Valentine's day

14.02.2007       Два дня передышки в туре, без концертов и бесконечных переездов.       Несколько часов езды до Лос-Анджелеса.       В шикарном (и неудобном) Chrysler, взятом Майком в аренду неизвестно зачем. То есть, известно, конечно. Просто хочется побыть с Честером наедине и в тишине, а не в концертном автобусе. Хотя, конечно, тишина и Честер — понятия несовместимые.       Майк украдкой, изучающе смотрит на него. Беннингтон, уставший и замученный, больше похожий на тень самого себя. А ещё очень тихий. И это даже, пожалуй, пугает его.       Он не привык к такому тихому Честеру, это ненормально.       Глаза у него горят лихорадочным блеском, хотя под ними залегли глубокие тени; веки покрасневшие, будто он не спал уже несколько суток; он все время не знает, куда деть руки, и ещё он опять ужасно похудел... — Эй, можно я поведу? — вскидывается вдруг он. — Ты вроде спать хотел?       Майк уже прямо смотрит на друга, сидящего рядом в странной позе, в пол-оборота, прислонившись щекой к креслу авто. — Нет, не хочу. Боюсь засыпать. — Ладно, пересаживайся за руль.       Честер пересаживается, включает радио и, вопреки обыкновению, не начинает орать песни, а тихо мурлыкает себе что-то под нос. Но это уже лучше.       Машина едет плавно, дорога лентой убегает вперёд, теряется в подступающих сумерках и в пока ещё едва заметной дымка тумана... А спустя ещё несколько минут по правую сторону дороги вдруг выныривают, будто из ниоткуда, яркие огни круглосуточного маркета и кафе с мексиканской кухней.       Майк улыбается. — Чез, притормозишь? Пошли, купим чего-нибудь.       Честер еле слышно вздыхает. — Если честно, мне совсем ничего не хочется. — Пошли!       Они останавливаются, и Майк, будто в шутку, даже слегка тянет его за руку, и, в конце концов, друг сдаётся. — Ну, если тебе хочется.       Они вдвоём. Лучшего момента исполнить то, что он обещал, и не придумаешь. — У меня идея. Помнишь, какой сегодня день? — Да. — Давай купим пива, еды, и заночуем в машине где-нибудь поблизости?.. — Майк, блин. — Честер бледно улыбается. — Мне нельзя никакой алкоголь. Иначе я опять съеду с катушек... Ну, ты должен знать. И мы же уже не подростки какие...       Честер замолкает, но, когда они ходят по магазину — вернее, ходит Майк, а друг просто с видимым усилием таскается за ним — он вдруг продолжает: — Послушай, Майки... Я просто конченный придурок, поэтому забей. Ты мне ничего не должен. Ни обещать, ни делать. Ты не должен извиняться. Мы просто вернёмся, и все будет по-прежнему.       Майк берет с полки пакет печенья с шоколадной крошкой, улыбается и качает головой. — Ты такой странный. Почему просто не порадоваться сейчас тому, что... Тому, о чем ты сам мечтал?.. —Потому... — Майк оборачивается и видит в его глазах океан боли — той, которую он не в состоянии скрыть. — Мне кажется, ты делаешь это только потому, что пообещал мне, а не... Потому, что тебе самому это важно. А я так не хочу. Поэтому, пожалуйста... — Его голос дрогнул. — Забей, я нормально поведу машину, и утром мы уже будем дома. — Господи, как с тобой всегда сложно...       Майк тяжело вздыхает. — Я хочу остаться с тобой. Вдвоём. Сейчас. Мне этого не хватает.       Он направляется к кассе, когда Чез догоняет его, обнимает сзади, тихо посмеиваясь, и утыкается носом в плече.       Из маркета они выходят с двумя пакетами, включающими яблоки, чипсы, печенье, батончики, 4 банки пива, и ко всему ещё две коробочки мексиканской еды с собой.       На которую Честер с неожиданной жадностью накидывается. — Говорил же, что ничего не хочешь! — смеётся Майк.       Они отъезжают ещё на пару километров, и Шинода наконец останавливает машину, съехав на обочину. Вокруг стало совсем темно и довольно прохладно. Туман обволакивает окружающий мир, делая его размытым.       