Одна — всполох от солнечного света, Вторая — отрешённый блеск луны, Но спаяны — единая монета, В ней обе как две равных стороны.
Заключение второго контракта ознаменовалось появлением новой полосы препятствий. Уже с приходом следующего дня начались необходимые учения. Практика и теория шли вровень, пересекаясь и смешиваясь друг с другом. Иногда одно плавно перетекало в другое. Фактически, Киёре даже не дали полностью восстановиться. Однако она надеялась, что первое время объём нагрузок будет минимальным, чтобы обе смогли включиться в работу, и для выполнения плана не потребуется демонстрировать нечто на грани своих возможностей. Но каково же было её удивление, когда с них сразу стали спрашивать, как с обучающихся не первый год. Безусловно, Ринозуки волновалась. Переживала до мандража. На поддержку уповать не приходилось: им явно дали понять, что, прежде чем вчерашние гостьи вольются в «семью», девушкам требуется доказать свою готовность подчиняться и делать всё от них зависящее. Доказать, что они чего-то стоят. Опозориться перед господином было ужасно стыдно, но куда страшнее упасть в грязь лицом перед Миори. Та ожидала дальнейших указаний со всем присущим ей спокойствием и холодностью. От Идогавы исходило некое внутреннее напряжение, но Киёра воспринимала его как предельную концентрацию и собранность. Искусству владения оружием, как и ведению боя голыми руками, воспитанницы обучались в отдельной постройке, куда их определили временно для удобства. Хижина с совсем тонкими стенами, основой которой служили необработанные и дешёвые природные материалы. Как только молодых девушек переселили, сказка для них закончилась. Теперь они были вынуждены сами себя обслуживать. Разве что, пропитание не нужно добывать самостоятельно — хоть еду им приносили. Но вот приготовление блюд также ложилось на их плечи. Лишённая комфорта младшая из учениц первое время тосковала и периодически ныла, чем действовала на нервы своей соседке. Из-за частых ссор и разногласий, как ни странно, бывшая крестьянка чувствовала себя как в родном доме. Она нередко предавалась греющим душу воспоминаниям, пока старшая отчитывала её за плохо почищенные овощи. Девочку только и спасала одна присущая ей черта: находить во всём положительные моменты. Это не было болезненным, нездоровым оптимизмом на грани. Скорее, изрядная доля пофигизма с примесью смирения и желания жить в своё удовольствие, заняв отведённую для неё нишу. Её не сломила ни строгость приставленного к ним сенсея, ни пренебрежительное отношение «сестры по незавидному положению». К показной недоброжелательности Миори Ринозуки относилась спокойно и даже с долей юмора: за всей этой напускной внешней колючестью то и дело проскальзывала… Забота? Хотелось верить. Но очевидно было одно: Идогава явно переигрывает. Ну не к лицу той была её маска. Маски — прерогатива Но. Да и выступают в японских театрах лишь мужчины. Ошибочно было бы утверждать, что отныне молодые девушки не допускались в господский дом. Определённые обстоятельства давали им это право: постижение норм этикета и манер проводилось в его стенах. Танцам, пению, игре на музыкальных инструментах, ведению бесед и чайных церемоний, а также всему прочему их тоже учили в доме Ураши. Если для Киёры всё это было в новинку, то с Миори дело обстояло проще: кое-что ей, видимо, уже успели привить, и процесс запоминания остального существенно облегчался. Сам Ураши не забывал напоминать подопечным, что от их успехов зависит, как долго они будут оставаться в продуваемой со всех сторон ветхой лачуге, и настоятельно рекомендовал заниматься усерднее: лето не продлится вечно, а они рискуют замёрзнуть. В такие эпизоды Идогава обычно бросала полный осуждения взгляд на нерадивую ученицу, волею судьбы оказавшуюся с ней в одной упряжке и продолжающую тормозить их обеих. Той, в свою очередь, объясняли, что её частным образованием займутся позже, ведь столько аспектов разом не осилила бы даже способная Миори. Значимость освоения такого широкого спектра дисциплин понимали обе: в ряде заданий их собирались выдавать за гейш, а фиктивные гейши не имели права заставлять сомневаться в их тонком мастерстве, по неосторожности выдавая свои истинные намерения. На первый взгляд не должно быть заметно никакой разницы — им необходимо слиться с другими представителями этой профессии искусства, обучавшимися сызмальства. Роль гейш — не единственная, которую им предстояло исполнять. Кроме этого они должны были отыгрывать элитных юдзё, поэтому к прочему добавилось и искусство соблазнения мужчин от представительной дамы средних лет с сединой на висках. Поначалу Киёра неуклонно отказывалась в этом участвовать и всячески противилась. Но как только Каэги заверил её, что им не придётся выполнять всю работу юдзё и дело ограничится лишь многообещающей прелюдией с уловками для ослабления бдительности, кое-как согласилась. К тому же, выбора всё равно не было, и рано или поздно она была бы вынуждена принять все его условия. Ураши звучал достаточно убедительно, говоря, что обе юные воспитанницы ему как родные дочери, и в обиду он их не даст. Даже более того: готов в дальнейшем отправлять с ними для подстраховки юношей, также владеющих всеми требующимися боевыми навыками. Толстяк неустанно подчёркивал важность миссии девушек, цели которой, по его словам, ставятся куда выше личного комфорта. Младшая из них согласно кивала, но при этом осознавала, что её собственный уровень знаний и физических навыков пока оставляет желать лучшего. Миори не просто обходила урождённую крестьянку по всем направлением обучения, между ними появился ощутимый разрыв, который всё более и более увеличивался. Там, где Ринозуки необратимо увязала, словно в болотной жиже, Идогава находила твёрдую почву и, чувствуя, от чего необходимо отталкиваться, проходила препятствия с присущими ей уверенным достоинством и непоколебимой грацией. Да так, что пропащей Киёре оставалось только диву даваться, всё прочнее убеждаясь в собственной безнадёжности и бесполезности в их общем деле. А чем больнее той было от поражений, тем слабее тлела её мотивация и тем чаще хотелось всё бросить и сдаться, забившись в угол в слезах. Таким образом, сам собой создался замкнутый круг, из которого младшей ученице никак не удавалось выбраться. Девочке было невдомёк, что тяжко приходилось не ей одной и товарищ по обучению лишь не показывала этого, не акцентируя лишний раз внимания на своих слабых сторонах. Если у Идогавы что-то не