В груди вздымаясь, дух тянулся ввысь, В тот день пути, сойдясь, переплелись, Что неслучайно; встреча означала: Конец — лишь только новое начало.
— Как сквозь землю провалилась!.. Где теперь её искать?! — начавшая было пристально вглядываться в видневшуюся за раздвинутыми сёдзи лесную гущу Мэйко сокрушённо мотнула и без того гудящей головой, — Устрою ей хорошую взбучку! Ну вот чего на месте не сидится-то? — выдержав короткую паузу, гневно добавила она. — Остынет и вернётся, — отец слишком хорошо знал привычки и характер не в меру эмоциональной дочери, да и старался надеяться на лучшее, — У неё такое бывает. Только подожди немного. Пока не время поднимать панику, — неизвестно, кого именно хотел успокоить Хидео: свою супругу или самого себя. Но ни через пять, ни через десять минут беглянка не объявилась. В воздухе висело нарастающее и давящее чувство тревоги. — Да что же это?! Не могла же она… — стоящая рядом с четой Ринозуки накодо в расстроенных чувствах потирала подбородок. И только Нагиса не растерялась: — Нельзя больше ждать неизвестно чего. Нужно срочно выдвигаться на поиски, — с этими словами тётушка отошла от переживающих настоящий шок хозяев и свахи просить помощи у односельчан. Им понадобятся ещё люди, чтобы прочесать лес вдоль и поперёк.***
Киёра со всех ног неслась по зелёному коридору леса, летела куда глаза глядят наперегонки с ветром. Ещё какой-то час назад она и подумать не могла, что решится на это. Вот он — вкус настоящей свободы! С каждым судорожным вдохом лёгкие наполнялись свежим воздухом с примесью бодрящего запаха сочной зелени. Сердце отбивало бешеный ритм. Пронизывающая каждую клетку тела паника, замирающее в груди неподдельное восхищение и сладость победы сливались воедино. Сняв с пальца золотое кольцо, Киёра со злостью швырнула его как можно дальше. Некогда стянутые в безупречное сооружение на голове волосы теперь беспорядочно разметались по плечам. Полы увесистого и многослойного сиромуку пришлось приподнимать, не выпуская из рук, чтобы не волочились по земле. Пока есть силы, нужно зайти как можно глубже в лес. Походящие на пальцы несостоявшейся свекрови корявые и сухие ветви кустарников, сквозь которые она продиралась, нещадно хлестали по рукам и лицу, оставляя на коже всё новые и новые ссадины и грозясь разодрать полотно её одеяния. Ковёр из россыпи опавшего лесного убранства колол босые ноги, но останавливаться нельзя было ни на секунду. Киёра стоически сносила всё это: розги матушки ударяли по ней и её самолюбию гораздо больнее. А чего-то и вовсе не замечала: адреналин и это звенящее в голове: «Да! У меня получилось!» с лихвой перекрывали все малоприятные мелочи. Когда её хватятся, она будет уже очень далеко отсюда. Удивительно, как старшую дочь не обнаружили до сих пор. Покинув дом, Ринозуки беспрепятственно вошла в лес, так и оставшись никем не замеченной. У задней стороны минка ни души — толпа селян брала своё начало у ворот, а её конец протянулся в хижину. К тому же, деревенские были слишком поглощены происходящим в пределах этого бедного домишко. — Э-э-эй! — таящий в себе скрытую мощь густой бас прокатился по лесному массиву, — Киёра-а! А ну иди сюда! — Кончай прятаться! До добра не доведёт! — вторил ему более звонкий и юный, но не уступающий в силе мужской голос. — Чтоб её! Ну что за девчонка?!.. Мать в могилу сведёт раньше времени, — сказанные обычным тоном слова, которыми те обменивались между собой, доходили до слуха Киёры, а это могло означать только одно: двое мужчин уже совсем рядом. Спрятавшаяся за дубом, вжимаясь в его ствол, она боялась даже дышать. А уж шевелиться и подавно: выдать могло любое неловкое движение. От волнения и страха бросало в жар, пульсация в висках не прекращалась ни на секунду. Ринозуки представляла, как её грубо хватают — с такими как она обычно не церемонятся — и под белы рученьки тащат к Мэйко, игнорируя