Спустя десять лет
— Выше, Джисон, и немного правее. Загнулся угол, расправь его. Джемин, зачем ты столько шариков надул? Куда их потом, в ординаторскую, а? Там и так много хлама, сдувай давай, балбес! — раздающий команды и важно шагающий Ченлэ по периметру кабинета устало почесывал переносицу, в очередной раз крича о том, как с такими кривыми руками можно жить. — Пак Джисон, мать твою, если ты ещё сейчас навернёшься, то кости свои будешь сам собирать и мозги со стены соскребать.
Вдруг в кабинет врывается взволнованная медсестра, поправляя очки на переносице и делая глубокий вдох, вероятно, пытаясь восстановить дыхание после долгого бега. Она сообщает, что ординатор Ли уже поднимается по лестнице и скоро будет, поэтому нужно поторопиться с приготовлениями. Джемин поспешно лопает несколько шариков, прикрывая их своим халатом, чтобы хоть как-то избежать громкого хлопка, а Джисон закрепляет последней булавкой красочную надпись из лоскутов ткани:
«с днём рождения», спускаясь со стола и не забыв положить на место папки, которые пришлось откинуть в сторону, чтобы залезть. Ченлэ сверяет время с настенными часами и шепчет: «пора», прячась за дверцей шкафа, пока остальные искали своё место для пряток. В процессе активного поиска Джем пару раз сталкивается лбом с Джисоном и наступает на ногу медсестре О, шипя от собственной неуклюжести и причитая о том, как это всё не вовремя. Пак клянётся, что если ещё раз получит в морду «случайно» от руки Наны, то выкинет его в окно, пульнув за оттягивающуюся резинку трусов. Ченлэ грозно шикает на них и кидает в стоящего в углу и не знающего, куда спрятаться Джисона подушку, нагло стыренную когда-то хозяином кабинета у кого-то из отделения. Ординатор Ли, увлеченно изучая чью-то медицинскую карту, даже не смотрит под ноги, из-за чего чуть не впечатывается в несколько мимо проходящих пациентов и искренне извиняется перед каждым, прежде чем достигнуть своего кабинета и дёрнуть за ручку. Распахнув дверь, молодой врач роняет папки на пол, удивлённо наблюдая, как листы бумаги разлетаются по коридору, а потом переводя раздраженный взгляд на только что высонувшихся ребят с громким
«с днём рождения!». Губы тут же расплываются в теплой благодарной улыбке, а кулаки разжимаются, передумывая набить сейчас кому-то морду. Праздник всё же.
— Маркуша, поздравляем тебя, детка! Тебе уже тридцать один год, старик, а до сих пор в девках ходишь. Пора уже призадуматься и впасть в депрессию, может, хоть это подтолкнет тебя найти свою пару и обручиться, — Ченлэ вешается на шею Марка, как только тот переступает порог и удивлённо рассматривает свой кабинет, утыканный шариками и поздравительными надписями.
— Не ори ты так. Я с ночного дежурства только что вернулся, голова трещит, спать хочется, — Минхён обнимает только что подошедших Джемина и Джисона, что своими длинными руками крепко окольцевали друзей, прижимаясь телом к имениннику и стараясь через неловкие объятия передать всю свою любовь. — И вообще, слово женатым не давали. Слышал такую поговорку: счастье любит тишину? Вот и сиди молча, наслаждайся медовым месяцем, который ты зачем-то захотел провести в больнице на операциях, а не где-нибудь на Мальдивах, нежась под тёплыми лучами солнца и щекочущими пятки волнами проходного океана.
— Если бы не этот дятел, который перепутал билеты, я бы с удовольствием уже распивал коктейли на берегу солнечного Марокко. На Мальдивы у нас пока, увы, не хватает сбережений. Казна пустеет, — Лэ презрительно стукнул по лбу Джисона, одаривая его злым взглядом и стараясь испепелить прямо на месте.
— Ты хотя бы замужем, а мне что делать? В нашей стране пока не узаконили браки с полиаморией. А я, может, тройную фамилию хочу, — Джемин разочарованно вздыхает, выпуская именинника из объятий, больше похожих на игру с удушением, чем на ласковый жест.
— На-Хуан-Ли. Как будто тебя посылают куда-то, причем так далеко и надолго, что шансы вернуться назад ничтожны, — парни взрываются приступом истеричного смеха, чем, вероятно, напугали медсестру О, которая уже успела ретироваться в коридор.
Минхён качает головой и по-дружески хлопает Джемина по плечу и говорит, что что-нибудь придумают, обручат как-нибудь и подарят листок бракосочетания с тройной фамилией каждому, отметят в кругу своих и будут потом вспоминать с теплой улыбкой на лице. Нана лишь закатывает глаза, слыша в реплике друга нотку сарказма и отмахивается руками, напоминая, что завтра ему забирать Джено из больницы и тогда-то он точно пожалуется ему, что его никто не воспринимает всерьёз. Что касается Джено, то ему пришлось почти десять лет быть прикованным к кровати, не имея возможность пошевелиться. В момент падения он задел спинной мозг, что спровоцировало временную парализацию нижних конечностей. Однако полгода назад врачи начали замечать изменения в его состоянии, мышцы вновь набирали массу, Джено смог шевелить пальцами на ногах. Столько лет пытаться свыкнуться с мыслью, что отныне больше не будет представлять возможным ходить, а все передвижения станут осуществимыми только с помощью инвалидной коляски, и в один момент, словно по щелчку пальцев, по взмаху волшебной палочки, судьба даёт тебе ещё один шанс. Чудо. Джено начал верить в чудеса после этого страшного происшествия, наверное, даже допустил реальную возможность существования Бога. Во что только не поверишь после такого. Единственная соломинка, которая помогала ему держаться на плаву — это поддержка дорогих ему людей, в особенности, Ренджуна и Джемина. Они не отходили от кровати парня, ночами глаз не смыкали, прислушиваясь к неровному дыханию и рассказывали разные веселые истории, чтобы отвлечь от добровольного самобичевания, которым занимался младший день от дня, ненавидя себя за то, что его пребывание здесь так дорого обходится Ренджуну и создаёт проблемы Джемину. Для Хуана деньги не проблема, он озвучивал это десять тысяч раз и готов озвучить в десять тысяч второй раз, лишь бы Джено перестал сжирать себя изнутри и вместо переживаний занялся бы собственным выздоровлением.
