uncle

Стив перестаёт сопротивляться, лишь тяжело вздыхает, поймав на себе недовольный взгляд Сэма, но командует высадить Баки в Куинсе. Оставаться на одном месте им не безопасно, в лицо беглых преступников такого масштаба знают в Нью-Йорке все, а потому им приходится лишь останавливаться на время, а после снова петлять на джете по округе, периодически высаживаясь в различных боро и районах. Баки даже не старается выдумывать себе оправдания — ему просто нужно, и всё тут. Никакой аргументации он не приводит, и Стив лишь отправляет его с напутствиями, и Баки порой забывает, что когда-то ситуация обстояла в точности да наоборот. Они никогда не останавливаются в видных местах, что вполне логично, и частенько — вдали от дома Питера, чтобы не привлекать лишнего внимания ни к подозрительному джету (который пусть и на короткий срок, но всё же приходится выводить из режима скрытности и демонстрировать довольно внушительным — а такие ещё нужно поискать — переулкам в малозаселённых кварталах), ни к личности Человека-Паука. Баки привык скрываться — стоило ГИДРЕ кануть в лету, как ему пришлось то и дело сбегать от правительства, остатков агентов как Щ.И.Т.а, так и его «злобного брата-близнеца», а также, впоследствии, сначала Чёрной Пантеры, а потом и самого Тони Старка. Впрочем, последний давно перестал его искать — стоило Баки вернуться из Ваканды, как ситуация заметно стихла. Чьи-то раны затянулись, кто-то предпочёл об этом просто не вспоминать, но факт оставался фактом — Баки действительно не привыкать к слежке и бегству. — Главное правило, когда находишься в бегах… — начинает Баки, сидя как-то в джете среди компании бывших защитников Америки, которые, по сути, из-за него самого, стали врагами государства, и Стив косо улыбается, пока Сэм закатывает глаза, проговаривая что-то про старческие байки и преклонный возраст. — Не беги, а ходи, да, мы в курсе, — заканчивает за него Стив, сложив руки на груди и всё ещё усмехаясь, и Наташа, что до этого сидела рядом с Сэмом, поднимается и уходит к месту пилота. — И откуда же? — Баки усмехается. Порой он действительно чувствует себя стариком. Впрочем, по всем критериям он подходит — и возраст соответствующий, и с памятью дела плохи, и время от времени впадает в проповеднический лимб, начав высказывать своё негодование про современный мир и раздавать советы. — Это я его научила этой морали, — отвлечённо говорит Наташа, словно сама себе, но достаточно громко, чтобы можно было её услышать. Баки усмехается, а после кривится — в голове отдаётся колкой болью, что обычно бывает при возвращении кусков воспоминаний. На этот раз, он лишь вспоминает некую девушку — ни черт лица, ни даже голоса, ничего, только само её присутствие в его жизни. Может, когда-нибудь он вспомнит всё.

***

— А после этого оказалось, что Дарт Вейдер — отец Люка Скайуокера, — восторженно говорит Питер, прокрутившись в кресле на сто восемьдесят градусов, и Баки, устроившийся поперёк кровати мальчишки, свисая половиной тела на пол, усмехается и закрывает глаза рукой. Он снова оказался дома у парня, что вовсе не проявлял недовольства, а наоборот, практически устроил экскурсию, в том числе по собственным коллекциям различной атрибутики — Баки особенно запомнились «экспонаты» так или иначе связанные с Капитаном Америка, и становилось понятно, что он ведёт диалог с человеком, являющимся фанатом Стива Роджерса примерно в такой же степени, что и сам Баки. Однако, множество атрибутики Питер со смущением и дурацкими отмазками пропускал — несложно было догадаться, что это было связано с Железным человеком. — Так, вот тут остановись, малец, — Баки устало протирает глаза, пытаясь переварить всю информацию, которую на него вылили за последние двадцать минут. Возможно, на предложение «Может Вы всё-таки хотите посмотреть сами? Я могу дать Вам DVD диск!» стоило отвечать положительно. Да, просмотр оригинальной трилогии — как там Питер это назвал? «Звёздные войны»? — занял бы далеко не двадцать минут его жизни, но информация, возможно, укладывалась бы в голове легче. «Можешь просто пересказать, если хочешь. Что? Я не знаю, что такое спойлеры, так что выкладывай, » — кажется, именно в этот момент существование Баки пошло под откос. — А-то у меня от этой Санта-Барбары сейчас череп треснет. — О, — удивлённо произносит Питер, перестав крутиться и уставившись на Баки. Тот наконец убрал руку от лица и мог увидеть несколько огорчённое лицо ребёнка. Его освещает лишь лампа на столе, а за окном уже давно стемнело. — То есть, вы знаете про Санта-Барбару? У Вас очень выборочное познание поп-культуры. — Приходится, — Баки вспоминает список информации, которую хотел наверстать Стив, и осознал, что в его случае всё не так уж и безнадёжно. Он пытается сесть ровнее, и, если честно, получается не очень — впервые