все мольбы и протесты упирающейся молодой девушки. Мать в ярости бьёт её по лицу на глазах у столпотворения глазеющего деревенского люда, в адрес дочери сыпятся все возможные оскорбления и проклятия. Самый родной человек вновь говорит, что лучше бы Киёра вообще не рождалась. И звучит: «Можете воспитывать её любыми методами, слов эта дряная девчонка всё равно не понимает». А потом… В доме Сога высохшая госпожа Асаги отыгрывается на ней за все те тяготы жизни, через которые прошла сама. И этим дням нет конца. Сердце болезненно сжалось. «Я не позволю этому случиться. Живой им точно не дамся». — Она не могла уйти далеко, — обладатель второго голоса приближался. — Я нашла кольцо! — откуда-то издали послышался режущий слух — та всегда говорила отрывисто и с некоторым пренебрежением — оклик внимательной тётушки. — Где?! — судя по хрусту веток и шуршанию зарослей кустарника, двое пробирались к Нагисе. За деревьями с толстой рельефной корой мелькнул просвет. Затаив дыхание, Ринозуки сползла спиной по шероховатому стволу. Она опустилась наземь и, тихо-тихо и медленно вытягиваясь вперёд, легла на живот. Белоснежное кимоно и каштановые кудри тут же собрали на себя всю пыль и грязь. Голоса раздавались уже поотдаль, но рисковать, испытывая удачу, нельзя. Лежащая ничком на земле Киёра осторожно поползла к просвету, стараясь не высовываться и не создавать лишнего и, к тому же, опасного шума. Здесь она была ярким белым пятном, так что попасться ничего не стоило. Как девочка и думала: за возвышенностью раскинулся огромный и глубокий овраг. По словам Кишагири, где-то в этой стороне, за этим лесом, скрывается город. Дорога хоть и неблизкая, но не запутаешься: нужно лишь держаться прямого курса, по возможности, от него не отклоняясь. Ринозуки не стала терять времени — пока она в состоянии, надо двигаться вперёд — и крепко зажмурившаяся девочка, прижав руки к груди, а согнутые колени притянув к животу, насколько позволял плотный материал сиромуку, кубарем скатилась по краю оврага в низину. От страха и скорости падения перехватывало дух. Но теперь путь назад для неё навсегда закрыт. Это придавало смелости. Отчаянной и вынужденной, но всё ещё смелости. Восстановив сбившееся после спуска дыхание, она по-прежнему не могла унять колотивший её озноб. В порядочно испачкавшихся в земле волосах застряли сухие листья. Убирая пряди с лица, Киёра измазала грязью лоб: пальцы и ладони тоже далеко не чистые. Сколько себя помнила, она всегда была брезгливой белоручкой, но сейчас уже всё равно. Переизбыток противоречивых эмоций и стресс едва не спровоцировали слёзы, которые девочка сумела подавить. Теперь она точно оторвалась от селян. И осталась совсем одна. А значит, надеяться с этого момента может только на себя.***
Киёра продвигается по лесу вот уже три дня. Кажется, ему нет конца. Верхушки деревьев с шелестящими листвой на ветру кронами стали её потолком, их изящно изогнутые, а иногда и прямые, устремляющиеся ввысь стволы — стенами-перегородками сёдзи, а мягкая, стелющаяся по земле трава и прохладный от влаги мох, на которых она спала, заменили ей и татами, и футон. И как только девочка не тронулась рассудком за всё это время? От одного лишь одиночества. Она говорила сама с собой. Удобно, можно не произносить слова вслух. Ринозуки-старшей пришлось вспомнить всё: какими ягодами, плодами и травами можно питаться, как ориентироваться в пространстве и определять направление… Диких зверей голыми руками не возмёшь, да и на костре не приготовишь: огонь всё никак не хотел получаться, сколько она ни тёрла отломанную палочку о древесину. Совершенно не приспособленная к выживанию в столь экстремальных условиях девочка почти ничего не ела, ощутимо теряя вес. Если практически без еды ещё можно было какое-то время протянуть, то питьевая вода оставалась жизненно необходимой. С того момента, как она набрела на