***
— Слушай, Тэхён, мне здесь не по себе, давай уйдем, пока не поздно. Как только мы входим в автосалон, я чувствую эту давящую атмосферу, будто я кому-то что-то должен здесь, а еще — все эти слишком уж подозрительные косые взгляды сотрудников. Консультанты ходят за нами по пятам и, кажется, навязчиво дышат в шею. Я даже заглядываю себе за спину, чтобы проверить, не стоит ли там кто-нибудь, потому что ощущение чересчур стойкое. Я уже пробормотал одному из них нервное «мы пока просто присматриваемся», но их интерес к двум странным посетителям ничуть не угасает и после этого. — Нет, мы должны тут всё внимательно рассмотреть, — качает головой Тэхён, продолжая продвигаться в глубь зала, между автомобильных рядов. Господи, и зачем я вообще заикнулся об этом? Стоило мне только простонать, мол, как же надоело толкаться в метро, Тэхён тут же завёл этот разговор, и он мне сразу не понравился. «Почему ты не сдашь на права?», — начал он, нахмурив брови. Но у меня есть права, причем довольно давно, только толку в них вообще никакого. «Почему ты не купишь машину? Уверен, у тебя есть все возможности для этого!» Да, у меня хорошая зарплата и даже есть некоторые сбережения, к тому же я всегда мечтал о машине. Но у меня всегда есть какое-то «но». «Ты же не хочешь ездить на метро? Но ты не хочешь ничего менять, так? — И он снова заглянул мне прямо в душу, едва встретившись со мной взглядом. В эту секунду лицо Тэхёна загорелось так, будто он увидел там ответ. — Знаешь, хён, а давай купим тебе машину?» — Ты что, шутишь? Я не могу потратить все свои накопленные деньги на машину! Тогда я останусь без подушки безопасности. Нет-нет-нет! Тэхён, конечно, был недоволен таким ответом и стал причитать: «Опять ты за своё!», «Скажи, ты хочешь ездить на своей машине?», «Ты сам как думаешь? Не все эти твои тараканы в голове; не будущий ты, который, якобы, обязательно умрет от голода, если купит машину, а ты прямо здесь и сейчас», «Ведь хочешь, да?». Ответить «да» было невероятно сложно, хотя мне и хотелось. Потому что это и правда был вопрос жизни и смерти для меня. Для Тэ, например, купить машину (точно так же, как и уволиться с работы или взять огромный кредит на фотоаппарат) — событие не более важное, чем выбрать, что съесть на завтрак. Да, теперь я точно знаю, что со мной не так, а Тэхён знает, что с этим делать. Я пока не могу привыкнуть ко всем этим переменам, но его уверенность успокаивает меня; я предпочитаю наиболее легкий, подходящий для слабака путь — просто переложить на него ответственность за эти решения, идти сзади и дать ему самому прощупывал эту пугающую неизвестность. Он просто вытащил меня вслед за собой из вагона на ближайшей станции, и мы пересели на автобус, чтобы в итоге оказаться здесь, вдалеке от центра города, в этом автосалоне. И откуда только он знает, где у нас вообще есть автосалоны? Я разрываюсь между желанием плестись далеко позади Тэхёна, делая вид, что мы незнакомы, и желанием подбежать к нему сбоку и спрятаться за ним от этих отвратительно навязчивых людей. Выбрав нечто компромиссное, иду буквально в шаге от Тэхёна и разглядываю начищенные кузова вокруг себя, но всё равно не успеваю за ним. Он несется почти вприпрыжку по блестящему гладкому полу, очевидно, к какой-то заранее выбранной цели. — Сфотай меня! Добравшись до ярко-красного седана, Тэхён суёт мне свою камеру и принимает самую экстравагантную позу полубоком у капота. Я послушно ловлю его в объектив и несколько раз подряд жму на кнопку. Теперь все решат, что мы пришли сюда сделать пару фоточек и тихо удалиться. Как же стыдно. Тэ смотрит получившиеся снимки и часто качает головой. — Нет-нет-нет, эта мне не нравится. — Ты собираешься выбирать машину по тому, как она выглядит на фотографиях? — недоумеваю я полушепотом, потому что здесь просто ужасное эхо. — Это единственный критерий, который я реально могу оценить, — смеется он и движется дальше. Тэхён просит меня сфотографировать его еще несколько (десятков?) раз, когда мы оказываемся у разных машин: спереди, сзади, у открытой двери, на которую он опирается локтем, внутри, за рулем с очень пафосным выражением лица и в темных очках, у опущенного окна, изящно подперев подбородок, в профиль и анфас, а также лежа с закрытыми глазами на заднем сидении. Он трогает все эти автомобили со всех сторон очень тщательно и заинтересовано, а меня ни привлекает ни один из них, так что я даже начинаю скучать и думать, что зря приехал сюда. И вдруг я замечаю в конце зала у огромного окна в пол ту машину, один только вид которой сразу отзывается во мне теплым