы и диаграммы, предварительно украв их из отцовского кабинета. Она рисковала собственной жизнью ради этих бесценных для Донхёка бумажек. Ведь за такое - если бы об этом узнал господин Ли - он вполне мог лишить её головы. Хэчан листал схемы, водя своим длинным пальцем по каждой пожелтевшей от старости страницы, по расплывающимся иероглифам от излишней влажности, при которой хранили такие ценные бумаги. Вот и сейчас Донхёк помнит, как сильно старался запомнить всё, что там было написано, лишь для того, чтобы понравиться одному человеку, который впоследствии, конечно же, не оценил стараний своего сына. Лишь наказал. Влепил сильную пощёчину, которую Хёк расценивал, как личное оскорбление. Оскорбление своей гордости, которая сидела на троне, поправляя корону. Уж она-то всегда являлась приоритетом для Хэчана. Тяжёлая деревянная дверь со скрипом закрывается за только что вошедшем в кабинет Донхёком, а ветер из приоткрытого окна приветливо тормошил шёлковую тюль. — Ты хотел меня видеть? Здесь очень красиво: итальянская самодельная резная мебель, белый мрамор, хрустальные люстры, ценная древесина бобовых культур и дорогой французский шёлк. Две огромные колонны из белоснежного мрамора, обрамляющие их золотые ободки с минеральными камнями, протянулись вплоть до высокого чистейшего потолка с пастельными портретами из греческой мифологии. На нем изображены Парфенон, Одиссей, Геркулес, Афродита, Виктория, Гестия, Гефест, Апполон. За каждым из них стояла своя история, свой миф, своя победа и многочисленные человеческие жертвы. На широком белоснежном кресле с глиняным изваянием Горгон по бокам, символизируя свобой тем самым подлокотники, восседал Ли Рювон - нынешний мэр Сеула, руководитель крупнейшего во всей Азии законопроекта, приближенный самого президента Кореи, его верный советник и по совместительству отец Донхёка. Его поседевшие кудрявые волосы, сосредоточенное лицо, сведённые к переносице пышные брови и поджатые губы могли свести когда-то с ума многих женщин. Сейчас же он был подобием жалкого, загнанного в тупик и разгребающего ворох бумаг круглосуточно несчастного мужчины. Он выводил ровным почерком каждую буковку, соединяя позже их в слоги, а слоги – в полноценные слова. На столе были разбросаны все те же государственные бумаги и конверты с письмами от жильцов и владельцев частной собственности. После назначения в мэры города работы лишь прибавилось вдвое, а Хёк возненавидел своего отца втрое. Он неспеша огибает взглядом кабинет и присаживается на один из самых дальних к отцу стульев, бессовестно закидывая ноги на стол и сминая безжалостно какие-то ни в чем не повинные бумаги, которые не по своей воле оказавшиеся под ботинками пшеничного. — Убери ноги со стола. Этот стол стоит дороже, чем твои почки, - не отрываясь, шипит мужчина. — Ни капли не сомневаюсь, что ты так обесцениваешь органы человека, что уж там говорить о собственном сыне, - Хёк назло ещё повозил ими по столу, привлекая к своей персоне внимание. — Я тебе в последний раз говорю: убери ноги со стола! Так хочется купить мне новый? Уверен, что денег хватит, или придётся торговать собственным телом, как твоя мать-шлюха? - мужчина поправляет на переносице очки, поднимая свой взгляд на Донхёка. — Не смей так говорить о моей матери, ты о ней ничего не знаешь! - чётко выговаривая каждое слово, агрессивно выпалил Ли-младший. — Она святая женщина, подарившая всю свою любовь собственному сыну, ни капельки не жалея о своем выборе, в отличие от некоторых. — Значит, думаешь, что знаешь о матери больше, чем я? Напрасно сомневаешься в моих словах. Думаешь, ты мой сын? П-ха, конечно. Думаешь, она такая святая? Любила тебя? Сказала тебе, что я - твой отец?! Посмела оклимить тебя моей фамилией! Она нагуляла тебя от этого безмозглого придурка, который однажды, как она это назвала, спас ей жизнь. А потом женился на другой женщине и зачал ей двоих таких же бестолковых детей! Если бы я тогда сам перерезал ему эту гребаную артерию, ощущая на своих руках его тёплую вкусную кровь...