Ты понимаешь? Я тебя боюсь, Напрасно я бежать, спастись хочу, Ведь ты же сон, тепло, дыханье, свет… Хочу прижаться к твоему плечу…
Вероника Тушнова
Красные флаги развевались на ветру, словно языки пламени. Красные галстуки горели на груди детей – словно порхали по улицам Припяти нежданно нагрянувшие в весну стайки снегирей. Торжественные марши и полные радости и ликования песни лились из всех репродукторов. Всюду цветы: белые, как снег, и красные, как кровь. Изображения красной звезды и Вечного огня. Сорок лет Великой Победы. – Серёже так форма идёт, правда? – Наташа игриво толкнула Клэр локтем в бок. – Особенно парадная! Они вышли на главную площадь: праздничное шествие как раз завершилось, и принимавшие в нём участие офицеры о чём-то оживлённо разговаривали. Форма цвета морской волны и правда очень шла Сергею, а васильковые петлицы и полосы на золотых погонах были почти такого же цвета, как и его глаза. Золотая окантовка петлиц, золотые капитанские звёзды, расшитые золотом погоны и парадный пояс со звездой на пряжке сияли в лучах майского солнца. На фуражке, которую он держал в руках, горела красным звезда в обрамлении вышитых золотом лавровых листьев на васильковом околыше. Белая рубашка, чёрный галстук. Белые перчатки на руках. И правда, глаз не отвести. – Что? – рассеянно отозвалась Клэр. – А… да, очень! – Загляделась? – рассмеялась державшая её под руку Наташа. – Ну, а что тут такого? Что ты так засмущалась сразу? Клэр неопределённо пожала плечами, старательно разглядывая асфальт у себя под ногами. Она и сама не понимала, почему её взгляд, в котором не было ничего, кроме искреннего восхищения, показался ей вдруг таким… неуместным. Как будто бы она не имела права смотреть на него так, как смотрел на неё он сам. – Серёжа ведь тебя и с родителями уже познакомил, верно? Значит, всё очень серьёзно! – радостно и воодушевлённо продолжала Наташа. Она всю дорогу живописала Клэр бесконечные достоинства Сергея – словно надеялась тем самым заставить её хоть немного проявить свой интерес. Наташе было непривычно видеть печаль в его глазах всякий раз, когда она спрашивала, почему он не хочет сказать Клэр правду – непривычно и тяжело. Она была вовсе не из тех, кто любит вмешиваться не в своё дело, считая, что точно знает, как лучше для других – она просто хотела помочь человеку, который был ей так дорог. Чуткое сердце подсказывало ей, что он нравится – очень, очень нравится! – Клэр, но заставить ту хоть как-то это показать отчего-то было ужасно сложно. – Что серьёзно? Ну вот опять! Опять она совершенно искренне удивляется тому, что, казалось бы, должно быть понятно любой женщине! Наташа вздохнула украдкой и покосилась на свою до странности упрямую подругу. Клэр очень нравилась ей, но порой она становилась совершенно невыносимой с этим своим искренним неверием и непониманием. Что же с ней такое случилось? – Да… ничего, это я так, – отмахнулась с улыбкой Наташа. В конце концов, может быть, там, откуда была родом Клэр, такие вещи и правда ничего не значат.***
– Какие красавицы! Сергей подошёл к ним, едва заметив, что они появились на площади. Наташа и правда была очень хороша в своём незабудковом платье, которое так шло к её глазам, а одетая в белое Клэр казалась ещё более тоненькой и хрупкой, чем обычно. Наташа подарила ей несколько платьев из тех, что привезла с собой год назад, вернувшись домой, да так ни разу и не надела. «Больно уж на маминых пирожках разъелась», – смеялась она. А Клэр думала, что она зато выглядит, как хорошенькая молодая женщина. Из головы всё не шло то до боли обидное «на кости кидаться». – Ну, с тобой нам сегодня не сравниться! – шутливо вздохнула Наташа и обняла Сергея. Клэр снова потупилась и чуть нервно одёрнула обшитый тонким кружевом воротник. Она давно уже не узнавала саму себя, не понимала, куда же делась та Клэр, которая умела только огрызаться или угрюмо молчать – и откуда взялась эта, так легко смущавшаяся от одного слова или взгляда, так неумело и неловко пытавшаяся понравиться. Та, которая уже не сторонилась людей, а искренне расстраивалась из-за того, что не может вот так же просто подойти и обнять человека, всего за несколько дней ставшего ей дороже всего на свете. – Так что, пойдём? Андрей сказал, что догонит. – Вечно он опаздывает! – смешно наморщила носик Наташа и взяла Сергея под руку. Клэр вздохнула украдкой. Ей бы так. Вспомнилось вдруг, как он однажды поцеловал Наташе руку: она такое раньше только в кино и видела. – Ты разве с нами не пойдёшь? Клэр вскинула голову, перехватив чуть тревожный взгляд синих глаз. – Разве так… можно? Увидят ведь все, – тихо проговорила она, удивлённо, почти недоверчиво, глядя на него. – Если не хочешь – так и скажи, – неожиданно дрогнувшим голосом ответил Сергей, и в глазах его снова промелькнула так пугавшая её болезненная обида. Знай он, как ненавидела себя в такие мгновения Клэр, скрывал бы всё так, что она не смогла бы понять. По крайней мере, пытался бы. Малодушно хотелось развернуться и убежать, но Клэр слишком боялась всё разрушить. Сломать. Потерять. И ещё больше боялась сделать ему больно. Преодолев огромную пропасть шириной в целый шаг, она положила чуть подрагивавшие пальцы на его руку. С губ так и готово было сорваться бывшее прежде для неё таким чуждым «прости», но Сергей уже говорил, что ей вовсе не нужно всё время просить прощения. Что она не должна чувствовать себя виноватой во всём. Конечно, чувствовать она не перестала, но лучше уж она оставит это чувство при себе. Как и все остальные. – А что, товарищ капитан, уже всех барышень увели? Андрей нагнал их недалеко от входа в парк. Наташа состроила недовольное личико, хотя глаза её светились от радости. – А вот не надо опаздывать! – словно укоряя одного из своих учеников, заявила она. – Так я… – И по «делам службы» – тоже! – Всё понял? – засмеялся Сергей. – Так точно, товарищ капитан! Андрей и Наташа засмеялись тоже