One love. Two mouths.

Чимин в кресле сидит, смотрит неотрывно на альфу сильного, смелого и явно опасного. Не зря рядом с ним охрана стоит, в Чоне дыру прожигают. Он явно не бизнесмен простой, видно по выправке, потому, как держится этот альфа. Смотрит лениво словно, но в тоже время дыру прожигает. Сначала похабно осматривал, с ног до головы, все прелести тела молодого отмечая, а после на глазах завис. Себя в кучу собрать не может, показать не может, что он тут вообще-то альфа, только он может сидеть так смело, так хмуро смотреть и дыру прожигать. Юнги не совсем понимает, что происходит в груди его, первый раз такие чувства охватывают мужчину: там, у сердца, словно крылья, появляются, оно порхает в груди, на волю хочет. Мин не даёт, крылья всё порывается отрезать, с корнем оторвать. Чимин смотрит пристально, губу нижнюю прикусывает лишь от нетерпения, а у Юнги крылья как по щелчку снова появляются. Одного взгляда омеги хватает, лишь бы чувствовать себя окрылённым. — Может, я отвезу тебя к брату? — Спрашивает Юнги, смотря просто, понимая, что ни к какому брату он бы его не повёз. Подальше от чужих глаз, спрятать, да только самому любоваться. От красоты такой не ослепнуть бы. — Я ненавижу лгунов, — проговаривает Чон спокойно, голову чуть приподнимая. Уверенно себя здесь чувствует, носик аккуратный и маленький вздёргивает. Мин сначала опешив, поглядывает пристально, а после хмыкает, кивает пару раз. Сигарету достаёт из кармана и прикуривает. — А ты не так прост, как кажешься, верно? — Спрашивает Юнги, затягиваясь на полную грудь, никотиновый дым, в себя пуская, а после выпуская и выдыхая. Он курит не от большой тяги сейчас, а лишь бы руки занять. Ему подойти хочется, парня на свои колени посадить, по бёдрам провести и задницу смять. Половинки мягкие развести в стороны. — Откуда вы знаете моего брата? — Спрашивает Чимин. Он ногу на ногу закидывает, на спинку откидывается. Глаза слегка прикрывает и чувство у него, словно на сеансе он, но не хватает только блокнота с ручкой, чтобы заметки оставлять, не забыть, понимать лишь бы, на что давить, а какие темы обходить. Он заметил, как тот за сигаретами потянулся, а у Чимина в груди лишь чувство приятное разливается. Этот альфа спасение в никотине ищет лишь из-за него сейчас. — Он на меня работает. Он Хоуп. Моя надежда, — договаривает Мин, снова затягивается. Взгляд старается от парня увести, но самому себе же проигрывает, не может. — Чем вы занимаетесь? — Вновь вопрос задаёт Чон, голову к плечу склоняя. — Убиваю. — За реакцией наблюдает. — Разболтаешь, тебя пристрелю. Могу запытать. Что угодно, на твой вкус, — предлагает Мин с улыбкой, но понимает, что никогда в жизни не позволит этому случиться. Никогда не даст этого ангела в обиду. — Хосок тоже этим занимается? Он тоже… убивает? — Спрашивает, прищуриваясь. Угрозу на дальний план откладывает, помечает штрихом небольшим в голове, запоминая. Ему важна любая мелочь, зацепка, что угодно. А ещё лучше взгляд от него оторвать, но не получается. Для Чимина это чертовски сложно. — Да. Он пытает для меня. До смерти забивает. — Выдыхает с улыбкой альфа, сигарету тушит о покрытие стола, в руку охране вкладывает окурок. Не мусорит, хотя до этого пепел скидывал на пол, прямо под свои ноги. — Знаешь. После того, как ты информацию эту узнал, жаль, конечно, но отпустить живым я тебя не смогу. — Убьёте? — Не хотел спрашивать, чувствовать эти клубы паники, что поднимаются из глубины, но ничего не поделать уже. Он в куртке до сих пор, запарился уже. Чувствует, как