если бы это был я на месте того врача, я бы его жену и детей не оставил в живых, как минимум сделал бы калеками. Жаль, все лавры достались доктору Паку...Они бы не смогли сейчас жить припеваючи, радоваться каждому новому вздоху и солнечным дням. Его жена никогда бы не смогла покинуть страну без моей помощи, не смогла бы вновь выйти замуж и родить ещё одну дочь. К твоему счастью, я слишком милосердный по отношению к жене такой псины, которая спала с чужими женщинами, - на лице мужчины расплывается жутчайшая улыбка, та, которую Хёк ещё никогда не видел на этом уродливом лице, и сердце начало невольно сжиматься. — О ком ты, чёрт возьми, говоришь?! - не выдерживает Донхёк, срывается на крик и подскакивает от злости со стула. — О хахале твоей матери, с которым она мне изменяла. О твоём отце, дерьма кусок, вот ты кто. Твой папаша оставил большое наследие после своей «трагичной» кончины. Его старший отпрыск – твой ровесник, и если я не ошибаюсь, он даже учится в одном университете с тобой. А ты после всего того, что я для тебя сделал: одел, накормил, обогрел - должен мне теперь ноги целовать. Я воспитал тебя, как собственного сына, - Рювон встаёт из-за стола, откидывая в сторону папку с документами, которая, сделав полусальто в воздухе, приземляется куда-то на пол, а вместо тех бумажек берет другие, скреплённые булавкой и бросая Хэчану в ноги. — Это тест ДНК, который опровергает моё отцовство. Ты не мой сын, я это знал. Донхёк внимательно изучает каждую страницу документа, пробегаясь глазами по каким-то процентам, скорее всего, вероятность генетического родства с отцом. Хэчан бегло читает каждый комментарий возле цифр и с ужасом натыкается на итоговый результат проведенного теста. Вероятность родства: «0.93028578%» Момент, и Донхёк в изумлении открывает рот, обнажая белые зубы. Момент, и внутренний мир Ли Донхёка рушится. Момент, и сердце останавливается в ужасе. Момент, и перед глазами стелится белая пелена. Момент, и всё тело Хёка наливается, словно золотом, врастая в пол. Момент, и с вечно улыбающихся глаз стекает одинокая слеза, обрамляя скулы и острый подбородок. Момент, и из его головы выветриваются все немногочисленные мысли, отвечающие за здравый рассудок. Момент, и все прошлое, настоящее и будущее теряет смысл своего существования. Момент, и Донхёку кажется, будто слова отца того мужчины становятся эквивалентны тупым ударом по голове. Момент, и ему кажется, будто он задыхается. Момент, и он не может посмотреть в глаза тому человеку, который всё это время скрывал правду. Момент, и Донхёк хватается за свою рубашку, там, где по определению должно быть сердце. Момент, и он перестаёт слышать этот мир, а все последующие слова мужчины звучат, словно под толщей воды, теряя свой изначальный эмоциональный окрас и смысл. Момент, и его глаза самого тёмного шоколада отказываются воспринимать этот мир, больше не передавая мозгу информацию, по которой он определял цвета предметов, окружающих Донхёка. Момент, и он чувствует, как по лбу стекает капелька пота, опускаясь ниже и мешаясь позже со слезами. Момент, и в горле пересыхает, а в глазах темнеет. Момент, и Донхёк перестаёт дышать, насильно выбивая из себя хриплыми стонами последние остатки такого вдруг ненужного воздуха. Момент, и в его сердце случается авария, носящая имя Ли Минхён.