и, попрощавшись, устремились в одну из боковых аллей: бабушка Андрея уже ждала их к обеду. Клэр нерешительно переступила с ноги на ногу, не зная, что ей делать. Наверное, руку теперь надо отпустить – но вдруг Сергей обидится? Пока с ними была Наташа, она не обращала внимания на взгляды, которые бросали на них прохожие, а теперь не могла отделаться от чувства, что она что-то делает не так, и все, кроме неё, видят это и понимают. – Почему все так смотрят? – тихо спросила Клэр, так и не решившись отпустить руку Сергея. Одной мысли о том, что он, может, никогда больше не позволит ей идти рядом – так близко – было достаточно, чтобы согласиться терпеть любые взгляды. – Кто в такой день отказался бы прогуляться под ручку с офицером? – рассмеялся Сергей. – Завидуют тебе! – Скорее уж, считают, что я недостойна такой чести, – с горечью проронила Клэр. Но эта горечь не затуманила её глаз, когда она подняла их на Сергея и сказала тихо и очень твёрдо: – Но мне всё равно.***
Бело-розовые яблоневые лепестки кружились в воздухе невесомыми тёплыми снежинками. Солнце золотило края облаков и осторожно пробиралось сквозь тонкие ветви. Маленькая синичка отважно прыгнула на спинку скамьи, звонко чирикнула – и скрылась в зарослях уже начинавшей зацветать черёмухи. – Что? – спросил с улыбкой Сергей, заметив взгляды, которые то и дело бросала на него Клэр. – Да… так, – смущённо отозвалась она. – Тебе правда очень идёт. – О, спасибо! Мне всегда говорили, что цвета будто нарочно для меня подбирали, – засмеялся Сергей. – А ты в этом платье совсем как невеста! Клэр взглянула на него удивлённо и недоверчиво – и снова увидела в его глазах ту странную болезненную нежность, которую всё не могла принять, как предназначенную для неё. Она скорее поверила бы, что он смотрит на неё, но видит перед собой кого-то другого. – Ну какая же я невеста? – только и отшутилась беспомощно она, опуская глаза. – Тебе никогда не хотелось стать невестой? – Это было очень давно. В коротких выдохах, фразах, отговорках – такая горькая чернота, что свет солнца словно тускнел, когда они падали в тёплый майский воздух. – О чём ты мечтаешь? – Я? Не знаю. Ни о чём, наверное. Просто иногда хочется чего-то – вот и всё. – Но раньше мечтала? – Раньше… да. Мечтала, что вырасту и стану красивой – знаешь, как в сказке о Гадком утёнке. Мечтала, что у меня будет семья – настоящая, не как у родителей. Мечтала, что у меня будет дом. О чём ещё могла мечтать девочка, всю жизнь прожившая в приюте среди чужих людей? – Ты говорила, что там было неплохо, но никогда не рассказывала, почему сбежала. Неужели только из-за того, что больше не хотела в школу ходить? В глазах Клэр появилось что-то странно-тяжёлое, но уходить от ответа она не стала. – И из-за этого, конечно, тоже. В июне закончился первый год старшей школы, и я завалила все экзамены. Летом пыталась заниматься, но… – Она безрадостно усмехнулась и пожала плечами. – В сентябре я должна была всё пересдать – и завалила снова. На меня учителя тогда так смотрели… как на ненормальную. Думали, наверное, что я дура совсем, и с головой у меня не в порядке. Молчали, правда. Боялись, видно, что я, как отец… буйная. На мгновение Клэр прикрыла глаза и облизнула пересохшие губы. Тогда это правда очень ранило её, а когда она поняла, какую совершила ошибку, было уже слишком поздно. – Вот я и решила, что с меня хватит. Вообразила, что «на воле» я пойму, найду себя. – И нашла? – Нет. Потеряла. Сергей вспомнил тот первый день, когда она только приехала в Припять. Вспомнил, как ерошил речной ветер яркие головки цветов, и как сжимали тонкие пальцы вилку – словно она хотела её сломать. – И так и не смогла найти? – Не думаю, что это возможно. «После этого». – Мы могли бы поискать вместе. – Вместе? – Мы ведь друзья. Клэр опустила глаза, пряча плескавшуюся в них тоску. Меньше всего на свете ей хотелось расстраивать Сергея. – Поедешь в выходные с нами на дачу? – спросил он вдруг. – На… дачу? Это вроде загородного дома? Сергей оживлённо кивнул. – Наш доктор Данилов открывает дачный сезон и зовёт всех в гости! – Он, наверное, только тебе приглашал, не меня. – Ну с чего ты взяла? Разве он к тебе плохо относится? – Нет, нет… Просто… – Клэр, если ты не хочешь – не нужно искать отговорки, правда, – мягко проговорил Сергей. – Мы думали, что тебе будет интересно посмотреть, и что ты захочешь отдохнуть немного на природе, но если нет… – Я хочу, правда! – неожиданно горячо – даже для самой себя – возразила Клэр. – Мне только бывает не по себе, когда вокруг незнакомые люди. – Ну какие там «незнакомые люди»? Наташина сестра? Неужели ты семнадцатилетней девочки испугаешься? Клэр только смущённо прикусила губу, чувствуя, как проступает на щеках румянец. Отчего же ей так трудно принимать заботу, когда та так искренна и полна такого невыразимого мягкого тепла? – А чего тебе хочется? – Хочется? – Ты сказала, что ни о чём не мечтаешь, но иногда тебе чего-то хочется. Чего? Прижаться к тёплому плечу. Забыть боль, забыть страх. Почувствовать, как всё исчезает, стирается, обращается в ничто. Закрыть глаза и представить, что ничего не случилось. Потому что она, наверное, и не смогла бы думать о чём-то плохом, если бы он просто обнял её. Заполнил пустоту, в которой не было тепла. – Посмотреть, как сирень цветёт, – помедлив, ответила Клэр. – И как работают те автоматы с газировкой. Покажешь? – Покажу, – рассмеялся Сергей. – И мороженое можно? – Всё можно! Они поднялись со скамьи, и Клэр нерешительно замерла, не зная, входит ли в это «всё» и то, что ей снова можно подойти и взять его под руку. Сергей подошёл сам. Красный велосипед пронёсся вихрем мимо них, и Клэр испуганно шарахнулась в сторону. Сидевший на нём мальчишка лет двенадцати бросил через плечо виноватое «простите», но она даже не заметила этого. Вцепившись обеими руками в плечо Сергея и почти прижавшись к нему, она так и стояла – не в силах оторваться от него или хотя бы просто поднять глаза. – Только не надо снова просить прощения, – мягко проговорил он. А потом положил свою руку поверх её и чуть сжал тонкие пальцы. Даже сквозь ткань перчатки она почувствовала тепло его прикосновения – и едва не уткнулась лбом ему в плечо, окончательно сдаваясь на волю того непостижимого, что проснулось внутри неё. – Я не хочу тебя обижать, правда, – тихо проговорила Клэр. – Я просто порой не знаю, как себя вести. – Со мной ты можешь вести себя так, как тебе хочется. – Я иногда и сама не понимаю, чего хочу. – Или это только трудно признать.***
