Fantom

Несколько минут они смотрели друг на друга, абсолютно забыв о времени, такому незаметному и быстро бегущему вникуда. Тёмно-карие глаза напротив будто бы поглощали его и передавали необъятную тоску, которая была так глубока и бездонна. И, кажется, Майк совсем забылся, глядя ему в глаза, а затем на острый нос, тонкие искусанные губы, но ручка, упавшая рядом, заставила его наклониться и достать её. После этого он непослушной рукой поправляет волосы, подмечая, что те уже заметно выросли, и открывает блокнот на нужной странице, всё ещё чувствуя на себе взгляд. — Чез, — Майк поднимает голову и вновь встречается с тёмно-карими глазами, и на миг теряется. Облизнув губы и еле заметно подвинувшись к краю стула, он прочистил горло и спросил: — Ты как? Беннингтон нахмурился и, также придвинувшись к краю, на выдохе ответил: — Чувствую себя разбито. Но показывать то, что я чувствую не собираюсь, потому что этого не должен видеть никто. — Получается, только я могу видеть твою разбитость? — тихо спросил Шинода. Тот кивнул. Чувствуя, как щёки становятся горячими, Майк опустил голову, чтобы прочитать вопрос, который он знал наизусть. Где-то в глубине души он радовался, что был достоен видеть настоящие эмоции и знать, что блондин чувствует, но эту радость перекрывал факт того, что скоро этих чувств не будет, этой лёгкой радости не будет, не будет абсолютно ничего. Остановившись на значке вопроса и стараясь не думать о чём-то другом, Майк снова прочистил горло и, увидев внимательный взгляд Честера, задал ему вопрос: — Как проходит твой день? — Я возвращаюсь в те дни, в прошлое, — он прикусил губу, а затем усмехнулся. — Каждый раз, отматывая их, я задерживаюсь в одном и придумываю, каким образом могло бы всё сложиться. — И как, получается? — Немного, — пожал плечами Честер. — Но таким делом заниматься опасно, потому что как бы ты ни придумывал новый сюжет, ты до дыр знаешь старый, который совсем не перепишешь. Наступила тишина. В голове кружились слова, сказанные Беннингтоном. Ведь то, что он сказал — это правда. Майк вспомнил те года, когда пытался забыть реальность и утонуть в своих фантазиях, что выходило совсем плохо. В то время будто бы весь смысл происходящего исчезал в какую-то неизвестность, и его сменяла пустота. Майк сглотнул вязкую слюну, глядя на линии, переплетённые на ладонях. Внутри он чувствовал, как понемногу зарождается неизвестно откуда взявшаяся тревожность, но он решил не обращать внимания на эту глупость и перейти к следующему вопросу. Взглянув на задумчивого Честера, Шинода снова на немного забылся, глядя на юные черты лица блондина, которые как-то по-особенному выглядели в свете ламп. Он не такой как все… — пронеслось у него в голове, от чего Майк еле заметно вздрогнул и, наконец, устремил взгляд на вопрос, который, конечно же, знал наизусть. — А если повернуть время вспять, чтобы ты поменял? Задумчивость Беннингтона вмиг улетучилась, и он взглянул на Майка. — Интересный вопрос, — подметил он и положил одну ногу на другую. — На самом деле, я бы поменял многое. Я даже определиться не могу, что именно буду менять. — Может, что-то из личной жизни или людей, или какие-то ситуации, — перечислил Майк, тем самым пытаясь помочь ему. — Везде понемногу, — ухмыльнулся Беннингтон. — Я бы родился в другом времени. Наверное, в двухтысячных. — А почему? — Ну, типа, будущее, — пожал плечами Честер. — Никто же не знает, что будет через несколько лет. Неожиданно входная дверь щёлкнула, а потом со скрипом приоткрылась, тем самым заставив обоих парней вздрогнуть и затихнуть. Майк резко обернулся назад и увидел в щели приоткрытой двери охранника, который хмуро посмотрел на Беннингтона, а затем на него, а после громко хлопнул дверью. Убедившись в том, что всё хорошо, и в том, что тот больше не зайдёт, он, прикрыв глаза, выдохнул