Наверное, за это время, проведенное в больнице, когда жизнь Джено была каждый день на волоске, едва балансировала и насмехалась над смертью, они сблизились. Ренджун ведь тоже полюбил его, ещё тогда, когда тот продолжал навещать его в больнице после обморока, несмотря на то что мог вполне перестать появляться и заняться тем, чтобы сделать Джемина своим. Но он этого не сделал, потому что знал, что для него значит Ренджун и прекрасно понимал, что если хочет сделать Джема счастливым, то придется пожертвовать своей гордостью и учитывать не только свои желания, но и его, впустить наконец Хуана на порог их квартиры. Хотя все трое продолжают задаваться одним и тем же вопросом: «почему для того, чтобы понять, как сильно человек тебе дорог, с ним обязательно должно что-то случиться и его жизни должно что-то угрожать?» Минхён же видел изменения в этих нездоровых отношениях, где раньше постоянно кто-то страдал, а кто-то пытался перетянуть одеяло на себя. Все трое были эгоистами, жаждали внимания друг друга и делали всё возможное, лишь бы утащить кусочек побольше. Так или иначе кто-то кем-то обязательно пользовался, и эти отношения стали подходить на абьюзивные ровно до тех пор, пока однажды Джено не заступился за Ренджуна (чем в дальнейшем поплатился здоровьем), а Ренджун в ответ не защитил Джено. Столько боли, сколько пережили все трое невозможно описать словами. И глупо сравнивать и размышлять на тему того, кому же больше досталось: Ренджуну, Джемину, Джено или Марку. Так или иначе ключевой фигурой этой трагедии стал Ли Донхёк, которому удалось не только разрушить жизнь любимого, но и стать причиной несчастья других людей. Другими словами, одним мощным ударом коснуться сразу несколько жизней. Марку сложно не винить Донхёка во всех своих бедах и невзгодах, ведь гораздо легче найти виноватого и спихнуть всё на него, чем встать с колен и начать искать причину в себе. Значит, слишком сильно доверял и слепо следовал за ним. Ведь, чем больше ты доверился человеку, тем больший у него соблазн тебя предать. К сожалению, с этим ничего не поделать: то мы предаемся любви, то любовь предает нас.
— Кстати, слышал, завтра нас познакомят с новым заведующим отделения. Он вроде прилетел из Америки, хотя родился в Канаде; столько фантастических операций провёл, невероятное количество жизней спас, по его книгам наше поколение училось. По-моему, кстати,
«bloodray lee», тот чувак, чьи книги в сумасшедшем количестве ты, Марк, скупал на всю зарплату, — Ченлэ тыкает пальцем в сторону вышеупомянутого, недовольно цокая языком. — Если честно, думал, заведующим станешь ты. Столько трудолюбия, упорства и до опиздения богатый медицинскими знаниями мозг. Что же случилось? Разве приемником профессора Пака должен был быть не ты?
— Значит, он посчитал, что я не достаточно дорос до такого уровня, его право. А тебе, Лэлэ, я бы посоветовал сделать обход, пока не привезли новых пострадавших, — Минхён роется в столе, чтобы найти нужные бумаги, пока двое его друзей одновременно картинно вздохнули и закатили глаза к потолку.
— Ну вот видишь, медперсонал гонять отлично умеешь. Что ещё нужно для того, чтобы стать заведующим? Вредность, заносчивость и неудавшаяся личная жизнь — всё при тебе, — Ченлэ вместе с Джемином взорвались от приступа громкого смеха, что разозлило канадца, который, в свою очередь, начал кидаться в них всеми подручными предметами, чтобы выгнать из вместе с Джисоном из кабинета и заставить работать.
Парни быстро ретировались, посчитав, что попадаться под горячую руку Минхёна — то ещё сомнительное удовольствие. Джемин похлопал по плечу Ченлэ и удалился в свое отделение пластической хирургии, что находилось в том же здании, что и сама госпиталь, только в самом крайнем отделении. Джисон, чмокнув на прощание своего возлюбленного, направился на выход, с целью посетить хотя бы оставшиеся пары в университете, ведь первые уже прогулял. Марк тяжёлым взглядом осматривает рабочее место в попытках найти список пациентов, но вместо этого натыкается на фотографию младшей сестры в розовой рамке, стоящей на углу стола. Мия уже совсем повзрослела. Помогает по дому, сама готовит, не просит помощи с выполнением домашнего задания, стирает, убирает квартиру, расчищает рабочий стол Минхёна дома и регулярно раздаёт подзатыльники за неряшливость и вечно скапливающийся мусор по углам. Научил на свою голову опрятности и чистоплотности, теперь получает за свои косяки. Марк настолько устает на работе, что домой после дежурства приходит уже никакущий, еле доползает до берлоги и первым делом, не раздеваясь, плюхается в кровать. Мия ворчливо стаскивает с его ног обувь и кидается очередными угрозами, что в следующий раз, если он не разденется, то выкинет его в окно вместе со всеми вещами, ибо она старается, моет целыми днями, а он следит своими грязными ботинками. Девочка до жути сообразительной выросла, читала между строк, язык был подвешен хорошо и за словом в карман не лезла. До ужаса гордая, пылкая, принципиальная, своенравная и прямолинейная личность. Переняла все самые «прекрасные» черты характера от матери. В школе у неё часто возникали проблемы с учителями и отнюдь успеваемость не была предметом разочарования у преподавателей: поведение — вот, что толкало их на регулярной конфликт с эмоциональной девочкой.