OBLIVION

— Иногда мне кажется, что я когда-нибудь его прикончу, - с крайне недовольным видом умозаключает Чжон, озираясь по сторонам в поисках друга. — Джемин не любит учиться, кажется, мы это вдвоём с тобой поняли ещё в сентябре, - кротко бросает Марк, закидывая рюкзак на плечо и спиной подпирая стену. — В любом случае, долги закрывать ему, а не нам, так что успокойся. — Ага, а незачет по групповому проекту нам получать всем вместе. Нет, ну серьезно, неужели кроме нас с тобой никто об этом не волнуется? Ладно Донхёк, тот ещё бездарь, но Джемин.. мне кажется, с ним что-то не так. Он перестал со мной нормально общаться ровно с того момента, как в его жизни появился этот Хуан, будь он неладен, Ренджун. Ченлэ вытянулся в струночку, чтобы оглядеть толпу снующих туда-сюда студентов и ещё раз убедиться в том, пришёл ли Джемин сегодня хотя бы на третью пару или все ещё продолжал бездельничать дома. Как назло, нигде яркой розовой макушки заметно не было, поэтому Чжон немного расстроился и, понурив голову, начал ковырять в карманах мелочь, чтобы хоть чем-то занять руки. Марк тоже был обеспокоен беспричинным отсутствием друга, но почему-то того отвратительного вязкого комка в горле не стояло, а живот не затягивался в тугой морской узел. Это означало лишь то, что теперь Джемин в надёжных руках, которые не позволят ему тянуться к лезвию или верёвке ближайшее время уж точно. Однако полного спокойствия канадец так и не смог достичь, ибо вчерашний разговор с Донхёком оставил после себя своеобразное слабое послевкусие боли и толику волнения. Они, конечно, не поссорились в пух и прах, но вполне могли бы, будь Марк в тот день немного решительней и наглей, чем обычно. Какое-то странное чувство дежавю не оставляло его на протяжении всех тех нескольких месяцев, которые он знал Донхёка. Его глаза казались до одури знакомыми и какими-то родными, будто они уже когда-то так смотрели на него. «Но не здесь, не в этом городе, не в этой стране и, возможно, даже не в этой жизни»,- к такому выводу приходит Марк, когда окончательно заёбывается пытаться вспомнить, где он мог видеть этот пожирающий и изучающий его взгляд. С одной стороны, все могло быть гораздо проще, спроси Минхён Хэчана напрямую о том, не виделись ли они где-то раньше, но язык и мозг в целом отказывались слушать своего хозяина, когда рядом появлялась эта пшеничная макушка. Вдобавок ко всему прочему, новость о том, что мать Донхёка умерла в один день с отцом Минхёна, повергла канадца в шок ещё больше. Покопавшись в этом деле, он нашёл весьма занимательную деталь: Ли Юльбин наблюдалась в той же больнице, что и папа Марка в Канаде. А следовательно, они даже умерли в один день. Это и насторожило вездесущую задницу Ли Минхёна, который в очередной раз пытался провести параллель между этими смертями и найти хоть какую-нибудь ниточку, способную провести его к разгадке и разобраться во всей этой ситуации. Казалось, логической цепи здесь не было и не могло быть. Такое впервые встречается на пути Марка. Обычно проанализировать ситуацию ему не составляет труда, а здесь не за что было цепляться, чтобы докопаться до правды. Просидев за устаревшими документами и медицинскими сводами той больницы (спасибо нужно сказать дяде Минхёна, который работал в той больнице какое-то время и имел доступ к базе данных) несколько ночей, он выяснил, что Ли Юльбин скончалась от рака молочной железы. К сожалению, это все, что ему удалось узнать, ибо личная информация о пациентах зашифрована, и даже врачи не имеют право разглашать её, уж тем более записывать в портфолио, которое может увидеть каждый работник больницы в свободном доступе. Для более детального изучения ему потребуются более влиятельные связи. Однако он даже себе представить не может, чей Донхёк сын, и как его мама тесно связана с отцом Минхёна. Ему лишь предстоит узнать то, что пытались скрыть от него родители на протяжении двадцати лет. А самое интересное, как больно будет осознавать потом то, что единственный в мире человек, который подарил тебе жизнь, впервые тебя