выходило как надо, она делала короткие перерывы, повторяя это до тех пор, пока не получится. И что самое удивительное, в конечном итоге всегда добивалась своего. «Она просто старше и одарённее», — мысленно убеждала себя наблюдавшая успехи будущей напарницы Ринозуки. Но Киёру всё равно не покидало чувство, что у объекта её интереса есть то, чего нет у самой девочки. Что же это за загадочная составляющая? Особенную сложность для обеих обучающихся представляли боевые искусства. Рукопашный бой. Использование в схватке подручных предметов на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Владение оружием в ближнем и дальнем сражении. Для младшей полукровки существенной разницы не было: все вариации оказались достаточно тяжёлыми в освоении. Ей недоставало и внимательности, и собранности, и концентрации, и решительности. Мало того, что девочка не пыталась предугадывать выпады противника, чтобы отражать их, блокировать или уворачиваться, она даже не ощущала себя уверенно на поле боя, стоя напротив оппонента, зажимаясь и уже заранее готовясь к худшему. — Снова та же ошибка! Совсем на них не учишься, — строгий тон сенсея, подошедшего к скривившейся от боли Ринозуки, заставлял её в очередной раз почувствовать себя неумёхой и полным ничтожеством. Отброшенная ударом наземь Киёра силилась подняться, но очаг расползающихся по телу змеями болезненных ощущений не затухал, а отяжелевшая голова шла кругом. — Давай руку, — в голосе её напарника по тренировке улавливалось чувство вины, смешанное с досадой. Крепко ухватившись за протянутую ладонь, девочка вскочила на ноги. Почувствовав свободу движений в положении стоя, ученица тут же разжала хватку. Ей повезло, что Миори в тот момент была всецело поглощена занятием, и слышать разочарованное хмыкание светловолосой красавицы не приходилось, как и сжиматься под её критически оценивающим взглядом. — Я вообще не понимаю, что делаю не так! Я же стараюсь изо всех сил! — хмурящаяся Ринозуки с проступившим на лице отчаянием, которое она и не думала скрывать, принялась небрежно отряхивать кэйкоги — свободные светлые штаны и спину такой же свободной запахивающийся кофты, подвязанной поясом. Цепкий капкан боли, образовавшийся под рёбрами, мешал ей полностью разогнуться. — Значит, стараешься недостаточно хорошо. Тебе не хватает внутренней гармонии, сосредоточенности и умения направлять свою силу в нужное русло, — больше всего Киёру раздражала седая козлиная бородка учителя, подёргивающаяся, когда он говорил, вскидывая свои косматые белёсые брови, и это извечно безымоциональное лицо. — Ты неправильно ставишь блок. Твой не остановит даже ребёнка, — неожиданно подал голос смотревший до этого со стороны парень лет шестнадцати, со снисходительной улыбкой направляясь к ним, — Я покажу как надо. — Покажи, — рвано дышащая воспитанница злилась больше на саму себя, чем на наставника. Рёбра мало-помалу переставали ныть, и она отпустила прихваченное больное место. — Для начала прими устойчивое положение, — с этими словами молодой человек помог Киёре поставить ноги в нужную позицию, — Теперь согни руки. Вот так, — деликатно, но уверенно он взял руку кохая в свою, сгибая в локте под определённым углом к телу и устанавливая в правильном положении, — Тренируй скорость реакции и развивай возможности тела. Со временем ты научишься лучше его контролировать. Главное, ни в коем случае не пропускай занятия: будет тяжело навёрстывать, если навыки постепенно начнут утрачиваться. Дисциплина — самое важное, — внимание слушающей девочки привлёк отчётливый лиловый след на его запястье. — Откуда этот синяк? — сэмпай тут же отпустил её тонкую руку с таким растерянным и обескураженным видом, будто был пойман с поличным. — Травма с тренировки, — бросил парень, не глядя на собеседницу, словно опасаясь, что взгляд его выдаст. «С чего вдруг такая реакция?» Промелькнувшее на лице юноши смущение не осталось незамеченным, но Ринозуки не собиралась расспрашивать своего сэмпая о престранных обстоятельствах. Тем более сейчас, когда на неё выжидающе смотрели сенсей и устроившая себе небольшую передышку Миори.***
Дни учений, раскрытия способностей и оттачивания приобретённых навыков неслись всё скорее и скорее, сплетаясь в единое полотно. Киёра сбилась со счёта недель, проведённых во владениях господина. Недели собирались в месяцы, а те, словно нанизываемые на нить бусины — в года. Ученицы и оглянуться не успели как с их прибытия в поместье минуло четыре года. Именно последний год подвёл девушек к началу нового этапа их жизни. Они освоили достаточно умений и овладели основными техниками на должном уровне. Восемнадцатилетняя Ринозуки, к тому моменту уже активно расширявшая кругозор, постигая точные и гуманитарные науки, основательно подтянула свои результаты по всем обязательным параметрам и с грехом пополам восполнила имевшиеся пробелы. Хоть ранее она и плавала в теории, а на практике могла облажаться даже в самых элементарных вещах, усердные занятия в поте лица принесли свои плоды. В отличие от Миори, которой всё давалось относительно легко и без огромных нервных затрат, дочь крестьян была вынуждена выкладываться полностью, работая вдвое, а то и втрое больше. Она тренировалась с учителем, практиковалась с обученными молодыми людьми — их с Идогавой будущим подспорьем в работе хотя бы на первых порах. Часами пропадая незнамо где, посвящала свободное время изнурительным самостоятельным упражнениям. Не побоялась даже не один раз вызвать Миори на совместное практическое занятие. К удивлению девушки, лидер дуэта восприняла идею положительно: это был тот редкий случай, когда их цели совпадали. В конце концов, приложив недюжинные усилия, нерадивая ученица смогла выйти приблизительно на один с ней уровень. Теперь их конфликты свелись к минимуму, ведь у обеих были дела поважнее, им было попросту не до разногласий. В свете этих событий мечтательной Киёре, по-прежнему питающей надежды сблизиться с будущей напарницей, стало казаться, что та понемногу оттаивает, наконец начиная проявлять простые и понятные человеческие эмоции. Однако на деле всё обстояло далеко не так бесхитростно, как полагала наивная Ринозуки: видимость перемен ещё не означала их наличие. Киёра любила украдкой любоваться Миори на индивидуальной тренировке, прячась за каким-нибудь укрытием — вдруг та рассердится и нелестно выскажется о её поведении. В восторженно горящих глазах девушки златовласая и кареглазая воинственная красавица точь-в-точь