До назначенного на девять часов вечера начала праздничного салюта оставалось ещё десять минут, но на главной городской площади, казалось, уже была вся Припять. Люди весело толкались и оживлённо окликали случайно замеченных в толпе знакомых. Воздух гудел от взволнованных голосов и по-прежнему не стихавшей музыки. Клэр, похоже, была единственной, кто не пребывал в радостном предвкушении: вместо этого она нервно озиралась по сторонам и то и дело оглядывалась назад. Она не любила, когда-то за спиной у неё оказывался кто-то незнакомый. Ей это было неприятно. Её это пугало. Умом она понимала, что никто здесь не сделает ей ничего плохого, но это было куда сильнее голоса рассудка. – Не бойся, это я. Она даже не заметила, как появился Сергей – словно тот просто возник рядом с ней. Клэр выдохнула облегчённо и улыбнулась, а он встал чуть позади, аккуратно оттеснив стоявших у неё за спиной. Она вздрогнула всем телом, когда прогремел первый выстрел, отпуская в небо россыпь золотисто-красных искр, но Сергей положил руки ей на плечи, обхватил их мягко, и всё исчезло, смытое тёплой волной. Яркие цветы заслоняли звёзды, распускаясь на чёрном небесном бархате: живущие всего несколько мгновений, они всё же были ослепительно прекрасны. Они взлетали ввысь снопом искр и раскрывались там, под тёмным куполом, с отчаянным ликованием бабочек-однодневок, в первый и в последний раз почувствовавших на своих тонких крылышках тепло солнца. Они озаряли город, отражаясь в стеклянных глазах домов, и озаряли обращённые к небу лица людей. Будто они знали, что что-то значат, что они не просто так, что майское небо тонет в огневом зареве для того, чтобы помнили. Выстрелы становились всё чаще и чаще, следуя один за другим, торопя друг друга, чтобы успеть расписать чёрно-звёздный бархат так, как не расписывал никто и никогда. Золотые, красные, белые, зелёные и синие огни рассыпались, расцветали в небе – и опадали печальным и торжественным дождём на затаивший дыхание город. Клэр смотрела на разноцветный водопад и думала, что сейчас ей хотелось бы, чтобы это длилось вечно. Чтобы она могла просто стоять вот так, не видя вокруг себя других людей и только чувствуя рядом Сергея. И пусть волшебные цветы распускаются в небесной вышине. И пусть горькое и нежное молчание длится до конца времён.***
Тёмно-васильковая машина неслась по почти пустой дороге, лентой вившейся сквозь бесконечное раздолье усыпанных цветами лугов. Птицы кружили над ними весёлыми стайками, почти касаясь тонкими крылышками высокой травы, и рассыпали в прозрачном воздухе серебристые трели. Добираться из Припяти до посёлка, где находилась дача доктора, было совсем недолго – всего каких-нибудь пятнадцать минут, – но Сергей всё равно предпочёл посадить за руль своей машины Андрея. После ночного дежурства ему так и не удалось толком поспать, и, объявив, что от него сейчас не больше толку, чем от разбуженного прежде времени от зимней спячки суслика, он устроился на заднем сиденье. Надел чёрные солнцезащитные очки, чтобы не бил в глаза яркий дневной свет – да так и уснул, прислонившись к окну. У другого окна сидела Саша: понимая всю серьёзность положения, она вела себя очень тихо – только дёргала время от времени рукав Клэр и показывала ей разные удивительные вещи, которые встречались на их пути. Маленькие деревянные домики с резными узорами. Стадо пятнистых коровок. Игреневая лошадь промчалась по лугу. А Сергей всё безмятежно спал – и Клэр не могла удержаться от улыбки, глядя на него. – Ну, вот и добрались! – объявил Андрей, когда ехавшая впереди них машина, в которой были сам Валерий Степанович и его дочери, начала плавно притормаживать, въезжая в распахнутые ворота. Они въехали следом. Выйдя из машины, Андрей открыл заднюю дверцу, и Сашенька радостно выскочила наружу. – Ну что, буди своего красавца – не бросать же его здесь? – Доктор улыбнулся, глядя на вмиг смутившуюся Клэр, и прибавил, чуть возвысив голос: – Серёж, подъём! – Папа Серёжа очень устал, – серьёзным тоном сообщила Сашенька, дёрнув Валерия Степановича за рукав. – Он всю ночь ловил депрессантов! – Кого ловил? – удивился доктор. – Да никого я не ловил, – вяло отозвался из машины Сергей. – А чего голос тогда, как у умирающего лебедя? – Не выспался! И… Ой, да ну вас! Оторвавшись от мягкой спинки, он едва не завалился на всё сидевшую в нерешительности рядом Клэр. Потом на ощупь нашёл ручку дверцы и выбрался наружу. – Кофе пил? – неожиданно категоричным тоном поинтересовался доктор. – Сколько? – Ну… три. Кажется, – неуверенно ответил Сергей, потирая затекшее плечо. – А что? – Сердце не посади, ловец депрессантов! – дружески укорил его Валерий Степанович. – Кого? – удивился Сергей, стаскивая очки. – У Саши спроси! Но Сашенька уже ускакала весёлым кузнечиком в сторону выглядывавшего из-за раскидистой яблони дома. – Эх, воздух-то какой! – мечтательно потянулся Сергей. Воздух и в самом деле казался хрустально-прозрачным, пьяняще-чистым, напоённым ароматом цветов и молодой зелёной листвы. Такого не бывает даже в самых крошечных городах – в этом Клэр, прожившая в них почти всю жизнь, была совершенно уверена. – Значит, «дача»? – неуверенно спросила она, стараясь выговорить правильно непривычное слово. Сергей улыбнулся и кивнул, доставая из багажника сумки. – А у вас тоже такая есть? – А, нет, у нас есть дом в деревне. Там бабушка сейчас живёт. – А в чём разница? – Ну… как бы объяснить? У неё там целое хозяйство: сад фруктовый, тыковки всякие, курочки, коровка. И она там круглый год живёт, не только летом. – Надо же, как интересно… А это далеко? – Нет, от Припяти минут сорок. Хочешь посмотреть? – Если можно, – тихо отозвалась Клэр, снова так боявшаяся показаться навязчивой.***