обманет? Минхён всегда верил в то, что мама – самое священное существо на планете, которое никогда не совершало ошибок, и из её уст всегда течёт чистая правда во всем своём многообразии. — Хэй, мои красивые мальчики, булочки мои сладкие! Ну что, скучали, девочки, по своему папочке?! Живо признавайтесь! - как ни в чем не бывало ударяет по сексуальным попкам своих друзей Джемин и запрыгивает на спину Марка, вися на нём, как обезьянка на лиане. — На, похотливая задница, Джемин! Совсем жить надоело?! Ты где шляешься последние несколько недель? Совсем на учёбу положил большой и толстый болт, как у твоего новоиспеченного муженька? - выкрикивает резко Ченлэ и бьёт в ответочку своей ладошкой по заднице Наны. — Ну, у меня-то хоть парень есть, а ты на кого шуршишь по ночам, пакетик, а? В гордом одиночестве надрачиваешь где-нибудь и кому-нибудь в гей-клубе? Смотри, береги попку, не забывай предохраняться. А то венеруху подхватишь ещё какую-нибудь и будешь всю жизнь задницу свечками греть, с горечью вспоминая свою молодость, - Джем показывает язык другу, крепче сцепляясь в плечи Минхёна. — Фу, слезь с меня, и уйдите с моих глаз долой, пидоры конченые. Не дышите на меня! А-а-а-а-а-а...ЧТО ЭТО ТАКОЕ, ДЖЕМИН?! ЧТО МНЕ, МАТЬ ЕГО, УПИРАЕТСЯ В СПИНУ, БЛЯТЬ?! - вскрикивает резко Марк, пытаясь снять с себя тяжёлую тушу сплошного сарказма, похоти и разврата в лице великого и ужасного На Джемина. — Не волнуйся, Маркуша, это всего лишь зажигалка...- смеётся Джем, ближе прижимаясь к спине старшего. — ТЫ НЕ КУРИШЬ ЖЕ! — Ну, тогда это не зажигалка, идиота кусок. Как тут не понять? - ехидно хохочет На, спрыгивая со спины друга. Напрасно он это делает. Марк вместе с Ченлэ тут же оживляются и начинают лезть к другу с кулаками: Марк, в свою очередь, угрожает кастрировать, а Ченлэ – выколоть глаза и выбить последние остатки серого вещества из мозга. Джемин галопом оббегает старый автомат с едой и напитками, растолкав впереди студентов, и с высоко поднятыми руками вверх, которые держали рюкзак, побежал на второй этаж, лихо перебирая ногами по скользкой лестнице. Марк Ли, как самый «удачливый» человек на свете, дружащий со своей фартуной ближе некуда, естественно, падает и сбивает по пути: двух рядом стоящих студентов, какие-то коробки, чьи-то рюкзаки и ещё одну неопознанную тушку. У Ченлэ уже лоб болит от постоянного фэйспалма в сторону своего друга. Поэтому долго не размышляет, подхватывает канадца под руки и тянет наверх, в погоню за Джемином. В это время эта наглая розовая морда уже успела закрыться в туалете и задержать дыхание, чтоб наверняка. Однако ребята не пальцем деланые и первым делом останавливаются возле тех самых кабинок, словно чувствовали в одной из них чужое дыхание. Марк, прекрасный и умный мальчик, берёт всю ответственность, впрочем, как всегда, на свои мужественные плечи и звонит на мобильник Джема, чтоб наверняка узнать, подводит ли его чутьё, проверенное многими годами на бутылках с соджу, которые прятал Джено под своей кроватью. Вслушиваясь в гудки, Марк клянётся, что не покалечит Джемина, если он добровольно сейчас же выйдет. Ну или покалечит совсем чуть-чуть. Когда знакомая телефонная трель раздаётся в самой крайней кабинке, ребята ехидно улыбаются и ихдевальчески приговаривают: «а где же наш мальчик Джемин-ни? где же он спрятался?» И, быть честным, все это похоже на какую-то сцену из «Оно», когда Клоун разговаривал с маленьким Джорджи в канализации. В данной ситуации Марк - Клоун, Ченлэ - его верная вонючая крыса, а Джем - беззащитный мальчик Джорджи. — «Чувствуешь, Джемин-ни? Здесь пахнет цирком. Попкорн, мармелад, сладкая вата и КОКА-КОЛА ЁПТА!!!»- с этим возгласом парни резко раскрывают кабинку, вырываясь в неё, а Джемин от страха чуть на стену не запрыгнул, перед этим хорошо промочив голову в унитазе. — Ты же обещал, что не тронешь меня! Пусти, - Джем пытается вывернуться и сбежать, но тщетно. Как я уже говорила раньше, держать крепко и давать в ебальники Марк умеет не хуже, чем строгать морковку. — А я не говорил, что сдержу обещание, котик.