речку, старалась не упускать её из виду. Однако из-за привязанности к источнику живительной влаги путь, теперь пролегающий вдоль вольно петляющей речки, заметно удлинился. Измотанность вкупе с истощением давали о себе знать. Сон позволял на какое-то время забыться, но сил прибавлял не больно много. Засыпая на холодной земле, она часто проливала слёзы от бессилия и тоски по дому. Как сейчас не хватало шумной возни братьев с сестрой под боком… Звенящую тишину прорезали одни только переливы птичьих голосов. От голода невыносимо сводило живот. «А что, если за неимением пищи желудок неожиданно начнёт переваривать сам себя?..» — от таких мыслей ей поплохело. На пятый день — кажется, она перестала их считать — Киёра уже еле волочила ноги. Кожа ступней успела огрубеть, но это не спасало от мозолей и мелких ранок. Она уже была не в состоянии сбросить наконец с себя тяжёлые и сковывающие тело одежды и искупаться в речке. Грязные спутанные волосы, что липли к лицу, так как их нечем было заколоть, лишь отдалённо напоминали былую роскошную шевелюру — её гордость. К ним и прикасаться было противно. Кожа липкая от пота. Такой Ринозуки была отвратительна сама себе. От красоты сиромуку осталось одно только воспоминание: рваное и перепачканное свадебное кимоно безвозвратно испорчено и не подлежит восстановлению. Оно превратилось в подобие половой тряпки, намотанной на её исхудавшую фигурку. Периодически отчаяние захлестывало с головой. Она стала морально готовиться к тому, что умрёт в этом треклятом лесу. Неприветливом и безликом для тех, кто не чтит его законов, не склоняет пред ним головы, не отдаёт дань уважения, а лишь жадно берёт. Даже не берёт, а обирает. Киёра в какой-то момент перестала понимать, в каком направлении движется, пробираясь уже чуть ли не ползком. Шёл седьмой день её незапланированного путешествия. Перед глазами всё плыло, голова ноюще болела, предательски кружась, как только девочка предпринимала попытки подняться и стать ровно. Киша обманула её?!.. Может, никакого города и нет вовсе? Нет за тысячи километров от их богом забытого села. Чёрт!.. Угораздило же её появиться на свет именно в Ино! В этой глухой дыре без перспектив, без возможности хотя бы нормально — если уж не на широкую ногу — жить, а не выживать от урожая до урожая. Не существовать как тень супруга и покорная хозяюшка. Она проклинала всё. Теперь девочка ненавидела то, что связывало её с родными местами. Но особенно корила себя за бездумную, совершенно идиотскую и явно провальную попытку оттуда вырваться. Вырвалась? А как же! Не захватила ни припасов, ни вещей первой необходимости. На что она рассчитывала? Обрекла себя на верную смерть. Молодец, ничего не скажешь… А вот и первые предсмертные видения и звуковые галлюцинации: вдалеке шум и отзвуки голосов. Видимо, пришёл её конец. Отец рассказывал, что в пустыне изнемогающему от жары и жажды путнику может привидеться оазис, а то и целое море. Только это не более чем мираж, плод воспалённого сознания. Однако чем ближе она подбиралась, вернее сказать, подползала, собрав в кулак остатки покидающих её сил, тем отчётливее становилось шевеление по ту сторону леса. Сливавшееся в неясный шум, теперь оно рассыпалось на сотни голосов разных интонаций и бесчётное количество вполне оформленных, легко распознаваемых звуков: это мерный стук деревянных подошв гэта, это грохот колёс какой-нибудь повозки или дженрикши, это музыка, льющаяся из-под струн сямисэна… Ветер доносил до её носа даже кулинарные ароматы. Якитори, тэмпураиз морепродуктов… Пустой живот девочки свело очередным спазмом. Язык судорожно прошёлся по пересохшим губам. Киёра сглотнула слюну. Она бы сейчас не отказалась от порции тэмпура. А лучше пяти… Нет, десяти! Разгоревшееся с новой силой чувство голода и вспыхнувшая слабым огоньком надежда двигали её вперёд, хоть Ринозуки, казалось, полностью выдохлась. «Ещё