Двухэтажный дом, выкрашенный зелёной краской, стоял чуть в глубине, за раскидистой яблоней, усыпанной крупными цветами. Двускатная красно-коричневая крыша, белое кружево резных наличников на окнах. Высокое крыльцо в пять ступеней. Справа – большая веранда. Внутри было не особенно просторно, зато очень уютно. Кухня, четыре маленьких комнатки: две внизу и две – на втором этаже. Сергей проводил Клэр в одну из тех, что были наверху: оттуда открывался чудесный вид на небольшой яблоневый сад за домом. Сказав, что они потом разберутся, кто где будет спать, он показал ей весь дом и даже чердак – просто потому, что Клэр никогда прежде такого не видела, и ей было очень интересно. К тому часу, когда солнце уже начало устало клониться к закату, царившая в доме весёлая суматоха наконец улеглась. Наташа накрывала к ужину стол на веранде. Её младшая сестра, неугомонная Катерина, вилась рядом – то ли помогая, то ли мешая, то ли не в силах определиться, как ей лучше поступить. Она то и дело потряхивала тёмно-русыми кудрями и щебетала без умолку, словно встретивший долгожданную весну скворец. Валерий Степанович добродушно пытался её утихомирить, но был слишком занят самоваром, чтобы уделить этому достаточно внимания. Тот солидно пыхтел на отдельном столике, будто бы водружённый на пьедестал. Зрелище это так впечатлило Клэр, что она обошла его дважды кругом, дивясь тому, до чего же он огромный. Сашенька радостно вынашивалась по саду вместе с соседской дворняжкой, заглянувшей к ним в гости. Андрей искал что-то на чердаке – искал так громко, что грохот был слышен даже на улице. – Что там Наташина сестра такое рассказывала? – спросила Клэр, когда Сергей устало опустился рядом с ней на прятавшуюся под раскидистой яблоней скамью. – Если не секрет, конечно, – быстро прибавила она. – А… Там целая драма! – шутливо протянул Сергей. – У неё скоро выпускной, а она со своим мальчиком поссорилась… не помню уже, в который раз. И теперь всё переживает, что он придёт на праздник с другой, а она останется одна, и над ней все смеяться будут. Поэтому ей теперь позарез нужен кто-то, кто уж наверняка хотя бы потанцует с ней, чтобы… ну, «всем показать». Андрей себя предложил, а она отказалась. – Почему? Что, слишком старый для неё? – засмеялась Клэр. – Ну, и это тоже. Но, главным образом, дело в том, что у них с Наташей через три недели свадьба, и ей кажется, что будет довольно странно, если он сначала потанцует на выпускном с одной сестрой, а потом вдруг женится на другой. – А… ты? – Я? Ну, я, конечно, тоже старенький, но для такого экстренного случая, видимо, сойду, – рассмеялся Сергей. – Только я тебя уверяю, что за эти две недели она со своим ненаглядным помирится-поссорится ещё раз сто! – Странно как-то… – задумчиво проронила Клэр. Сейчас она почти завидовала этой смешной девчонке, которую только особенные обстоятельства могли вынудить согласиться на предложение Сергея. Ей он, наверное, никогда такого не скажет – да она ведь и не умеет танцевать.***
– Слушай, а ты никогда не была… замужем? Когда высунувшийся в чердачное окошко Андрей с шутливым отчаянием позвал Сергея на помощь, вместо него к Клэр подсела притомившаяся, но всё равно очень оживлённая Наташа. – Я? Нет, что ты, – покачала головой Клэр. Наташа взглянула на неё непонимающе, словно никак не могла взять в толк, чему та так удивилась. Помолчала немного, задумчиво покусываю нижнюю губу, а потом спросила нерешительно: – Но у тебя ведь, наверное, кто-то… был? – В каком смысле? На щеках Наташи проступил румянец, и она смущённо опустила глаза, теребя оборку на платье. – Ну, понимаешь… У нас ведь свадьба всего через три недели, и Андрюша, конечно, замечательный, и я его очень-очень люблю, но… всё равно ужасно волнуюсь, – сбивчиво принялась объяснять она. – Мы, конечно, совсем немного знакомы, но у меня здесь пока нет близких подруг, а не у мамы же такое спрашивать? И я подумала, что, может, ты… Вот. – Наташа подняла взволнованно блестевшие глаза. – Ты только не обижайся, я ничего такого не имела в виду, я просто думала, что ты ведь чуть старше меня, и вдруг… – Нет, что ты, я не обижаюсь, – поспешно заверила её Клэр, стискивая подрагивавшие руки. – Я… я понимаю. Только не было у меня никого. Наташа чуть улыбнулась и кивнула. Помедлила, задумчиво разглядывая цветущую ветку у себя над головой. – Это ничего… Ну, то есть я всё равно волнуюсь, конечно, но я ведь так ему верю! А если любишь кого-то так сильно, что хочешь разделить с ним свою жизнь и доверить даже душу – разве можно не доверить и тело? Я уверена, что это совсем не страшно! – Она весело, хотя и чуть взволнованно, улыбнулась и мягко пожала руку Клэр, лежавшую рядом на скамье. – Да… конечно, – вымученно улыбнулась та в ответ. – Ты ведь придёшь к нам на свадьбу вместе с Серёжей, правда? – как ни в чём не бывало спросила Наташа. – Я… не знаю, – нерешительно проронила Клэр. – Если он захочет со мной пойти. – Неужели думаешь, что не захочет? – Наташа преувеличенно удивлённо округлила глаза. – Но мы его сейчас и спросим! Серёж, подойди к нам! – Ну что ты, не надо! – Клэр отчаянно потянула её за руку назад, но спустившийся обратно в сад Сергей уже заметил их. – Серёж, ты же придёшь к нам на свадьбу вместе с Клэр? – Это… довольно странный вопрос, если учесть, что я свидетель твоего жениха, – рассмеялся Сергей. – Но ты ведь с Клэр придёшь? – настойчиво повторила Наташа. – А разве может быть как-то иначе? Он почти удивился, когда Клэр не отвела взгляд, не опустила глаза – и в их серо-зелёной речной глубине ему почудилось что-то, чего он не видел в них прежде.***