OBLIVION

— Может, уже расскажешь, где ты был всё это время? Я как-никак твой лучший друг, не так ли? - увлеченный завариванием кофе Минхён, с любопытством прожигает дыру в спине скривившегося над кружкой с капучино Джемина. Джемин не так давно предложил Марку сменить обстановку и уволиться из прошлой кофейни, взамен начав работать на постоянной основе в его баре. Да, тут кофе редко пьют, особенно по ночам, когда здесь выступают всякие женщины на пилонах и диджеи, представляя свои новые музыкальные сеты. Однако пользы не меньше. От Марка уж тем более. Конечно, без добавки к зарплате столь быстрый переход из одного заведения в другое не обошлось, да, Минхён та ещё алчная женщина, но он не для себя в первую очередь старается, а для семьи. Естественно, Джисона он там одного не оставил и уговорил На взять ещё и его с собой. Паку как раз-таки было не так далеко от школы идти, в отличие от прошлого кафе. И, как ни странно, Джисон даже не задавал лишних вопросов. Услышал о том, что теперь его зарплата будет втройне больше, - сразу же побежал писать заявление об увольнении. Ещё одна алчной душонка. К счастью, он вошёл в двери заведения очень даже удачно, ибо Ченлэ как раз в тот момент собирался уходить, но, заметив в проёме дверей такую внеземную красоту, пересмотрел свои планы на встречу с очередным парнем из тиндера и остался в баре ещё ненадолго на всю ночь. Он уже успел закадрить бедного ребёнка, а Марк лишь на это все неудовлетворительно покачал головой и фыркнул, мол: «Тронешь моего ребёнка — лишишься своих будущих». Хотя какой там. Ченлэ же гей. Однако даже многозначительные взгляды Марка, полные гневом и ненавистью, готовые сметать на своем пути все живое и неживое, что попадется под руку, не запугали достаточно китайца. Он лишь гаденько улыбнулся и ближе придвинулся к Джисону, будто что-то шепча ему на ухо. Тогда от попадания ножа прямо в яйца Ченлэ отделило лишь несколько секунд и рука Джемина, которая перехватила руку Минхёна. Конечно, это было далеко не последним предупреждением. Далее пошли более тяжёлые и жестокие методы в виде стирки вещей, готовки, которая китайцу вообще не удавалась от слова совсем и наконец-то самое страшное – самостоятельное выполнение домашнего задания без какой-либо помощи Минхёна. Оно было равносильно самой мучительной смерти, которую невозможно было сравнить с повешиванием, убийством или химическим отравлением. Ибо Чжон никогда не делал сам домашку, а тут его цепная шавка отказывается выполнять за него работу впервые за полгода обучения. Он тогда умолял Марка пересмотреть своё мнение, бегал за ним, как собачка, обещал простить все долги, поселить его в своей кровати и, так уж быть, пожертвовать последней пачкой презервативов. Но Ли Минхён, как самое чистое и невинное существо на этой планете, не считая регулярную дрочку в туалете, отказывалось даже от такого самопожертвования. Ченлэ от негодование потом поменял свою тактику и клялся, что женится на Джисоне, если Марк не сделает за него проект по генетической диаграмме. А Минхён, в свою очередь, клялся вновь кастрировать Ченлэ ножом, на этот раз уже метая нож с большей точностью. Джемин, как всегда, оказался крайним и разнимал враждующих парней, а потом вместе с Джисоном примерял эти обидчивые задницы между собой. Естественно, китайцы и канадцы просто так не сдаются, поэтому ребятам пришлось пережить настоящую атомную и межнациональную войну между Чжоном и Марком. А когда на Марка обрушилась вся ненависть китайского народа в лице Хуана Ренджуна, который вообще ничего не понимал, но его каким-то образом втянули в это всё и ещё парочкой несчастных посетителей, Джемин чуть не выгнал их обоих из бара нахуй, ибо они перепугали и так достаточно количество людей, которые пришли, чтобы расслабиться и забыться, а не слушать словесную перепалку между отбитым натуралом и геем. Ренджун тогда сказал, что он уважает Марка, как человека, и Ченлэ должен сложить свои вилы вражды и прекратить эту бессмысленную войну. Конечно, такого предательства со стороны своего соотечественника Чжон простить не мог, поэтому совсем скоро в огород Хуана Ренджуна полетели вражеские камни. Когда в эту войну втянули ещё и Хуана, Джемин не выдержал и сделал им обоим выговор: Марку в виде денежного штрафа и лишения премии в этом месяце, а Ченлэ – лишение всех косметических средств и услуг, которые благородно когда-то пожертвовал ему На. После того случая ребята вроде особо не цапались, однако Лэлэ имел успех опять чуть не нарваться на всемогущую злость всего канадского народа, когда