«Не подходи слишком близко, здесь так темно: там, где прячутся мои демоны». — demons -
«ты хоть раз видел, как снимают кино?» «а хочешь?» Не успел я прочитать первое сообщение — он присылает второе. Устало фыркаю, набирая ответ. «очередная странная идея?» «но тебе ведь интересно» «что именно?» «всё. люди любят всё странное, непонятное, ни на что не похожее» Меня так бесит его самонадеянность, то, с какой уверенностью он говорит все эти глупости. И я всё равно позволяю ему втягивать меня во всё это. Не значит ли это, что он всё же прав? «это раздражает» «но не оставляет равнодушным :) я всё равно буду ждать» «я тебе ещё не надоел?» «нет, Юнги, ни за что» Это просто Тэхён. Он хочет показать мне свою работу на студии, а я почему-то не нахожу причин для отказа.***
Мы наблюдаем за процессом съемки, стоя прямо за операторскими камерами. В ожидании своей сцены Тэхён сгорает изнутри от нетерпения: смеется, постукивает ногой на месте, потом начинает пружинить обеими ногами, чуть не подпрыгивая, и с такой жаждой смотрит на площадку через маленькие экраны, что мне становится смешно. — Сейчас, уже скоро меня позовут! Вот-вот я уже пойду! Он даже хлопает в ладоши, возбужденно произнося эти слова, и выглядит совсем как ребенок, ожидающий подарка под рождественской елкой. Я думаю, разве существуют еще люди, настолько любящие свою работу? Его бешеной энергии, которой он пока не может найти применение, хватает для нас обоих, так что я и сам начинаю нетерпеливо ожидать его очереди. — Возьми, — задыхаясь от волнения, бросает он и протягивает мне свой фотоаппарат. Как только он появляется на съемочной площадке, его детский восторг прячется за ответственной серьезностью: он принялся за работу. Я совсем ничего не знаю ни о сюжете сериала, ни о персонаже Тэ, могу только предположить, что они играют сцену ревности. Девушка покрывает Тэхёна ругательствами, насколько позволяет телевизионный формат, а он всё оправдывается. У него настолько искренне недоумевающее лицо, что я едва сдерживаю смех. Парень увлечен этой игрой и наслаждается каждой секундой, проведенной перед камерами. Только сейчас я вспоминаю про доверенную мне камеру. Стоит ли мне включить её? Мне становится жутко интересно посмотреть его фотографии, но я не решаюсь оторвать взгляд от происходящего, чтобы ничего не пропустить, поэтому навожу объектив на Тэхёна. Он злится, просит прощения, выкрикивает какие-то типичные для таких дорам слова, и всё равно я вижу, что он не похож ни на кого: в своей роли он чувствует себя прямо как в своей второй коже. Я ловлю его яркие эмоции в рамки фотообъектива и щелкаю на кнопку раз за разом, заставляя живые моменты стать не просто немыми картинками, но красочными стоп-кадрами. Его лицо светится и сквозь эту виноватую маску, и сквозь слой нанесенной на его лицо пудры, светится бесконечным удовольствием от процесса. Не знаю, может быть, я один вижу это, но я точно вижу. Я никогда не любил фотографировать, но то, что я наблюдаю сейчас, просто-напросто радует глаз и душу, так что мне хочется каким-то образом сохранить то, как Тэхён счастлив тому, что делает. Наверное, он во всем такой: жадный до удовольствия, а от того — эгоистичный. Всё должно быть так, как хочется и нравится ему. Я не знаю больше никого, кто ставил бы свои желания превыше всего, включая и нормальную спокойную жизнь. Я никогда не смогу понять его, понять, как он может так легко распоряжаться теми вещами, которые я всегда считал очень важными: стабильность, безопасность, репутация, деньги. Похоже, для него совсем не это является важным. Я вдруг замечаю за собой, что улыбка всё не сходит с моего лица, и уши тут же начинают полыхать. Как глупо. Режиссер говорит, что сцена должна кончиться страстным поцелуем. У Тэхёна тут же меняется выражение лица: глаза чуть округляются, губы поджимаются, и я замечаю даже то, как его подрагивающие ладони ныряют в карманы брюк. Можно подумать, поцелуй для актера — это что-то необычное. Однако Тэхён действительно переменился. У него не получается ни со второго, ни с третьего дубля