немного… Осталось всего-то ничего», — приободряла она себя, подтягиваясь на слабеющих руках. «Я не могу… Не имею права умереть здесь и сейчас. Цель ведь так близко…» Киёра уже была согласна на любую, даже самую захудалую деревушку. Только бы отведать тэмпура. Ну хоть кусочек… Рывок, ещё рывок. Наконец!.. За раздвинутым трясущимися руками кустом открывался вид на небольшую, но оживлённую улочку. Ровные, как на подбор, вытянувшиеся вдоль дороги длинные домишки с выложенными черепицей покатыми крышами, напоминающие чешую на туловище величественного дракона со всеми его изящными и плавными изгибами; улица, переполненная добротно одетыми местными жителями, спешащими по своим делам и расступающимися перед дженрикшами; запряженные послушно вышагивающими лошадьми повозки; броские вывески торговых домов с лихо и размашисто начертанными на них толстой кистью кандзи. А этот божественный запах, как оказалось, тянулся из ближайшей харчевни. Судя по ни на секунду не затихающему гомону доносихшився оттуда голосов, сегодня в заведении аншлаг, и оно забито посетителями под завязку. «Это… город?» — проступило в затуманенном сознании девочки. От такого контраста с тихими и умиротворёнными лесными пейзажами у Киёры зарябило в глазах. Она кое-как смогла выползти на дорогу и залегла возле одной из построек. «Пожалуйста, помогите мне… » Ринозуки беззвучно шевелила губами, как выброшенная на берег рыба, обращаясь к проходящим мимо неё японцам, поднимая на них глаза. Из горла начал постепенно вырываться свистящих хрип. — Помо… гите… Прошу… вас, — наконец вышло что-то похожее на слова, — Умо… ляю, спа… сите… — хрипела Киёра, не узнавая собственного голоса; неконтролируемые слёзы сами скатывались по запачканному лицу. Она в отчаянии хватала прохожих за щиколотки, но те, почувствовав её руки, лишь стряхивали их с себя и шли дальше. Никто не подходил к ней, не останавливался и даже не смотрел под ноги. Они не слышали её или не хотели слышать? — Ну и мерзость! — женщина брезгливо выдернула подол кимоно из пальцев девочки, — Опять какую-то малолетнюю шлюху на улицу выбросили, — долетело до слуха Киёры, когда дама повернулась к ней спиной, раздражённо делясь со своей спутницей — такой же элегантной красавицей. Ринозуки опустила лицо, пряча от чужих глаз. Задевая за живое, эти слова резали по самооценке куда больнее, чем любые телесные наказания. Наверняка её сочли за нищенку-попрошайку, коих везде хватает. Среди них были и стар, и млад. Люди, которые сами заслужили такую судьбу, не прилагая усилий и не трудясь — так считали остальные. Некоторые давали подачки, но это было, скорее, редким исключением. Теперь Киёра смешалась с такими бродягами. Она ведь тоже с недавнего времени бездомная, да и без гроша в кармане. Ринозуки-старшая отныне никто. Какая-то грязная оборванка. Вот и отношение к ней соответствующее. — Куда?!.. Помереть удумала?! — гаркнул возница, и резко натянувшиеся поводья придержали тройку лошадей, затормозившую прямо перед Киёрой, — Тут нищенка на дорогу вылезла! Уберите её! Юноши-слуги соскочили было с крытой повозки, чтобы оттащить молодую девушку с пути, но тут их остановил спокойный, перекатистый бас: — Погодите-ка, я спущусь сам. — Но Ураши-сама… Однако тот не обратил никакого внимания на мальчишеские возражения, сходя на землю и в развалочку направляясь к лежащей в полуобморочном состоянии девочке. Это был приземистый толстенький мужчина лет тридцати пяти в красном шёлковом кимоно — похоже, богатая и уважаемая персона. Пелена слёз мешала Ринозуки-старшей рассмотреть его лицо. Господин Ураши, как его назвал один из пареньков-прислужников, склонился над ней. Теряя сознание, будто проваливаясь куда-то, она слышала, как он, мгновенно оценив ситуацию, насмешливо, но без малейшего ехидства произнёс: — Что тут у нас? Сбежавшая невеста?***
