***
Не то, чтобы этот день был для него чем-то особенным. Но именно в этот день очень хотелось почувствовать себя нужным кому-то. Нужным вопреки всему. Ещё накануне вечером он решил, что потратив все оставшиеся деньги, сможет придумать что-нибудь для Майка. На многое его финансов, увы, не хватит, но на бензин в какое-нибудь место подальше от города и на пиво с едой — вполне. А потом уже можно будет поздравить Саманту и побыть, хотя бы немного, с сыном… Но на следующее утро он чудовищно проспал. Проснулся часа на четыре позже, чем планировал. Было уже начало двенадцатого, когда Честер вскочил с кровати. Из коридора доносились звуки, будто кто-то торопливо собирался, и он в два прыжка очутился там. — Доброе, эээ… Утро! — Добрый день уж скорее. Тебе там письмо какое-то пришло, — он замер в нерешительности, поэтому Шинода добавил: — Чеззи, ты что-то хотел? — Майк, уже полностью одетый, будто как-то по-особенному нарядный и сияющий, стоял в прихожей и с улыбкой смотрел на него, всклоченного спросонья, босиком, в одних трусах. — Да, я… — он ещё сильней взъерошил отросшие волосы и смущенно замолчал. Потом вдруг спохватился: — А ты куда-то идёшь? Иди тогда, не хочу тебя задерживать. Потом поговорим. Но возвращайся скорее. — Я к Анне, Чез. Мы договорились… В общем, я пообещал провести этот день с ней. Надеюсь… — он взглянул другу в глаза. — Ты не сильно расстроишься. И поймёшь. Я знаю, у тебя с Самантой сейчас все не просто и… Но Честер уже вспылил. Завёлся просто моментально, с пол оборота. — Да ты издеваешься?! С Анной?! Майк, ебать, какая Анна, ты же не… Блять, ты серьезно?! — Честер сделал шаг и вплотную приблизился к нему, сверля взглядом. В глазах полыхал огонь. — Пошли её к черту. Эта…эта… Сука. Она же манипулирует тобой! Как ты вообще мог на это купится?! На её ужимки, уловки, на то, что она тебя любит?! Её просто, блять, бешу я и то, насколько… — он не договорил. — Заткнись, Честер, — произнёс Майк ледяным тоном. Но под коркой этого льда слышалась ярость. — Я не хочу слышать от тебя больше ни единого слова про Анну или про меня с Анной. Я не знаю, что ты себе вообразил насчёт… — он помедлил, решая, стоит ли произносить это вслух. — Насчёт нашей особенной близости. Не знаю, что именно сейчас даёт тебе право так говорить… Но Анна моя девушка. Даже если тебя это бесит. Он забрал ключи с тумбочки, рюкзак с пола и, лишь краем глаза заметив ужасно побледневшее лицо Честера, вышел из квартиры и с силой захлопнул дверь. Честер и правда его взбесил. В своих обвинениях, в своих попытках что-то доказать ему, он выглядел смешно и жалко. Друг не должен был так делать, но он делал. Снова и снова. Но на душе у Майка все равно было паршиво. С секунду он готов был развернуться, открыть дверь, опять взглянуть ему в лицо, попросить прощения и обнять худые, вздрагивающие плечи. Но он пересилил себя. Он. Обещал. Анне. Он ведь и правда хотел провести этот день с ней. Честер обессиленно прислонился к стене. Было так трудно дышать, как будто его снова ударили. Так он, получается, все себе вообразил?.. От его ярости не осталось и следа. Хотелось только спросить: — Зачем бить так больно? Что я тебе такого сделал, черт тебя дери, Майк? А ещё хотелось уйти и никогда больше не возвращаться в эту квартиру. Когда возможность нормально дышать вернулась, он вдруг заметил, что на тумбочке, откуда Майк забрал ключи, лежит конверт. «Тебе там письмо какое-то пришло». Адрес был ему незнаком и Честер довольно долго гипнотизировал конверт, пытаясь переключиться и отгадать, что же там может быть. Не получилось ни то, ни другое. В конце концов он взял конверт и разорвал его. Это приглашение. Официальное. На похороны, сегодня, в три часа дня. Некой Деборы Эллин. Кто это, почему его приглашают? Может, кто-то что-то перепутал? Он ведь не знает такой. Честер моргает и вдруг перед глазами встаёт картинка. Почти забытая, спрятанная в самый дальний угол памяти. Выпускной класс. Его непослушные кудрявые волосы копной. Огромные очки и бесформенные одежды, что бы скрыть худобу. Иногда — слишком заметные синяки. И Дебби. Яркое платье, ослепительная улыбка, длинные светлые волосы. Настоящая американская девушка. Они идут рядом, но он боится даже коснуться её руки. Ему жутко стыдно за то, как он выглядит, за то, что она могла видеть в школе. Зато когда он шутит, Дебби смеётся. Даже там, в