даже достаточно приблизиться к девушке. Мой рот приоткрывается в удивлении: это тот же самый Тэхён, который только что мастерски открестился от всех нападок ревнивой девушки; который на моих глазах реально умер на театральной сцене? Неужели обычный поцелуй смущает его настолько, что он теряет уверенность? Когда режиссер теряет терпение, Тэ просит его дать ему минуту и отходит куда-то вглубь помещения. Он возвращается в своем уже третьем обличье: смотрит на партнершу, не отрываясь, еще издалека, в глазах — какой-то несвойственный ему огонь. Как только звучит команда «мотор!», он без колебаний впивается поцелуем в губы девушки, и я снова верю ему: на этот раз он действительно хотел ее поцеловать. Судя по довольному выражению лица режиссера, Тэхён справился на отлично. Я не знаю, сколько времени простоял здесь с камерой в руках, но вскоре Тэхёна отпускают — его сцена готова. — Всё нормально? Наверное, это не плохо, что у тебя не сразу получилось. Это ведь непросто. Я вижу, что он всё ещё не в себе, но понятия не имею, что должен сказать. Тэхён молчалив, даже слишком, и это пугает. Я ведь думал, что для этого парня нет ничего невозможного. — Понимаешь, — усмехается он, когда мы покидаем помещение. Он идет чуть впереди, ведет меня куда-то вдоль неосвещенных коридоров, а мне только и остается — молча следовать за ним, вслушиваться в его тихие слова. — Мне нужна идеальная концентрация, чтобы вжиться в роль, и тогда я могу делать что угодно. Тэ неожиданно останавливается, дожидаясь меня. Он смеется и добавляет в своей привычной веселой манере: — Ким Тэхён никогда бы не поцеловал её. Вот значит, как всё было? Он заставил себя максимально сосредоточиться, смог сам поверить в свою игру, надеть эту идеальную маску, и только тогда у него всё получилось. Просто наблюдая за процессом со стороны, я и забыл, что Тэхён тоже человек и что даже ему не всё дается так просто. Что там говорили те девчонки в театре? Домогался? До кого он вообще мог домогаться, если так испугался простого поцелуя? Тем не менее, он по-прежнему живёт актерством, даже несмотря на трудности. Когда в моей голове мимолетно возникает вопрос: «Почему я не смог?», мне приходится насильно прогнать глупую мысль и продолжить идти за Тэхёном, который открывает передо мной какую-то дверь. — Смотри, здесь я буду сниматься в следующей серии. Та девушка — пианистка по сценарию, так что… В комнате зажигается свет, и первое, что я вижу — это большие зеркала на стенах. Они расположены по периметру так, что я могу видеть самого себя практически в любой точке помещения. Слабый луч света направляет мой блуждающий по комнате взгляд, пока тот не останавливается на черном глянцевом пианино. Тэхён проводит длинными пальцами поочередно по всем клавишам, но я не слышу ни звука. Или не желаю слышать. — Хотел бы я уметь играть! Хён, а ты умеешь? О, я умею. Как по мне, лучше бы всё-таки не умел: музыка — это всегда больно, если относиться к ней серьезно. И в этом нет ни грамма смысла, если ты хочешь жить и оставаться нормальным человеком. — Я играл когда-то давно, и у меня даже было собственное пианино. — А сейчас уже не играешь? — Нет, уже лет сто не играл. — На моих губах вырисовывается неловкая улыбка. — Я тогда занялся учебой, потом поступил на экономику, теперь вот работаю. А до этого мы с Намджуном всерьез увлекались музыкой. Я вспомнил эти вечера, когда мы показывали друг другу новые мелодии, слушали любимую музыку на его старом магнитофоне; когда у него после нескольких утомительных часов получалось наконец наложить свои стихи на мою музыку, и я чувствовал, как счастье наполняет меня до краев, ещё одна крошечная капля — и сердце лопнет. По глазам Тэхёна я вижу, что он снова упрекает меня. Он точно знает, почему я отказался от музыки и оставил своё пианино в молчании на долгие годы; он смотрит на меня и видит мой страх, и мне хочется скрыться от этого взгляда. — Сыграешь? Он улыбается, освобождает мне место за клавишами и встает напротив. Он действительно думает, что я могу снова сделать это спустя столько