спина мокнет от пота, как на висках он собирается. — Умный мальчик, — Юнги вперёд склоняется, руки в замок цепляет, локтями опирается на колени. У него с губ манящих улыбка не пропадает, а Чон в этой улыбке умереть готов, хоть прямо сейчас. — Не закрывайтесь от меня, Юнги, — произносит, улыбается. Видит взгляд непонимающий, на руки скрещенные кивает. Ухмыляется победно, бровь даже вздёргивает. Чонгук дерзить научился вообще-то от Чимина, у того это получается на самый высший балл. Ничего не стоит на пару движений развести мужчину, заставить его почувствовать потерю самообладания. И почему Чон не боится сейчас так, как только в комнату вошёл? Что с ним делает этот альфа взглядом лишь одним? К себе притягивает, манит, словно магнитом, позволяет собой наслаждаться. Чимин не понимает, что эффект проявляет на Юнги невероятный. Что воздействует на него, как самый желанный и лучший наркотик всего времени. Это невероятно. Это сложно и легко одновременно. Эти чувства не описать. Их видеть нужно, чтобы понимать, как оба сейчас кайфуют друг от друга, запоминая каждую деталь. Они оба взглядами, словами, улыбками и ухмылками упиваются. Они друг друга запоминают и изучают. — Мне нужно сделать звонок, — прерывается Чимин, телефон из кармана достаёт, чтобы Чонгуку позвонить, узнать, где он, что с ним происходит, как он. — Положи телефон на пол и не двигайся. Не заставляй меня прибегнуть к крайним мерам, — проговаривает чуть устало Юнги. Он лишь проверяет парня, хочет увидеть его действия дальнейшие. Что же он делать будет? Если телефон на пол кинет, значит, умный мальчик, действительно. Если звонить будет, то… рискованный. Не глупый, нет. Он на своей волне, наблюдает через чур пристально, а Юнги впервые себя чувствует так, словно он на приёме у доктора. И именно эта мысль в голове застревает, цепляется за всё. И зацепки эти, с «не закрывайтесь», дают понять одну мысль. Понятно, почему парень мозговитый такой, с проницающим взглядом. — Разбейте, — приказывает коротко Юнги и наблюдает за тем, как дворняжка к Чимину подходит, телефон, из рук вырывая, на пол бросает и пяткой экран светящийся продавливает. Омега смотрит на это действие, бровь приподнимает, а после взгляд на Мина переводит. — Как грубо с вашей стороны, — проговаривает Чон и молится, чтобы с Чонгуком всё хорошо было, чтобы он мог за себя постоять. Лишь бы глупостей не натворили, что угодно. Но оставались бы в любой ситуации, прежде всего людьми, а не животными становились, хищниками. — Будь рядом, умрёшь тогда, когда пожелаешь, — предупреждает Мин. Чимин слышит шаги по комнате, голову в сторону коридорчика поворачивает. Хосока замечает. Парень явно спешил, а потому запыхался, дышал тяжело. Он пот вытер рукой окровавленной, на которую сейчас Чимин неотрывно смотрит. Мин лишь усмехается, поднимается с места и подходит к альфе, кивает, а после он взгляд на омегу переводит. Хосок выглядит так, словно сожалеет, видом своим вину чувствует, но загладить не пытается. Напротив, смотрит так, словно то, что последует дальше, это правильно. Именно такой исход и должен быть. — Где Чонгук? — Спрашивает Чимин, на ноги поднимается, кулаки от злости сжимает. Если Хосок что-то с ним сделал, омега ему этого не простит. Он драться кинется, и всё равно, что физически слабее. У него воля сильнее, он с одним несчастьем в своей жизни справился, справится и с другим. И снова, так дальше, продолжать будет. Он сдаваться не собирается. — Я спрашиваю тебя, где наш брат? Хосок руку окровавленную поднимает, а