школе, даже при всех, кто его дразнит. А потом он вспоминает выпускной… Их фотку, её слова. И первый тогда в его жизни передоз. Он закрывает лицо руками. Он не хочет этих воспоминаний, он не хочет снова в ту выгребную яму. Туда, откуда он только сейчас пытается выбраться. Он не пойдёт ни на какие похороны сегодня, потому что это даже смешно, если бы не было так больно. Нужно позвонить Сэм. Нужно наступить на горло своей злости, обиде и гордости и постараться уговорить её… Разрешить провести день с Дрэйвеном. Он опять берет телефон, не осознавая, насколько цепляется за любую возможность не оставаться одному, набирает её номер и закрывает глаза. — Слушаю. Малыш, это ты что ли? — Да, это я. Он давно ей никакой не малыш, он ненавидит её глупые прозвища и словечки, но она упорно продолжает его так называть, будто специально издеваясь. — С Днём всех влюблённых! — ровным голосом произносит он. — Ох, малыш, это так мило с твоей стороны! Поздравить меня. Спасибо!.. — Я могу приехать… Побыть с Дрэ или забрать его на день? У меня немного поменялись планы и… Вся её доброжелательность в миг улетучивается. — Вот так, значит? Внезапно мы стали тебе нужны и ты о нас вспомнил?! Мы наконец вписываемся в твои планы? Почему ты вспоминаешь о нас, только когда тебе это удобно? — Сэм, я просто хочу побыть с ним, потому что давно его не видел. Я очень многого прошу? — Да. Ты всегда многого просишь. Всегда. Прости, но я не уверенна, что тебе можно доверить Дрэйвена даже на пару часов. Ты себя давно видел? Ты сам себе можешь доверять? Когда последний раз я тебя видела, ты был в хламину. Малыш. — Блять, да все нормально сейчас! Прекращай корчить из себя примерную добропорядочную мамашу. Я же знаю, что ты не такая, — уже закипая, шипит он в трубку. — Я заеду через полчаса, — и, чтобы ничего больше не слушать, Честер нажал «отбой». Минут через сорок они стояли около их бывшего дома и орали друг на друга. Хуже всего было то, что он не хотел ругаться. И не хотел, чтобы их сын видел это. Но она его выводила. Каждым словом, каждым действием, каждым… — Прекрати вести себя, как конченная сука! Я люблю его, тоже люблю! Что такого, если я проведу с ним несколько часов? — сбавляя обороты, и понимая, что её не переубедить, уже почти спокойно спросил он. — Ты — чёртов больной на голову псих. И всегда им был. Ты ведь половины даже не помнишь, что ты творил! Запомни, ещё раз вот так ты завалишься ко мне домой, я вызову полицию. Просто вызову полицию. А теперь уходи. Уходи, потому что ни я, ни он не хотим тебя видеть. Он молча разворачивается и идёт прочь, ссутулившись больше обычного. Что он вообще мог найти в этой женщине?.. Зачем вообще было тогда… И в последний момент оборачивается. Дрэйвен стоит на подоконнике и машет ему рукой. Всё возвращается на круги своя. И без Майка абсолютно все не так в этот гребаный день. Будь он проклят. Он должен извиниться. Попробовать извиниться. Дрожащими, непослушными пальцами он набирает sms: «Прости меня, Майки» И следом — «Я не должен был так про неё говорить. Ладно?» «Может, ты сможешь вернуться пораньше? » «Ты до сих пор злишься на меня, да?»«Ваше сообщение не доставлено, телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
***
В темноте зала кинотеатра на фильме, от которого Майка уже порядком тошнило, Анна взяла его руку в свою и сжала. Он вроде как должен был проникнуться моментом, непонятно только — в фильме или в жизни… но тут его телефон тихо звякнул sms-кой. «Прости меня, Майки» Следом на экране появляется новое сообщение и ещё одно… Майк их открывает, одно за другим, и тихо вздыхает. — Милый, все в порядке? Что там такое? — Ничего, все хорошо. — Это опять Честер? — интонация её голоса едва заметно меняется. Он не хочет бесить Анну, как бы малодушно это не звучало, он не хочет ещё что-тосегодня портить. Они досмотрят фильм и он ответит Честеру, но позже. И Майк выключает телефон. — Да, он. Но это не срочно. — Спасибо, — почему-то произносит она и тянется поцеловать его, но Майк в самый последний момент отворачивается, сделав вид, что хочет взять попкорн.***
