Маков Цвет

В этой неге спокойствия и свободы, когда можно выйти на прогулку, время бежит мимолетно. Хотя в душе и застрял непонятный ком, он душит вторую неделю подряд. Взгляд сам скользит к спине, с которой сошли все укусы, оставив лишь небольшие шрамы. Все чаще трогаю языком рубец на губе. Почему так сложно забыть? Поправляю розовые перекрашенные волосы, они стали длиннее и теперь лезут в глаза. От мыслей и скитаний в собственном разуме отвлекает поворот ключа в замочной скважине входной двери. В одном полотенце выглядываю из уборной и натыкаюсь на улыбающегося Джина, он подмигивает и говорит со смехом и нежностью в глазах: — У меня для тебя сюрприз. Улыбаюсь искренне, этот человек стал мне так близок за это время. Это нельзя было назвать безумной любовью, скорее уютом двух родных душ. У нас еще даже ничего не было в сексуальном плане, сплошной штиль. Я всё жду этого, но не сказать что слишком, меня устраивают и такие платонические отношения, мы даже не заикаемся о сексе. Альфа, видя искорки в моих глазах, протягивает подарок, принимаю его и вскрываю широкую коробку. Там вижу шикарный белый костюм с розовой рубашкой под цвет волос. Обнимаю Джина, он прижимает к себе за талию и вскользь целует в уголок губ. Дарю ещё одну улыбку, спрашивая: — Мы куда-то идём? Шоколадный альфа кивает, показывая пригласительные на какую-то выставку. — Думаю, пора всем показать моего прекрасного омегу. Пусть знают и перестанут приставать! — дразнится этот парень. Послушно кивнув, убегаю одеваться. Костюм на мне сидит как влитой, словно под заказ шили. После примерки раздеваться мне Джин не разрешает, сразу тащит к машине, озорно подмигивая. Послушно бреду следом, а в салоне красоты терплю макияж и наведения лоска на прическу. В итоге морщусь от того, что челка со лба убрана, ещё и золотой ошейник смотрится как изысканное украшение. Почему альфа до сих пор меня не пометил — вопрос сложный. Не могу его озвучить, нет сил заставлять его делать что-то настолько серьёзное против воли. Поэтому молчу и радуюсь, пока этот человек есть в моей жизни. Праздник встречает позолотой на стенах, официантами с подносами и вежливыми хозяевами, склоняюсь в девяностоградусном поклоне перед каждым. Около стола альфа покидает меня, оставляя одного. — Я скоро. Мне интересно изучать Высший Свет. Разве мог подумать парень с улицы, который продал свое тело за копейки, что будет пить столь изящное шампанское, ничем не выделяясь из светской толпы. Усмехаюсь подобным мыслям и решаю обойти зал по кругу, порассматривать всех. Здесь все омеги красивые и совершенно точно моего возраста, уже все меченные. Сердце сжимается, а потом ухается в область живота. Веду носом и млею: в воздухе чувствуется легкий аромат мака. Боюсь посмотреть в сторону источника. Для начала прячусь за высокой вазой с цветами. В рослом величественном мужчине не сразу узнаю Нам Джуна. Он сейчас сам на себя не похож: уверенный в себе с мягкой доброй улыбкой, изящными манерами. Омеги, стоящие напротив него, готовы ему в рот залезть. Я же стою и не дышу: — Кто ты? — тихий шепот, сорвавшийся с губ. Ошейник как удавка на горле для кадыка, что ходит ходуном от нервов. Поправляю воротник, желая уйти, сгинуть, раствориться в других людях. Но кое-что не отпускает — медальон матери на груди словно становится теплее. Я смог найти и выкупить его у барахольщика в ломбарде. Замираю, а потом мой взгляд пересекается с темными глазами альфы. Их окрас тут же перерождается, вежливость меняется на пламя ада. То самое, в которое меня ни раз засасывало против воли. Стою на краю, на секунду мерещиться, что все вокруг замерло, в горле пересохло и ноги задрожали. Это страх или нет? Вопрос так и остается внутри сознания, когда срываюсь с места и, резко развернувшись, спешу в толпу. Мы не должны были с ним видеться сегодня. В этой безумной спешке сталкиваюсь с Джином, почти падая в его объятия. Пол снова вырастает под ногами, запах шоколада против мака воздействует, как противоядие. Сжимаю руку истинного и тащу к выходу, он молча следует за мной. Нельзя оборачиваться, никак нельзя. С такими думами вылетаю из здания и рвусь к машине. Когда мы оказываемся внутри, Джин спрашивает: — Тебе плохо? Не понравилось? Киваю, а