он посмел произнести какую-то очень расистскую шутку, которую Марк расценил, как личное оскорбление. Тогда их уже разнимал Джисон, сдерживая Ченлэ за воротник, а Марка за худощавый локоть. Роль мамочки у Минхёна выходила всегда очень хорошо, но когда появился Чжон Ченлэ... Пак Джисону больше не понадобилась забота старшего. Он вдруг захотел распушить свой хвост перед китайцем и похвалиться, какой он молодец: сам стирает носки, готовит и работает без чьей-либо поддержки. Такой подставы уже не смог простить Марк и пнул под зад коленом Пака, перед этим забрав свитер, который он сам связал ему когда-то и теперь утирал им свои материнские слёзы. Свитер Джисону так и не удалось отвоевать назад. Всё же он был тёплым и мягким. Однако удалось отвоевать назад свои кроссовки, джинсы и худи, которые когда-то надел Марк, когда испачкал свою одежду и торопился на первую встречу студентов в этом самом баре. Даже после того, когда уже привычное: «мирись, мирись и больше не дерись» прозвучало дважды из уст Минхёна, Джисон не особо верил словам брюнета. Ибо эти истерички сначала обещают, а потом при первой же возможности вставят нож в спину. В прямом смысле слова. Марк у нас знатный метатель ножей в чужие части тела. И когда в очередной раз на Джисоне оказались пятна разлившегося вина, а в Марке – незасыпающий сучизм, огонь вспыхнул вновь. В тот раз разнимал их уже какой-то случайный посетитель, который заебался слушать марково и джисоново: </b>« — греби ушами в камыши, уёбок мелкий. — засунь свои помидоры подальше в задницу, жертва пьяной акушерки».</b> — Марк, мне нужно с тобой очень серьезно поговорить, - Джемин откладывает в сторону коробку с корицей и поворачивается лицом к другу, спиной опираясь о барную стойку. — Наконец-то, я уж думал не доживу до этого момента. Как долго хотел от меня скрывать всё это? Я же вижу, что что-то не так...ты не счастлив с Ренджуном? Он, по-моему, хороший человек...- Минхён ставит кружку с кофе на стол к посетителю и возвращается к розоволосому. — Дело не в Ренджуне. Вернее, и в нём тоже..то есть нет. Дело во мне..и в нём, боже, все так запутано...я сам не знаю, что между нами происходит, - На закрывает лицо руками, садясь на рядом стоящий стул, и делает парочку глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. — Не спеши. Расскажи всё, как есть,я выслушаю, - Марк пододвигает к парню ещё один стул, садясь на него, и опускает руку на плечо другу в знак поддержки. — Я люблю другого. — Что? — В смысле...и Ренджуна тоже люблю. Я не могу понять, кого сильнее. Я не хочу отказываться от любви Джуна и от любви другого человека. Я не знаю, что со мной. Мое сердце разрывается на части, оно метается от одного парня к другому, будто само не может решить, кому больше предано. С Ренджуном всё так легко: он дарит свою заботу, любовь, ласку, всегда рядом, поддерживает. А с тем человеком всё так сложно: он в курсе моих отношений с Хуаном и, скорее, из-за этого меня ненавидит. Он поцеловал меня однажды и то, что я почувствовал, не описать словами. Это не то, что я обычно чувствую при поцелуях с Ренджуном. Это что-то более сильное, такое интимное, живое. Чувство, словно наполняет меня изнутри, разрастается с каждой секундой все больше и стоит моим глазам потерять из виду его лицо, я теряю смысл жизни. Я знаю, что это неправильно. Знаю, так не должно быть. Знаю, я должен определиться, но что мне прикажешь делать, Марк? Однако самое страшное не то, что я люблю сразу двоих, а то кем является второй человек. Тот самый, поцелуя с которым отличаются так сильно, - Джемин убирает с лица руки, зарываясь пальцами в свои отросшие розовые волосы. — Если этот человек не наркобарон, бандит или ещё один китаец, которых я просто терпеть отныне не могу, не считая Джун-хёна, то я тебя пойму, и в этом человеке нет ничего страшного, - Минхён оборачивается назад, чтобы достать из мини-холодильника освежающую бутылку газировки, после протягивая её корейцу. — Выпей и отвлекись от своих проблем ненадолго. Тебе не помешает. — Марк, прости меня... — Да за что ты уже в который раз просишь у меня прощение? Ты-то в чем виноват передо мной? Давай поднимай свою сексуальную попку и принимай заказы, за десятым столиком как раз только что подняли руку, пойду приму заказ. Не отчаивайся, тебе нужно просто время, чтобы разобрать в себе! - Марк подмигивает другу и, взяв блокнот с ручкой, бодрым шагом направляется к десятому столику, на прощание одарив Джемина своей фирменной ослепительной улыбкой. — Я даже не успел сказать, что люблю твоего брата...