Ветер колыхал висящий у входа фурин, который в ответ на его дуновение мелодично позвякивал. В харчевне бурно кипела жизнь: гости заведения эмоционально обсуждали дела житейские. Многие мужчины выпивали, жалуясь на жён и тяжёлую работу. Более обеспеченные — что было видно по их одеяниям — и ведущие себя развязно посетители сидели в окружении пестрящих рисунками на кимоно, сильно накрашенных женщин с причудливыми причёсками. У стены скромно устроилась пара ещё не привыкших подолгу сидеть по-японски, а потому напряжённых европейцев в костюмах. Но живое любопытство и удовольствие от чувства единения со всей этой толпой японцев в их глазах говорило само за себя. Вымытая в сэнто и наконец-таки приведённая в порядок Киёра в новеньком нежно-сиреневом кимоно уминала кушанье за обе щёки. Подле неё сидел тот самый полный господин. Он и позаботился о возвращении ей божеского вида. — Не торопись. А то может стать плохо, — заметив, как жадно та набросилась на еду, как только её подали, мягко и даже как-то участливо предостерёг Ураши. «Какой хороший и добрый господин… Если бы не он, я бы, наверное, сейчас была уже мертва», — думала в тот момент Ринозуки. Покончив с первым блюдом, повернувшаяся к нему Киёра положила ладони на пол и глубоко поклонилась, касаясь лбом пола: — Спасибо огромное! Не знаю, как вас отблагодарить. Но вы спасли мне жизнь! — Ну, полно. Взамен мне ничего не нужно, — он коснулся её плеча, чтобы девочка поднялась, — Я просто не мог не помочь юной прекрасной особе, к тому же, находящейся в столь бедственном положении, — один только его тон внушал спокойствие. — Вы очень добры, господин… — замялась выпрямившаяся Киёра. — Ураши. Моё имя Каэги Ураши, — на лице мужчины отразилась снисходительная улыбка. — Я в долгу перед вами, Ураши-сама! Ей всё никак не верилось, что это происходит на самом деле. Точно не предсмертная иллюзия?.. А вдруг она уже на том свете? Но пальцы явно осязали прохладную поверхность столешницы, а вкус у еды был таким насыщенным, многогранным, раскладывался во рту на несколько ингредиентов-составляющих. Всё такое настоящее; видится и ощущается тоже до невозможности реально. Утолившая голод Ринозуки теперь чувствовала себя на порядок лучше и решила присмотреться к своему спасителю. Добродушный толстяк занимал аж два дзабутона. Несмотря на большое выпирающие пузо, шевелился он довольно ловко и проворно. Девочка не могла помнить этого, но, когда она потеряла сознание, тот без особых усилий подхватил её на руки, совсем как пушинку, и так же легко влез с ней обратно в колёсный экипаж. Лицо полное, как и сама фигура. Кожа достаточно смуглая, волосы ниже лысины собраны в пучок, опрятная бородка и усы, в уголках смеющихся, прищуренных глазёнок многочисленные мелкие морщинки — такие обычно бывают у весельчаков, любящих смеяться. Он и говорил посмеиваясь. Господин Ураши производил впечатление этакого толстенького добрячка, охочего до развлечений и приятного времяпрепровождения. За ним не замечалось напускной важности и излишней напыщенности, как у других состоятельных господ. Одни только манеры выдавали в нём знатное происхождение. Казалось, он никуда никогда не торопился, не суетился, не злился и не нервничал, всем своим видом говоря, что жизнь нам дана отнюдь не для мук, вечного беспокойства за всё подряд и пребывания в дурном расположении духа, и ею надо уметь наслаждаться. Каэги Ураши явно умел. Вопросов к нему у Киёры накопилось великое множество. Она долго выбирала, с чего начать. Наконец мысли в голове более-менее упорядочились. Но тот её опередил: — Ты откуда будешь, юное дитя? — Из Ино, — ответила она с набитым ртом. — Хм… — Ураши задумался, в уме прикидывая, где это может быть, — Какой-то посёлок в глубинке? Не припоминаю… — он почесал бородку. Девочка даже на время забыла про еду. Видя, как толстяк силится вспомнить что-то с подобным названием, она внутренне ликовала: раз Ино — глухомань, о