вписывалась в образ мифической валькирии. Скандинавские девы-воительницы запомнились ей из отцовских иллюстрированных книг о мифологии древнего мира. Не пожелав расставаться со своей скромной, но достойной внимания коллекцией, он взял их с собой в путешествие, закончившееся на берегах Японии. Старшая дочь не понимала ни слова на родном для отца языке, и он переводил ей страницы с заинтересовавшими девочку картинками. Однако расстаться с книгами всё же пришлось: из-за неурожайного года риса на продажу уродилось катастрофически мало, и Хидео скрепя сердце отвёз свои литературные богатства в ближайший крупный город, где и продал европейцам-коллекционерам. Выдавая для самоуспокоения желаемое за действительное, Киёра не хотела признаваться самой себе: Миори всё так же неприступна и холодна. Любые попытки вывести её на разговор по душам встречали сопротивление и незамедлительно гасились. Столь же резкая, столь же немногословная и отстранённая. Словно они не прошли бок о бок столько испытаний и побед над собой. Похоже, та сознательно открещивается от возможности стать значимым человеком в чьей-либо жизни, как и позволить кому-то занять такое же немаловажное место в своей. Существуют импульсивные люди, живущие сердцем, чувствами и эмоциями, как Киёра. А есть те, кто живёт именно разумом и холодным рассудком, не позволяя эмоциональным проявлениям взять над ними контроль. Даже когда Идогава находилась рядом с Ринозуки, у той неизменно создавалось впечатление, что мыслями она где-то очень далеко отсюда. Может, в Окава со своей семьёй. Или с небезразличным ей человеком, сумевшим завоевать её симпатию и уважение. Собственные мысли заставили младшую из девушек вздрогнуть: «А вдруг родственники Миори находятся сейчас… ещё дальше? Там, откуда не возвращаются. По ту сторону». Что же вынудило эту неразговорчивую красавицу связаться с господином Ураши? Она ведь изначально знала, чем он промышляет. Почему сама захотела быть у него в услужении? Быть может, в её жизни произошло нечто страшное, и именно это и подтолкнуло к такому отчаянному решению. Ринозуки приходилось переключаться на что-то ещё, чтобы не сгорать от любопытства, удовлетворить которое она пока не имела возможности.***
День, которого Киёра ждала с замиранием сердца, настал. Тот самый роковой день, когда они дебютируют в качестве единственного в своём роде карательного дуэта, и миссию впервые передадут не мужской половине наёмников, а прошедшим все ступени обучения девушкам. Одним ничего не предвещавшим летним утром Ураши позвал обеих подопечных к себе. Слепящий солнечный свет, пробивающийся из-за приоткрытых сёдзи, застилал глаза, тепло подсвечивая мягко оседающую в его пронзительных лучах архивную пыль. Стены-перегородки комнаты будто бы расступались, потеснённые естественным освещением. Кроткое и уступчивое весеннее солнце сменилось не допускавшим неповиновения летним. Приведя с собой жару, оно давало отдых только в ранний и поздний час дня. Поэтому все деловые беседы, как и выполнение большинства обязанностей, проходили до полудня. Устроившиеся на дзабутонах в сэйдза друг рядом с другом и держащие безупречную осанку девушки терпеливо ждали, что им скажут. Ринозуки ужасно нервничала. До дрожи в руках, с которой не могла справиться, сколько ни пыталась. — Что ж, мои хорошие, — по-отечески улыбнулся полный мужчина, — На днях мне передали дело. Пришло время для вашего первого совместного поручения, — на этих словах младшая судорожно сглотнула, чем привлекла внимание недоброжелательно смотрящей Миори, — Ваша цель — Томура Иносэ, — на столешницу легла портретная семейная фотография семьи зажиточных японцев, одетых по европейской моде. Короткий и крепкий палец толстяка указывал на немолодого мужчину с ровно постриженными, как щетина на обувной щётке для башмаков европейцев, усами и грустным, но добрым взглядом тёмных глаз. — На вид безобидный дедушка. В чём он повинен? — спросила недоумевающая Ринозуки, бок которой снова кольнул порицающий взгляд соседки. — Многодетные крестьянские семьи, еле сводящие концы с концами, продают своих детей в богатые дома. Эта практика, увы, в наших реалиях не редкое явление. Томура перекупает молоденьких девушек и совсем юных девочек из больших семей, а также сирот женского пола, чтобы затем переправить заграницу, где под видом приютов держит бордели. Главная проблема в том, что спрос рождает предложение, — услышав подробности дела, та изменилась в лице, и сидящая по её левую руку Идогава коротко выдохнула с явным пренебрежением. — В страшное время мы живём: людей продают как какой-то товар, — только и смогла проронить обескураженная Киёра. — А ведь самым младшим из них всего лет восемь от роду. В таком возрасте и торговать собой… — исступлённо глядя в одну точку, господин потёр пальцами подбородок. — Восемь?! — Ринозуки едва не подскочила на месте. Хоть её собственная история виделась не настолько ужасающей и трагичной, а ситуация, в которой она имела несчастье очутиться — не такой уж и безвыходной, девушка тут же узнала в этих бедняжках себя. Сколько родителей были уверены, что на какое-то время обеспечивают всем своим детям будущее без нужды? Продавая одного из них как меньшее из зол, матери и отцы не теряли надежды на благосклонность и снисхождение господ. Каково бы им было сейчас узнать правду? Жалость моментально сменилась желанием действовать. Руки чесались как можно быстрее избавить мир от тех, кто за всем этим стоит. — Голыми руками бы придушила… — нетерпеливо ёрзая на дзабутоне, прошипела Киёра, — Попадись он мне! — она была сама не своя от ярости. — Кишка тонка, — не оценив её боевого настроя, припечатала Идогава, — Такие, как он, не ходят без сопровождения. Одной тебе старик явно не по зубам, — на губах русоволосой полукровки отразилась тень усмешки. — Лучшего кандидата для начала вашей карьеры и не сыщешь, — ободряюще улыбнулся полный мужчина, его маленькие глазки азартно сощурились. — Ураши-сама, вы и правда считаете, — вкрадчиво начала Миори, — что я должна работать вместе с ней? — интонационное выделение последнего слова неприятно ткнуло ухо Киёры. — А как же. Я своих решений не меняю. К тому же, прекрасно вижу, что вы отлично дополните друг друга, став друг для друга незаменимыми напарницами. Общее задание — хороший способ проверить мою теорию, — недолго думая, заключил Каэги; девушки неуверенно переглянулись: под тяжёлым взглядом новой напарницы беспечная и лучезарная улыбка заочно радующейся сотрудничеству Ринозуки моментально погасла, — Самое время перейти к деталям. Оно, как известно, не ждёт.***