Марка в школу вызывали часто. Все уже шутили, что он, вероятно, с директором чаи гоняет в кабинете чаще, чем на дежурстве в госпитале бывает. Марк сделать ничего не может, повлиять или как-то вразумить сестру не в состоянии. Воспитывать уже поздно, а объяснять что-то себе же дороже. Нет, он ни в коем случае не спускает ей все с рук, смиряет расстроенным взглядом и хлопает дверью в своей комнате, но голос не повышает. Сил уже злиться на кого-то не хватает. Мия брата любит, он ей заменил и мать, и отец, поэтому старается меньше его расстраивать и прикусывать язык даже, когда учителя или одноклассники специально идут на открытый конфликт. В тайне держит то, что помогает подружке с маленьким ресторанчиком её мамы, а по четвергам наводит порядок в квартире беспомощной старушке, что живёт с ними по соседству и какие-никакие деньги платят за оказанную услугу. Мия хочет помочь, изо всех сил старается заработать хоть немного, а потом втихаря пихает Минхёну в карманы пальто, часть оставляя себе на расходы: косметику, уход за лицом, канцелярку и прочие мелочи. А Марк потом с удивлением находит купюры, пытаясь вспомнить, когда именно клал их туда и почему они не кошельке: выпали, что ли? Ещё одного старшего брата Мия навещает регулярно, приносит ему домашнюю еду, настольные игры всякие и книги, общается, развлекает Джено всеми силами. Он с улыбкой смотрит на неё, отмечая про себя, что дети нынче слишком быстро растут. Подзывает к себе, обнимает своими широкими лапищами и целует в лоб, жалуясь на то, что скучает безумно. Девочка пихает брата в бок и напоминает о том, что с ним круглые сутки сидит Ренджун, редко когда отлучаясь и уезжая по делам, а в остальное время прижимается к младшему, крепко обнимает, шепчет, как сильно любит и никогда не бросит. Ну и Джемин, в конце концов, что постоянно носится ураганом по больнице в поисках нужной палаты, потому что память дырявая, запомнить никак не может, что Джено лежит, не в третьей справа, а в пятой слева на втором этаже.
Ли чувствует себя виноватым перед сестрой: никогда ей внимания должного не уделял, оставлял часто одну, редко, когда играл, переодевал, мыл, кормил — до того момента, как попал десять лет назад в больницу. Минхён был рядом с каждым из них всегда. Казалось, что у него быть не может проблем, все всегда хорошо, и жизнь удалась. Однако он тот самый человек, у которого жизнь провалилась в пропасть дальше, чем у кого-либо из них. Джено правда не знает, как Минхёну удается справиться со всем, не опустить руки, продолжать дальше бороться, хотя бы ради оставшихся членов семьи. Это же так тяжело. Неужели ему никогда не хотелось все бросить, плюхнуться на пол и расплакаться? Конечно, хотелось. Постоянно. Но только он понимал, что слезами горю не поможешь и вместо того, чтобы сокрушаться, обращать внимание только в сторону одной проблемы, нужно двигаться дальше, отряхнуть колени, упрямо встать и сделать вперёд ещё несколько шагов, прежде чем снова упасть, а потом опять встать. Без этого никак. Это же жизнь. Она слабых не любит, а сильных боготворит. Минхён, поняв, что слишком задумался о наболевшем, взял со стола бумаги и направился в регистратуру проверить график и расписаться за пройденное дежурство. Кудрявые жёлтые непослушные волосы лезли в глаза, Минхён тщетно пытался зачесать их пятерней назад, но те продолжали спадать со лба. Кажется, две недели назад именно Джемин предложил перекраситься, сменить имидж, чтобы больше не походит на брошенную с тремя малолетними детьми сорокалетнюю мать-одиночку с темнющими мешками под глазами и впалыми щеками. Да так вышло, что Марк зажал деньги и отказался краситься в салоне, о чем пожалел в первую же секунду, когда увидел себя в зеркале после чудодейственной процедуры окрашивания На Джемина, который своими кривыми руками смешал не те цвета и в итоге получился яркий недовольный цыпленок вместо золотого охристого оттенка.
Марк эту оплошность Джемину припомнит на всю жизнь. Благо через несколько дней Мин нашел нужную краску и затемнил цвет, спокойно выслушивая угрозы канадца, что одно неверное движение — и он отрежет руки ему к херам собачьим. На данный момент волосы Минхёна и вправду стали больше похожими на пшеничные колоски, растущие в жарких полях, не только цветом, но и на ощупь: жёсткий высветлитель
немного попортил локоны, и теперь они стали жутко сухими и ломкими. Медицинский халат, бейджик:
«Ординатор Ли Минхён», стетоскоп и широкая улыбка на лице безумно шла Минхёну. Он широким шагом расхаживал по больничным коридорам, здороваясь с пациентами, спрашивая, как их самочувствие и настроение, проводил наисложнейшие операции идеально, поднимал людей на ноги и воссоединял семьи с пациентами — всё именно так, как он мечтал, ещё, сидя за партой в университете и внимательно слушая скучную лекцию профессора Пака. Минхён свою работу любил. А это главный залог успеха и быстрого карьерного роста. Он помогал людям, спасал жизни и даже, если надежды совсем никакой не было, пытался отсрочивать неизбежное, как можно дольше. Так почему же за столько лет работы и с такой блестящей репутацией бывший заведующий Пак не захотел сделать Марка нынешнем, а вместо этого позвал какого-то супер врача с другого конца света? А здесь своих придурков хватает, разве нет? Он так упорно старался, это место должно было быть его!
«Вот бы посмотреть этому ублюдку в глаза и узнать, чем же он лучше». Минхён кивает медсестре, сидящей за стойкой регистратуры, проходя мимо и заворачивает в крыло неотложки. Тут и там снуют люди, медсестры и интерны в панике бегают по отделению, едва вписываясь в повороты и задевая мимо проходящих людей. Марк входит в первой кабинет, видя через прозрачные стены нового, недавно доставленного пострадавшего: весь в крови и отчаянно хватающий воздух ртом.
— Что тут у нас? — Марк хватает из рук медсестры досье с результатами анализов пациента, внимательно изучая и перелистывая страницы.
