Юные и свободные

— я хочу тебя обнять прямо сейчас. изображение донхека на экране старенького компьютера — тусклое, немного ребристое и до боли родное — грустно усмехается. канадские морозы пробираются сквозь плотные шторы, забираясь под теплое пуховое одеяло, и достают до самого сердца, огненно-горячего, потому что где-то там люди кутаются в безразмерные шарфы и жмурятся от яркого солнца, где-то там тепло, где-то там — донхек. — не обращай внимания, я опять тоску навожу, — донхек до боли закусывает губу и натянуто улыбается, пряча несколько горьких слезинок где-то у себя в воротнике из золотисто-солнечной мишуры, а марк только впивается ногтями в ладонь, потому что болит. — надеюсь, этот год не будет таким же отстойным, — донхек закидывает свободный край блестящей мишуры себе на плечо и достает откуда-то глупую бутылку детского шампанского с парой мандаринок, — эй, ну хватит портить мне новый год своим кислым лицом, —он ставит бутылку на стол и отряхивает руки от несуществующей пыли, — давай сюда руку. где-то под ребрами колет, скребет и бьется еще сильнее, когда он подносит к камере свою ладошку и терпеливо ждет. — я люблю тебя, слышишь? — марк слышит. а еще он слышит ломающийся голос донхека, говорящий с другой стороны света, — несмотря ни на что. так они и встречают уже который новый год — сначала донхек, а через несколько часов марк, но всегда неизменно вместе. — я тоже люблю тебя, солнце, — шмыгает носом и вытирает глупые слезы, — я обязательно обниму тебя, я обещаю... обещание он выполняет на следующий год, когда прилетает перед самым новым годом и обнимает до боли в ребрах с самого порога. шепот, слезы и бесконечные люблю тонут в нескончаемых поцелуях и тихом смехе донхека, потому что придурок, даже не предупредил! и внутри теперь так тепло-тепло, потому что личное солнце теперь близко, потому что больше не болит.