Домоправительница, добренькая невысокая старушка Сатсука, разбудила воспитанниц засветло, едва на горизонте пробился рассвет. Впервые за долгое время их уложили спать в доме господина. Тот пообещал, что в качестве поощрения за достойно выполненную работу учениц могут переселить в комфортные условия на весь срок службы, а значит, пожизненно. Правда, предложение Ураши воодушевило, разве что, младшую: перманентно хмурая Идогава восприняла новость без особого восторга. В принципе, ей было абсолютно без разницы, где ночевать. Хижину при желании тоже можно неплохо обустроить на вырученные деньги, залатав щели в прохудившихся стенах. Только бы лишний раз не трогали чересчур разговорчивые личности вроде Киёры. Впрочем, отказываться она также не стала. Всё же слова господина имели для неё вес. Если бы это утро только знало, что грядущий день принесёт молодым наёмницам, оно ни за что не посмело бы начаться. Но поздно — лучи уже тронули листву в саду, нырнув в декоративный пруд, где скользили по чешуйчатым спинам сытых и смиренных карпов. Даже облачная поволока рассеивалась, уступая небеса новому ослепительному правителю. Небо рукоплескало. Облачная материя расходилась то рябью, то перьями своих частых гостей — птиц. Ветер нашёптывал, что повернуть назад отныне нельзя. Строгое расписание — тренировка на заре, основательные сборы и неблизкий путь в пригород Конан — не давало времени на обдумывание всего, что свалилось на головы девушек. А раз им не оставили такой возможности, стало быть, всё уже продумано и решено. Воспитанницам же остаётся лишь действовать согласно плану. Сегодня Ринозуки занималась с особым остервенением, представляя, что перед ней не имитация, а живой человек. Конкретный живой человек. Поначалу её пугали собственные желания: без малейших колебаний размозжить ему голову или проломить сверху чем-то тяжёлым со всей силы, выдавить эти ненавистные лживые глаза, смотрящие с таким теплом и пониманием, и потому совершенно сбивающие с толку. Руки тряслись уже не от нервного потрясения и страха, а от высвобожденной ярости и агрессии. «Вот же старый чёрт!» — рявкнула Киёра, и выпущенный из рук деревянный меч, замахи с которым она отрабатывала, плашмя упал ей под ноги. — Чем ты здесь занята?! Живо переодевайся! — недовольный возглас Миори вмиг остудил пыл крестьянской дочери. Увидев направляющуюся к ней быстрым шагом и несущую что-то в руках светловолосую полукровку, Ринозуки приготовилась к очередному нагоняю. В горле сразу же пересохло, а внутренности боязливо сжались в утробе. Но та лишь всучила ей сложенную одежду и попросила поторапливаться. — Фукуда-сама нас уже заждался! Пошевеливайся! — младшая отметила про себя, что за всё время их диалога крохотная морщинка между бровей Идогавы так и не разгладилась. Но она обратила внимание ещё на одну деталь: сама её напарница была в костюме, отдалённо напоминавшем их комплекты для боевых искусств: похожая на укороченное кимоно опоясанная рубаха с прямыми свободными рукавами и столь же просторные штаны прямого кроя чуть ниже колена. Но их форма и та выглядела презентабельнее, даже пережив сотни падений и разрывов ткани по неосторожности: уж больно унылый вид имела нынешняя одежда. Всё заплатанное, худое и выцветшее — совсем плохенькое. Как бы то ни было, относительно костюмов Ринозуки не питала особых надежд. По словам Ураши, им выпадает роль живущих впроголодь дочери землепашца Фукуды, для семьи которого настали непростые времена, и взятой им по доброте душевной в помощь по хозяйству сироты. Не строя подозрительную в своей сложности схему, господин принял решение обратиться к Иносэ напрямую с сердечной просьбой пристроить работящих девушек в семейство порядочных господ, где они могли бы пригодиться, готовые к выполнению любых домашних поручений. Фукуда — серолицый сгорбленный мужчина в годах — дожидался в просторном кабинете господина у одной из раздвижных перегородок, опустив глаза на застланный татами пол. Старческие губы мелко дрожали. Он потирал друг об друга потемневшие от земли шершавые пальцы. Из-за лысины на пол головы Фукуда выглядел ещё более жалко, а родимое пятно между виском и нижним веком правого глаза было точно расползшаяся на тонкой бумаге клякса. Вопреки установленным обычаям, Каэги принимал всех заказчиков без исключения как дорогих гостей, невзирая на их социальный статус. Киёра мимолётом подумала, что, бросая вызов исконно японским традициям, тот мог бы прослыть вольнодумцем, и это, в свою очередь, не закончилось бы хорошо: его собственное положение в обществе могло бы пошатнуться. Но предприимчивый и прозорливый Ураши ни за что бы не подверг себя такой опасности, а потому чётко разграничивал понятия «на людях», «в свете» и «для своих», «без лишних свидетелей». Но как бы ни был любезен хозяин, его гость чувствовал себя слишком скованно для того, чтобы принять приглашение присесть за стол напротив. Как только снабжённые всем необходимым, включая скрытое от посторонних глаз оружие, и снаряжённые в дорогу девушки появились на пороге комнаты, господин представил их с заказчиком друг другу. — Фукуда-сан лично знаком с родителями некоторых жертв. Мы общими силами разыскивали пострадавшие семьи со всех уголков префектуры по мере того, как мои люди вскрывали подробности секретного промысла Томуры Иносэ. Заинтересованные лица, а конкретно мои товарищи и деловые партнёры, оказали потерпевшим небольшую финансовую помощь и согласились спонсировать всё предприятие. Поэтому оплата вкупе с вознаграждением от благодарных крестьян будет более чем достойной, — чтобы не быть голословным, он поднял со стола такой же округлый, как его пузо, мешочек, полный звенящих монет, заманчиво потрясая им. Удовлетворённый тем, как у Ринозуки загорелись глаза, толстяк вернул трофей на столешницу. — Ладно, ступайте, дорогие мои. Запряжённая в колесницу тройка коней нетерпеливо топталась на месте, оббивая копытами камни, из которых была выложена дорожка. Роскошная повозка контрастировала бы с их новыми образами чересчур разительно, поэтому предусмотрительный господин выделил им крытый экипаж поскромнее: крыша обтянута однотонной белой материей, внутри простой ровный настил — никакого шика и лоска. Преимуществом бюджетной повозки была её вместительность. Относительно свободно уселись все участники миссии: двое девушек, пара молодых, но бывалых наёмников и, наконец, «отец» — Фукуда-сан. Каэги действительно сдержал обещание. Они отправляются не одни, и в крайнем случае юноши смогут выручить своих сообщниц. Однако обе ученицы понимали, что вся ответственность за успех задания ложится целиком на их собственные плечи. А значит, они обязаны справиться во что бы то ни стало.***