– Может… может, прогуляемся немного? Клэр выглядела такой растерянной, словно сама не могла до конца поверить, что она действительно это сказала. Что она вообще способна на то, что всегда казалось ей если не наглостью, то ужасной навязчивостью. Но Наташа невольно всколыхнула внутри неё такую черноту, что она ощущала почти физическую необходимость побыть вдвоём с Сергеем хотя бы несколько минут. Она ведь знала уже, что только он и может прогнать эту темноту. Заполнить пустоту. – Да… конечно! – Удивлённый и обрадованный Сергей только сказал что-то быстро Андрею и снова повернулся к Клэр. От одного того, как засветились его глаза, ей уже стало легче на сердце. – Здесь недалеко есть одно место… там очень красиво! Хочешь, покажу? – Хочу, – бесхитростно ответила она. Солнце расплескало красно-золотые закатные краски по травянистому склону холма, по небольшому лугу у его подножия, и по поросшему лесом пригорку на той стороне. Ветер гнал волны по густой траве – и оттого казалось, будто это вовсе не трава, а поверхность реки: словно сидишь на берегу, а она несёт свои воды у твоих ног, и за спиной умиротворённо шелестит перелесок. – Здесь и правда очень красиво, – улыбнулась Клэр. Откинулась на спинку старенькой, чуть покосившейся скамьи, и устремила взгляд к позолоченным по краям розовым облакам. Сергей любовался ею молча – словно боялся спугнуть. Так, бывает, боишься пошевелиться, когда птица садится тебе на плечо. – Ты правда хочешь пойти на свадьбу Наташи… со мной? – нерешительно спросила Клэр. И тут же прибавила поспешно: – Ты только не обижайся и не думай, что это я не хочу! Просто я… я же ни разу не бывала на таких праздниках и совсем не знаю, как себя вести. А там ведь другие люди будут… Вдруг они что-нибудь подумают? – Так ты хочешь пойти со мной на свадьбу Наташи или боишься, что люди что-то подумают? – Почему «или»? Сергей улыбнулся и, развернувшись к Клэр, облокотился на спинку скамьи. Подпёр голову рукой и взглянул на неё так, как смотрят на маленьких несмышлёных детей. – Знаешь, когда мне было лет шестнадцать, я тоже часто переживал из-за того, что могут подумать другие. Но папа однажды сказал мне одну очень простую и очень мудрую вещь. «Представь, что тебе осталось жить всего пять минут. Зная об этом, ты сделаешь то, чего тебе хочется, или будешь бояться, что люди что-то скажут? И что будет иметь значение, когда твои пять минут истекут?» Я с тех пор всегда помню об этом, потому что я ведь не знаю, когда выйдет мой срок. Может, всё, что у меня осталось – эти пять минут. – Не говори так, – глухо проронила Клэр. Каждое слово Сергея отзывалось в её сердце – так, будто уже было там, но проснулось лишь от звука его голоса. – Но в этом нет ничего плохого, – мягко возразил он. – Зато я никогда не ссорюсь с теми, кто мне дорог. – Никогда? – Никогда. Надо быть добрым с теми, кого любишь – иначе это не любовь. По крайней мере, для меня. И чего будет стоить какая-нибудь глупая размолвка, если я уйду – и больше никогда не вернусь? И последнее, что будут обо мне помнить – это что я настоял на своём. Не обнял, не поцеловал, не сказал, что люблю – просто настоял. Теперь Клэр понимала – действительно понимала, – почему он удержал её в тот вечер, когда она так обидела его, и так расстроилась сама, и так глупо и малодушно попыталась сбежать. – Знаешь, Саша однажды разбила случайно мою любимую чашку – и так переживала, что я рассержусь и прогоню её совсем! Нет, утаить она ничего не пыталась, но так горько плакала, когда признавалась… И я ей сказал тогда: «Неужели ты думаешь, что эта чашка мне дороже тебя?» А она так удивилась, что даже плакать перестала. Как будто бы ей такое и в голову прийти не могло. Или ещё, бывает, смотришь на людей, которые вроде бы любят друг друга – но вот кто-то отказывается купить любимой женщине серёжки, колечко или вообще какой-нибудь пустяк вроде пирожного или коробки конфет. Потому что «дорого» и «женские капризы». А я смотрю и думаю: «А что бы ты сделал, если бы её не стало через минуту? Неужели не пожалел бы, что не подарил ей то, чего ей действительно хотелось? Не из «капризов» – а просто так? Неужели не почувствовал бы после этого отвращение к самому себе? Неужели не понял бы, что хочешь её порадовать, но уже не сможешь – никогда?» Клэр молча слушала и молча смотрела на Сергея: она раньше даже не задумывалась о том, какой огромный мир может таиться в душе другого человека, а теперь словно тонула в нём. Осознание извечной близости смерти придавало всему какую-то особенную значимость и ценность – и оттого, наверное, он так легко говорил о вещах, о которых люди предпочитают молчать. Не думать. – Мне иногда кажется, что тебе не двадцать восемь, а гораздо больше, – тихо, чуть печально улыбнулась Клэр. – Это, наверное, из-за того, что я ещё в детстве часто предпочитал компанию взрослых, а не сверстников, – рассмеялся Сергей. – Вот и приучился так по-взрослому обо всём рассуждать. Клэр кивнула и снова взглянула туда, где тонул в розовом золоте лес. Она думала о том, что сделала бы она, если бы ей осталось всего пять минут. О том, чего она никогда не сделает. Не обнимет его так крепко, словно он был единственной опорой, что удерживала её над пропастью. Не прижмётся к его плечу, на котором так просто, наверное, забыть о страхе и боли. Не почувствует, как бьётся его сердце, в котором так много любви, что ей отчаянно хотелось попросить подарить ей хотя бы одну-единственную каплю. Но ей нечего было отдать взамен. Нечем отблагодарить. У неё ничего не было, кроме осквернённого кровью матери, изуродованного тела, ненавистного ей самой, и израненной в кровь, искалеченной души. Она не смогла бы сделать его счастливым, даже если бы отдала ради этого свою жизнь – потому что это ведь так немного. И она молчала. Молчала, чувствуя, как наваливается на неё непосильная тяжесть, заставляя пригибаться к земле. Она была беспомощна, бессильна перед ней – и не могла попросить о помощи того, кто уже дал ей так много. Гораздо больше, чем она заслуживала.***