лет? Я переминаюсь с ноги на ногу, глядя то на пианино, то на Тэхёна. Его движения, слова, мимика — всё в нем выражает уверенность, и мне даже кажется, что он кивает мне, подталкивая к фортепьяно. Я вдруг чувствую, что могу. Каким-то образом я оказываюсь прикованным к инструменту и уже не способен отвлечься от него: разве что на мгновение смотрю в зеркало сбоку, чтобы увидеть в нем себя, юного и полного жизни, грезящего наяву мальчишку. Мои руки опускаются на холодные клавиши. Из-под них тихо льются нежные звуки, самые приятные из всех существующих на свете, такие, что кожа покрывается мурашками. Руки помнят больше, чем голова, и делают всё сами, не нуждаясь в посторонней помощи. В груди ностальгически щемит, будто я только что встретил старого доброго друга, а он вновь подарил мне ощущение вечной, беззаботной юности. Я слышу щелчок фотоаппарата, и мои пальцы один за другим соскальзывают вниз, погружая комнату в прежнюю темную тишину. Я вспомнил теперь все слёзы, наверное, полностью омывшие изнутри моё пианино, слова матери и недовольные крики сестры. Ведь с тех пор ничего не поменялось: что я могу сделать? Я понимаю, что вся кратковременная радость — иллюзия, а за ней — только неизвестность. Я не должен трогать пианино, я должен оставить его под тяжелой крышкой и просто жить. Тэхён смотрит на меня через фотообъектив: его глаза блестят в грустном удивлении. — Почему ты остановился? Ты выглядел таким счастливым, окруженный этой музыкой. — Плечо опять разболелось. Давай уйдем отсюда. Мне страшно.***
О том, что Тэхён остался без работы, я узнал случайно. В обеденный перерыв я спустился в холл к кофейному автомату. Идти куда-то обедать было лень, да и аппетита совсем не было. Там работал телевизор, так что я невольно уставился в него, попивая свой холодный американо. Несколько кадров спустя я вдруг понял, что это дорама Тэхёна. Прошло уже довольно много времени с того дня, когда мы виделись в последний раз, так что они отсняли еще пару новых серий. Я странно вёл себя в тот день, и мне даже было стыдно перед Тэхёном. Пожалуй, человек с возрастом становится всё более сентиментальным, вот и я чуть не спятил тогда из-за этого дурацкого пианино. Идиот. Я просто расслабился в кресле, пока была такая возможность, и с удовольствием наблюдал за событиями на экране. Внутри было то же самое волнение, что и в театре, и на студии в прошлый раз: то ли от невозможности перестать смотреть на Тэхёна в действии, то ли от тех эмоций, которые он транслировал. Всё это казалось просто ненавязчивым фоном к моей скудной трапезе ровно до того момента, пока Тэ не умер. Он просто переходил через дорогу, не глядя по сторонам, и его сбила машина. Я едва не подавился этим гребанным кофе, когда в холле раздался визг тормозов, и на экране крупным планом показали бледного как снег, перепачканного в крови, лежащего в нечеловеческой позе, абсолютно мёртвого Тэхёна. Что это значит? Он ведь говорил, что у него одна из главных ролей, и был так уверен! Но главных героев, по-моему, не убивают в пятой серии, да ещё таким идиотским способом. Даже сидя у себя в кабинете, я всё ещё не могу перестать думать об этом. Меня так злит беспечность Тэхёна, что я не могу ни на чем сосредоточиться. Включаю компьютер, чтобы всё-таки написать ему: «Каково это, превратиться в лепешку под колесами машины?», — слишком уж у меня чешутся руки. Он видит моё сообщение, но ничего не отвечает. Может, зря я это сделал? Вечер выдался снова таким ветреным, что я предпочел бы ночевать в банке, чтобы только не выходить на улицу. Ветер без всякой жалости бьет по щекам, а мне и без того противно. По крайней мере, наступает апрель, и дни становятся всё длиннее, так что передвигаться по вечерам буквально на ощупь не придется ещё много месяцев. Солнце уже садится, но его рыжий свет всё ещё достаточно наполняет город. Сощурившись, я осматриваю старое здание за новенькой высоткой, на крыше которой я совсем недавно наблюдал наступление ночи вместе с этим глупым Тэхёном. В том здании я тоже был не так давно, а теперь вот ни