Заунывненский шлак

Посреди зимы в Заунывненске зауракало и забулькало: «ура-ура, юбилей, юбилей!». Город в едином порыве пошёл навстречу 80-летию своего градообразующего предприятия — ордена Тленина Заунывненского шлакоизготовительного комбината, лидера мирового производства шлаков и канцерогенов. Каждый по мере сил старался внести лепту в общее торжество. Газеты наполнились как никогда вдохновенными очерками о людях труда — херувимах с измождёнными суровыми лицами. Херувимы все как один горели на работе, добивались высоких трудовых показателей, воспитывали плеяды, закладывали династии и создавали большие дружные семьи в ипотечных квартирах. «Люди — наше главное богатство», — как один заверяли начальники цехов, глядя в камеры местных телевизионщиков. Светлые лики начальников распирало вширь — без сомнения, от избытка нежности и заботы о родимых кадрах. Известный заунывненский поэт Гадим Фитюшкин создал к юбилею большую поэму («Знает мегаполис, знает и кишлак: слава Усть-Задупья — наш отличный шлак!»). А в Очень Средней Школе ученикам задали писать сочинение о комбинате. Как обещал директор, лучшие опусы будут выставлены на городской конкурс. Победителей ожидали завидные призы: пластмассовые канцелярские принадлежности с логотипом комбината и увлекательная экскурсия в канцерогено-конверторный цех. Тлена Безысходнова, конечно, не надеялась, что её работа попадёт на конкурс. В принципе, с тем же успехом за сочинение можно было не браться вовсе, но оценки по русскому никто не отменял. Поэтому хочешь не хочешь, а сочиняй. Но почему-то не сочинялось. Тлена подошла к окну, упёрла локти в подоконник и уставилась вдаль, на трубы комбината. — Вот что мне про тебя написать, Комбинат? — Что-нибудь очень хорошее, лирическое. Напиши, как ты меня любишь, — ответил Комбинат. — Иначе не видать тебе тройки по русскому. — А если я… не очень тебя люблю? Ты ведь для меня просто часть городского пейзажа. И далеко не лучшая…— вздохнула Тлена. — Вот с этого и начни: «Каждое утро я подхожу к окну и вижу величественную панораму градообразующего предприятия — легендарного гиганта первых пятилеток, а ныне яркого примера процветающего, социально-ответственного бизнеса»… Как-нибудь так. По-взрослому. Ты ведь знаешь, что такое «социально-ответственный бизнес»? Нет? Это когда о работниках заботятся почти так же, как и о прибыли. Потому что люди — наше главное богатство. — Теперь буду знать, что ты специально-ответственный. Но зачем ты забрал моего брата Тлеонида? Его в твоём цеху металлоломом задавило… — А как же иначе? Понимаешь, Тлена, я в тот момент как раз выпускал очередную миллионную тонну шлака. А каждый миллион тонн шлака требует как минимум одной человеческой жертвы. Это сакральное правило, кого угодно спроси. — А без жертв никак? — Абсолютно никак. Или ты хочешь, чтобы я вообще перестал работать? А как же люди? Ведь я работаю на благо людей! — То есть, ты убиваешь людей ради блага людей? Кстати, сколько миллионов тонн ты выпустил за свою жизнь? — Мно-ого… Я и сам не помню, уточни в библиотеке. — И ради этих тонн ты забрал Тлеонида, забрал дядю Пыни Мироедова, деда Уколи Козлищева, оторвал ногу двоюродному брату Милы Крутышкиной… А бабушка Рвани Слюняшкина из-за тебя стала почти лысой. И это только те, о ком я знаю. — Про оторванные ноги и лысых бабушек не пиши — это детали, они к делу не относятся. Пиши про миллионы и про тонны — залог процветания и благополучия нашего прекрасного города. — Не такой уж он и прекрасный… Здесь люди болеют, потому что дышать нечем. А в Заунывке невозможно купаться… Уж не из-за тебя ли? — Так и что с того, что из-за меня? Без выбросов нет продукции. Без продукции нет прибыли. Без прибыли нет развития производства. А без развития производства нет хорошей жизни. — Получается, чтоб была хорошая жизнь, люди должны задыхаться и убиваться на тяжёлой вредной работе? То есть, чтобы жить хорошо, надо жить… плохо? — Почему же плохо? Да, воздух в Заунывненске, может, и не такой, как в Швейцарии (где большую часть года живёт мой хозяин, господин Мордашников), но зато — благодаря мне! — людям есть где заработать на кусок хлеба и на лекарства. Иначе как бы они смогли работать и развивать производство? И если я остановлюсь, перестану портить воздух, люди первыми выйдут на улицы с возмущёнными требованиями. Люди — моё главное богатство. Всё для них, всё для них: и шлак, и канцерогены! Да и с чего ты взяла, что именно я — главная причина болезней заунывненцев? Они сами виноваты! Покупают машины с выхлопами. Плохо питаются. Не занимаются спортом. Курят-пьют-наркоманят, причём многие — с детства. — Наш сосед Тщетновский говорил как-то, что всё это — от безнадёги и скуки. Что сама атмосфера в нашем городе угнетает... И ещё здесь совершенно некуда пойти нормальному человеку после работы. Не в «Чёрное и Серое» же. — Как это некуда пойти? Купи