– …Саша хочет лечь с Катериной, потому что та обещала рассказать ей страшную сказку, а Наташа сказала, что не может оставить «мелких» без присмотра и тоже будет с ними, и… В общем, это очень сложно объяснить, и даже у меня уже голова пухнет, так что можно я просто упаду здесь, у тебя? Сергей стоял в дверях, устало прислонившись плечом к косяку. Лампа под зелёным абажуром заливала светом маленькую комнатку, а в приоткрытое окно заглядывали из темноты яблоневые ветви. Забравшаяся на кровать Клэр рассеянно листала старенький букварь. – А… да, конечно, – быстро и чуть испуганно кивнула она. – Моя спасительница! – облегчённо выдохнул Сергей и, уронив сумку возле кровати, рухнул прямо поверх покрывала. Андрей добродушно посмеивался над одолевавшей его в последнее время бессонницей, то и дело повторяя, что таков уж, дескать, «удел влюблённых», но, вкупе с ночными дежурствами, это стоило ему слишком много душевных и физических сил. В обычном состоянии он бы ещё трижды подумал, прежде чем вот так почти навязываться Клэр – но, коль скоро всё сложилось так, а не иначе, противиться желанию снова остаться с ней вдвоём он уже не мог. А ещё ему всегда лучше спалось, когда она оставалась на ночь у него дома, и он искренне надеялся, что ей тоже будет спокойнее в новом месте рядом с ним. – Р-р-р! Сергей приподнялся и, чуть повернувшись, удивлённо взглянул на Клэр: её кровать стояла напротив входа, вдоль длинной стены, а его – слева от двери. – Ты чего? – А… ой, – растерялась Клэр. – Я… Наташа сказала, что я «р» неправильно выговариваю. Недостаточно твёрдо. – А, – понимающе протянул Сергей и, перевернувшись на бок, весело посмотрел на неё. – Ну, тогда рычи-рычи! Ночь плыла над землёй, раскинув чёрные крылья – но здесь, за городом, темнота полнилась совсем другим. Звёзды казались больше и ближе, и нежнее вздыхали деревья, когда ветер ласково ерошил их сонно склонившиеся ветви. Что-то шуршало, шелестело и скреблось – и от этого было почему-то особенно приятно сладко ёжиться под одеялом. Клэр долго не могла заснуть – а может, и не хотела этого. Она всё пыталась поймать, понять и удержать это удивительное ощущение близости, когда совсем рядом слышится дыхание человека, который тебе так дорог. Он здесь, ты можешь видеть его, ты точно знаешь, что с ним всё хорошо – и всё-таки прислушиваешься к его дыханию с глубоко затаённой тревогой, как прислушиваются матери к дыханию своих спящих детей. Закрываешь глаза – и слышишь, как бьётся живое, горячее, бесконечно родное сердце.***
– Клэр! Тихий, почти шепчущий голос настойчиво потянул её обратно из сна – словно желающий привлечь к себе внимание котёнок, трогающий хозяина лапкой. Плеча коснулось ощутимое даже сквозь тонкое одеяло тепло руки, и она сонно приоткрыла глаза. – Что… что случилось? – Ничего, просто… Клэр успела заметить улыбку на лице Сергея, сидевшего на краю её кровати и быстро оглянувшегося через плечо на дверь – и поднявшаяся было на сердце тревога сразу же улеглась. – Хочешь ёжика посмотреть? – Ёжика? – Да. Он под домом живёт, а по ночам выходит. Иногда под крыльцом сидит, как сейчас. Девочки ему там поужинать принесли. Клэр смотрела на Сергея так, словно не могла поверить, что он правда существует – человек, который может разбудить посреди ночи, чтобы показать ёжика. Дать в руки белого голубя. Рассказать о Синей птице. Они спустились по чуть поскрипывавшей лестнице вниз и вышли через заднюю дверь, чтобы не потревожить зверька. Наташа с сестрой и Андрей как раз вернулись в дом, а взъерошенная со сна Саша, одетая в тёплую вязаную кофточку поверх пижамки, так и сидела рядом со старенькой керосиновой лампой в круге желтоватого света. – Такой хорошенький! – с трогательным умилением протянула она, когда Клэр и Сергей опустились рядом. Клэр заглянула под крыльцо, чуть наклонившись вперёд, и наконец разглядела в полумраке маленького ёжика: смешно сопя и пофыркивая, он пил из блюдечка молоко. – А что ещё он ест? – Ну… всякое. Хлебушек, печенье. Даже макароны! Клэр тихонько рассмеялась, боясь спугнуть то ли ёжика под крыльцом, то ли удивительный тёплый покой в груди. Она обхватила колени руками, чувствуя, как жмётся к её боку сонная Сашенька, и как касается её плеча плечо Сергея. Темнота обступала их со всех сторон – но здесь, в маленьком круге тепла и света, у неё не было власти.***
Лампа отражалась в оконном стекле, и казалось, что там, по ту сторону, ещё одна кухня, сливающаяся в глубине сада с тёмными силуэтами яблонь. Невесомый пар поднимался над двумя чашками с чаем и растворялся где-то в ночных тенях. Дом сонно поскрипывал, словно ворочался с боку на бок. Шуршал и топал под полом ёжик. Два мотылька стучали тоненькими крылышками о стекло керосиновой лампы. Сергей смотрел на Клэр, прислушивался к её молчанию, и всё пытался понять то новое, что появилось в ней теперь. Она напоминала ему реку, которая очень долго была скована льдом, и лишь теперь, когда он наконец растаял без следа, она ощутила свободу разлиться бурным потоком, ещё не зная, куда ей направить свой бег. В ней чувствовалось желание сделать это – но ещё не было смелости. Она куталась, пряталась в молчание, потому что нарушить его было слишком страшно. И всё же главное было вовсе не в нём, а в том, что таилось в его глубине.***