затем поясняю, придумывая самую глупую отмазку: — Я не привык к подобному, скорее к подворотням и туалетам. Чувствую себя среди этой роскоши последней гнилью. Пока говорю, смотрю через стекло и точно вижу знакомый до боли силуэт. Не могу отвести глаз от его руки, что сжимает рубашку в области сердца, от того, как белеют костяшки. До смерти боюсь посмотреть вновь в эти гипнотизирующие глаза, была бы сейчас доза — ширнулся бы. Машина двигается, Джин нежно сжимает плечо, я отворачиваюсь и закрываю глаза, убегая от реальности, которую сам не в силах понять. Как на зло, сон не идёт навстречу, подкидывая лишь воспоминания: сильных рук, что сжимали до хруста, пальцев, что душили в порыве страсти. Хочется сорвать горло в истеричном крике. Вместо этого закусываю палец до крови, пока альфа отвлечен дорогой. Боль, тоска — самый отвратительный напиток для меня сейчас, выплеснуть бы его, но он не дается, заменяя в венах кровь. Делаю попытку избавиться от всего этого уже в квартире, обнимая Джина и впиваясь в его пухлые губы поцелуем. Мне нужно излечиться от наваждения, болезни, слабости перед маковым альфой. Истинный понимает намек правильно, стаскивает с моего тела пиджак и медленно — даже слишком — расстегивает рубашку. Она сползает с моих плеч, летя на пол, подобно лепесткам цветущей сакуры в своем самом ярком соцветии. Поцелуи у Джина нежные без толики садизма, руки мягко поглаживают, нет ни одного резкого движения. Отвечаю на поцелуй, пусть и пошлый, но до безумия мягкий и теплый, как парное молоко. До кровати успеваем оба раздеться, валюсь на пружинистый матрас и развожу ноги шире. Однако шоколадный альфа не торопится, вылизывая мою светлую кожу и обсасывая неподнимающийся член, как чупа-чупс. Не знаю, что не так, но возбуждение не лишает меня разума, как об этом говорят в притчах об истинных. Просто принимаю всю эту удушающую ласку, даже не вздрагивая от медленного проникновения в нутро по жалким миллиметрам. На душе пусто, я как протекающий сосуд: нежность не дарит удовольствие, только разочарование. На автомате включается порно-актриса внутри. Жалко и лживо постанываю, изнутри закусывая губу в месте шрама и моля, чтобы это поскорее кончилось. Альфа кончает мне на спину и валится рядом, целуя в макушку. Я же лежу лицом, уткнувшись в подушку, и сдерживаю слёзы, что раздирают изнутри. Отворачиваюсь и спрашиваю еле слышно: — Почему ты мне не поставил метку? Джин принимает мое расстройство на свой счет, обнимает за талию, чмокает в ошейник и говорит плюшево нежно: — Хочу, чтобы это было особенным моментом, на нашей свадьбе. Через две недели у Компании закончится кризис после заключения крупного контакта, и мы поженимся, умоляю не расстраивайся. Киваю, стараясь не дрожать от слёз, что каплями падают с пушистых ресниц. Потом медленно сажусь и отвечаю альфе: — Хорошо, жду с нетерпением. Пойду приму душ, ложись спать. Стараюсь идти медленно к пункту назначения, но когда скрываюсь от взгляда влюбленных глаз, срываюсь на бег. За дверью уборной оседаю по стеночке. Слёзы скатываются по щекам, капая на оголённую грудь. Замечая на медальоне маленькую каплю, беру его в руку и сжимаю. Потом открываю и, видя фотографию матери, улыбаюсь. Следом вытряхиваю из второй половинки две части сим-карты, которая была в тот же день извлечена из урны. Сжимаю жалкие частички в кулаке и прижимаю руку к груди, беззвучно рыдая. Сейчас мне хочется утешения, карих глаз, крепких объятий и совсем не от своего истинного. Кажется я совсем запутался, сам не знаю своих настоящих желаний. Закусываю запястье до крови, а в голове пульсирует лишь одно имя: «Джун» — Ким Нам Джун, — шепчу еле слышно. Это ведь наше стоп-слово, значит после него все должно кончиться. Почему же краски не померкли и сон не угас? Я хочу обратно в свою бархатную коробку. Какой же это все-таки бред. Нельзя, он точно никогда не примет меня. С такими мыслями утираю слезы полотенцем и встаю под холодный душ, он кажется горячее, так как сердце в эту секунду леденеет. Это было лишь мое решение, мне за него и отвечать, прости и забери — уже не помогут. Две частички симки в эту же минуту лежат в медальоне, как остаток тех чувств и ярких воспоминаний. Мой крест — в нелюбимых руках быть вечность.