Ехали молча. Последовательность действий была оговорена заранее, и не раз. Лишь Киёра что-то бубнила под нос: себя выдавало волнение. Подогнувшая под себя ноги на одну сторону и опустившая глаза, вперив их в условную точку, Миори выглядела умиротворённо и даже как-то одухотворённо. Видя, как она настраивается на предстоящую задачу, Ринозуки не смела мешать. Пододвинувшись ближе к Идогаве, девушка хотела почерпнуть хотя бы капельку теплящейся в той внутренней силы и концентрации. Согнувшийся в три погибели пожилой мужичок казался ещё меньше и ниже. Он изредка кряхтел и покашливал. Молодые люди, между которых умещался Фукуда, были словно два самурая у него на службе. Каждый думал о своём, переживал по-своему, и заводить разговор не было особого смысла. Киёра наконец прекратила свой бубнёж, уже начинавший действовать на нервы не только напарнице, но и сопровождающим их людям, и перешла к обмозговыванию существующей тактики. Но не успела она как следует войти во вкус, как крытая колесница стала: они прибыли. — Сойдём здесь, дальше отправимся пешком, — скомандовал один из темноволосых юношей, спрыгнув с повозки первым. Ступив на землю, Ринозуки огляделась кругом. По обе стороны к горизонту простиралась незнакомая сельская местность: попадавшиеся то тут, то там соломенные крыши домишек бедняков кое-как разбавляли вездесущую зелень, неразглаженной лентой вилась неровная просёлочная дорога из сухой грязи, каждую колдобину которой они прочувствовали на себе ещё во время езды: вздумаешь подкрепиться в пути — непременно прикусишь себе язык. — А мы… — начала было младшая, но её перебила предвидевшая этот вопрос Идогава. — Нам ни в коем случае нельзя вызывать лишних подозрений, — Миори сошла с экипажа одной из первых и теперь старалась определить, в каком направлении нужно двигаться, сверяясь с доверенной господином картой. Из-за беснующегося закатного светила ей приходилось щуриться. — Две трети пути пройдём вместе, потом разделимся: мы с Шисанэ обогнём дом, — сообщил юноша со рваной стрижкой, которого звали Ичиро. Пользуясь представившейся возможностью, он закреплял дополнительные метательные стержни на запястье, пока поблизости не было посторонних. — Хорошо, понял, — прервав свой инструктаж для возницы, отозвался его товарищ — высокомерный с виду парень с прямыми волосами, схваченными в длинный хвост, и точёными чертами лица. Женоподобный Шисанэ чем-то напоминал Миори. Скорее всего, дело было в схожей мимике. Всю пешую часть пути Киёру одолевали противоречивые мысли, настырными стервятниками заклёвывающие её несчастную голову, что, отгоняемые, взлетали, кружили над ней, чтобы сесть на своё место вновь и вернуться к трапезе. Казалось, спутница нисколько не переживала или, по крайней мере, умела отлично это скрывать. Смотрящий при ходьбе себе под ноги Фукуда многословностью не отличался, его реплики звучали едва ли не реже, чем высказывания Миори. — Вы делаете очень доброе дело, — только и произнёс он, когда они остались втроём. Хоть эти слова и прозвучали еле слышно, они заставили светловолосую девушку поморщиться. — Как будто у нас есть выбор, — безразлично бросила хмурая красавица, подтолкнув некстати задумавшуюся и замедлившую шаг напарницу, — Такими темпами мы доберёмся лишь глубокой ночью. — Иду я, иду! Чего так больно пихаешься?! — с заметной обидой отшатнулась от неё та. По мере того как невзрачные деревенские постройки сменялись более-менее надёжными и основательными, а после и окружёнными садиками с кропотливым оформлением, в груди у Ринозуки начало, царапая, разворачиваться опаляющее сознание до холода чувство страха. Она послушно отворяла внутренние засовы, пропуская страх всё глубже, охотно поддаваясь ему, так как не знала, чем его заместить. Вдруг их поймают на обмане в первые же минуты из-за роковой ошибки? Вдруг они не справятся? Подведёт сноровка или не хватит духа. Ведь может случиться что угодно. Исход порой решает всего одна маленькая деталь, которой зря не придали значения. Но рано или поздно настаёт момент, когда думать уже поздно. И такой момент настал. Когда они втроём очутились у солидной, приземистой усадьбы, дыхание темноволосой девушки на миг затруднилось, отдаваясь покалывающей болью в области сердца. С этой самой секунды любой неверный шаг мог запросто стать для них последним. К радости сообщниц, встретивший их владелец усадьбы ничего не заподозрил. По всей видимости, фотография свежая: внешне он был точно как на снимке, недоставало лишь обступившей его оравы важничающих родственников от мала до велика. Вспомнив слова Ураши о том, что Томура живёт один, Ринозуки немного успокоилась. На первый взгляд, Иносэ производил впечатление весьма уверенного в себе человека. Похоже, именно эта уверенность вкупе со всюду сопутствующей удачей и застилала ему глаза, мешая обнаружить подвох. На вид добросердечный и приятный пожилой мужчина, но язык тела транслировал совершенно иную информацию: расчётливый делец, знающий тонкости своей работы как самого себя. Отчасти его выдавал неоднозначный взгляд — спокойный, душевный, и в то же время проницательный, изучающий собеседника через постоянный зрительный контакт. Вопреки опасениям обеих девушек, поведение их подставного отца не было излишне театральным и неестественным, он достойно отыграл в своём амплуа. Так, что в седую голову Иносэ даже не закрались какие-либо сомнения. К тому же, Фукуда и правда чем-то походил на Киёру, выступавшую в «спектакле» его дочерью: такой же небольшой прямой нос и высокие надбровные дуги. «Приёмной» же Миори внешнее сходство для достоверности происходящего не требовалось. Хозяин внимательно их выслушал, отвечая коротко, но содержательно и периодически окидывая обеих «дочерей» унизительным взглядом сверху вниз, словно прицениваясь. Как он ни старался скрыть этого за маской радушия, Киёра и Миори заметили проблёскивающее в его глазах желание побыстрее выпроводить старика за порог. Как только формальная часть закончилась, новоприбывших определили в ряды домашней прислуги и перво-наперво наказали им вымыть и начистить полы до блеска как благодарность за принятие. Узнав, что менять одежду не понадобится, обе