Тихая лесная река мерно вздыхала всплесками воды, когда в неё погружались вёсла. Лодка скользила по зеленовато-прозрачной глади, отражая узорчатый шатёр ветвей и кусочки ярко-синего неба, проглядывавшего сквозь тесное их переплетение. Птицы разливали в чистом лесном воздухе свою радостную весеннюю песню. Клэр сидела на узкой деревянной скамье и чувствовала, как её переполняет совершенно детский, наивный восторг. Вот стайка крошечных рыбок вынырнула прямо из-под лодки. Вот проскакала по ветвям дерева бойкая белочка. Где-то застучал дятел. Над самой поверхностью воды пронёсся стремительной стрелой зяблик: сама Клэр, конечно, не смогла бы его узнать, но Сергей, казалось, знал об этих местах решительно всё. – А это… берёза пушистая, правильно? Она повторяла за ним названия деревьев, пытаясь распознать их потом в обступившем реку лесе, и чувствовала себя снова маленькой девочкой на уроке ботаники. Вот только теперь у неё был учитель, которому она не боялась задавать вопросы. – Пушистая, – засмеялся Сергей. Взмахнул веслом – раз, другой, – и лодка мягко уткнулась в берег. Они прошли ещё немного пешком: земля непривычно пружинила под ногами, и Клэр всё смотрела на неё с недоверием, а потом едва не упала, когда они перебирались через небольшой ручей. В конце концов они вышли на просвет между деревьями: здесь речка была более узкой и мелкой, но извилистой и бурной. Деревья чуть отстояли от её берегов, поросших яркой зелёной травой. – И как ты только находишь такие красивые места? – спросила Клэр, когда они уселись на стволе поваленного дерева. Она прищурилась, глядя, как золотятся солнечные искры в бурном потоке воды. – Надо просто искать, – бесхитростно улыбнулся в ответ Сергей. Стая птиц пронеслась с весёлым гомоном над их головами. – А Андрей никогда не ревновал Наташу… к тебе? – осторожно спросила вдруг Клэр. – Ревновал? Ко мне? – Сергей округлил в шутливом изумлении глаза. – Ну, просто… Вы с ней всегда так обнимаетесь… – неуверенно начала она. – Боже, неужели со стороны это выглядит не по-дружески? – искренне рассмеялся он. – Мне такое даже в голову не приходило! – Сказать по правде, я в этом плохо разбираюсь, – смутилась Клэр. – Вернее, совсем не разбираюсь. Ты не… – Клэр, я не обижаюсь, – мягко улыбнулся Сергей. – А почему ты вдруг спросила? Она помедлила, чуть беспокойно покусывая нижнюю губу и глядя на воду. – Ты ведь говорил, что мы тоже друзья, правда? – нерешительно спросила она наконец. – Ну разумеется, правда! – Тогда можно тебя… попросить? – Конечно, можно, – улыбнулся Сергей. – О чём? Наверное, она никогда, ни за что не решилась бы на это – если бы только не казалось ей сейчас, что в этом мире нет никого и ничего, кроме них и этого леса. Если бы она не верила, что человек, разбудивший её среди ночи, чтобы показать ёжика под крыльцом, не посмеётся над ней и не оттолкнёт. «Что бы ты сделал, если бы тебе оставалось всего пять минут?» – Обними меня, пожалуйста… Сердце сжалось от болезненной нежности, когда он увидел, сколько было в её похожих на лесную реку глазах тоскливой, горькой мольбы. Словно никто, никогда, ни разу в жизни не обнимал её, словно она уже просила об этом кого-то прежде, но ей всегда отказывали даже в капле тепла. Словно она и теперь ждала отказа. Ждала, что посмеются, оттолкнут, прогонят. И всё равно надеялась, что пожалеют. Он мягко обхватил её плечи, привлёк к себе – и она с благодарностью никогда не знавшего ласки бездомного котёнка приникла к его груди. Закрыла глаза и медленно-медленно выдохнула, чувствуя, как растворяется страх, как отступает боль. Как исчезает всё, кроме солнца, и неба, и пения птиц, и журчания лесной реки, и этого мягкого тепла, которое ей дарили с такой несказанной щедростью, и в котором хотелось раствориться без остатка. Он ласково гладил её волосы, а она прижималась к его плечу, почти не дыша – словно один-единственный вздох мог разрушить это хрупкое, прозрачное, бесконечное мгновение. Ей хотелось, чтобы оно длилось, и длилось, и длилось, и никогда не заканчивалось – потому что разве сможет она ещё жить, когда он выпустит её из своих рук?***
Они вернулись в Припять ближе к вечеру: на сей раз Андрей вёз доктора и его дочерей, а Сергей сам был за рулём своей машины. Рядом сидела Клэр. Сзади устало дремала Саша. Выступивший из-за деревьев город тонул в золотистой предвечерней дымке. По дороге домой они заехали в магазин: купили еды к ужину и пирожных к чаю. Сашенька так светилась от счастья, держа за руку Клэр и называя Сергея «папой», что другие покупатели оборачивались на них с улыбкой, не зная, что это просто маленькая девочка из детского дома, снова почувствовавшая, каково это – когда у тебя есть родители. Семья. Вещи, считавшиеся утомительной каждодневной рутиной, для них троих были наполнены каким-то особенным смыслом – просто потому, что они делали их вместе. Потому, что это было им так нужно. Пытаться открыть замок на двери и не выронить из рук пакеты и сумки. Торопливо искать что-то в неразобранных вещах под шуршание закипающего чайника. Воевать с заедающей дверцей шкафа в прихожей. Расчёсывать волосы. Делать хвостики. Готовить ужин. Слушать журчание воды и звуки весёлой песенки из гостиной. Стоять под струями горячей воды и слышать сквозь её шум детский смех. Укладывать ребёнка. Поправлять подушку, подтыкать одеяло, целовать на ночь и желать добрых снов. Пить чай на кухне, пока ночь заглядывает в щёлку между задёрнутыми занавесками, и вспоминать лесную реку и бесконечное тепло прикосновения.***
Раскладушка с грохотом осела на пол на разъехавшихся в разные стороны ножках. – И когда она успела сломаться? – Сергей озадаченно взъерошил волосы на затылке: такого предательства он точно не ожидал. – На ней уже лет пять никто не спал! – Может, это она от старости? – неловко пошутила Клэр и нервно прикусила губу. Возвращаться в гостиницу было уже действительно поздно, но она всё равно боялась, что Сергей отвезёт её туда, если не придумает, где ей лечь, раз уж на диване в гостиной спала оставшаяся на ночь Саша. – Может, и от старости, – согласился он, тяжело вздохнул, сложил раскладушку и отправил её обратно в кладовку. – Ну, не страшно! Лягу на полу. – На полу? – А что? Мы – люди военные, спать в любой обстановке приученные. – Ну как же это ты будешь спать на полу в собственной комнате? Давай лучше я! – Ты это серьёзно? Сергей взглянул на неё с таким комичным изумлением, что Клэр не удержалась от смеха. Она сама удивлялась тому, как