— Пострадавшая Ким Сонхи поступила в госпиталь с жалобами на боли в левой половине грудной клетки, редкие перебои в работе сердца, периодическую одышку при подъеме на второй этаж и более. У неё зафиксировано урежение пульса
до 38 уд. в мин в течение суток. Эпизод брадикардии сопровождался общей слабостью и умеренной одышкой при физической нагрузке. Приступов потери сознания не отмечалось, — рядом стоящий интерн, словно выученный до автоматизма текст протараторил, едва переводя дыхание.
— Назначьте анамнез, физикальное обследование и анализ электрокардиографии. Как будто вы не знаете, что делать в таких ситуациях. Моя задача делать выводы на основе анализов, которые вы, интерн, должны мне предоставить, — Минхён отдает в руки досье интерну, а сам ковыряется в карманах, наконец выудив фонарик и начиная светить им в глаза пациентки, чтобы увидеть её реакцию на свет и, как сильно расширены зрачки.
— Так уже сделано. Мы просто ждём результатов… — парень заметно напрягся, сжимая в руках бумаги и неуверенно посматривая назад в ожидании.
— Ждёте результатов, когда решается жизнь человека. Каждая секунда на счету. Кто ваш наставник, интерн? — Марк грубо выхватил досье пациентки из рук интерна и что-то черканул в нём.
— Ординатор Чжон Ченлэ. Я…позвал его. Он уже скоро будет, — Минхён усмехнулся: действительно, чего он ещё ожидал от интернов Ченлэ — такие же несерьёзные и растерянные.
— Слушай меня сюда, парень, — Минхён кладет руку на плечо интерна, сильно сжимая его, из-за чего на лице парня дрогнули уголки губ в подобии эмоции боли. — Сейчас я тебе дам совет, который, вероятно, твой наставник озвучивал много раз, но ты по каким-то причинам к нему не прислушивался: жизнь человека — это самое ценное, что есть в этом мире. В твоих руках власть над ней. Ты либо делаешь выбор в пользу её спасения, либо отворачиваешься и уходишь, но тогда ты будешь просто убийцей, что не дала шанс человеку хотя бы попытаться спастись и прожить ещё немного. Порой для того, чтобы сделать что-то важное, людям не хватает несколько секунд, прежде чем их глаза закроются навсегда. Это для нас эти секунды ничего не значат, а для них — целая жизнь. Так что начни относиться к своей работе серьёзно. С таким настроем ты здесь долго не протянешь.
— Марк, прекрати стращать моего интерна. Посмотри на его лицо. Что ты ему наговорил? Я принёс результаты, не кипятись ты так, — Ченлэ проскальзывает в кабинет незаметно, тихо подкрадывается сзади и хлопает друга по плечу папкой с анализами. — Готовьте операционную, — бросает он интерну через плечо, а сам вручает бумаги Минхёну. — Ну давай, блесни знаниями. Ты же этого хочешь, я это вижу. Только ты уж прости меня, ничего страшного, если свидетелей нет?
— Прекрати издеваться, Ченлэ. Ты кардиолог, это твоя стезя. Только понять не могу, почему позвали сюда именно меня, если это твой пациент, — Минхён все же с интересом заглядывает в папку с бумагами, бегло изучает результаты. — Ишемическая болезнь сердца, стабильная стенокардия напряжения II функционального класса; неполная атриовентрикулярная блокада высокой степени. Всё гораздо серьезнее, чем предполагалось изначально.
— О боже, ты не исправим, товарищ доктор.
OBLIVION
— Ты опять проиграл. С тебя щелбан, подставляй лоб, — девочка с длинными иссиня-черными косичками в победном жесте подняла руки вверх, широко улыбаясь.
— Ты жульничаешь! Неужели тебе брата родного не жалко? Так хочется меня избить? Понимаю, я не самый лучший на свете брат, но не такими же насильственными способами меня вразумлять надо, — Джено наигранно-расстроенно отбрасывает в сторону джойстик, откидываясь на подушки, в нос вновь неприятным оттенком ударил запах больничных палат и хлорки.
— Третий раз. Джено, научись уже играть наконец. Не стыдно девочке проигрывать? — Мия замахнулась пальцем и щёлкнула по лбу парня с характерным громким звуком.
— Уф-ф-ф… — рядом сидящий Ренджун невольно зажмурился, представляя, какую боль сейчас переживает Ли. — Тяжеловатые у тебя удары, Мия. Может, он специально тебе проигрывает и любит, когда ты его бьёшь? У него явные пристрастия к насилию и получению определенной дозы боли. Ух, ты бы знала, как он кулаками в школе размахивался…
— Тогда давай проверим на тебе. Слышал, драться ты у нас тоже неплохо умеешь. Если проиграешь, поймёшь наконец, что сестрёнка до звёздочек в глазах лупит. А если уж выиграешь, то отомстишь за меня сладкой затрещиной, м? — Джено прижимает девочку к себе, оставляя на её белоснежном лобике теплый поцелуй. — Ладно, Ми-ми, не стоит марать руки о таких засранцев. Особенно, если они китайского происхождения. С ними шутки плохи.