которой здешние люди и слыхом не слыхивали, то она действительно попала в город, а не в очередную деревеньку. Однако подтверждение своих догадок ей в любом случае было необходимо получить. — А это что за место? — Город Коти. Как только прозвучал ответ, её глаза восхищённо загорелись. Неужели мечте Киёры суждено сбыться? Ей даже не верилось… — В самом деле?.. Это правда город? — Мне не к чему тебя обманывать. Как тебя звать-то? Годков сколько? Как ты вообще очутилась так далеко от дома? Да ещё и одна-одинёшенька. — Киёра Ринозуки. Мне четырнадцать. Родителям надоело содержать меня, вот и собрались выдать замуж за незнакомого юношу. Так мне пришлось сбежать из дома, потому что иного выхода я не видела, — чувствуя, что ему можно доверять, она выложила всё как на духу. — Ситуации разные бывают, — пространно заметил Ураши, — Что ж, что сделано, того не вернёшь, — пока он говорил, девочка переключилась на следующее яство, — Ты не спеши так, подавишься. Время ещё есть. Мы сюда пришли неслучайно: у меня назначена встреча. Подойти должны буквально вот-вот. Кивнув, та продолжила трапезу. Киёра собиралась поинтересоваться, кто именно, но решила не лезть не в своё дело. Давая ей спокойно наесться, господин принялся за рассказ: — Коти — городок совсем небольшой. Сердце одноимённой префектуры. Я мог бы переехать хоть в столицу, ибо располагаю средствами, только вот… Нет мне ничего роднее этого клочка земли. Здесь я вырос. Здесь могилы всех моих предков. Здесь уютно и уединённо. Коти — город особенный. Пожалуй, такой атмосферы нигде не сыщешь. Думаю, тебе тут понравится, — он говорил столь вдумчиво и проникновенно, что слушающая его девочка стеснялась быстро работать палочками и медленно, с чувством долга и расстановкой пережёвывала вожделенную тэмпура. Да, она всё-таки отведала то, чего желала в этот день больше всего на свете. Монолог Каэги в её голове прерывался возгласами: «Как же вкусно!» «Язык проглотишь!» «После такой пищи богов и смерть не страшна!» Ринозуки пока не думала о том, где будет жить и как зарабатывать. Сложные вопросы лучше отложить на потом. А сейчас надо наслаждаться моментом. К тому же, что-то подсказывало: всё образуется само собой. Вдруг на пороге заведения возникла женская фигура в коралловом кимоно. От неизвестной исходила какая-то совершенно уникальная аура, она словно источала запах далёких земель и странствий. Вошедшая была не много старше самой Киёры и ещё меньше походила на японку, скорее, на европейку. Ринозуки никогда раньше не видела других полукровок, и сейчас рассматривала ту с нескрываемым интересом. «Боже, она само совершенство…» — оторвавшаяся от своей порции девочка глядела на неё во все глаза. Проще говоря, откровенно таращилась. Проигнорировать появление молодой девушки мог только слепой: длинные и прямые светло-русые волосы небрежно выправлены через правое плечо и перехвачены тесёмкой почти у самых кончиков; строгий взгляд раскосых тёмно-карих глаз, несмотря на, казалось бы, тёплый оттенок, таил некий колючий холод, будто пронизывающий насквозь того, кому не посчастливилось поймать его на себе. Её тонкая, даже дикая, неприручаемая красота завораживала. Личико незнакомки стало бы куда миловиднее и прекраснее, если бы она искренне, беззаботно улыбалась, светясь счастьем. Но та поджимала губы и хмурила брови, сосредоточено всматриваясь в разноликую людскую массу, словно выискивая кого-то среди посетителей харчевни. Ринозуки заметила, что она смотрит в их сторону. По спине девочки пробежал холодок, когда их с ней взгляды пересеклись. Осанистая девушка твёрдой и уверенной походкой направилась прямо к ним. «Так значит, о ней говорил Ураши-сама?» — промелькнуло в голове у Киёры. Подойдя к их столику, неизвестная низко склонилась перед господином Ураши, и золото её волос рассыпалось по плечу. — Миори Идогава. Прибыла из Окава заключить с вами контракт.