спокойно она чувствовала себя даже здесь, в его комнате: одно осознание того, что она находится среди дорогих ему вещей, унимало любую тревогу. Она переживала только, что ей придётся уйти от этого старенького комода, даже не рассмотрев стоявшие на нём безделушки. Уйти от немного пыльных полок, не узнав, что за книги на них стоят. Уйти, не дождавшись рассвета и не узнав, что видно из этих окон. Уйти – и больше, может быть, никогда не проснуться в одной комнате с ним. –– Тогда, может… может… я тоже лягу здесь? – Она едва заметно кивнула в сторону широкой двуспальной кровати. Наверное, Сергей надеялся, что в ней рядом с ним будет его жена, но Клэр уже ничего не могла с собой поделать. – То есть и ты, и… я. – Она запнулась, облизнула пересохшие губы и стиснула отчаянно дрожавшие руки. – Это ведь… ничего? – Если тебя это не смущает, то ничего, – мягко улыбнулся Сергей. – Нет, – выдохнула тут же Клэр, но снова осеклась. – Немного… Только ты не подумай, что я так… что я с кем-то другим… Я… Я просто тебе очень верю, и ты… и мы… – Клэр, я бы никогда не подумал о тебе ничего плохого! Её болезненно беспокойный взгляд, метавшийся по комнате, наконец остановился на его лице, и Клэр медленно выдохнула, чувствуя, как бьётся в груди сердце – часто-часто, словно у испуганной птицы. Чего, кого она боялась? Как будто бы только саму себя. Просто потому, что перестала себя понимать. – Серёжа, я… я хотела тебя поблагодарить… за всё, – тихо и всё ещё чуть сбивчиво проговорила она. – Не думай, будто для меня это ничего не значит – я просто… не знаю, как тебе это показать. Она медленно приблизилась: такая тоненькая в своём белом, как снег, платье, с чуть влажными от воды тёмными волосами и дрожащими ресницами. – Мне нечего тебе подарить, потому что у меня ничего нет, – почти прошептала Клэр. – Но, может быть, ты возьмёшь вот это? На память. Она разжала пальцы и показала лежавшую на ладони крошечную фарфоровую собачку. – Я увидела её в доме Эмили после того, как… когда она меня к себе привела. Ей было тогда меня очень жалко, и она мне её сразу подарила, когда заметила, как она мне понравилась. – Она, наверное, тебе очень дорога? – тихо спросил Сергей, глядя в её блестевшие от подступивших слёз глаза. – Разве это плохо – подарить то, что тебе дорого? – дрогнувшим голосом спросила Клэр, не отводя глаз. – Мне ведь больше нечего тебе дать. Столько болезненной горечи в этих глазах, что, кажется, и слёзы должны быть чёрными, а не такими прозрачными и чистыми. – Спасибо, – просто и искренне ответил Сергей. Взял собачку, заметив, как дрогнула рука Клэр, но не зная, что ей до боли хотелось перехватить его руку. Поставил маленькую фигурку на полку, и та в одно мгновение будто бы стала частью этого места. Словно была здесь всегда. Словно невозможно представить, что её не было прежде. – Что с тобой? – мягко спросил Сергей, снова повернувшись к Клэр. – Я… не знаю, – сдавленно проронила она, тщетно пытаясь унять подступавшие к глазам слёзы и сотрясавшую всю её тело дрожь. Она не понимала, она уже ничего не понимала – только чувствовала, как горит что-то в груди, обжигает, рвётся наружу. ННа мгновение Сергею показалось, что сейчас она сорвётся с места и снова бросится бежать. На мгновение это показалось и ей тоже. Но было уже слишком поздно. Слишком невозможно. Он молча преодолел разделявшую их бесконечность шириной в один шаг – и молча обнял её. Ничего не требуя, ни о чём не спрашивая. Просто привлёк к себе, позволил снова прижаться к своему плечу и забыть обо всём. Он гладил её спину и чуть влажные тёмные волосы, а она просто стояла, с болезненным отчаянием вцепившись в его рубашку и не смея дышать. Смотрела сквозь слёзы на маленькую фарфоровую собачку на полке и чувствовала, как поднимается в груди что-то огромное и непостижимое. Что-то, что сильнее неё. Сильнее всего.***
Ей было спокойно, мягко и тепло. Да, ей правда было спокойно здесь – в чужой постели, которую она не могла назвать так даже в собственных мыслях. Как можно считать хоть что-то здесь чужим, если для неё нет ничего ближе и роднее? И, если бы ей сказали, что она может прямо сейчас отправиться куда угодно – разве она смогла бы, разве захотела бы встать и уйти? Это было немыслимо и непостижимо, но она больше и не пыталась понять. Просто ей было хорошо сейчас – так хорошо, как не было никогда в жизни. Просто она слышала дыхание рядом и не чувствовала больше сжимавших её сердце когтей одиночества. Ничего. Ей ничего больше не нужно. Только просыпаться рядом и видеть радость в его глазах. Сонно зарываться в подушку, прячась от солнечных лучей, и слышать за дверью детский смех. Сладко тянуться под звуки льющейся из радиоприёмника музыки и льющейся из крана воды. Распахивать окно навстречу новому дню, который торжественно приветствует многоголосый птичий хор. – Получилось что-то… странное. Клэр осторожно потыкала вилкой кособокий омлет и разочарованно вздохнула. – Нашла, из-за чего расстраиваться! – засмеялся Сергей. – Всё равно ведь вкусно… наверное. Да? Что, нет? Что, совсем есть нельзя? – Можно-можно! – заверила его Саша, подобравшаяся к тарелке из-под руки Клэр и ухватившая себе кусочек. – Вкусненький! Может, это ты просто новый рецепт изобрела? Ничего. Ей больше ничего не нужно – ведь это больше, чем всё, на что она могла ещё надеяться. Теперь она боялась лишь одного: разрушить всё неосторожным словом – и потому окутывала себя горьким и нежным молчанием. Он снова обнял её, когда она стояла, замерев, у окна и прислушивалась к чему-то внутри себя. Это было удивительно – словно он держал в своих руках не бесконечно любимую женщину, а огромный мир, в котором всё непостижимо и неповторимо. Она оттаяла, как оттаивает в лучах солнца мёрзлая после долгой зимы земля, и теперь склонялась к его плечу тоненьким доверчивым цветком. Её наполняло изнутри тепло, для которого у неё ещё не было нужных слов. Его уже нельзя было назвать молчанием.