Мия заливается смехом, легонько пихая в бок старшего брата. Проводить с ним время она любит, особенно, если это времяпровождение идёт в ущерб урокам в школе, которые она благополучно прогуливает. Ренджун обиженно дует губы, что обнимаются без него и со сверкающими глазами встаёт со своего насиженного места, чтобы присоединиться к телячьим нежностям. Хуан с Джено поочередно покрывают щёки девочки поцелуями, щекочут и вместе разрываются в звонком смехе. Ми-ми являлась главным винтиком в их шведской семье, объединяла, умело разрешала все конфликты, притворяясь, либо больной, либо теряющей сознание и тем самым привлекало все внимание к себе, а парни потом забывали предмет ссоры. Умная не по годам девочка, смышлёная, смелая, хитрая, честная, остроумная, одним словом — изобретательная. Если бы она жила во времена дворцовых переворотов, то однозначно была бы их предводителем. Её способностям можно было только позавидовать. Никто так и понять не мог, в кого такой уродилась, вряд ли в мать, значит — в отца, в отчима, если быть точным для Джено и Марка. Ренджун обрёл настоящую семью здесь, в Корее, куда ехать изначально совсем не хотел. Благодарен себе из прошлого, что в первый день их с Джемином знакомства не выгнал его из палаты, а лишь посмеялся, когда показалась рыжая лохматая голова, вылезающая из окна. Джемин подарил ему дом, в который было приятно возвращаться, где всегда выслушают и поцелуют, но ещё больше он подарил ему через несколько лет спустя. Он подарил ему Джено, парня, который не только стал их общим негласным защитником (рядом с ним даже Ренджун не казался таким крупным и устрашающим), но и недостающей деталькой в их любовным пазле. С его приходом в их жизнь всё изменилось, пускай эти изменения изначально и не слишком гладко шли, но всё же нашли место быть. Вскоре в палату влетает Джемин с сумками наперевес, опять заблудившийся в трёх больничных соснах. Стабильность — присуще ему качество по жизни.
— Что за имбецилы придумывают эти схемы этажей, ни черта непонятно, понапишут всего, а потом петляй по коридорам. Оу, у нас тут все в полном составе. И ты, принцесса моих звездных ночей, здесь, — Джем ставит сумки на пол, бросаясь к девочке первым делом и на вытянутые губки-уточки Ренджуна отвечает смиренным взглядом, выставляя указательный палец и останавливая, мол, сначала свою принцессу поцелую, а потом подумаю, стоит ли вас такой честью награждать.
— Мин-а, что за выражения? Тут же дети!
— Ты это о себе или о том медвежонке на кровати? Не вижу тут никаких детей, кроме тебя, естественно. Передо мной сидит взрослая, красивая, умная и восхитительная девушка, которая развитием уж точно тебя превосходит. Люди как-то эволюционировали, а тебя, почему-то, любовь моя, обошла эта участь. Понять бы, почему, — Джемин вновь чмокает Мию в лоб и вручает свёрток небольшой свёрток. — А смотри, что у меня тут для тебя есть.
— Ах, палетка! Итальянская! Профессиональная! Которую я хотела! Джемин-а, оппа, я люблю тебя, ты самый лучший, — брюнетка кинулась в объятия Нане, пока тот не скрывал своей удовлетворённой реакцией улыбки. — А теперь, детка, повернись вон в ту сторону и повтори тоже самое, что сказала только что мне, а то эти дяденьки не верят в мою исключительность, — Джем прокрутил девочку вокруг своей оси, поставив её лицом к Джено и Ренджуну.
— Это ж за какие такие заслуги подарочки? Ты давно заглядывал в её дневник, Джемин? Там одни замечания! — Джено безразлично хмыкает, подбирая под себя одеяло и стреляя взглядом в сторону Ренджуна, мол, помоги вразумить, вступись.
— А двоек нет. И если есть, то только по поведению, а это не главное. Себя-то вспомни в её годы. В этой головушке столько серого вещества, мозг т-а-к хорошо функционирует, тебе и не снилось. Взял бы пример с неё. На носу экзамены, а ты все валяешься. Достаточно, завтра уже выписываешься. Я вон вещи принес. Пакуйся, а завтра запихнешь оставшееся, — Джемин командным голосом указал Ренджуну на сумки, пока тот не спеша поднялся с кровати и принялся упаковывать всё необходимое.
Джено лишь покачал головой, вытягивая руки впереди себя в приглашающем жесте. Джемин играет какое-то время недотрогу: корчит рожицы и демонстративно поворачивается спиной к парню, пока Джено это не надоело, и он рывком притягивает к себе старшего, крепко сжимая в руках. Мия успела вовремя отпрыгнуть, лишь бы вновь не оказаться в гуще всех событий и ощутить очередные поцелуи на своих щеках, а вместо этого подкрадывается незаметно к Ренджуну и кидает в него футболкой старшего брата, мол, не забудь и это запихнуть. Хуан тепло улыбается и укладывает вещь в сумку, застегивая молнию. Завтра их должны встретить ещё Ченлэ, Джисон и Марк, но у него опять возникает большая вероятность остаться на ночное дежурство, что станет проблемой на пути к больнице, где лежит Джено. Минхён сам до ужаса ненавидит работать по ночам, но график, недавно обновленный посредством голосования дежурных врачей, заставляет медленно, но верно полюбить эту часть своей работы, ведь иначе будет сложнее свыкнуться с неминуемой мыслью не закрывать глаза всю ночь. Хотя бы за такие жертвы ему можно обеспечить повышение. Разгуливая по отделению, Минхён ловил себя на мысли, что ему правда интересно, действительно ли сам
«bloodray lee» будет их заведующим. Человек, чьи книги канадец читал с упоением несколько лет, сожалея о том, что не наткнулся на этого загадочного доктора-писателя раньше. Загадочного потому, что в интернете о нем нет никакой информации: ни социальных сетей, ни фотографий, ни даже знаменитых родственников, через которых можно было бы докопаться хотя бы до настоящего имени писателя. Всё, что было о нём известно — это только то, что он родился также в Канаде, через какое-то время переехал в Корею по семейным обстоятельствам, а потом вернулся на Родину повышать квалификацию, позже окончательно утвердив свои позиции в Америке. И вот теперь он вновь возвращается в Корею, в обычную госпиталь. Но почему? Что заставило его бросить собственную больницу в Нью-Йорке — лучшую в Штате, с инновационными технологиями, ведущим западным медперсоналом и известную своими звёздными посетителями — ради мало, чем примечательной больнички, в которой опытного медперсонала по пальцем можно пересчитать, а новыми технологиями умеют пользоваться только молодые врачи? Столько вопросов и так мало ответов.