после плечами пожимает, взглядом показывает, якобы «так получилось». Словно он не при делах, не виноват в случившемся. Морщится и прищуривается. Ловит кулак летящий, уворачивается легко. Чимин злится, дико раздражён. — Что ты с ним сделал?! — Кричит громко, отчаянием полыхая. Огнём боли и непринятия ситуации. Он верить в это не хочет, снова кулак сжимает и заносит, налетает, толкает, что есть сил. Получает удар по щеке, не удерживается на ногах, падает на задницу, головой об угол кресла ударяясь. Губы разбитые облизывает, прижимает ладонь к затылку, чувствуя на пальцах влажное. Кровь? — Ублюдок! Хосок лишь молча наблюдает за омегой, ближе подходит, ногу только заносит для удара, как его дворняжки оттаскивают. Мин и сам не понимает, почему остановил. Короткий вскрик боли, кровь свежая на губах и пальцах, в волосах спутанных. Он никому не позволит крошку эту обижать и трогать, боль ему причинять. И не важно, какая именно эта боль будет, он руки каждому ломать готов. Он их всех пытать будет, окроплять кровью каждый участок подвала, на костях фундамент построит для этой крошки. — Езжай к своей омеге, Хосок. Чимина оставь на меня, — приказывает коротко. Альфа слушается, руки опускает, кулаки разжимает. Вздыхает как-то тяжко и уходит. Чимин шаги эти слышит отдалённо, словно он в тумане находится. Не видит ничего перед собой, боли не ощущает. Но понимает, что его на ноги поднимают, к машине волокут. Он только там в себя приходит, в сидение спереди цепляется, кричит громко от боли невероятной. Дверь на ходу открывает, понимая, что несутся они на скорости бешеной. Он крики слышит, но оставаться в машине не собирается, чувствует, как пистолет к затылку подносят, как машина тормозит. Он выпрыгивает, падает сразу же, ноги не держат, слишком резкая смена обстановки. Его по асфальту прокатывает, травмы оставляет поверхность неприятная. Джинса порванная на коленке, кровь его повсюду. Он всхлипывает, и ладони к лицу прижимает, сидя на асфальте холодном. Юнги чуть не умер, еле успел крикнуть, чтобы водитель затормозил. Он плач парня слышит, а потому веки трёт и дверь открывает, к нему подходя. На удивление, проезжающих машин нет. Чон сгибается ближе к асфальту и не понятно теперь, от чего плачет. Из-за коленки или Чонгука. Мин ждать не собирается, а потому присаживается, тело омеги лёгкое поднимая и в машину затаскивая. На колени свои сажает, дверь захлопывает. К себе прижимает, позволяя лицом мокрым в грудь уткнуться и не отстраняться более. Не позволит, никуда одного не отпустит, на цепь посадит, как цербер — охранять будет. — Болит? — Спрашивает тихо, голову наклоняя и на коленку показывая. Он обещает, что врача вызовет, просит собраться и потерпеть. Чимин не слушает, глаза ладонями закрывает. Ему срочно в себя прийти нужно, потому, как если в своих мыслях останется хоть на немного, то голова его просто взорвётся. Он не выдержит, никакие крики, и слёзы не помогут. Он ладонь готов прижать и сердце, болью отдающее, вырвать с корнями, под колёса машины кинуть, чтобы проехали, задавили. Он уши закрыть хочет, чтобы не было тут альфы, что держит на своих коленях так бережно его тело, поглаживает, прижимает, интересуется. Ему это не нужно. Ему это Чонгука не вернёт. Чон в себя приходит только когда в халате белоснежном находится, колено забинтованное видит и может сказать абсолютно точно, что не помнит, как душ принимал, как врач приходил и осматривал его, раны залечивая. Он ничего совершенно не помнит, а потому осматривается, понимая, что сидит на