Он остался до конца церемонии, промокнув насквозь и замёрзнув до того, что не чувствовал ни рук, ни ног от холода. Но раз его пригласили, он не хотел, чтобы родные Дебби подумали, что ему недостаёт воспитания, такта или чего-то еще. Чего обычно ему и так недоставало. Когда все закончилось он, пообещав себе, что это последний раз, набрал номер Майка. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети» — бесстрастный голос, вместо родного и тёплого резал по ушам. Пусть бы злился, возмущался, но только взял бы трубку… «Неужели я так его достал, что он даже телефон выключил?» Честер направился к выходу, неуклюже проваливаясь кедами в размокшую грязь. — Эй… Мистер Беннингтон! Он обернулся. Её мать. — Я не мистер, — еле слышно произнёс он, но она, кажется, даже не услышала. — Спасибо, что пришли. — Я не… — начал было Честер, но запнулся, а мать Дебби внезапно стиснула его в крепких объятиях. Он с трудом высвободился из них, испытывая одновременно неловкость, отвращение и боль, такую острую, что опять стало трудно дышать. Слишком ясно в который раз, он ощутил, что ему хотелось… Чтобы рядом был Шинода и он его обнял. Вытирая глаза под очками, он опять набрал его номер. Недоступен. Глухая стена. «Ты все только портишь». Дождь с ветром и не думали прекращаться, а он знал только один способ быстро согреться. Бутылка виски (в магазине, разумеется, усомнились в его совершеннолетии). Дорога на пляж, где сейчас все равно никого не будет. Пару раз он приходил сюда с Майком, потому что полюбил это место с того самого момента, как переехал в ЛА. Волны бились о берег, вокруг не души. Ветер налетал порывами, пронизывая до костей. Он зубами откупорил одну из бутылок, с жадностью сделал глоток и с ногами забрался на столик под навес. Когда жидкость почти иссякла, ему наконец стало теплее. Он сделал ещё глоток стал смотреть на свои руки… На яркие языки пламени на запястьях, которые так нравились Майку. Нравились?! Ха-ха, к черту… Наверное, в нем нет ничего, что нравилось бы Майку. Ну, кроме, разве что, голоса. Но ведь голос не существовал отдельно, к голосу прилагался он весь: жалкий, смешной, несуразный, он весь — одна сплошная проблема. Вот бы содрать их вместе с кожей!.. Сейчас, в эту секунду, он их ненавидел. Как ненавидел и себя, за глупое желание провести этот день с Майком, за… То, что посмел надеяться на это. «Ты иногда бываешь довольно милым и забавным, но, понимаешь… Никто на это не купится» — отчётливо прозвучал в голове голос Дебби. Так, будто она это сказала ему только вчера. Никто… Он сделал последний глоток и осмотрелся по сторонам. На глаза ему попался довольно острый осколок стекла, валяющийся на скамейке рядом со столиком. Будто специально оставленный для него. Вообще в такие моменты ему бы лучше подальше держаться от любых острых предметов, которые… Моментами казалось, он слышит их голоса: «Ты такой смешной, такой наивный, слишком ранимый, слишком никчёмный… Мы поможем тебе, мы избавим тебя от всего этого. Попробуй ещё раз. Вот увидишь, будет легче…» Он подобрал осколок, какое-то время смотрел на него, а потом, закатав рукав плаща и с трудом осознавая, что делает — провел острым краем чуть повыше запястья-там, где начиналась татуировка и был ещё его старый шрам… А потом, рядом, ещё раз и ещё. Кожа была очень тонкой, осколок легко разрывал её и из разорванных, будто у ткани, краёв, начинала проступать, а потом и течь кровь. Боли он не чувствовал. По крайней мере, физической боли. Он не хотел покончить с собой. Нет, не сегодня. Но он и раньше так делал. Довольно часто, надо признать. Физическая боль притупляла другую, ту, с которой он вообще никак не мог справиться. Он прикрыл глаза. Его всего сотрясали рыдания, но даже сейчас ему было стыдно. За себя, за свои эмоции, за слезы. За собственную слабость. За то, что он готов был выть в голос и кричать до сорванных связок от того, чему другие бы даже не придали значения. Какой-то идиотский День Влюблённых, от которого он чего-то ждал… Чего, спрашивается?! Он не знал, сколько прошло времени, он, видимо, так и уснул на пляже. Потому что когда открыл глаза, был вечер или ночь, а лежал он, свернувшись, около скамейки под навесом, прямо на мокром песке. И теперь он чувствовал пульсирующую боль во всей руке. Плащ и футболка в крови. Вид, в общем, что надо. А ещё раскалывалась голова и саднило в горле. Он кое-как поднялся, отряхнулся, обнаружил в кармане плаща простой шейный платок, завязал им руку и побрёл к дороге. Самым паршивым было то, что кроме как к Майку домой, в его квартиру, идти было некуда. А там наверное он с Анной… Или они собирались куда-то пойти