за долгое время он чувствует себя таким расслабленным и спокойным. В последний раз такое наблюдалось им только в Ваканде, когда его состояние улучшилось, а местные дети то и дело норовили заплести ему волосы в пучок или увлечь разговорами о местных сомнительных развлечениях. Возможно, его лёгкое восприятие детей зародилось благодаря именно им. С другой стороны, в своё время ему пришлось возиться со Стивом. — Если честно, мной тяжело воспринимается что-то, имеющее в себе концепт войн, — признаётся Баки, и его голос как всегда низкий и кажется мрачным, пусть и чувствует он себя действительно комфортно. Кажется, что он даже ущемляет права Питера, что ютится на кресле, но того, видимо, всё устраивает. — Мне пришлось пройти свою. Питер замолкает и кивает. Улыбка исчезает с его лица. — В любом случае, спасибо. Теперь непонятные световые мечи и «Люк, я твой отец» не будут для меня загадками, — мальчишка поджимает губы, состроив улыбку, и кивает, немного сгорбившись. — Наверное, взамен ты хочешь услышать байки про Капитана Америку? — Баки садится прямее, перестав растекаться по мягкой поверхности, и, несмотря на, казалось бы, серьёзный вид, легко улыбается. Питер действительно был похож на Стива, но их различия были поразительны, хоть и не было видимых причин для яркого сходства. Просто у Баки появились собственные ассоциации, которые порой его путали. — Только предупреждаю, знал я его только в молодости, а потом мы встретились лишь спустя семьдесят лет, — заканчивает Баки и Питер, бросивший на него удивлённый взгляд, тоже выровнялся, расправив плечи. — На самом деле, — начинает он неуверенно, словно пробирается через минное поле, и было в этой кротости нечто знакомое, — я хотел бы узнать про Вас. Баки на секунду застывает. Неожиданное заявление от человека, у которого атрибутики с Капитаном Америкой больше, чем даже с многострадальным Стартреком (и что за мода на слово «Star» в названии франшизы?). — Если Вы не против, конечно же! — быстро добавляет, тараторя и запинаясь (Баки почти привык), Питер. Баки усмехается. А что он может рассказать, если он ничего не помнит? Единственное, что осталось в его голове — начало войны, то, как он попал в руки ГИДРЫ и бесконечные убийства. Улыбка исчезает с его лица. Всё слишком… слишком не похоже на то, что можно выдать за сказку на ночь. Всё, кроме нескольких вещей. — Когда мне было лет пятнадцать, — начинает он и отводит взгляд от Питера, что выглядит так, будто достанет блокнот и начнёт записывать каждое слово под диктовку с восторгом и благоговением. Баки даже неловко — у него действительно чувство, будто он даёт интервью. Он встаёт с кровати и начинает мерить маленькую комнату шагами, а Питер прокатывается на кресле до кровати и залезает на неё, сев едва ли не в позу лотоса, и увлечённо вслушивается, — в Бруклине было не особо много занятий, особенно в самых бедных районах. Баки хмурится — такие давние воспоминания проявляются очень болезненно, вызывая неприятные ощущения в черепе, но ему явно не привыкать к боли. Впервые она может принести хоть что-то хорошее. — Чаще всего мы проводили время на улице, — Баки улыбается уголками губ, пустым взглядом уставившись в пол, а в голове у него проскакивают картинки давно забытых времён, которые, в отличии от старых вырезок из газет и фильмов, снятых в то время, далеко не чёрно-белые. — Знаешь, не у многих тогда были нормальные футбольные мячи, так что в основном играли с тем, что было — порой мастерили сами. Мы были весьма изобретательны, — он улыбается шире, вспоминая всё покадрово, словно прокручивает плёнку, и в голове звучат голоса — но теперь не убитых жертв, а его собственный, ещё совсем детский, счастливый крик, — Думаю, мы бы и космический корабль построили, если бы нам стало скучно. Баки чувствует, как в голове пульсирует боль, но он продолжает улыбаться, уставившись в пол, и ему совсем плевать на то, что его череп вполне вероятно может расколоться от такого напряжения. — Но лично мне всегда больше нравился баскетбол, — добавляет он, вспоминая увесистый, совершенно негармоничный и неправильный, как говорили те, что держали настоящий, мяч в собственных руках, который неловко и топорно отскакивает от земли — но отскакивает же, значит уже успех. — В пятнадцать мы уже были довольно высокими, поэтому поиграть с какой-то корзиной, подвешенной на чьем-то балконе, труда не составляло. Баки улыбается, и боль становится едва выносимой, но он словно чувствует её поверхностно, будто эта боль — не его. — Только один Стив Роджерс не играл, потому что ему не хватало роста, — Баки усмехается, совершенно отключаясь, увидев перед глазами, будто в реальности, светловолосого мальчишку, сидящего на скамейке и рисующего что-то в блокноте, который, по сути, насчитывал три листа от силы. — Это всегда