роскошной двуспальной кровати. Нехорошие мысли сразу в голову прокрадываются, а потому омега поднимается, морщится от боли и чуть не падает. За край кровати еле успевает схватиться, а после хромает к двери, открывает, сталкиваясь носом с тем, кто мир привычный с ног на голову перевернул. Он на Юнги смотрит с мольбой, не особо понимая, что его не выпустят. Он выйти хочет, в бок шагает, но дверной проём своим телом Мин закрывает, прищуривается и наступает вперёд, заставляя омегу сделать несколько шагов назад, простонать от боли и чуть на задницу не упасть. Его ловят ловко за руки, к себе прижимают. Чимин альфу отталкивает от себя, хоть и пахнет тот успокаивающе, по родному совсем. — Мне нужно позвонить Чонгуку, — говорит хриплым голосом омега. — Мне нужно убедиться, что с ним всё в порядке. — Произносит, подрагивая. Юнги его удивляет и пугает, на руки подхватывает, за бёдра держит. Садится на постель, крошку свою на колени сажая. Пальцами поглаживает по щеке мягкой и кожу нежную, гладкую ощущает. — Поцелуй меня, тогда дам ему позвонить, — ставит условие Мин и поверить не может, что взгляд такой существует, болью пропитанный, испугом и отчаянием. Он ощущает, как тело желанное под ладонями крупной дрожью сотрясает, буквально в себе это отчаяние пропитанное видит, губы поджимает. Так выглядит безысходность? Так выглядит боль? Мин её видел чертовски много раз, но никогда не думал, что она так неприятно сквозить на лице любимом будет. Он видит отчётливо, как по щекам омеги слёзы бегут, всё ещё чувствует его дрожь, пробивающую всё тело. Видит, как тот глаза закрывает, как ресницы дрожат, как слиплись они от слёз солёных. Он губы раскрывает и тянется первый, но Юнги снова сам себя поражает, от поцелуя отказывается, вправо уходит. Носом по щеке мокрой проводит, руки перемещает с поясницы на спину, заставляет к себе ближе прижаться. К ушку слоняется, горячим дыханием обжигая, шепчет. — Ты девственник? Реакция поражает, Чимин головой мотает, в рыданиях заходится, сам уже ближе жмётся и умоляет не трогать его, не лезть и боли не причинять. Мин убить готов того, кто осмелился к нему лезть, потому что попахивает насилием здесь, да и не простым вроде. Он бережнее обнимает, позволяет на плечо своё слёзы пускать, по спине поглаживает. Злится, что раньше в его жизни не появился, уберечь не смог. Злится на самого себя. — Как только успокоишься, дам позвонить, — проговаривает Юнги тихо и чувствует, как через силу тот успокоиться пытается. Дрожит ещё, пальцами через чур сильно рубашку на спине сжимает, дышит глубоко, выдыхая с хрипом. Не плачет больше, информацию старается адекватно понять и настроить себя. Мин глаза закрывает и представляет, что происходит сейчас с Хосоком, что тот делает с Тэхёном. Тэхён и очнуться толком не успевает, он ощущает нечто ледяное, что на лице оказывается. Вдыхает и захлёбывается, выплёвывая воду, кашляет и дрожит от прошивающего насквозь холода. — Ты подумал? — Спрашивает Хосок, ведро, отбрасывая, шумом неожиданным заставляя омегу вздрогнуть. Присаживается рядом с ним, руку опускает на волосы мокрые, отбрасывает пряди, прищуривается, — любишь меня? Тэхён готов слезами лицо залить своё, потому что пытка эта ему не нравится абсолютно, он кричать хочет, отбиваться, спрятаться. Ему всё равно как, но сбежать нужно, в безопасности оказаться. Ему так — не нравится. Ему так — не хочется. Ему так — больно. Ему так — страшно. Ким приподнимается, тело разбитое и болью отдающее соскребает с пола, садится и морщится. В глаза Хосоку