OBLIVION

— Господин Ли, это все документы на Ли Чже Ука, как вы и просили. Но зачем они вам так резко понадобились? - мужчина в строгом костюме и с бабочкой протягивает в руки Донхёку красную толстую папку с документами, любопытно оглядывая его рабочий кабинет. — Вас забыл спросить, секретарь Ён. Спасибо за работу, а теперь возвращайтесь к своим делам, я знаю, у вас их по горло, - в грубой форме констатирует факт Ли и выхватывает папку. Он не мог с этим смириться. С тем, что отец все это время его обманывал. И отец ли он ему теперь после всего? Донхёк знал, что лицо Марка очень знакомое, но чтобы настолько...представить себе не мог. Он всё ещё не мог смириться с тем, что Марк его брат. Своего биологического отца он видел лишь однажды в черной рамке у Минхёна на полке. Хэчан не считал, что с этими человеком у него были какие-то внешние сходства. Марк был больше на него похож, а Донхёк, скорее, на мать: такая же карамельная кожа, острый подбородок, вьющиеся волосы, пухлые губы, немного вздёрнутый нос. Ли уже битый час сидит в своем кабинете, рассматривая разные бумажонки, которые отчаянно только и твердили об отрицательном родстве с Ли Рювоном. «Нет, он не может быть моим отцом, я это знаю точно»,- твердит про себя Донхёк, продолжая листать страницы. Он ведь даже ничего не почувствовал: никакого сострадания, мимолётной любви, трепетного тепла по отношению к Чже Уку, когда узнал о родстве с ним. Такого ведь быть не может, что человек, который является твоим биологическим отцом, тебе абсолютно безразличен. Хэчан полагался на внутреннюю интуицию, он думал, что если бы Ли Чже Ук действительно был бы его отцом, он бы почувствовал это сердцем. Он бы даже через холодную фотографию почувствовал теплый взгляд чужих глаз на себе. Хотя о каких чувствах идёт речь, если Хёк сам не знает, какого это - быть любимым отцом. Но даже просидев за документами около полутора часов, Донхёк так и не нашел доказательств его версии развития семейной драмы. Но ведь этот тест ДНК. 99.9% точности. Хотя в то же время, кто мешает Рювону подделать результаты, чтобы избавиться от собственного сына? К такому выводу окончательно приходит Хёк, откидываясь назад на спинку кресла и громко выдыхая. А если это и правда, то Тэён, получается, для Донхёка чужой человек и они больше не сводные братья. А просто хорошие знакомые, друзья. Вдруг процесс самокопания Донхёка прерывает стук в дверь, а после просовывается красная макушка, ослепительно улыбаясь своему брату. — Я зайду? Только что встретил секретаря Ён. Говорит, ты тут забаррикодировался и обложился какими-то бумагами, - вспомни солнце, вот и лучик. — Все хорошо? Помощь нужна? — Привет, хён. Нет, все в порядке, просто решил немного поработать, - Хэчан вновь откидывается на спинку кресла и устало прикрывает глаза. — Впервые вижу такого сосредоточенного братика, - а слова Тэёна, только что севшего на стол и перебиравшего разбросанные повсюду бумаги, больно ранили сердце Хёка. — Копаешь на кого-то инфу? Кто такой Ли Чже Ук? — Я пока что сам этого не понимаю. Всё слишком запутанно. — Хм, ну...я могу попытаться помочь, если хочешь. Я смог восстановить бизнес, плюс ко всему, у меня база данных тоже хорошая, если вдруг не хочешь вмешивать в это отца, можешь попросить меня нарыть необходимую инфу, - Тэ продолжает внимательно изучать бумаги, как Донхёк резко подрывается с кресла и прижимается к старшему брату, ввиду высокого роста ему приходится склонить макушку и спрятать её где-то между шеей и ключицами красноволосого. — Ой. Ты чего? — Хён. Ли Рювон не мой отец, а я не твой брат. Мой биологический отец Ли Чже Ук, - слишком тихо шепчет кореец, опаляя чужую кожу своим горячим дыханием. — Это как так? — Там на столе тест ДНК, посмотри его, - Тэён подозрительно озирается по сторонам и, найдя нужную бумагу, берёт её в руки, внимательно изучая. Глаза Тэёна одномоментно расширяются. Он пробегается по процентам ещё раз, чтобы убедиться, что он ничего не упустил и все правильно прочитал. Всё верно. Вероятность родства: «0.93028578%»</i>. Тэён не хочет и не может в это верить так же, как и Донхёк. То есть все эти годы, когда он ухаживал, растил, воспитывал, следил за взрослением Хёка - ничего не значат? То есть все это время он любил и оберегал совершенно чужого для него человека - мальчишку, которого подбросили, как ненужного котёнка в этот дом? То есть все улыбки, поцелуи, объятия, подаренные за двадцать лет, теперь ничего не значат и никогда не