вздохнули про себя с облегчением. За одним поручением последовало и второе, и третье. Тяжёлая работа без отдыха утомила даже привыкших к постоянным физическим нагрузкам учениц господина. Ещё бы: встали с первыми птицами, готовились к отъезду, полдня тряслись по ухабам и прилично прошли пешком. К вечеру они обе с трудом волочили ноги. Их отличало лишь то, что Киёра, как обычно, без конца ныла, жаловалась, пыталась отлынивать, а Миори, которой приходилось всё это выслушивать, без пререканий выполняла положенное, позволяя себе отдых, только когда в глазах начинало темнеть, во имя сохранения продуктивности и кое-какого резерва сил. По части выносливости ей тоже повезло больше. Есть ли хоть что-то, перед чем она спасует? Ринозуки вновь задалась этим вопросом, незаметно поглядывая из-за плеча на протирающую каркас сёдзи напарницу. Перехватив взгляд русоволосой девушки, дочь землепашца неловко отвела глаза, из последних сил ускоряясь в работе. Киёра не понимала, к чему им заниматься уборкой на ночь глядя. И тут её осенило: их пытаются как можно больше вымотать. Сам же Каэги обмолвился о том, что надолго в этом доме жертвы не задерживаются. Стало быть, девушек переправляют через границу под покровом ночи. Время тёмное, люди сонные и уставшие, и проворачивать такого рода операции становится гораздо легче. Мысли напарниц сошлись в одном: лучшее, что они могут сделать — подыграть своей цели.***
Энтузиазм исчез так же быстро, как и появился. Под конец доверенных им дел ссадины на руках побаливали и без прикосновений к ним, спину нестерпимо ломило, а поясницу тянуло. Выдохшаяся Ринозуки чувствовала себя Фукудой в не самые цветущие его годы. Она начала куда лучше понимать прислугу поместья Ураши. Киёра, ранее убеждённая, что её доля самая сложная, теперь не могла отрицать: жизнь слуг ничуть не менее адская. Особенно если господин требователен, излишне щепетилен и придирчив к мелочам, как в случае с Томурой. Видимо, прежде чем определить новеньких в один из своих иностранных «приютов», старый изверг хочет получить от них максимум пользы на родине. Однако причиной нахлынувших тягуче-вязким потоком негативных эмоций был не факт запряжения в бесплатные прислужницы, а воспоминания о сказанном Каэги: «Приходя к нему, девочки и подумать не могли о том, что их ждёт. Совсем ещё дети, они, должно быть, надеялись на благосклонность своего нового господина. Как и на то, что всё будет хорошо, если они станут во всём его слушаться и не вздумают перечить. А потом их просто… Обесценивали как живых людей, полностью превращая в способ заработка». Идогава аж обернулась на скрип зубов напарницы, которая, будучи в бешенстве, не скрывала своего негодования. — Скоро всё закончится, — сказала Миори почти что одними губами. Этого хватило, чтобы утихомирить девушку, которая уже всерьёз собиралась подпортить только что выдраенный ими интерьер. Как оказалось, отпустило ту очень вовремя: слуга этого дома принёс поднос с небольшим глиняным чайником, сразу наливая им обеим зелёный чай. Горячий напиток разносил по комнате совершенно необычные ароматы то ли редких лекарственных трав, то ли специй. Отпив, Киёра почувствовала какой-то странный привкус. «Так вот он какой, дорогой чай?» Младшая ощутила, что последнего прилива бодрости, благодаря которому она ещё как-то стояла на ногах, как ни бывало. Уходя, слуга дал знать, что футоны скоро будут готовы, и он вернётся, чтобы отвести их в комнату. «Очень кстати», — подумала бывшая крестьянка, глаза которой уже начинали слипаться. К тому моменту обе наёмницы были истощены морально и физически, грозясь свалиться от бессилия. Пока Ринозуки делала над собой усилие, чтобы не заснуть на месте, Идогава, пригубившая при слуге чай для вида, тихо сдвинув сёдзи в сторону, выплеснула содержимое чашки и весь чайник наружу, не забыв вернуть перегородку в прежнее положение. Она надеялась, что Шисанэ с Ичиро увидят её и с этого момента будут готовы по малейшему знаку броситься к ним на подмогу. Очень уж Миори не нравилась эта травяная бурда и особенно влияние этого сомнительного зелья на Киёру. Что ж, идея довольно неплохая — измотать жертву, не утоляя её жажды, потом подать ей чай, подмешав в него препарат, запах которого будет скрыт лекарственной отдушкой, и, когда она примет удобное для фиксации положение лёжа, обездвижить и заткнуть рот. Сил на сопротивление не останется, на побег — тем более. Таким образом, удастся провернуть все махинации достаточно тихо и без ненужной возни. С одной стороны, Миори злилась на спутницу за то, что та сдуру хлебнула той дряни, но с другой… Сделав это на глазах у доверенного лица Иносэ, она тем самым доказала: они ничего не замышляют. Стала бы обученная куноичи попадаться в настолько очевидную ловушку? Лидер дуэта тяжело выдохнула, отмечая про себя, что от вида сладко зевающей Киёры её и саму начинает клонить в сон. Она изначально подозревала, что в конце концов ей придётся выкручиваться собственноручно, не рассчитывая на бестолковую напарницу, которая только и ждёт подходящего случая, чтобы подвести их обеих и с треском провалить миссию. Но теперь не время жаловаться и винить во всех бедах товарищей. Нужно довести начатое до конца. А сейчас пора расталкивать Ринозуки: за ними вернулся слуга.***
Мужчина не стал смущать девушек своим присутствием и покинул помещение практически сразу. Облачившись в предоставленные им кимоно, те улеглись на футоны. Киёра достала из ножен кайкэн и положила рядом с собой параллельно телу. Остальное оружие оставила при себе: закреплённое на руках и вдоль ног, лежать оно не мешало. Разве что, ощущалась его тяжесть. Обе наёмницы, натянув одеяла повыше, стали дожидаться, пока беготня в доме прекратится и господин, последуя их примеру, отойдёт ко сну… Ну или заявится прямо к ним со своими вооружёнными до зубов служилыми людьми, которых они уже при нём наблюдали. Прикрыв глаза, младшая притворилась спящей. Одна её рука легла на рукоять кайкэна, а вторая — возле головы. Киёра пробыла в таком положении минут десять. Вдруг она почувствовала, как Миори взяла её руку. Даже с какой-то нежностью. Ринозуки приоткрыла веки. И действительно: лежащая на соседнем футоне златовласая красавица не сводит с неё глаз, держа за руку. — Заснёшь — убью, — прошептала Идогава, при этом её лицо не поменяло своего безмятежного выражения. Даже попыталась улыбнуться, но слабая улыбка съехала на один уголок рта. В подтверждение своим словам она со всей силы