и повернулся к Честеру. — Чёртовы проверки, — прошипел тот и сплюнул на бетонный пол. — А самое дерьмовое то, что этих ублюдков я видел в собственном сне! — Каком сне? — насторожился Майк и не заметил, как немного ближе подвинул к решётке стул. Беннингтон облизнул сухие губы и тоже придвинулся ближе. Сгорбившись и шмыгнув носом, и быстро взглянув на закрытую дверь, он тихо заговорил: — Мне приснилось, что я иду по-знакомому серому коридору, который состоит из одинаковых дверей. Я иду один, в форме и без наручников, от которых постоянно болят кисти, — Майк снова замер, затаив дыхание и чуть нахмурив брови. Ведь сюжет ему показался очень знакомым. — В полном одиночестве шёл недолго. Впереди я увидел тебя, — на этом слове его голос дрогнул и, прочистив горло, он заговорил шёпотом: — Я не помню, о чём мы говорили, но мне хорошо впечатался момент, когда мы вместе шли по этому коридору в абсолютной тишине, — Шинода почувствовал невероятную волну жара в груди, от чего появилось огромное желание снять с себя толстовку, но деревянность тела не позволила ему даже пошевелиться. А Честер продолжал: — А после я увидел, как передо мной открылась одна из дверей, в которой… — Честер на секунду замер и снова прочистил горло, а после на выдохе сказал: — Я увидел собственную казнь. В комнате вновь наступила тишина. Последние слова, как невидимые иголки, впились в каждый сантиметр тела и с каждым вдохом делали больнее и больнее. Майк понял, что сон оказался одним на двоих, только каждый видел его по-своему. И этот самый факт, прояснившийся только что, заставил его ещё больше удивиться и почувствовать что-то ещё к парню, сидевшему за железной оградой. — Я видел экран, на котором была написана вся моя ёбанная никчёмная жизнь, — прошептал Беннингтон, нахмурив брови и смотря в одну точку. — Люди в белых халатах ходили около меня, делали то, что в скоре должно меня стереть с лица Земли, а за окнами стояли сотрудники, которые, кажется, были рады происходящему. Смотря на это, я просто не смог пошевелиться и…не смог повернуться на твои просьбы, — Честер тяжело вздохнул, опустив голову и покачав ей. — Было неожиданно, когда наступила опасность, и тогда я испугался за тебя… Я не смог выбраться оттуда, оставив тебя за чёртовой стеклянной дверью. Майк тяжело вздохнул, почувствовав, помимо удивления, как где-то в теле всё сжимается в крепкий узел и снова загорается тревога.Честер так и сидел, опустив голову вниз и глядя в бетонный серый пол. Шинода поджал губы и положил на пол рюкзак, а потом блокнот. — Честер, — тихо и не смело позвал он его. Тот поднял голову и встретился с внимательным взглядом больших карих глаз. — Я…во сне видел тот же серый коридор с кучей дверей, общался с тобой. Я испугался за тебя, когда всё пошло по кривой, но не смог открыть ту дверь и спасти тебя от опасности, — Майк выдохнул и влажной рукой потёр лицо, а затем взглянул на Честера, который, кажется, в эту минуту абсолютно не дышал. Вновь наступила тишина, которая, будто бы резина, тянулась и тянулась. Беннингтон молчал, глядя в сторону и кусая губы, а Майк всё смотрел на него, ожидая реакции. Может, не стоило рассказывать ему об этом? — Получается, мы оба видели один и тот же сон, — медленно проговорил Беннингтон и взглянул на того. Майк не уверенно кивнул. — Это…это так необычно. Я никогда, в своей жизни, не сталкивался с таким совпадением снов. Он усмехнулся и откинулся на стул, положив одну ногу на другую. — И я тоже, — произнёс Шинода, взглянув на блокнот, и вспомнил о вопросах. — Честер, о чём ты больше всего жалеешь? — О том, что был слишком доверчив к людям и сразу открывался. Это очень глупо. Он встал с места и медленно прошёл в правый угол, а затем облокатился левым плечом на решётку и взглянул на Шиноду, который, не отрывая взгляда, смотрел на