билет на хоккей! Или сходи во Дворец культуры шлакоизготовителей, где самодеятельный народный хор «Подколодушка». Или в Драматичный театр музыкальной трагедии. Он, конечно, не МХАТ имени Чехова, но что вы хотели для Заунывненска? Радуйтесь, что хоть этот культурный гнойничок у вас имеется. А скамеечки возле подъезда? Бесплатные! Сиди не хочу, лузгай семечки да упражняйся с друзьями в красноречии. — А если я не люблю хоккей и самодеятельность? Если я засыпаю в театре, а мёрзнуть на скамейке мне не хочется? — Ну, пошла тогда в парикмахерскую, в кафетерий, по магазинам… Куда тебе ещё? — Там всё так дорого… У нас в Заунывненске очень кусачие цены, прям как в Большом Городе. А зарплаты у работяг маленькие. Ты не знаешь, почему? — Кусачие цены, маленькие зарплаты? Впервые слышу. Начальники цехов не жалуются. Им вроде на всё хватает. Может, они просто умеют правильно тратить деньги? А всем, кому не хватает, я бы посоветовал оптимизировать свои расходы и отказаться от ненужной роскоши — деликатесов там, фруктов всяких. Ну, скажи: зачем тебе ананас, если рядом лежит прекрасная картошка? Зачем тебе яблоки с апельсинами? Ими ведь не наешься. Возьми лучше макароны — и сытнее, и дешевле. Правильно же? — Наверное, правильно… Моя мама всегда так делает. — Вот видишь! И всё прекрасно. — Послушай, Комбинат… Мне Тщетновский однажды сказал… — Опять этот Тщетновский! Вот из-за таких баламутов, как он… А что он тебе сказал? — Он сказал… Он сказал, что тебе недолго осталось, — пролепетала Тлена. — Что твой шлак и канцерогены всем уже… не очень нужны. Что мировая экономика… это самое… переходит на новые рельсы, вот! И скоро все-все заводы в мире будут обходиться без твоих шлаков и канцерогенов. Поэтому тебе всё труднее их продавать. Ты сокращаешь производительство и пачками увольняешь людей. Он так и сказал: «пачками». — Так-так… — насупился Комбинат. — Я тебя внима-тель-но слушаю. Что ещё ляпнул этот клеветник? — То, что через несколько лет ты совсем загнёшься. Так и сказал: «совсем загнёшься». И в Заунывненске наступит катакризис. Потому что ты давно всё подмял под себя, удавил всех маленьких бизнесов, и в городе из-за этого почти что нет никакой промышленности, кроме тебя. А если и тебя не будет, то… — Ну, вот что. Поменьше слушай всяких тщетновских. Они там в своих интернетах ещё и не до того доболтаются, футурологи диванные. Только и знают, что обстановку дестабилизировать да людей смущать. У меня всё отлично. А небольшие сокращения — это, ну… Люди же сами написали в заявлениях: «прошу уволить меня по собственному желанию». По соб-ствен-но-му! Разве ж я могу силой удерживать человека, если ему расхотелось на мне работать? — А если это их начальники заставили так написать? — А у тебя есть доказательства? Ты что, сидела там и слушала с диктофоном, как заставляли? Ничего ты не докажешь! Пока я жив, ты ничего! Никому! Не докажешь! Посмотри: ни один местный журналист никогда не сказал про меня ни одного плохого слова. И не скажет… для собственного же блага. Ему ведь тут жить и зарабатывать на хлебушек. А бредни вражеских агентов типа твоего соседа я не слушаю. Да мне только шевельнуться — я любого человечишку в пыль сотру! Вот они у меня где — в кулаке! Иначе с ними нельзя. Такой подлый народ… Я вообще бы всех человечишек передавил, если бы мог без них обходиться. Но не могу. Они мне нужны. Они моё главное богатство. Одно удобно: придавишь одного — а к воротам уже десяток новых сбегается, на освободившееся место. Тлене стало жутко. Она отвернулась от окна с Комбинатом и включила телевизор. В телевизоре чествовали очередного работника шлакофасовочной линии — очень старенького и плешивого. Он бодро шамкал, как трудно и голодно протекала его рабочая заунывненская молодость. «Но мы не жаловались! Работали без выходных, а потом шли на танцы, плясали под гармошку!» Старик говорил, как хорошо ему живётся сейчас, как заботится Комбинат о людях и, в частности, о своих ветеранах: присылает открытку к каждому празднику, приглашает на все торжественные мероприятия. Воспользоваться приглашениями сам старик, к сожалению, не может (здоровье давно в цеху оставил, ноги совсем не ходят), но спасибо же Комбинату и лично дорогому товарищу Мордашникову! Старый шлакофасовщик помнил его безусым рабочим пареньком… Тлена поёжилась, но делать нечего. Ни от юбилея, ни от сочинения никуда не уйти. Взяла недавний номер «Заунывненского Шлака» и стала читать очередной вдохновенный очерк, чтобы поднабраться нужных взрослых слов. Часть очерка Тлена потом просто спёрла и почти без изменений вкатала в свою работу. Но учительница этого не заметила, поскольку «Шлак» не читала. И поставила тройку. Может, сочинение потянуло бы даже на тройку с плюсом, но орфография… И описки… Так, вместо «легендарный» Тлена написала «легенДРаный», а в первом слоге «градообразующего» пропустила «р».