вдвоём? Он не помнил. Мыслей никаких не было, кроме глупой мольбы о том, что бы он не застал эту парочку. А до этого, что бы вообще хватило сил дойти до его квартиры. И ещё он внезапно с горечью осознал: он слишком любит Майка, слишком ему благодарен за все, что тот делает для него… Чтобы заставить его переживать. Только потому, что сейчас ему хочется остаться здесь и замёрзнуть насмерть (не выдумывай ерунды!) или ещё что-нибудь в таком духе. Нет, несмотря ни на что, он не может так поступить. Поэтому придётся вернуться. Уже перед выездом с пляжа на дорогу он споткнулся и с размаху грохнулся на асфальт. Кажется, ободрал себе что-то. Плевать. Обрывки слов в его голове вдруг начали складываться в строчки песни… Вот и отлично. Если он не может поговорить с Майком о том, что чувствует, а он никогда не сможет… Будет песня. В квартире никого не было. Он аккуратно открыл дверь своим ключом, спрятаны под ковриком, все равно стараясь не шуметь, снял обувь, ещё раз отряхнул плащ и повесил его на вешалку. Ему не хотелось мусорить или оставлять какие-то следы своего здесь присутствия, он и так чувствовал себя бомжем, вломившимся в эту чистую и уютную квартиру. Вломившегося вообще в упорядоченную и правильную жизнь Шиноды. Некоторое время постояв и поразмышляв, он наконец стянул с себя всю одежду (футболку однозначно стоит отправить теперь в мусор) и пошёл в душ. Сделал воду нестерпимо-горячей. Болел каждый сантиметр тела и кожи, не только рука. Но наверное, так и было нужно.***
Когда Майк вернулся домой (а он задержался у Анны совсем допоздна из вечного чувства вины, что проводит с ней слишком мало времени), он увидел завернувшегося в одеяло и мирно спящего на диване, в обнимку с блокнотом своих черновиком (будто это самое ценное, что существует в мире), Честера. Чему в глубине души он порадовался. Значит, с другом все в порядке и утром была всего лишь минутная вспышка ярости. Ведь он уже успел почувствовать себя виноватым перед ним и просто последней тварью, что провел день с Анной…как и планировал. И ещё за то, что потом забыл включить телефон. Одно sms и два звонка. Жалких и жалобных. Если ему плохо с Анной, почему он тогда намеренно отталкивает Честера? Зачем?.. Вообще, надо признаться, что постоянные мысли о Честере и о том, как он там, отравляли все. Но нет, он блин, не чёртов центр вселенной, и Майк не обязан потакать его капризам и отменять свои планы только потому, что они не по душе Честеру. В конце концов, они не сиамские близнецы и у него тоже есть своя, отдельная от Честера, жизнь. Майк все понимал, старался понимать, но иногда его ревность, злость, вспышки ярости, и то, как Чез изо всех сил, в любой ситуации, цеплялся за него-раздражало. Наверное, именно поэтому он вырубил и не включил телефон.***
На следующий день Честер проснулся с высоченной температурой, больным горлом и кашлем. К тому же от внимания Майка не ускользнула ободранная рука и щека. — У нас концерт послезавтра, как, ну как можно было?! Ты опять напился?! Что ты вообще вчера делал? — сорвавшись, почти орал он. Чез ничего не отвечал. Вообще ничего. Это было все равно, что швырять камни в железобетонную стену. Даже если стена и не являлась таковой. Только когда Майк закончил возмущаться, он очень тихо, каким-то странным чужим голосом, избегая его взгляда, произнес: — Прости меня, Майк. Я знаю, что я все всегда порчу, но я не… Не хотел тебя расстраивать, в общем. И я помню про концерт. Для меня это тоже чертовски важно. Прости за то, что вчера мне было… Черт, мне было больно. Я же… — не договорив, он махнул рукой. — Ты гениально умеешь пересрать абсолютно все. Проснись, Чез! У тебя же тоже есть какие-то обязательства… Пусть даже не передо мной. Плевать на меня. Перед собой, перед ребятами… Бандану, обмотанную вокруг запястья одной его руки Майк не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Честер каким-то непостижимым образом умел сделать так, что ему становилось стыдно. И даже, пожалуй, всегда, ещё хуже, чем было. Конечно, он переживает за концерт и кажется, даже больше их вокалиста. Но он не имел права срываться на Честере… Тем более-сейчас. Но вслух произнёс почему-то не вертевшееся на языке: «Прости, если я виноват в том, что тебе вчера было плохо», а совсем другое: — Лечись давай. И приведи уже себя как-то в порядок. Друг опустил голову и еле заметно кивнул.