него. — А…какова суть твоих убийств? Что заставило тебя это сделать? — Заставила это сделать месть. Месть за мою боль и страдания. Месть за развод родителей и предательства друзей, девушки, и родных. Месть за не любовь и вечное одиночество, — однотонно и тихо проговорил он, глядя пустыми глазами на серую стену напротив. — Я не ожидал того, что буду мстить и не планировал это, но что-то во мне окончательно сломалось, и возникла эта идея. Я не обращал на неё внимания, постоянно внушая себе, что это неправильно и легче обкуриться травки, нежели заниматься этой хернёй, — Майк снова почувствовал в горле застрявший ком и мурашки, бежавшие по всему телу. — Но эта мысль окончательно поглотила меня, когда меня снова избили. И лёжа на грязном асфальте, как лузер, я плевался кровью и думал, что когда буду совершать задуманное, буду полон гнева, удовлетворения и счастья от того, что избавился от них…но, знаешь, — он посмотрел на него глазами, в которых застыли стеклянные слёзы, и горько усмехнулся. — Я чувствовал только лишь опустошение. Ёбанное опустошение. Я даже не помню, чтобы на моём лице была какая-то эмоция или слёзы. Меня будто бы отключили, а затем взяли и начали мною руководить, — Честер облизнул губы и шмыгнул носом, а затем начал ходить из стороны в сторону. — А я не хотел причинить им зла, но делал это и не мог остановиться. Каждая ночь была моим шансом уничтожить новую жертву. Я действовал очень аккуратно и тихо, и каким-то образом не попадался копам, — Беннингтон остановился и измученно выдохнул. — Все они были мои знакомые и враги, которых я всем сердцем ненавидел. Все они любым образом делали мне больно. Любым. Но однажды я понял, что нужно остановиться, после того, как не стало пятнадцатой жертвы, и убегать из этого города. Я специально оставил следы и автостопом, проходя через ругательства, косые взгляды, пошлость и драки, сбежал во Флориду. А здесь меня быстро нашли и через некоторое время объявили о смертной казни, чему я…был удивлён, возмущён и…одновременно рад, потому что вся моя жизнь уже давно потеряла смысл, — его голос дрогнул, он замолк, а потом медленно сел на стул, опустив голову и тихонько, еле заметно дрожа. Такая откровенная история никак не могла уложиться в голове Майка, и вместо речи, и эмоций, он просто открыл рот. Он смотрел на, опустившего голову, сгорбившегося и, еле заметно, дрожащего, парня и не мог поверить в то, что за его хрупкими плечами столько боли и отчаяния, столько опустошения, одиночества, ненависти и несправедливости. Каждая, сказанная им, фраза вдребезги разбивалась на мелкие острые кусочки, которые снова и снова вонзались вглубь его души. Буквально всё в теле ныло, а, неожиданно выступившие, слёзы размыли картину увиденного. Опустив голову, Майк быстро вытер выступившие слёзы и услышал не громкий стук в дверь, напомнивший о незаметном исчезновении времени. Он шмыгнул носом и, рукавом толстовки, потёр глаза, всё ещё чувствуя огромный ком, застрявший в горле. После он поднял голову и взглянул на Честера, который, сгорбившись, смотрел в сторону серой стены, нахмурив брови и не дрожа. Только лёгкий розовый румянец остался на впалых щеках. На нём снова надета маска безразличия, за которой скрывается ранимый и чувствительный парень, так смело открывшийся не опытному журналисту. — Честер, — позвал его Майк, и сразу встретился с тёмно-карими глазами. — Я не представлял, сколько трудностей ты прошёл в свои двадцать… — Они уже позади, — грустно усмехнулся он и шмыгнул носом. — Проживай жизнь так, как хочешь это именно ты. Как чувствует это твоя душа. Будь внимателен к своему окружению, ведь вокруг столько ублюдков, которые издырявят твою жизнь. И главное, береги себя. — Конечно, Честер, — закивал Шинода, не находя больше никаких слов. — Конечно. Они синхронно поднялись со стульев. Майк