его расстраивало, пусть он и старался не показывать. У него никогда не выходило врать. Он делает паузу, видя, будто явственно, перед собой, как Стив забирает наброски и уходит, и как ты его не зови по имени, он не возвращается, а лишь, гордо подняв голову, отправляется в собственный мир. Баки словно чувствует ветер вокруг себя, запах травы, летнюю жару, и обиду, вечную обиду, которую испытывал мальчик, уходящий с очередного двора. — Тогда я договорился с местными парнями, и на следующий день корзина висела не на балконе, а на одном из заборов, — Баки хмурится, силясь вспомнить, каким образом — в его голове она едва ли не левитировала. — Каким образом? — впервые спрашивает хоть что-то Питер, словно считав мысли «оратора», и Баки выпадает из воспоминания — он резко поднимает голову, и впервые чувствует боль в черепе достаточно сильно, чтобы убедиться, что она принадлежит действительно ему. Он морщится и, подняв глаза на Питера, видит то, что он неплохо напугал мальчишку своим внезапным приступом. Тот уже вскочил с места, готовясь помогать, но Баки лишь махнул ему рукой, прикрыв глаза и прислонившись спиной к стене. — Проволока, — проговаривает Баки, снова вспоминая те события, и открывает глаза, взглянув на пацана, что осел на место, недоумённо уставившись на него. — Она держалась на проволоке. Это был сам по себе проволочный трёхметровый забор, ограждавший один из местных заводов. К нему, где-то в двух метрах от земли, мы и приделали корзину. Так даже низкорослый Стив мог играть с нами. И передать его радость довольно сложно. Баки снова улыбается, видя, как Питер тоже усмехается, и в голове ассоциация с Роджерсом проглядывается ещё ярче, отчётливее. Воспоминание, которое, казалось бы, закончилось, внезапно продолжается — всплывают новые кадры, и боль пронизывает с новой силой. Он не помнил продолжения. Он никогда не мог его вспомнить. Улыбка исчезает с его лица. — Это был довольно безответственный поступок с моей стороны, — Баки запрокидывает голову, едва не касаясь лбом стены, и теперь он смотрит в потолок. Боль всё ещё очень ярко ощущается, но Баки не хочет обрывать эту историю. Ведь он сам не помнил её во всех красках, не ощущал до конца. — У Стива случился приступ астмы. Для него такие нагрузки были непривычны, а с учётом болезни… Баки снова прикрывает глаза и потирает затылок, наконец отойдя от стены. Боль, кажется, затихает. Он открывает глаза и Питер, который выглядит ещё большим ребёнком, чем обычно, довольно улыбается, и Баки удивлён такой реакцией, учитывая концовку истории. — Извини, — начинает он, снова становясь слегка мрачным и как минимум в меру серьёзным, и Питер удивлённо вскидывает брови. — Ты просил истории обо мне, а я рассказал очередную байку про Капитана. — Нет, — затараторил Питер, повторив одно слово раз пять, — эта история очень много говорит и о Вас. Спасибо. Баки усмехается, приближаясь к парню и потрепав того по голове. — Что ж, сказку на ночь я тебе прочитал, — Баки оглянулся на окно, за которым уже давно стемнело, и направился к выходу из комнаты Питера. — Мистер Зимний Солдат, — начинает пацан, но осекается под строгим взглядом Баки. Он хочет уже исправиться, но путается в словах, и вновь пытается подобрать нужное обращение, словно проходя по минному полю. — Джеймс. Дядя Джеймс? Баки давит смешок, услышав последнее, и видит, как мальчишка краснеет, словно сказал что-то не так. — Говори, как комфортно, но не фамильярничай, — и не то что бы Баки был в целом против. — Вы как-то сказали мне, что я должен быть осторожен и, что, если я умру, — он давится словами и ему приходится прокашляться, чтобы продолжить, и Баки застывает у двери, внимательно слушая мальчишку, который в мгновение ока стал слишком серьёзным, — то город останется без защиты навсегда. И что я должен быть осторожен и не рисковать своей жизнью. Но ведь Капитан Америка тоже рисковал своей жизнью, даже когда просто пошёл играть в баскетбол, зная, что у него астма. Но это принесло ему хоть какое-то счастье. Спасать город — то, что я люблю и то, что приносит мне своего рода счастье. Баки усмехается, отвернувшись от Питера, и тот наклоняется, словно пытаясь заглянуть тому в глаза. — Я понимаю это, — проговаривает он, снова посмотрев на мальчишку, так похожего на его старого друга, что даже становилось страшно. — Но тогда же я сказал тебе, что ты должен уметь просить помощи в сложных ситуациях и не брать всё на себя. В той ситуации в Бруклине Стив умер бы, если бы остался один. Питер больше не опускает и не отводит взгляд, а, напротив, смотрит именно на Баки. Он уверен в том, что говорит и понимает, что пытаются вдолбить ему. Баки тоже понимает. Понимает, что на самом деле нужно было сказать в тот раз. Как именно. — Ты больше не один, Питер. И ты всегда можешь попросить моей помощи.