Valentine's day

Запись альбома Minutes to midnight — Че-ез! Чеззи! Ты куда выпал? — А? — он отрывается от своего блокнота и поднимает задумчиво-вопросительный взгляд на Майка. — О чем думаешь, говорю? Ты сегодня вообще какой-то тихий. — Ты помнишь четырнадцатое февраля три года назад?       В его интонации проскальзывает что-то такое, чего Майк не может сейчас уловить. Грусть? Сожаление? Тоска? Шинода задумывается, трёт пальцами виски. Столько всего произошло за эти три года... — А тогда... Что-то такое особенное было?       Честер качает головой.       Он до сих пор не любит вспоминать тот день и свое состояние после. — Да нет, ничего. Я ещё на похороны Дебби ходил... — он тихо вздыхает и снова утыкается в свой блокнот и текст.       Майк хмурится. — А ты решил, что я предпочёл тебе Анну. Хотя с тобой рядом я провожу фактически остальные 20 часов в сутки. — А разве не так?.. Да, в общем, и неважно уже, что я тогда решил. Он врет. Тот день и следующий - они в нем будто что-то сломали. Какую-то опору, которая должна была бы быть... Ещё раз. Сломали. — Правда?..       Друг водит пальцем по блокноту, выводя невидимые линии, а потом поднимает голову, резким движением снимает очки, и выражение его лица стремительно меняется.       Глаза Честера без очков слишком часто выдают все, и он это прекрасно знает. — Просто тогда, именно в тот день... Мне стало понятно, как все будет. И я ненавижу его за это. Я почувствовал себя...Никому не нужным. Опять сломанным. Без поддержки, которая была так нужна. Потом уже... Ничего не имело значения.       Майк молчал, но на своём вертящемся стуле пододвинулся ближе.       Честер отодвинул блокнот, но сам тоже отвернулся и продолжил смотреть в стол. Если ему нужно сейчас выговориться, то лучше не отвлекать. — Мы с Дебби даже друзьями, по сути, не были. Не знаю, зачем меня позвали. Вспомнили. Она несколько раз была... Моей фейковой девушкой. И мне казалось, её родные меня ненавидели. — Фейковой девушкой? - улыбаясь, переспросил Майк. — Ну, да. — Честер почему-то смутился. — Я её попросил... Чтобы не выглядеть совсем конченным придурком.       Он помолчал и добавил таким голосом, будто это слово давалось ему с огромным трудом: — Или геем. Я не знаю, может, я ей нравился, или она меня жалела... Короче, мы куда-то ходили вместе два или три раза. В Финиксе. Фоткались. И потом пошли на выпускной. И Дебби как-то сказала...       Он как-то будто ещё больше весь съежился, втянул голову в плечи, словно опять сделавшись подростком. — Дебби сказала, что я временами даже милый и забавный, но... Она не представляет себе человека, способного... Нет, она не сказала тогда "полюбить меня", она сказала "который купится на это". "С тобой слишком что-то не так, и другие это чувствуют. Ты вообще на нормального, адекватного парня не похож. Поэтому тебя и дразнят." И эти слова... Все насмешки и издевки, они остались со мной. Где-то глубоко внутри я не верю, что меня можно любить. И я ищу этому доказательства, постоянно ищу, Майк. И нахожу. — Дурак ты. — Только и произносит Майк, чуть более насмешливо, чем хотелось бы.       Произносит, стараясь скрыть накатившую волну нежности к Честеру.       К тому, другому Честеру, которого всегда хотелось защищать и оберегать. — Чтоо? Я тебе тут... Беннингтон даже запинается, и в его голосе тут же появляются злость и обида. — Я тебе рассказываю о... Самом страшном для меня и самом важном, а ты только и можешь сказать, что я...       Пока Честер окончательно не взбеленился и не зациклился в очередной раз на том, что о его чувствах не позаботились... Майк наклоняется и целует его в чуть приоткрытые губы. Почти забытое чувство.       А он внезапно не протестует, не сопротивляется, просто замирает — кажется, даже перестаёт дышать. Драгоценные секунды, когда Чез весь — только его.       Нос щекочет едва уловимый и сладковатый аромат его туалетной воды. — Ты — дурак, потому что тебе давно стоит забыть то, что было в школе, не думать об этом, ведь сейчас... Все по-другому, и ты другой. — Я тот же. Зачем ты это делаешь, Майк? — Честер утыкается носом ему в щеку, вздрагивает, замирает. — Ты же все равно не со мной. И не будешь со мной.       Майк вздыхает, проводит рукой по его спине, по мягкому свитеру, отдающему тепло. Но этого недостаточно.       Очевидные слова, которые никогда не будут произнесены.       Хочется, очень остро, именно сейчас, ощутить под пальцами его кожу, его самого...       У него холодные руки, слишком холодные, будто он ящерица какая. Но Шинода все равно чуть приподнимает, сминает свитер, осторожно касаясь пальцами его спины... Вот тут голова дракона, даже видеть не нужно, он знает каждый штрих каждой его татуировки...       Честер вздрагивает от его прикосновений, содрогается всем телом так, будто боится его. Будто боится какого-то удара или подвоха.       Будто он не взрослый мужчина, а все тот же подросток.       Он никак не может сдержать дрожь по всему телу от прикосновений Майка. Слишком это... Важно. Слишком больно осознавать, насколько важно. Слишком страшно от того, что он чувствует... Он не привык к нежности. Не привык к тому, что... Его могут принимать таким, какой он есть.       А может, и правда боится?..       Он чувствует его испуг и смущение.       Но уже в следующую секунду Честер прижимается к нему и еле слышным шепотом произносит: — Нет, лучше так.       Майк сгребает худенькое тело в охапку (так бы никогда и не отпускал...) и почему-то тоже шёпотом ему в волосы произносит: — Прости меня. Следующее четырнадцатое февраля, пусть и с опозданием во времени, я проведу только с тобой.       Честер ничего не отвечает. Но Майк замечает, что он закрыл глаза и робко, еле заметно улыбается.       Как хорошо, что Шинода не может читать его мысли."В эти секунды я просто хочу в тебе раствориться...".