быстро, непослушными руками, поправил волосы и, сам того не замечая, подошёл к решетке, около которой уже стоял Честер. Они оказались достаточно близко, так, что между ними оставался один лишь шаг. Их разделяла железная преграда, не позволяющая им шагнуть вперёд и ощутить теплоту, перемешанную с огромной грустью, но… Их взгляды снова встретились. Тепло и холод. Молчание и безразличие. Такие разные, но такие похожие. Продолжая смотреть в его глаза, Майк аккуратно и неуверенно поднимает руку, и просовывает её через железную преграду, а потом также аккуратно и еле касаясь, кладёт на хрупкое плечо блондина. Тот немного вздрогнул, но продолжал смотреть в тёплые карие глаза напротив. Он облизнул губы и сглотнул, быстро опустив взгляд на его губы, а затем медленно поднял плечо, на котором располагалась рука Майка, и прижал его к своей горячей щеке, так и продолжая смотреть на немного растерянного Шиноду, явно не ожидавшего такого действия. Майк услышал, как быстрее забилось сердце и где-то, совсем рядом, расцвело тепло, которое медленно начало растекаться по телу, заглушая внутренний холод от сказанных слов. Рука, еле касающаяся плеча, мягко легла на хрупкое плечо. Он старался запомнить этот важный, для него, а может, и его, момент, старался запомнить то, что чувствует и видит, старался передать ему поддержку, которой так сейчас не хватает, и то, что он здесь, рядом. Они оба абсолютно не знают, сколько времени прошло, сколько осталось, они оказались единым целым, им неважно где они, потому что напротив родные глаза, от которых так не хочется отворачиваться, но… Будто бы по щелчку — Честер медленно поднимает голову, а Майк убирает руку с плеча. Шинода длительно и тяжело выдыхает, опустив голову вниз и смотря на серый бетонный пол, абсолютно не шевелясь. Было ощущение, будто бы тело заморозили, но оставили внутри полыхать тепло, перемешанное с мелкими осколками. — Майки… Он сразу поднял голову, подмечая, что это обращение звучит по-особенному мягко и тепло. — Иди, ведь время почти закончилось, — на выдохе договаривает Честер и шмыгает носом. — Если бы не время, я бы болтал с тобой вечность… — О моей скучной жизни? — он грустно и измученно улыбнулся. — Не надо. Я буду верить, что в следующей жизни увижу тебя не в этих однотонных чёртовых стенах, а где-нибудь в парке, а лучше в баре. Ты меня узнаешь, обещаю. — Договорились, — кивнул Майк и улыбнулся, вновь чувствуя, как подрагивают губы. — Договорились, — намного тише сказал тот, и после его слов резко открылась дверь. На пороге оказались двое охранников, ожидающих ухода Шиноды. Быстро обернувшись и вздрогнув, Майк быстро направился к стулу, около которого лежал рюкзак, надел его на плечи и, пройдя мимо охранников и остановившись за открытой дверью, он, с выступившими слезами, повернулся к бледному Честеру и, пытаясь унять внутреннюю дрожь, сказал: — Прощай, Честер… И тот незамедлительно ответил: — Прощай, Майк... Дверь хлопнула прямо перед ним. — Мистер Шинода… Он не слышал слов, сказанных темноволосым парнем, не видел сотрудников, проходивших мимо и что-то говоривших ему. Его будто бы закутал густой туман, отобравший оставшиеся силы. Ком в горле, слёзы, дрожь куда-то бесследно исчезли. Майк не помнил, как дошёл до кабинета, не помнил, как подписал бумаги, которых даже не прочёл, не помнил, как шёл по коридорам, выходил на улицу, не помнил, как сел на последнее седенье автобуса и доехал, не помнил, как выкурил последние сигареты, а затем на дрожащих ногах дошёл до своего дома. Не разуваясь, Майк направился в тёмную комнату, по дороге кидая с себя надоевший рюкзак и толстовку, и совершенно не задумываясь о тишине, которую всегда соблюдал. Не снимая с себя джинс, он упал на одинокую кровать и уткнулся в подушку, захлёбываясь волной горьких слёз и воспоминаний о сегодняшнем дне.