Он достаёт из пакета две банки, открывает и вручает одну из них Честеру. — Держи. И расслабься наконец. Сегодня можно. — Майк! От кого я это слышу!.. — Будто с усилием смеётся Честер, ставит себе на колени коробочку, берет у него банку, но каким-то нелепым образом рукой он неловко задевает приборную панель, и некоторая часть содержимого банки тут же выливается ему на толстовку. Он тянется к бардачку за салфетками и опрокидывает уже еду — точнее, коробка, перевернувшись, соскальзывает на пол. — Я такой неловкий... Прости.       Он все-таки дотягивается до бардачка и вытаскивает оттуда салфетки. — Я все уберу...       Не подумав, Чез ставит злополучную банку на панель, задевает что-то ногой — и банка падает... Пиво растекается по полу. — Блять!..       Майк смотрит на него и с ужасом замечает слезы, стоящие у него в глазах. И дрожащие руки, и взгляд, и то, как он замирает, будто ждёт, что его сейчас ударят. — Я не знаю, что со мной. Я... я все порчу. Ходячая-катастрофа-Чез, да?       Он истерически смеётся и вылезает из машины, резко хлопнув дверцей. Сдирает с себя толстовку, швыряет её на землю, его просто колотит.       Майк выходит следом, обходит машину, подбирает толстовку, становится рядом. Честер продолжает смеяться, но трёт глаза, сняв очки, а он не может понять, что с ним творится. — Да что случилось, Чез? — Шинода кладёт ему руку на плечо, чувствуя, как того трясёт. — Я все испортил, да? Снова испортил? — Он шмыгает носом, обнимает сам себя за плечи, отстраняется от него. Иногда эта неожиданная эмоциональность Честера просто убивает. — Ну, ты чего? Все в порядке. Я помою машину, как мы приедем, будет как новая. Херня, конечно, но это сейчас неважно.       Майк снова обнимает его, притягивает ближе к себе. А Честер качает головой. — Я подумал... Ты страшно разозлишься. На меня. А я и так рядом с тобой, когда мы вдвоём, вечно ощущаю себя...       Честер смотрит себе под ноги. — Кем-то вроде... с синдромом Дауна. — Честер!..       С обеих сторон от дороги, насколько хватает глаз, простираются поля, и никаких признаков цивилизации... Февраль, пусть и достаточно тёплый в этих краях, все же не лето, и Честер, в своей рубашке в поле на ветру, спустя минут двадцать начинает дрожать уже от холода. А может, и не только от холода.       Майк лезет в багажник, извлекает оттуда заранее припасённый плед, накидывает другу на плечи и опять обнимает его. — Тебе самому не холодно?       Честер опять зябко ежится и смотрит на него. — Неа, все в порядке. Но так вот лучше!       И Майк подныривает под плед, одной рукой обнимая друга за талию, притягивая его к себе. — Я думал, у меня этого никогда не будет... А оно есть.       Честер поднимает голову и смотрит в небо.       Освящения здесь нет, и сейчас особенно заметно, что над ними простирается бесконечная темно-бархатная гладь, усыпанная миллиардами мерцающих огоньков... —Смотри, сколько звёзд... — тихо и восхищённо произносит он. — Ага...       Но Майк смотрит не на звезды, а на него, на то, как оживляется его лицо, на едва заметные морщинки у глаз, и ярким лучиком, прорезающим ночь, улыбку...       И становится не темно. — Знаешь, это, наверное, первый раз в жизни я пью не потому, что мне плохо.       И Честер ещё ближе придвигается к нему, сокращая даже миллиметры расстояния между ними. Тянется к Майку и целует его.       Майк улыбается одними уголками губ. — Это ты - моя звёздочка. — Шепчет он нежно. —Чёрт, это в самом деле была крутая идея... — сонно бормочет Беннингтон, удобнее устраивая голову у него на плече, обнимая его и вытягивая ноги. — Но я тебя не заслуживаю. — Это я тебя не заслуживаю, Честер.       Майк смотрит на него и улыбается в темноту.       Он чувствует себя подростком. Но счастливым подростком.       Он снова целует почти спящего Честера. Поправляет его кое-как надетую, не застегнутую и окончательно измятую рубашку.       Завтра будет другое утро в другом мире. А пока — они вместе.       И весь мир, все звезды, все огни и все дороги принадлежат только им двоим.