***

      Когда спустя несколько недель они записывали Valentine's Day, и Честер впервые напел написанный им тогда текст, обычно очень сдержанному в эмоциях Майку захотелось сразу двух вещей - закурить и заплакать. — Эй, все в порядке? - донеслось из кабинки звукозаписи в его ссутуленную спину. — Обычно этот вопрос по моей части. — произнес Майк в микрофон, но не обернулся. — Почему не поворачиваешься? — тут же следует следующий вопрос.       Как он мог так точно улавливать малейшие изменения в настроении Майка?.. Майк оборачивается на стуле. Честер, ужасно бледный, смотрит на него через стекло глазами на пол-лица.       Майк тоже смотрит, не отводя взгляд, глаза в глаза. Честер хмурится и отворачивается сам. — Извини. Я не хотел, что бы это звучало как обвинение или что-то в этом роде... Черт, я скотина на самом деле. Это неправда. Потому что...       Пауза. — Хотел. — Дрогнувшим голосом говорит он.       Каждый раз, когда Честер выворачивает наизнанку свои мысли и эмоции... Он будто становится другим. Совсем хрупким и беззащитным.       Каждый раз, когда Майк узнает что-то еще о нем или его мыслях, он начинает ругать себя, что сделал что-то не так, не помог ему чем-то ещё, не... — Да все ок со мной. Давай, соберись, Чез, будем писать начисто.       Честер ловит его взгляд и пытается улыбнуться ободряюще — так, как умеет только он. В такие моменты кажется, что от этой его улыбки солнце светит ярче... Нет, не так. В такие моменты кажется, что он — он и есть это солнце.       Запись затянулась до поздней ночи. Дома не было никого, кроме них. Анна уехала к родителям после очередного не очень приятного разговора. Честер работал как сумасшедший. Хотя взгляд в какие-то моменты выдавал его измученность и усталость.       В начале второго ночи он вдруг спешно засобирался. — Слушай, прости, но... Мне домой надо. Завтра Тали с детьми уезжает в Аризону, и мне... — Без проблем. А ты сам разве не едешь?       Честер на секунду зависает, глядя в пространство, потом качает головой. — Нет. Не хочу.       Он накидывает на плечи куртку, рассовывает по карманам телефон, кошелёк, ключи и направляется к выходу. Но у самой двери (импульсивно, неожиданно для себя самого) Майк его окликает. — Может, останешься? — Что? — Может, останешься у меня? — Майк, я не... Он опускает голову. - Я устал, выдохся и не могу больше работать сегодня. И... И дома мои лекарства.       Он поднимает на Майка умоляющий взгляд.       Дело конечно же, не в лекарствах. Или, вернее, не только в них. — Я закажу тебе твои лекарства. И я не про работу. Можешь просто остаться?       Честер некоторое время изучающе смотрит на него. В его глазах столько боли, столько отчаяния, но вместе с тем и столько затаенной надежды. -Нет. Нет, Майк, прости, не могу. Звучит как вердикт.       Честер выходит из дома, а Шинода остаётся стоять на крыльце, наблюдая, как он идёт к машине.       Но, сделав пару шагов, Честер вдруг разворачивается, и, совершенно по-ребячески, со смехом, бегом преодолев пройденное им расстояние, приближается к Майку. Одной рукой взъерошивает ему волосы, другой обнимает за талию. Потом чуть наклоняется и легко, мимолетно целует его. — До встречи, Шинизл.       Майк возвращается в свой абсолютно пустой дом, где все еще чувствуется будто незримое присутствие Честера.       Заходит в студию и включает на компьютере только пару часов назад записанный начисто вокал. Вслушивается в сбивчивые интонации и моментами дрогнувший голос. Честер всегда слишком хорошо поёт, чтобы не распознать, какой болью отдаются в нем им же написанные слова.       А могло ли быть как-то по-другому?.. В тот день, да и вообще? Могло ли?..