Заунывненский шлак

Пасмурным воскресным утром Тлена Безысходнова понуро тащилась в магазин «Шестёрочка». Мать послала её купить немножко генно-модифицированной сои, глутамата натрия и сорбата калия к завтраку. Возле магазинного крыльца Тлена увидела треснутые дымчатые очки в тонкой оправе. Они валялись среди мусора вокруг перекошенной урны, которую тошнило пустыми бутылками. «Ой, очки... — подумала Тлена. — Наверное, вас кто-то потерял. Интересно, кто?» На самом деле Тлене было не интересно. Последняя фраза вышла у неё вежливо-автоматически — вроде фраз «как-дела?» и «что-новенького?». Но очкам скучно было лежать среди раскисшего мусора, и они тут же ответили Тлене: «Нас потерял прошлым вечером один унылый дядя. Он много чего ещё вчера потерял: зажигалку, полторы тысячи рублей, сотовый телефон, пару друзей и человеческое подобие. Да, ещё ключ от редакции». «А смысл жизни он вчера не терял?» «Эк, хватилась... Эту фитюльку он прос... кхм, утратил много лет назад. И уже не ищет. Просто таскает свою жо... кхм, свои ноги в редакцию и обратно. А по пути заходит в вечерние магазины и покупает там средство для ращения иллюзий». «А что он делает в редакции?» «Сидит. Что ещё можно делать в редакции «Заунывненского трёпа»? Не полезным же чем заниматься». «Так он журналист? — слегка оживилась Тлена. — Это же так интересно! Я слышала, что у журналистов весёлая жизнь: постоянные поездки, встречи с необычными людьми, слава, денежки...» Очки иронично сверкнули трещиной: «Хе-хе, много лет назад наш бывший хозяин тоже так думал. Он жил тогда в городе Гадове — ну, знаешь, это такой райцентр неподалёку от Заунывненска...» «Знаю. Оказывается, мой папа туда уехал, чтобы его судебные приставы не нашли... А они всё-таки нашли, но алименты до сих пор не взыскали, потому что мой папа...» Но очкам было неинтересно про папу и алименты. Они продолжали рассказывать своё: «Так вот. Когда наш хозяин был в десятом классе, газета «Гадская новь» напечатала его первую заметку. Про лопнувшую трубу, кажется. Или про концерт районной самодеятельности — мы не помним. И этот малолетний долбо... кхм, идеалист решил, что к нему пришла СЛАВА и что у него в жизни теперь одна дорога — в журналисты. Тогда было другое время. Люди выписывали газеты, даже в Гадове. И газеты эти были другие. Знаешь, что с ними можно было делать?» «Ну, что можно делать с газетами? — задумалась Тлена. — Всякую всячину в них заворачивать... Окна заклеивать... Рвать и разминать перед тем как...» «Да, разумеется. Всё это можно было делать и с теми газетами. Но ещё их можно было... ЧИТАТЬ». «Вот это да! — изумилась Тлена. — Первый раз слышу, чтобы с газетами можно было проделывать такое». «Не удивительно. Ты маленькая, многого не помнишь. А люди постарше помнят то время — когда газеты годились и часто даже предназначались для чтения. В том числе и в Гадове. Но наш бывший хозяин захотел уехать из Гадова в Большой Город, чтобы писать в газеты там. Однако в итоге жизнь забросила его в Заунывненск, и он понял, что никуда отсюда не выберется. А тут и время изменилось: настала Великая Осень, по всей стране газеты пожелтели и опали. Даже те, которые выходили в Большом Городе. А заунывненские газеты и желтеть не стали — как есть сразу высохли и осыпались под ноги. Вместе с журналистами. И теперь в Заунывненске не журналисты, а пресс-мыкающиеся». «Как это понять?» «Ну, главное предприятие Заунывненска — это легендарный шлакоизготовительный завод, один из мировых лидеров по выпуску вторсырья и канцерогенов. Директор завода, господин Мордашников, очень богатый и влиятельный человек. Его считают владельцем не только завода, но и всего города Заунывненска, ведь большинство местных жителей работает в его цехах и зависит от него. На шлакоизготовительные деньги можно купить не только машины, дома и станки, но и руки, способные трудиться. И головы, способные думать. Господин Мордашников очень не хотел, чтобы про него плохо говорили и думали. Поэтому он первым делом скупил три газеты в Заунывненске, вместе с журналистами. Две он тут же закрыл, а третью, «Заунывненский шлак», стал обеспечивать всем необходимым, чтобы прикормленные журналисты всегда писали про Мордашникова и его комбинат только хорошее». «У меня был брат Тлеонид, он работал на комбинате. Его в цеху железками насмерть задавило», — вздохнула Тлена. «Соболезнуем, — скрипнули очки. — Но про тот случай и про десятки подобных в газете «Заунывненский шлак» никто не написал и не напишет никогда». «А в других газетах? В газете «Заунывненский трёп», например?» «Хе-хе, — кисло усмехнулись очки. — В «Заунывненском трёпе» тем более. Хоть эта газета и не приналежит Мордашникову, но его люди запросто её закроют, если там напечатают что-то неприятное про него и про комбинат. Иногда мы думаем: лучше бы наш хозяин тогда попросился на работу в «Заунывненский шлак». По крайней мере, он продал бы себя за хорошие деньги. Ходил бы на фуршеты, кушал тарталетки с икрой, запивал коньячком на халяву. И всего-то для этого надо было во-время нагнуться и отсо… кхм, показать свою лояльность. А сейчас он сидит в никому не нужной газетке, на унизительной зарплате, и пишет про лопнувшие трубы да про концерты районной самодеятельности». «Знаете, очки, мне кажется, ваш хозяин всё равно правильно поступил. Уж лучше за маленькие деньги писать про лопнувшие трубы, чем хвалить Мордашникова за икру и коньяк», — тихо сказала Тлена. Тут рядом с нею выросла серая тень в сером, недавно испачканном пиджаке. В редких серых волосах у тени застрял сухой лист. Тень близоруко щурилась по сторонам и вдруг чуть-чуть просияла, подняв с земли очки. Тлену обдало той особой вонью, которая появляется у человека, стоит ему провести сутки-другие в состоянии, называемом взрослыми «загулом». Серая тень водрузила на длинный унылый нос треснутые очки и, ни к кому не обращаясь, пробормотала: «Вот дерьмо… И где же всё-таки этот чёртов ключ?» Тлена покосилась на заблёванные ботинки тени и брезгливо отошла в сторонку.