OBLIVION
Голова раскалывается, всё плывёт перед глазами, и тело отказывается слушаться. Марк хватается рывком за голову, поднимаясь с пола и с ужасом сталкиваясь взглядом с настенными часами:
08:28. Под ноги тут же катится пустая бутылка вина, стоит ему только опуститься на колени, чтобы под кроватью нащупать тапочки, а потом ещё несколько. Тут до Марка доходит: видимо, вчера решил отпраздновать в гордом одиночестве, но вот как всё именно прошло и почему сейчас на утро он проснулся голым, пока ещё непонятно. Канадец про себя молится, чтобы вчера ему хватило мозгов не звонить никому будучи пьяным и не раскаиваться во всех грехах, а чего ещё хуже — не искать в телефонной книжке так и не удаленный номер Донхёка, чтобы позвонить и умолять вернуться, потому что, черт возьми, ему так тяжело было все эти десять лет. Покопавшись в истории вызовов, Минхён спокойно выдыхает, отправляясь в душ привести себя в порядок и по пути отправляя несколько сообщений Ченлэ, чтобы тот его прикрыл. Мии дома не обнаруживается, и Ли решает, что чертовка вновь осталась ночевать у Джемина, ведь дома её ждёт строгий брат, который за очередную двойку по поведению и вызову директора к себе на ковёр, по голове точно уж не погладит. Такое она проворачивала часто, и Марк уже давно просек фишку, что если сестры дома нет, то точно что-то натворила в школе. Джемин всегда был на её стороне, выгораживал, защищал и даже голос не позволял Марку повышать на неё, а надо было бы. У него нет времени, чтобы воспитывать девочку; он искренне надеется, что успел в пустую голову Мии вложить хоть каплю знаний и житейской мудрости, чтобы та уж совсем по жизни не потерялась. Одно только радовало: в Джено наконец-таки проснулся инстинкт старшего брата, который заставлял его принимать активное участие в жизни Ми-ми. Теперь-то она точно без заботы и внимания не оставалась.
Выйдя из душа, Марк наспех натягивает джинсы вместе с полосатой рубашкой, завязывает какой-то шнурок на талии, чтобы уж окончательно не потеряться в этой огромной вещи, (как выяснилось позже, эта рубашка Джено, которая волшебным образом оказалась в шкафу Минхёна). На ногах любимые подвороты, демонстрирующие худые лодыжки и красные кеды, уже немного потасканные и годами убитые. Деньги появились, а привычка экономить никуда не пропала. На завтрак времени не остаётся, Марк надеется, что на дороге не так много пробок, и он успеет заехать хотя бы в кафешку по пути за горячим рафом, без него утро начать не может. Закинув рюкзак на заднее сидение, Минхён садится в машину и захлопывает дверцу, трогаясь с места. Скейты — это, конечно, хорошо, но
«volvo xc90» ещё лучше. По салону начинает растекаться плавным звучанием незамысловатая мелодия, пока навигатор безостановочно сообщать, что пробки пять баллов. Ли взвывает, когда впереди дорогу рисует тёмно-бордовым, и в этот момент начинает задумываться, что какая-то карма существует, потому что иначе такую невезучесть более логично объяснить невозможно. Лучи яркого солнца светили прямо в глаза, мешая разглядеть дорогу впереди, и канадец, грязно ругнувшись, лезет в бардачок, надеясь по-быстрому найти в том беспорядке солнечные очки. К счастью, хоть они сегодня были на его стороне и обнаружились довольно быстро, уже перекрывая своими тёмно-оранжевыми стёклами ультрафиолет. Путь от дома до работы, с учётом пробок и прочих остановок, таких как, например, долгожданный кофе и проверка целости колеса, (наехать на вражеский острый камень на трассе то ещё сомнительное удовольствие) занял около часа. За это время Марк дважды вспомнил все вариации фразы «извините, на дороге пробки, просто жуть» на разных языках, начиная с корейского, заканчивая китайским, потому что знакомство с новым заведующим уже, вероятно, было пропущено, а произвести хорошее впечатление, как компетентного и пунктуального человека очень хотелось. Однако каково было удивление Минхёна, когда в приемном отделении врачи только начинали толпиться в ожидании увидеть нового начальника.
— Ты на собаках добирался, что ли, или улиток оседлал? Почему так долго? Повезло, что на глаза начальству не попался. Ординатор Ким сказал, что этот американский супер врач уже успел разогнать медсестер по палатам, ткнуть носом в историю болезни пациентов и назвать все ошибки. И голос, говорят, громкий: орёт так, что в голове всё трещит, — Ченлэ, недовольно толкнувший только что подошедшего Минхёна в плечо, громко вздыхает, опираясь плечом о стену.
— Две аварии и перекрытая эстакада. Смеёшься, что ли? Я вообще мог приехать гораздо позже. На улитках быстрее было бы. О, заведующий Пак идёт. Сейчас познакомимся…
А дальше всё, как в замедленной съёмке, в лучших традициях сериалов. Маленький, толстенький мужчина с вечно сползающими очками с переносицы, неуверенно переступающий с ноги на ногу, словно медведь косолапый — тот самый заведующий Пак, что так нелепо смотрелся на фоне эффектного, позади него идущего, высокого, широкоплечего, загорелого, каштановолосого молодого парня, с темными круглыми солнечными очками, одетый в длинную шёлковую рубашку, струящуюся позади него, словно шлейф, узкие чёрные штаны и белые кроссовки небезызвестной фирмы. Комплекция тела Марку кажется знакомой. Мужчина останавливается, ослепительно улыбаясь всем стоящим в ряду врачам. Ченлэ медленно открывает рот в тихом шоке, пока Марк только начинает внимательно рассматривать стоящего перед ним парня. До канадца всегда почему-то всё слишком долго и туго доходило. Чжон уже задыхался собственным возмущением, не в силах произнести и слова, пока Минхён медленно скользил взглядом по вздутым венкам на руках незнакомца, эффектно оплетающие запястья доктора. В памяти уже начинает вырисовываться знакомый медный оттенок кожи, который когда-то касался Минхёна ежесекундно. Заведующий ещё раз окидывает внимательным взглядом собравшихся подчинённых, которые через несколько минут перейдут в подчинение новому заведующему. Он вспоминает, как долго ему пришлось разыскивать этого талантливого хирурга по всему миру, гадая, где именно он решил основаться и как быстро парень согласился, стоило ему пробежаться взглядом по списку фамилий медперсонала этой госпитали. Заведующему Паку даже показалось на мгновение, что хирурга заинтересовала конкретная фамилия, но вот какая именно он так узнать не смог. Молодой врач же аргументировал свое согласие работать в этом месте лишь тем, что совсем не против помогать ещё юным клиникам, больницам, где персонал только набирали, а значит, требовался свой Моисей, что проведет их через океан, научит всему, чем сам только оперирует и поможет найти нужный подход к каждому пациенту.