впилась в тыльную сторону ладони напарницы ногтями. — Да не сплю я, не сплю! Хватит! — сбивчато шептала Киёра, которой действительно было больно, и та ослабила когтистую хватку. — Если начнёшь засыпать, я сделаю это снова, — предупредила Миори. В темноте собеседнице показалось, что впервые за всё время светловолосая девушка искренне улыбнулась. Уже по-настоящему. — Я тут подумала… — осторожно начала крестьянская дочь, заранее зная, чем это рискует закончиться, — Что, если сейчас мы видимся в последний раз? Могу я поцеловать тебя? Разжав руку и убрав её под одеяло, Идогава молча повернулась к ней спиной. «Какая же я дура! И зачем я это сказала?!» — мысленно корила себя темноволосая девушка. Ей хотелось провалиться на месте здесь и сейчас. Звук мягко отъезжающей по полу фусума вернул Ринозуки в реальность. Из-за этой нелепой ситуации с Миори она уже и забыла, в каком они обе положении, и очень напрасно. С отворением внутренней перегородки вмиг вернулись тревога и сковывающий тело, пожирающий изнутри страх. Не открывая глаз, Киёра улавливала присутствие постороннего человека. Он ступал совсем близко. От задвинутой им за собой перегородки к её изголовью. Ей казалось, что она даже чувствует деформацию пола под каждым его шагом. Когда мужчина опустился перед ней на колени, внутри всё перевернулось, а сердце троекратно ускорило своё биение. Вот сейчас он резким движением сдёрнет одеяло и обнаружит в постели кинжал. Их раскроют и прирежут на месте собственным оружием. А может… Вдоволь наиздевавшись, отправят в злосчастный… На долю секунды Киёре стало так страшно, что она распахнула глаза. — Не спится? — слова склонившегося над ней господина пришлись на голову тяжёлым молотом, и лежащая невольно дёрнулась. Лихорадочное биение сердца заполняло всё. Ринозуки казалось, что даже Томура, лицо которого находится так близко к ней, слышит его отзвуки. — Спи, спи. Вы славно потрудились, — рука Иносэ потянулась к голове девушки, неумело поглаживая каштановые кудри на макушке. Младшая полукровка затаила дыхание, когда у старческой шеи зависло тонкое, практически зеркальное лезвие, слабо различимое в потёмках комнаты. Меньше, чем через секунду, оно вошло в плоть со стороны сонной артерии. Издавая бессвязные гортанные звуки, старик зажал место пореза, пытаясь удержать в своём теле жизнь, но та уже вытекала наружу, окрашивая белый футон в свой цвет — красный. Поток крови окатил одеяние Иносэ, постель и пол. Часть попала на замеревшую от ужаса Ринозуки, которая, смазав кровавую дорожку со щеки, чуть было не двинулась рассудком от осознания случившегося. Пока Иносэ переживал последние мгновения своей обрывающейся жизни, показавшаяся из-за его спины Миори негромко, но отчётливо произнесла: — Такие люди, как вы, не заслуживают права жить. Убив человека собственными руками, она даже не поменялась в лице: его выражение оставалось всё таким же равнодушным и беспристрастным. Мёртвое тело старика, словно марионетка, которой перерезали нити, рухнуло вперёд, придавив трясущуюся Ринозуки. Та в панике выкарабкалась из-под него, отползая назад. Её бросало то в жар, то в холод, когда она поднимала глаза на Идогаву, не веря, что напарница решилась на это. Киёра ощущала шлейф едва различимого сладковато-терпкого запаха, по всей вероятности, просочившегося с улицы через щель не полностью сомкнутых сёдзи. Чем дольше она вдыхала его, стараясь понять источник, тем сильнее кружилась и наливалась свинцом голова. Когда младшая догадалась перебираться поближе ко внутренней перегородке, эффект ослаб. Чуткое ухо Миори уловило судорожный вдох с противоположной стороны фусума. Она красноречиво посмотрела на напарницу. Грудь русоволосой девушки тяжело вздымалась, а в глазах бурлил хоровод разрозненных, нечитаемых эмоций. Раздвинутые со стуком перегородки оставили онемевших от пережитого потрясения слуг без прикрытия. Справившись со ступором, те тут же бросились кто куда, понадеявшись на свои быстрые ноги. Но нож Идогавы опередил их: старшая из наёмниц кинулась вырезать свидетелей одного за другим, настигая пытавшихся сбежать. Вовремя подключившаяся к ней Киёра добивала раненых. В висках стучала одна-единственная фраза: «Я должна убедить Миори, что я вовсе не бестолковая девчонка, только и путающаяся под ногами и ставящая успех операции под сомнение». Она уже не ощущала реальности происходящего. Всё виделось ей далёким от действительности, нелепым театральным представлением, где каждый всего лишь играл свою партию. Их с Миори светлые кимоно насквозь пропитались кровью. Сырой железный запах неприятно щекотал нос. Согласованные действия девушек не дали ускользнуть ни одному из наблюдателей. У главного входа, куда старались ринуться слуги, дежурили служилые люди — выходцы из самурайского сословия, выполнявшие функцию охраны. Крики и вздохи умирающих не могли не привлечь их внимания, но пока было на удивление тихо. Особенно это затишье беспокоило Ринозуки. Однако задание выполнено — пора воссоединяться с остальными и возвращаться. Взяв в последний раз обводящую взглядом место кровавой бойни напарницу за руку, Ринозуки потянула её в сторону ведущих наружу сёдзи. — Сзади! — только и успела выкрикнуть Идогава. Подойдя со спины, статные и непривычно высокие мужчины в тёмных одеждах поймали обеих. Один молниеносно перехватил руку с занесённым для удара кайкен, выкручивая так, что Киёре пришлось разжать её, уронив окровавленный клинок на татами. Второй занялся взволнованной Миори. Неуверенная в эффективности своей защиты лидер дуэта сосредоточилась на нападении. Как она и боялась, очевидная разница в физической силе предрешила исход всего короткого поединка. Известные ей техники на них попросту не действовали. Практика практикой, а опыта им обеим всё же существенно недоставало. Учебный бой, где они блистали, и настоящий — не одно и то же. Против них сыграла не только неопытность, но и количество противников подряд. С ними обращались, как с дикими зверьми, которых надо обезвредить любыми средствами. Идогаву первой связали по рукам и ногам, преодолевая её сопротивление. Несмотря на все попытки вырваться, с ней закончили быстро. Пока стражи переключились на напарницу, Киёра попыталась позвать на помощь сообщников, но те не спешили появляться даже в такой критической ситуации. Ринозуки приложили головой об пол. Сильного сотрясения она не получила, однако картинка перед глазами начала мутнеть и расплываться. С координацией движений тоже обозначились некоторые