Stories of Marvel

"Тебе нужны каникулы, Питер", – сказала сочувственно Мэй и посадила в самолет до Европы. Кажется, не заботясь особо – улетит он в Париж, Амстердам или Ригу. И Киев бы подошел. И Москва. Он не возражал бы и против Рейкьявика или Скопье. Но оказался зачем-то в промерзающем Осло. Туманном и зябком – как будто тут и не слыхивали про весну. Впрочем, возможно, это он разучился чувствовать что-то кроме холода, пробравшегося той самой ночью в грудину и пустившего под ребра ледяные ростки. "Питер, ты долетел? Все нормально? Морган шлет тебе поцелуи", – миссис Старк, наверное, считает, что он достался ей в наследство от Тони с остальными делами. Трудный подросток, пропадающий ночью не в подворотнях, а сигающий с крыши на крышу, вяжущий преступников в узлы и сущая катастрофа на деле. Бедная, ей и так нелегко после того, как их Тони... Питер выстукивает сухое: "Все окей, Пеппер, спасибо". Отправляет какую-то бессмыслицу Мэй и ЭмДжей. Слишком много женщин в его неустоявшейся жизни. Ночь сползает на Осло так быстро. Как будто ловит город в свою черную сеть, окутывает серебристой паутиной, включает. Зажигает в небе светила одно за другим. Как будто в Рождество – гирлянду на елке. Питер помнит, что здесь он уже был. Давно-предавно, до первого столкновения с Таносом, когда болтался по миру и на полном серьезе думал, как полный дурак, что Старк хотя бы раз в жизни может сбиться со следа. А Тони всего-то отпустил от себя влюбленного по уши пацана, чтобы тот проветрил мозги и подумал, растерял свои глупые страсти, остыл. Ни хрена из этого, конечно, не вышло. Питер никогда не собирался возвращаться в этот холодный, заплаканный город, уезжая с Хэппи в аэропорт Гардермуэн и разглядывая ночные огни через окно лимузина, залитое потоками промозглого, какого-то дряного дождя. Он очень грустный, этот город, он какой-то пропащий. Тогда, очень-очень давно, Пит иногда вспоминал чувачка с самокруткой на крыше и табуном тараканов в мозгах. А потом закрутилось – отражение атаки в Нью-Йорке и корабль, уносящий их на Титан. Щелчок пальцев в золоченой безвкусной перчатке. И, как оказалось, пять лет небытия. Пять лет глухого НИЧТО для половины вселенной. А после – сбивчивый рассказ отчего-то подавленного доктора Стренджа и целая куча порталов – прямиком к Базе Мстителей, к Тони и Стиву, к ним на подмогу. И сам мистер Старк – он смотрит, как будто сейчас вот заплачет. Сиплое: "Паучок" и руки, в которых хотелось остаться навеки. Последняя битва: "Мстители, в бой!", когда все рассыпалось нахрен. Когда они победили. Когда погибли Тони Старк и Наташа, а Вижен и Локи никогда не вернулись назад. Когда... все они потеряли кого-то. Когда у каждого вырвали из груди по половине души... Потом – провал и короткие воспоминания-вспышки. И вот он как-то оказался на крыше в промозглом, все еще рыдающем Осло. На крыше у школы, где учились те пацаны. Питер сворачивает по-турецки ноги, пытаясь усидеть на самом краю. Крыша пуста и тиха, какой и должна быть в этот час и во все остальные. Крыша, с которой мальчишка день за днем, час за часом, за секундой секунда следил за своей нереальной, влекущей любовью. Мальчишка, что извелся и ночи не спал. Мальчишка, который собирался прыгать прямо отсюда, потому что не видел выхода прямо перед собой. Потому что порой слишком сложно разглядеть открытую дверь и поверить. "У вас, наверное, все хорошо. Вы и с щелчком, уверен, справились вместе – остались тогда и прожили пять лет или вернулись сейчас", – откуда-то знает, что с ними могло получиться только вот так. Что этих двоих не разлучил бы и Танос. – Ну надо же... – он видит, как фигурка в распахнутой куртке бежит через двор и рассеянно замирает у пустого сквера с одинокой скамейкой. – Надо же... это ведь ты... Не тот, что сидел с ним на крыше и уверял, будто сломан, – другой. Тот, у кого золотые кудряшки под кепкой и щербинка между зубов. Бывают же совпадения... Школьная дверь – отсюда видно не очень, – приоткрывается, выпуская второго. Того, что как капуста закутан сразу в пару курток и свитеров, а на голове кроме шапки – не меньше трех капюшонов. Они замирают, а Питеру отчего-то так больно видеть, как в лица возвращаются краски, как ужас сменяет щемящая нежность. Понимать, что сердце начинает стучать. Не твое. Потому что твоего – не осталось. Он не знает, что приключилось у этих двоих, что видимо, тоже пять лет не-существовали, не-были. Развеялись в пыль и вернулись опять, чтобы снова остаться вдвоем. Потому что заслужили, наверное. – Ты не один, – тихо-тихо шепчет мальчишка. Так, что слышит лишь Эвен, да затаившийся на крыше напротив паук, у которого в груди – только обломки стеклянных копий и сточенные наконечники стрел. У которого дальше – ни единого смысла. "Слушай, а ты вообще настоящий?" – когда-то спрашивал его Эвен прямо вот здесь. Может быть, так все и было? И есть. Возможно, он – не больше, чем бред, фантазия, плод слишком живого воображения, персонаж комикса или фильма. Но не живой. А потому так вот пусто и больно быть просто не может. Не может быть ничего и никак. Там, внизу, на площадке у школы Эвен выдыхает и закрывает глаза, когда холодной щеки касаются пальцы и губы. Когда руки крепко-крепко прижимают к себе, чтобы больше не отпустить никогда. Никогда-никогда, и жить только вместе – за минутой минуту. "Ты не один..." На крыше ветер свистит и задувает за ворот расстегнутой худи. Мистер Старк мог бы... вот прямо сейчас примчаться в своей знаменитой броне и наорать, отчитать, назвать безответственным, непутевым мальчишкой... Слеза цепляется за ресницы и налету замерзает. Царапает щеку. – Тони... Тони, я не могу. Мне так тебя не хватает... "Давай-ка сопли утер и собрался", – как пощечиной в голове едкой насмешкой. От которой не становится лучше. Потому что – не он, потому что не здесь, потому что его никогда больше не будет. Ветер воет в трубах и гремит о карнизы про что-то еще. Может быть, про Мишель и про Неда, про Пеппер и Морган, про Мэй у которой, кажется, новый роман... Питер закрывает глаза, опираясь на пустоту. Хорошо, что он – не совсем человек и умеет. Ветер держит за спину, не позволяя упасть. Или это чьи-то незримые, железные руки? Холодает. Странно, ведь зима давно позади.