— Итак, дорогие мои. Я искал очень долго человека, способного заменить меня, превзойти и дать достойный пример своим подчинённым, ведь вы для меня все, как дети, а значит, в плохие руки отдать вас не могу. Поэтому прошу любить и жаловать: лучший хирург с золотыми руками, сумевший покорить не только Запад, но и моё сердце, а также активно покоряющий на данный момент Азию. Вы его знаете, как талантливого врача, который провёл огромное количество успешных операций, написал несколько томов медицинской литературы, разработал свой безопасный способ удаления раковых клеток и ставший основателем лучшей больницы в Нью-Йорке: Ли Донхёк. С этого дня он будет вашим заведующим отделения скорой неотложной медицинской помощи. А сейчас, заведующий Ли, позвольте познакомить Вас с Вашими подчинёнными:
ординатор Ким Уён, онколог Юн Мари, кардиолог Чжон Ченлэ…
Для Минхёна мир остановился. Он с широко распахнутыми глазами смотрит на Донхёка, который будто специально делает вид, что не замечает его. Когда его солнечные очки оказываются в руках, а орехово-миндальные глаза медленным взглядом начинают скользить по лицам людей, чьи имена сейчас озвучивает заведующий Пак, Марку точно становится всё ясно. Нет, никакой ошибки не может быть, исключено. Это тот самый Донхёк — неуч, бездарь, избалованный сынок богатых родителей, самовлюблённый, моральный урод, которого когда-то любил Минхён. Мальчик, который свои нужды всегда ставил превыше чужих. Тот самый Донхёк, которому было наплевать на горе других, лишь бы свою дыру в душе затянуть чьими-нибудь чувствами, а потом растоптать, обломать крылья человеку и бросить с высотки лететь вниз. Вот настоящий Ли Донхёк. Так что же с ним стало? Почему Донхёк, сбежав десять лет назад, словно самый настоящий трус, вместо ленивого, глупого, самовлюблённого подростка, (так и не сумев повзрослеть) в котором всегда играли гормоны, а все важные решения принимались по воле захлестнувших чувств и эмоций вернулся никем иным, как успешным, квалифицированным врачом, мастером своего дела, тем, о ком молодые интерны слагали легенды, мечтали стать похожими на него? Марк этого правда понять не мог. В голове не укладывалось, что
«bloodray lee» — его кумир, на кого он ровнялся и мечтал провести похожие операции, перенять те знания, которые приобрел он на протяжении долгой работы с тяжёлыми случаями пострадавших — оказался первой любовью, обычным лгуном и придурком, не способным ответить за свои поступки, смириться с навалившей на плечи ответственностью. Человек, которого Марк наделял отнюдь нечеловеческими способностями, безграничным умом и прекрасной интуицией оказался Ли Донхёк.
— Ну и моя гордость, восходящая звезда медицины: ординатор Ли Минхён. Думаю, этот мальчик Вас удивит не меньше меня, — Донхёк ловит взгляд Марка и едва заметно улыбается уголками губ. Почему-то от этого самодовольного выражения лица Марку становится не по себе. — Так, ладно, пойдёмте лучше я покажу Ваш кабинет, а потом уж разд…
— Позволите мне самому ознакомиться с ним чуть позже, а пока я бы хотел пообщаться с подчинёнными, — мужчина широко улыбается, шепчет: «конечно-конечно» и удаляется куда-то в холл. Пронёсся слабый женский вздох и перешёптывания, из которого Марк сделал вид, что женская половина отделения уже прямо течёт от властного голоса нового начальства.
«Знали бы они, какой он придурок в жизни, » — проносится в голове у канадца. — Что ж. Как вы уже все знаете, меня зовут Ли Донхёк. Конечно, мы можем до вечера обмениваться любезностями, раскланиваться друг перед другом, проявляя свое уважение и обсуждать, как приятно иметь дело с такими профессионалами, как вы, но я на это время пациентов тратить не намерен. Предупреждаю сразу: со мной будет несладко, жизнь, в принципе, штука дико несправедливая и жестокая, так что привыкайте. Забудьте о том, что вы когда-то прошли интернатуру — я сделаю вам подарок и мы все вместе вспомним этот незабываемый опыт и повторим его заново в качестве профилактики. Забудьте о цвете своих дипломов и слове «врач», написанном в нём красивым почерком, отныне вы ни хрена не знаете и будете заново доказывать, что словосочетания: «врач-кардиолог, ординатор, нейрохирург, онколог» написаны на ваших бейджиках не просто так. Я уже успел ознакомиться со историями болезней всех пациентов, лежащих в нашем отделении, поэтому хочу сразу обратиться к ординатору Ким и Юн. Помимо того, что диагнозы некоторых пациентов у вас выявлены неверно, так ещё и курс медикаментов выписан неправильно. Носом в ошибки тыкать не буду, сами уж будьте любезны потратить время для того, чтобы найти подводные камни. Доктор Кан можете так широко не улыбаться, Шин Хесу всё ещё ждёт операции, которую Вы должны были провести двадцать минут назад и на обратном пути не забудьте заглянуть в двадцать пятую палату к Пак Юне, введите инъекцию гипорина. Вы вообще следили за её состоянием после операции? Ничего необычного не замечали? — на лице Донхёка не дрогнула ни одна мышца, он сосредоточенно сверлил побелевшего от эмоционального напора доктора Кана, нервно сжимая в руках толстую папку, вероятно, историю болезни вышеупомянутой пациентки. Таким раздраженным, едва сдерживающим свой гнев, Марк его ещё не видел.