проблемы. «Где Шисанэ и Ичиро?!» — волнение и без того смертельно паникующей Киёры нарастало с каждой минутой. Беспокойство заметил один из связывавших их мужчин. — Мы схватили ваших товарищей, можете их не ждать. Если бы они не нагрянули, мы успели бы раньше, — его взгляд коснулся покоящихся на полу трупов. Каждое слово выжигало оставшуюся надежду, распространяясь по телу нервной болью. Что с ними теперь будет? «Выходит, то был парализующий газ? Но это уже и близко не самурайские приёмы. Кто эти люди?» — ушибленная голова гудела, но пока что была в состоянии соображать. — Почему вы не убьёте нас?! — стиснув зубы, процедила Миори. Ринозуки ещё не видела её такой отчаявшейся и растерянной, не знающей, что делать. — Мы не вы и не станем резать всех направо и налево, — Идогава, до этого мгновения не до конца отдающая себе отчёта о содеянном, вздрогнула от этих слов. Они прошлись по ней заточенным лезвием. Это чувство с привкусом горечи не миновало и Киёру. «Мы теперь убийцы? Нелюди? Назад уже нет дороги, так ведь?» — осознание оседало в горле колкой металлической пылью, раздражая его. Миори с усилием сглотнула назревший сухой ком. Она силилась придумать, как можно высвободиться из верёвок. Затянуты они были на совесть, шершавая пенька впивалась в кожу. Попытки опустить одну руку по второй так, чтобы протиснулось запястье, лишь усиливали натирание кожи и общий дискомфорт. Когда стражи господина переключились на бывшую крестьянку, Идогаву начали одолевать упаднические настроения. Постепенно смиряясь с их настоящим положением, она всё ещё яростно старалась вывернуться, но заработала только новую порцию боли: запястья жгло огнём. Миори уже не была ни в чём уверена. Покончив с фиксацией рук младшей напарницы, мужчины собрались стягивать верёвкой ноги. «Почему всё закончилось именно так? Если бы я только могла…» В эту секунду в голове Киёры словно сработал какой-то переключатель. С ней произошло нечто, не поддающееся объяснению. Она разом освободилась от переживаний и страха. Боль и все неприятные ощущения притупились. Ненужные сомнения окончательно развеялись, как и неверие в собственные силы. Ясно вырисовывалась мысль: «Чего же ты ждёшь? Действуй». С этого момента темноволосая наёмница начала воспринимать происходящее кардинально иным образом, будто с другой точки зрения. Оппоненты в её глазах неожиданно стали жалкими и просто смехотворными. Ей вдруг открылись все существующие бреши в их защите, допущенные просчёты также всплыли на поверхность. Она видела в этих людях не личностей, а лишь внешнюю оболочку, выполняющую свою функцию. Всё остальное отошло на второй план. Рванувшись вперёд, крестьянская дочь впилась зубами в глотку одного из связывающих её стражей. Выпад было настолько быстрым и внезапным, что тот не успел защитить свою шею или уйти с траектории броска. Оторвав лоскут кожи вместе с мясом, полукровка не обращала внимания на вкус заполнившей рот свежей крови. Мужчина не мог ничего сделать, пока она, глубоко вгрызаясь в горло, разрывала трахею. Выходящий оттуда со свистом и кровью воздух вскоре прекратил своё движение: страж перестал дышать. Лицо Киёры с красным ореолом вокруг губ и залитым густой алой жижей подбородком повернулось в сторону его товарища. Наблюдавший за всем этим, потеряв дар речи, второй страж вышел из ступора и попытался схватить девушку, уворачиваясь от окровавленных зубов, норовящих вспороть его кожу. Не терявшая времени Миори вспомнила, что при ней, кроме всего прочего, есть ещё кое-что, и это могло бы ей очень пригодиться. Мотнув головой в сторону, она тем самым положила на плечо широкую тесёмку, перетягивающую волосы, что дало ей возможность развязать несложный узел зубами. Незакреплённое миниатюрное оружие после потряхивания головы под действием собственного веса съехало с одной из прядей, упав на пол. Перевернувшись на бок, Идогава смогла подобрать свой нэкодэ и надеть его на один из пальцев. Перепилив верёвки заточенным когтём, она освободила руки. На ноги времени тратить не стала: верёвки на щиколотках не помешали ей с подобранным ножом в руках подползти ко второму стражу сзади. Воспользовавшись тем, что тот нападал на Ринозуки, а тыл оставил открытым, она одним резким движением перерубила ему сухожилия на ногах. Как только мужчина рухнул на татами, и оба они оказались в одинаковом положении, русоволосая наёмница, к которой вовремя подключилась Киёра, сумела добить ослабленного противника. Идогава помогла напарнице перерезать путы, а затем разделалась и со своей верёвкой. Поскорее сняв с себя запачканную одежду, вытерев лица и руки, они переоделись в старые комплекты, по-прежнему аккуратной стопкой сложенные в углу. С минуту девушки просто сидели на полу плечом к плечу. Лидер дуэта пыталась прийти в себя и успокоить дыхание после всего, что они перенесли за эту неспокойную ночь. Прислонившаяся к ней молчаливая Ринозуки с непроницаемым лицом, уставившаяся вперёд невидящим взглядом, несколько пугала. — Что это было? Ты вообще нормальная? — Миори не сдержала нервного смешка. Киёра лишь ухмыльнулась, обнажая свои отвратительные кровавые зубы. Все обитатели дома собрались в одной комнате. Их объединяло то, что на этом свете они уже более не жильцы. Двое стражей, четверо слуг и хозяин окрашенной его собственной кровью усадьбы навсегда закостенели в немыслимых позах. Их выражения — лица насильственной смерти. Перекорёженные, нечелоческие гримасы, пугающе реалистично изображающие страх перехода черты — из этого в иной мир. Путь в один конец. Или нет? Может, они переродятся другими людьми и решат жить по-иному, не совершая своих прошлых ошибок. Если, конечно, будут их помнить. Кое-как справившись с навязчивыми мрачными мыслями, Идогава приняла решение отправляться на поиски пропавших товарищей.***
Обратную дорогу они преодолевали уже без старика-сопровождающего. Столько неоднозначных дум заполонило их головы, что черепа едва не раскалывались. Теперь молчание казалось особенно тягостным. Миори рискнула нарушить тишину первой: — Такого я от тебя, честно говоря, не ожидала. Выглядело жутковато, но с другой стороны… Если бы не ты, мы бы точно не смогли вернуться. Как ты с ними разделалась! Это было неподражаемо… Ринозуки снова сидела в прострации, не глядя на напарницу. Медленно повернув к собеседнице лицо, Киёра как-то неуверенно произнесла: — Миори, а что конкретно произошло? — её губы дрожали, — С того момента, как мне связали руки, я совершенно ничего не помню…