обретали смысл? Нет, Ли точно помнил, как отец трепетно рассказывал о рождении Хёка, о его матери, о том, как сильно он её любил. Так что же могло измениться и, главное, как давно это могло произойти? Почему отец молчал двадцать лет, притворялся первые четыре года жизни Донхёка любящим папой, если потом бросил его лицом в грязь и отгородился от него высоченной стеной ещё на оставшиеся семнадцать лет? Почему врал самому Тэёну? Ли-старший откладывает бумагу на стол, аккуратно обнимая в ответ Хёка и кладя свою голову на его макушку, словно пытаясь своими чувствами доказать то, что даже если они не братья, между ними ничего никогда не изменится. Он будет так же сильно его любить, как никогда, обнимать, дарить ласку, заботу, пускай и липового старшего брата. Даже если Хэчан не его брат, даже если они совсем не кровные родственные души, Тэён его не бросит. Как бы то ни было они ментально родственные души, и это уже не изменить. Двадцать один год совместного проживания просто так не улетучится в пропасть. Все слова, сказанные Тэёном искренне, в один момент не потеряют свой смысл и эмоциональный окрас. В один момент две любящие друг друга души не могут стать чужими. Тэён ещё никогда не видел своего брата таким разбитым, как сейчас. Оно и понятно. Он сильнее прижал младшего к груди, чувствуя, как рубашка под натиском брата намокает. Он плачет. Впервые за семнадцать лет Тэён видит, как Донхёк плачет. Это что-то невероятное, из ряда вон выходящее. Хэчана не так просто сломать, нужно очень постараться, чтобы заставить его лить слёзы. Даже в детстве он очень редко плакал, всегда держал всё в себе. Но природная разговорчивость и язык без костей, доставшийся от матери, тоже без дела не сидели и совсем скоро стали верными спутниками Хёка по жизни. — Мне все равно, слышишь? Сколько бы там нулей не было написано, ты был, есть и будешь моим братом. Я люблю тебя вне зависимости от жалких цифр на бумаге, - отчётливо, так, чтобы Донхёк слышал каждое слово, говорит Тэ, продолжая гладить макушку младшего. — Ли Чже Ук - отец Марка, того парня, который спас тебе жизнь, - шепчет Хёк, отчаянно руками цепляясь за воротник брата, словно за соломинку - последнюю надежду в этом мире на спасение. — Ну, ничего страшного. Значит, подружимся ещё сильнее. Не реви, я все равно тебя никому не отдам, слышишь? — У меня больше нет родителей: мать умерла, отец тоже. Я один в этом мире. Кроме тебя у меня больше никого нет, - шепчет Ли, отрываясь от Ёна и смотря ему в глаза. Эти слова так важны для Донхёка. Ему так важно знать, что в этом мире его хоть кто-то любит, уважает, ценит. Когда даже родные тебе люди не могут сказать это в лицо, потому что они уже давно лежат, погребённые в земле. Тэён дрожащими руками тянется к лицу брата, тыльной стороной руки стирая оставшиеся слёзы, которые ещё не успели скатиться с щёк. «Ты не один, я рядом», - только и остаётся шептать шокированному Тэёну, из последних сил сдерживая свои слёзы. Лишь бы не показаться слабым, лишь бы показать Хёку, что он не один. И никакие цифры, бумаги, бессмысленный текст на них никогда не сможет разъединить две ментально родственные души. Для Тэёна Донхёк всегда будет братом при любых обстоятельствах. Даже если придётся рискнуть жизнью во имя спасения Хёка, Тэён рискнёт. Он умрёт за него, отдаст последний глоток воздуха, защитит, подставится под удар, заставит дышать, лишь бы сердце брата никогда не останавливалось. Тэ сделает ради него всё, что он только попросит. И никто и никогда не сможет у него отнять его. Донхёк для него - всё. Его теплое солнышко с заразительным смехом, глоток свежего воздуха, вся его жизнь. Если когда-нибудь он рискнёт что-нибудь с собой сделать, принять что-нибудь запрещённое, что плохо отразится на его здоровье, - Тэён уши оторвёт, из-под земли достанет, но заставит выпленуть бяку. Всё детство он бдительно следил за тем, чтобы братик не ввязывался ни в какие подозрительные компании, секты, группировки, не принимал всякую ересь и постоянно первым делом, как Хёк приходил домой встречал его со словами «дыхни». Тэён старался оградить своего маленького глупого братика от всех невзгод. Он всегда желал ему только лучшего и мечтал увидеть то, каким достойным человеком он вырастит. Донхёк был для Тэёна словно цветочек, которого он поливал изо дня в день, подсыпал удобрений в почву и держал в тепле и заботе. — Самое страшное в этой ситуации, что Ли Чже Ук — отец человека, к которому, кажется, у меня есть чувства...