смотрит, чувствует, как губы дрожат. — Давай поедем домой? — Спрашивает, тихо совсем, окончательно понимая, что с ума сходит. Но, если не так, то как тогда? Он с психически больными людьми не сталкивался, если себя таковым не считать. Он не знает, как с ними нужно, как правильнее и безобиднее поступать. Ему Чимина не хватает, специалиста его. Он снова в глаза Хосока посматривает, ответ ждёт. — Ответь. Ты меня любишь? Ты будешь любить меня ещё больше, если я скажу, что этими руками твою надежду убил? — Спрашивает, усмехается. Губы его дрожат, он смехом подвал заливает, глаза прикрывает и поднимается на ноги, истерику весёлую унимая. Тэхён теряется, понять смысл слов не может. Может. Принимать и понимать не хочет, ложится на пол обратно, за безумным альфой наблюдает, глаза прикрывает. Ему жить больше незачем. Пусть убивает, видимо, его никто не спасёт, никому он не нужен больше в этом мире тяжелом. Боль в груди давит и Киму кажется, что умрёт он скорее от моральной боли, чем от физической. Сам же, своими мыслями плохими сожрёт изнутри. Они, словно червяки, в голове ползать будут. — Убей меня, — шепчет потеряно, понимая, что слёзы из себя выдавить больше не сможет. Да, ему снова чертовски больно, но плакать он перёд Хосоком не станет, поглубже все чувства в себе зароет, новые двери построит, а ключи никому и никогда не покажет. — Убить? — Спрашивает, ближе подходя. Обувь к лицу подставляет и усмехается, — сначала вылижи начисто. Тэхён взгляд рьяный поднимает, не понимает, откуда столько злости взялось, накопилось словно. Он на колени сначала поднимается, а после в полный рост становится. Дрожит, его трясёт и стоит он едва-едва, почти падает. Наклоняется, выдыхает рвано и пальцы в кулак сжимает, руку заносит, все силы в себе собирает. Он помнит, что сильнее. Хосок кулак с лёгкостью ловит, биту до сих пор в руке удерживая, которую принести с собой успел. Замахивается коротко, по ногам бьёт. Тэхён как подкошенный падает, подбородком протирает пол. Усмехается, но бита приземляется снова на ногу, Хосок бьёт, не жалея сил. Ким кричит от боли, загибается, и увернуться пытается. Он попытку сделал — ничего не вышло. Нужно ли ещё пробовать? Нужно ли ещё бороться с этим психом? Чон улыбается, примеряется к спине и биту заносит, опускает резко, криком боли упивается. — Убить? — Повторяет зло, на ладонь пяткой в обуви наступая. На пальцы, с силой надавливая, злится вдруг ещё сильнее. Опускается снова, ладонь, покалеченную поднимая, сначала мизинец ломает, а после все остальные пальцы на руке. Он хруст желанный слышит и только тогда улыбнуться может, только тогда чувствует наслаждение, что по телу разливается приятными волнами. Омега ладонь к себе прижимает, к груди поближе, бережно качает её, губы разбитые и кровавые кусает снова, стоны боли издавая. Он не понимает сам, чего хочет. Он подумать не успевает, в мыслях своих застрять, потому что в голове крик боли нечеловеческий, пока Хосок снова битой бьёт. Он только после отступает, морщится, биту всё ещё в руках держит. — Я слабо бил. Ничего сломать не должен был. Кроме пальцев, — проговаривает, улыбаясь. — Скоро гостя к тебе приведу, не переживай. Будет не так скучно вдвоём. — Хосок к двери подходит, сигарету достаёт, закуривая. Привычку эту у Шуги забрал, себе перенял. — Расскажешь моему братцу свой маленький секретик, да? Тэхён вздрагивает, его током всё тело прошивает. Он взгляд поднимает на альфу, рот от шока приоткрывает и поверить не может, что тот всё знает. Может, просто блефует? По