я, ни Тэхён, вероятно, уже не появимся там. На ступеньках крыльца я разглядываю темный силуэт, и даже не сомневаюсь ни секунды. Стоит ли мне подойти? Он сидит, уперев подбородок в раскрытые ладони, и его берет, — белый, на этот раз, — чуть съехал на бок. — Юнги, ты же понимаешь, что это кино? Никто меня не давил, как видишь: цел и невредим, — бормочет Тэ, как только я опускаюсь рядом с ним. С его перспективы город вокруг выглядит комично огромным, а я здесь, снизу, как и сидящий рядом парень, — какой-то крошечный муравей. Он, наверное, говорит о том бессмысленном сообщении. — Ты ведь теперь снова без работы! Не стал бы я это называть «цел и невредим». На мгновение мне показалось, что я жалею этого придурка, но сейчас я точно уверен, что только злюсь на него. Чёрт, я ведь предупреждал, что в жизни не всё так радужно, как ему хотелось бы! Он только раньше времени праздновал свою «главную роль», не думая, что всё может поменяться в любой момент. То, что он упорно молчит, только сильнее раздражает меня. — Ну что ты молчишь? Что ты теперь будешь делать, Тэ?! — Я больше не могу выносить молчания Тэхёна и хватаю его за воротник, заставляя обратить на меня внимание. — Скажи, чем так хороша эта проклятая работа, если в ней нет ни капли постоянства?! Сегодня ты на коне, а завтра — под колесами джипа, красота! Предел мечтаний идиота, который всё никак не повзрослеет! Он смотрит на меня, гневно лающего, отрешенно, но пытается изображать какую-то нелепую усмешку. После того как у меня заканчиваются слова, он вырывается из моих рук. — Я подумаю об этом завтра, хён, — выдыхает Тэ, а у меня дрожат от напряжения руки, и мне приходится сжать их в кулаки. Он тоже завелся с каких-то пол-оборота и завелся не на шутку. Я никогда раньше не видел, как в крике напрягается его шея и как злобно краснеют глаза. — Буду жить, как и жил до этого. Ты не понимаешь, Юнги, это не последняя моя роль, а всего лишь одна из! Я потерял эту работу, но у меня всё еще есть понимание того, что я хочу, у меня всё ещё есть моя уверенность и я сам! Главное звено моей жизни — это я, как ты не поймешь?! Для меня гораздо страшнее потерять себя в этом гребанном мире, чем любую самую прекрасную работу и твою хваленую стабильность! Я совсем не такой, как ты. Я не боюсь перемен и не боюсь чужого осуждения, я просто живу и наслаждаюсь тем, что происходит в моей непостоянной жизни. Кажется, у него кончается воздух, и он просто замолкает. Это бесконечное напряжение не перестает действовать мне на нервы, поэтому я достаю сигарету и, поджигая, наблюдаю темную струйку дыма. «Для меня гораздо страшнее потерять себя». Что это вообще значит? Как можно потерять себя, если вот он ты, всегда при себе? Я вдруг начинаю думать, что пока он тут распинался, всё время, в каждой фразе и каждом слове намекал на меня. Это я-то потерял себя?! Это я не понимаю, чего хочу?! — Почему ты не уволишься, хён? — снова начинает Тэхён, но теперь мягче, так что я даже замираю от неожиданности. — Я же знаю, как ты ненавидишь свою работу, и ты это знаешь не хуже меня! У тебя настоящий талант к музыке: я ведь слышал, как ты играешь! Я бы мог помочь тебе, у меня есть много знакомых в этой индустрии, а ещё у тебя есть Намджун… Ты можешь стать успешным музыкантом, Юнги! Я знаю, что можешь! Тебе необходимо всё поменять! Сантиметр за сантиметром моё тело пробирает дрожь всё сильнее с каждой секундой, пока я слушаю это. Мне приходится делать с каждым разом всё более длинные затяжки, вдыхать никотиновый дым всё глубже, хотя это уже не имеет никакого эффекта. Он делает вид, будто понимает, что я чувствую и что мне действительно нужно, но ни черта он не понимает! Если бы он хоть что-то понимал, не стал бы даже заикаться о таких вещах. Я выбрасываю в сторону недокуренную сигарету и хватаюсь за голову обеими руками, чувствуя, как страх разгоняет моё сердце, словно сжигая тонны топлива в этом дряхловатом моторе. Как я могу что-то сделать, если боюсь даже думать об этом? — Не надо ничего менять, пусть всё идет, как идет, — хрипло шепчу я, медленно