— З-заведующий Ли, я не понимаю, о чем вы говорите…
— Ах, вы не понимаете? Что Вам известно о послеоперационной горячке? Каковы причины её возникновения?
— З-затрудненные дыхательные пути…нестабильное сердцебиение…
— Что за бред Вы несёте? Я дважды вопрос повторять не буду, просто уволю. Даю Вам последнюю попытку, чтобы исправиться, — Хэчан делает несколько вдохов, пытаясь успокоить нервные клетки. Как можно работать с такими дебилами и кто им выдает медицинские лицензии непонятно.
— Я не знаю.
— Ах, Вы не знаете… О воспалении мочевыводящих путей, лёгких, движении, ранах и медикаментов Вы тоже не знаете? И о том, что чаще всего в этом виноваты лёгкие, коллапс или пневмония? Может, вы ещё не знаете о том, что нужно сделать, чтобы свести горячку на «нет»? — врач неуверенно мотает головой, вжимаясь в пол, вероятно, пытаясь провалиться в данную секунду сквозь землю.
— Необходимо перфузионное сканирование, томография, инъекция гепарина и также фильтр полой и нижней вены, — тихо, но уверенно подал голос Минхён. Долго наблюдать за тем, как на его глазах унижают, пускай и не самого лучшего, но старательного доктора не в его силах. Где-то послышалось недовольное фырканье. У Марка в отделении друзей по пальцем можно было посчитать, далеко не все любили, когда их унижал молодой врач объёмом своих медицинских знаний.
— Кажется, я не давал Вам слова, ординатор Ли. А вам, доктор Кан, и всем стоящим здесь, рекомендую подтянуть знания, взять в руки литературу, потратить свое свободное время для того, чтобы освежить в памяти или же приобрести необходимые знания, которые почему-то в вашей голове на данном этапе отсутствуют. Надеюсь, меня все услышали. А теперь приступайте к работе. А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, — Хёк мотнул головой в сторону Минхёна. Ченлэ похлопал друга по плечу, прежде чем удалиться и на прощание смерил злобным взглядом Хэчана.
— Что, хотите лично выразить удивление моим знаниям? — канадец зачесал назад непослушную прядку волос, спиной подпирая стену.
— Марк.
— Надо же, ты помнишь моё имя. Какой сюрприз,
«bloodray lee». Любопытно узнать причину, по которой Вы решили покинуть Нью-Йорк ради нас, простых смертных, — Донхёк двинулся навстречу Марку, касаясь пальцами его руки, чтобы ощутить на своей коже теплоту его рук и сплести пальцы между собой. Марк руку вырывает, толкая Хэчана в грудь. — Убери от меня свои руки, урод.
— Я поговорить хотел, извиниться. Знаю, что это уже ничего не изменит, но мне правда жаль. Я места себе не находил десять лет, думал о тебе, засыпая и просыпаясь с одной и той же мыслью:
«он меня ненавидит, и что я могу сделать, чтобы он меня простил?», — Хёк делает повторную попытку схватиться за теплую руку, но чувствует резкую боль в паху: Минхён не церемонится, ударяет между ног.
— Слишком поздно, милый. Нужно было найти в себе силы извиниться раньше, а не сбегать, поджав хвостик. Я очень рад, что ты не мог спать, что совесть у тебя все же имеется, и она сжирала изнутри, царапала сердце и скручивала лёгкие. Но только это меньшее, чего ты заслуживаешь после всего, что сделал. Это моё место, я должен был стать заведующим, но ты опять все испортил. У тебя какой-то дар: появляться, когда меньше всего ожидаешь и всё портить. Доношу до твоего сведения: пост заведующего я тебе не уступлю, буду бороться, подставлять, ударять в спину и мешаться под ногами ровно также, как это делал ты десять лет назад. И если кто-нибудь из отделения узнает о том, что между нами что-то было, пеняй на себя. А к своей семье и друзьям, в том числе к Джемину, отныне запрещаю приближаться ближе, чем на пять футов, уяснил?
Марк резко разворачивается и удаляется в приемном отделении, сжимая с силой в руках стетоскоп и проклиная всё вокруг. Кажется, судьбе нравится испытывать канадца на прочность. Ну что, поиграем? Только чур правила будут Минхёна. Донхёк остаётся неподвижно, смотря в спину стремительно удаляющемуся Минхёну, человеку, до которого сейчас так невозможно далеко, а раньше можно было обнимать, кончиками пальцев ощущать приятное покалывание от теплоты его тела. Потерять доверие Марка, его первой искренней любви, было тяжело, ведь добиваться его пришлось так долго. Стать для него самым главным врагом, уродом, который вечно всё портит, ранит близких и друзей — невыносимо. Гораздо тяжелее было потерять доверие единственного друга — Джемина, человека, которого всеми силами старался защитить от таких моральных уродов, в которого я по итогу, превратился сам. Донхёку предстоит приложить уйму усилий, чтобы вернуть все на свои места. И тут вновь проецируется его эгоизм: извиниться, не потому, что правда сожалеешь, а потому, что сердце разрывает, и ты готов сделать, что угодно, склонить колено перед кем угодно, лишь бы избавиться от этого расточающего чувства.
«Быть эгоистом — это не значит жить, как тебе хочется. Это значит просить других, чтобы они жили так, как тебе бы хотелось». Донхёк опускает голову вниз, поднимая с пола полароидную фотографию (вероятно кем-то потерянную) какой-то школьницы с длинными густыми иссиня-черными косичками и детским румянцем на щеках. Он переворачивает фотографию, читая аккуратные строчки, выведенные красивым почерком:
» моя девочка такая большая, куда так время бежит? Мия, детка, оставайся со мной подольше, сбежать из тёплого гнезда ещё всегда успеешь». Донхёк принимает правила игры Минхёна, но подножки и очередные ножи в спину никто не запрещал. Так кто же сдастся первым? Марк, позволив старым чувствам прорваться наружу? Или Донхёк, не сумев добиться любви Минхёна ещё раз?