взгляду понять можно, что знает всё отлично и прекрасно, как никто другой. — Какой? — Спрашивает Тэхён, языком еле двигает, снова подняться собирается. У него не получается, поэтому куклой сломанной он лежать продолжая, собирая по крупицам страха себя, панику стараясь в узде держать. — Тот, что в подворотне той оставил. Думал, я не знаю? Ты недооцениваешь меня, малыш. Хосок выходит, сигарету потушив и окурок здесь оставив. Он уходит, часть души Тэхёна с собой забирает. Ким прямо сейчас готов умолять, лишь бы он ничего не рассказывал Чимину, лишь бы время тянул, не приводил парня сюда. Он не хочет, чтобы его в таком виде видели, смотрели, тыкали пальцем. Он умереть всё ещё хочет и данное обещание, слёзы больше не лить, не выполняет. Рыданиями заходится, рукой здоровой бьёт по полу, кричит громко, что сил есть. Он в отчаянии. Он в агонии бьётся, и больно ему не так, как от ударов ногами или битой. Ему в сто раз сейчас тяжелее, чем до этого было. Он не готов предавать омегу, но понимает, что ошибку, сделанную в прошлом, придётся возмещать. Возмещать своей жизнью. Чимин же, успокоившись, телефон в руки получает, номер, выученный наизусть, набирает и трубку прикладывает к уху, гудки слышит. Трубку снимают, молчание лишь на том конце, а омега пальцы в кулак сжимает и дышит судорожно, не зная, куда себя деть. По комнате мечется, сесть не может, мельтешит постоянно. — Чонгук? — Произносит, слышит хриплый выдох, родной до боли. Сам же выдыхает, глаза прикрывая, на пол садясь и не пытаясь слёзы сдержать. — Где ты? Что с тобой? У Хосока рука в крови была, он понять дал, что убил тебя. Господи, я так испугался за тебя. — Не в крови. В краске. Он пришёл, когда я дома у Тэхёна был. Мы подрались. Вырубил он меня знатно, и, похоже, запер. Где ты? Ты в опасности? — Спрашивает Гук, видимо, по дому расхаживая в поиске ключей запасных. — Нет, наверное. Нужно в полицию обратиться, срочно. Я не знаю, где Тэхён, — проговаривает Чимин, с пола поднимаясь и к окну подходя, видя там машину брата. Он пугается жутко, когда фигуру его замечает. — Мне нужно отключиться, Чонгук. Пожалуйста, береги себя. Помоги ему. Спаси Тэхёна. Чонгук же на телефон смотрит бешено, в карман кладёт и снова дверь ногой толкает. Ничего не выходит. Он оборачивается, видит краску на полу разлитую, видит свой же портрет. Вспоминает тот день, когда они в больнице пересеклись. Помнит, как он себя выставил, ту неловкость милую омеги помнит, никогда не забудет и из памяти не выкинет. Он Тэхёна полюбил уже, увидев свой портрет, а потому намеревался выйти из этого дома любой ценой. Ему спасти омегу нужно. Он не хочет, чтобы та страдала от психа брата. Чон окно на первом этаже разбивает и вылезает, обрезаясь об осколки, но значение этому не придавая. Он в снег падает, поднимается, чувствует, как виски тисками стальными сжимает и голова болит нереально. Он телефон подхватить успел, а потому в карман его кладёт, от снега отряхивает, а поднявшись, сориентироваться пытается. Хосок машину отогнал, а потому до полицейского участка быстро не добраться. Нужно такси вызвать, постараться водителя своей курткой не напугать, которая красная от краски, да и лицом разбитым не светить. Он ощущает синяк на скуле, разбитые губы. Он, сидя в машине, цепляясь пальцами за ручку, морщится от боли и мысленно умоляет Тэхёна потерпеть, подождать ещё немножко. Он обязательно придёт за ним, он его одного не оставит, в беде не бросит. Он все раны залечит, биться будет до последнего. Он его спасёт. Потому что он его любит.