освобождая свой голос от мнимых тисков. — Ты не понимаешь, я жив только благодаря этому: все эти привычки, вся эта гребанная стереотипная жизнь! Пока я точно знаю, что завтра всё будет так же, как было вчера, я могу спокойно дышать, меня не мучает страх! Если всё начнет меняться — всё пропало! Боковым зрением я вижу только то, как Тэхён вскакивает с места, и вырастает надо мной, оставляя меня в своей тени всё тем же муравьем. — Посмотри на свою жизнь, Юнги! Как ты можешь оставаться безразличным, когда она настолько отвратительна?! Сколько ты ещё можешь сидеть в своем коконе? Скажи, хоть что-нибудь в этой жизни доставляет тебе удовольствие? Да нет конечно! Если она оборвется завтра, ты же даже не заметишь! И никто вокруг не заметит, словно тебя и не было вовсе! Почему-то именно эти слова оседают в моей голове. Они заставляют меня остановиться, когда я уже было поднимаюсь на ноги, но не дают возможности выдохнуть. Насильно вернув себе власть над собственным телом, я передвигаю ногами так быстро, как только возможно, всё стремительнее удаляясь прочь отсюда, от этих лишних мыслей, от этого придурка. Пожалуй, алкоголь — самый простой способ временно избавиться от проблем. Но ключевое слово здесь — «временно», поэтому навязчивые мысли о том, будто со мной что-то не так, продолжают множиться в моей голове, стоит мне немного отрезвиться. Я пришёл в этот бар с Банни на вечеринку какого-то её знакомого, чтобы отвлечься. Но всё стало только хуже, когда я выпил: эта музыка больше не кажется мне весёлой, эти люди больше не пробуждают во мне интерес, мыслительный процесс замедляется, но движется теперь в абсурдном для меня ключе. «А что, если Тэхён прав?» «Что, если моя жизнь правда никчемна?» Несколькими фразами этот парень поставил под сомнение всё, чем я жил прежде, всё, во что я искренне верил. — Ты когда-нибудь думала, а что, если твоя жизнь кончится завтра? Или через час, например? Что бы ты делала? Что чувствовала бы? Эти вопросы я задаю Банни, которая только что вернулась из своей шумной компании ко мне за столик. От части — просто пьяный бред, от части — то, что на самом деле тревожит меня. — Что за дурацкие вопросы, оппа? Ты странно ведешь себя. Хмель заставил и её вести себя более естественно, по-настоящему. Теперь она не готова соглашаться с каждым моим словом, лишь бы только я потакал ей в ответ. Похоже, ей даже стыдно за то, как я веду себя в этой компании, каким скучным и еле живым выгляжу. — Нет, ничего. Она хмурится и просит у официанта ещё мартини, а я понимаю, что выбрал неправильного человека для разговора. Банни не умеет говорить о серьезных вещах, хотя и требует, чтобы я воспринимал её всерьез. Я не смог высказаться ей, так что все эти проглоченные слова продолжают стоять комом в моём горле, и я просто не могу усидеть на месте. Я не помню, в какой момент решил уйти с этой идиотской вечеринки. Не помню, как добрался досюда, но теперь стою на крыше, у самого ограждения. От ветра слезятся глаза и покалывает щеки, но именно этот пронизывающий ветер даёт мне почувствовать, что я всё-таки жив. Однако жизнь не вызывает у меня никаких чувств, тем более положительных: это плохо? Я хожу на работу каждый день, потому что мне нужно на что-то жить, но нравится ли мне это? Однозначно нет. Почему я работаю в банке? Потому что так хотела мама. «Мама никогда не посоветует плохого, мама знает лучше, чем ты». Да, пожалуй. Есть только одно но: я ненавижу эту работу всем сердцем, умираю от скуки, покрываясь плесенью в этом душном кабинете. Каждый день мне приходится толкаться в вагоне метро, чтобы добраться до этой самой работы, и это тоже осточертело мне. Я смотрю на это низкое небо, усыпанное звездами, и оно не вызывает во мне никаких эмоций. Мне плевать на всё, что происходит вокруг меня, я просто плыву по течению, мне так удобно. Можно ли жить по-другому? Возможно ли жить так, как Тэхён живет на сцене, наслаждаясь каждым чертовым вдохом? Могу ли я сделать это? Когда я смотрю вниз с высоты двадцать первого этажа, голова слегка кружится и дыхание учащается. Что, если всё закончится прямо сейчас? — Хён, ты чего?! Даже не думай! — слышу я обеспокоенный крик Тэхёна, после того как тяжелая дверь закрывается громким хлопком. Ощущение такое, будто голос мне только мерещится, и Тэхёна сейчас здесь нет. Но я чувствую, как он подбегает ко мне и становится сзади. Ты действительно хотел спасти несчастного самоубийцу Мин Юнги? — Я и не собирался, — усмехаюсь я, отводя взгляд от далекой оживленной улицы внизу. — Мне просто интересно было узнать, может ли хоть что-то расшевелить хоть какие-нибудь чувства в моем сердце? Может ли осознание того, что всё вот-вот кончится, заставить меня бояться или жалеть о чем-нибудь? Я произношу эти слова с такой легкостью, что даже вся эта буря внутри медленно утихает. Я просто знаю, что Тэхён поймет меня, поэтому мне спокойнее. Конечно, он не такой, как Банни и её дружки, абсолютно другой. — И как? — осторожно спрашивает он, оказываясь рядом со мной у ограждения. Он улыбается своей квадратной улыбкой, глядя на меня, но я слышу, как дрожит его голос. Неужели ты переживал за меня и мой кокон, Ким Тэхён? — Абсолютно ничего. И эта пустота заставляет страдать сильнее, чем что-либо другое. Я ничего не чувствую, и только теперь понимаю, что так не должно быть. Я наконец тоже могу посмотреть в его лицо. Хотя накатившие слёзы и размывают картинку, я всё равно вижу, что Тэхён не сочувствует мне, он просто доволен собой и даже горд, потому что оказался прав. Теперь я решаюсь признаться в том, что мучит меня ещё с того дня, когда я встретился с отчаянием Джису на станции метро, и с того, когда Тэхён попросил меня сыграть ему. — Мне страшно. — Тогда закрой глаза, — просит Тэхён, и я повинуюсь, а следом ночной город, сверкавший передо мной, исчезает. — А теперь: хочешь, я покажу тебе? Он слегка толкает меня в плечо и оттаскивает от ограждения за рукав. — Что покажешь? — спрашиваю я с опаской, потому что от него можно ожидать чего угодно. — Я покажу тебе тебя и всё лучшее, что есть в тебе! Я покажу тебе жизнь, в которой есть все возможные краски! Позволь мне, а? Мне становится так смешно от его громких, — во всех смыслах, — слов, но они не злят меня, как прежде. Его наивность спустя столько времени кажется мне такой настоящей, и сейчас я понимаю, как сильно мне не хватает чего-то настолько искреннего в жизни. — Это так забавно. Ты никак не поймёшь, что я — это не ты, со мной всё не так просто. — Просто скажи, что ты хочешь этого. Послушай себя впервые в жизни! А я обещаю, что не подведу, ведь для этого и нужны друзья, да? Кажется, его совсем не пугает мой недостаточно позитивный настрой. Я снова распахиваю свои глаза и вижу, что его — блестят трепетной радостью, частично передавая её мне и подслащая ею мою грусть. — Друзья? В ответ на мой вопрос он сначала протягивает руку. — Я твой друг, Юнги. Дай мне руку. Едва я поднимаю руку, он тут же обхватывает её своей холодной ладонью так жадно, будто ждал этого момента всю жизнь. — Скажи: почему я? — бормочу я, глядя на уже давно погасшие окна соседних зданий. Просто мне как-то неловко смотреть на Тэхёна, я, наверное, сейчас так глупо выгляжу. — Почему ты что? Он специально встает прямо передо мной, лицом к лицу, чтобы у меня не было другого выхода. — Почему ты выбрал меня для своих непонятных экспериментов? Бесцеремонно вломился в мою жизнь со своими цветами и спектаклями и не перестаешь вовлекать меня в свои странности. Его теплый хохот разливается по округе и вызывает у меня самого улыбку. — Ты другой. Ты другой и не подозреваешь этого, а я не могу стоять в стороне и просто смотреть на это. — Тэ слегка потряхивает мою ладонь в своей, крепче сжимая, и смотрит на меня ещё более проникновенно. — Я хочу помочь тебе, потому что верю в тебя! «Я верю в тебя». Никогда не думал, что этих простых слов может быть достаточно, чтобы проникнуться доверием к человеку, чтобы стать чуть увереннее хотя бы в эту самую секунду и суметь впервые в жизни вдохнуть полной грудью. А теперь я точно знаю, что в апреле самый приятный и свежий воздух, особенно по ночам.