волнением и замиранием сердца. Честно сказать, я разбираюсь в машинах не многим лучше интуитивного Тэхёна с камерой в руках, а эта машина — первая, к которой меня вообще потянуло. Я смотрю на нее издалека, и по мере приближения она всё больше кажется мне подходящей, точно соответствующей мне, моим желаниям, моему характеру и всей моей жизни. Форма фар, цвет дисков, длина и ширина, мягкая округлость передней части, высота подвески — всё это просто не могло быть более идеальным. Если я уеду отсюда на машине, то только на этой. Тэхён пристально наблюдает за моей реакцией, не переставая улыбаться во все зубы. Он обгоняет меня и первым оказывается у большого черного кроссовера, а я только и успеваю почувствовать, как мои волосы развеваются ветром, невидимым следом оставшимся после Тэ. Когда он залезает внутрь и опускается на водительское сиденье, его рот приоткрывается в восторженном вдохе. — Садись, — приказывает Тэхён, выходя из машины. — Давай, Юнги, давай! Он жестом поторапливает меня, пока я неуверенно разглядываю салон снаружи. Он видит, что мне понравилась машина, и хочет поймать меня на этот крючок. А я на мгновение чувствую себя окаменевшим то ли физически, то ли внутренне, потому что в моей голове складывается довольно ясная и логичная цепочка последовательностей. Если я сяду в эту машину, велика вероятность, что мне придется ее купить. Но если я куплю её, я покину это здание другим человеком. От этих мыслей моё сердце трусливо сжимается. Я не люблю себя так, как это делает Тэхён, но я на самом деле боюсь собственной перемены, хотя она и интригует меня в то же самое время. Что, если дальше — лучше? — Ты сможешь, хён, ну давай! Я пристраиваю свой зад как придется на автомобильное сиденье, не тратя время на «устроиться поудобнее», чтобы не успеть передумать, и смотрю прямо перед собой. За лобовым стеклом я вижу Тэхёна, который светится от счастья и, кажется, всё вокруг светится под его влиянием, а, может, в этом виновато кристально чистое стекло, как-то по-особенному преломляющее свет. Мои глаза опускаются ниже и останавливаются на руле, строго следуя какому-то заранее проложенному маршруту, чтобы только не потерять концентрацию, блуждая по внутренностям малознакомого агрегата. Я повинуюсь первому импульсу, который кольнул меня под ребро, и робко кладу руки на руль. Большими пальцами ощупываю кожаное покрытие и вдруг вычленяю из сплошного потока новых ощущений одно. Оно звучит в моей голове тише других, но с таким рвением привлекает мое внимание, что я вдруг бормочу вслух как будто чьё-то чужое «я так хочу нажать на педаль» и понимаю, что действительно хочу и что это желание — моё. — Ну как тебе? — Сначала я слышу щелчок фотоаппарата, а затем вопрос. Возбужденный Тэхён вдруг оказывается рядом со мной. — И правда удобно. Обивка такая мягкая. — Да уж, — смеется Тэ. — Это тебе не метро! — Как она… на фотографиях? — тихо интересуюсь я, в какой-то момент решив, что это не последний по важности критерий. — Великолепно, и даже лучше некоторых людей! — Просто мне важно мнение Тэхёна. Мне очень хочется знать, как видит он. — Ну так что, поехали? Он с по-детски искренним нетерпением заглядывает мне в лицо, отыскивая там, в едва уловимых микровыражениях, согласие, которое я не могу высказать вслух. И мой кокон трещит по швам.***
Тормоз. Снять с ручника. Переключить передачу. Теперь газ. Зря я утверждал, что не смогу вести машину. Я помню порядок действий, правила, и вообще у меня довольно хорошо получается, хотя я и не практиковался уже давно. Скорее всего, в этом не только моя заслуга: машина довольно послушная и легко поддается всем моим движениям. Идея поехать за город и посмотреть на уже отцветающую белую вишню принадлежит Тэхёну, но и сам я не был против. Я и правда горд, что купил свою собственную машину, а значит мне, наверное, стоило бы насладиться этим. Весна в этот раз опоздала на пару недель, но зима не может длиться вечно, так что вишня действительно расцвела всюду, даже в пределах самого Сеула. Тэхёна вишневые аллеи города не устраивают, и он настоял на том, чтобы я отвез его подальше отсюда. «Деревья там, — сказал он, — стриженые, будто пластмассовые и совсем не такие пышные, как в горах, за чертой города. Наблюдать сезон смены красок здесь — просто преступление». — Да ты Шумахер! — восклицает Тэхён, а я бросаю взгляд на спидометр, стрелка которого судорожно колеблется на месте около отметки пятьдесят километров в час. Если честно, я даже не заметил, с какой скоростью тащусь по просторному автобану: что-то всё время отвлекает меня от происходящего вокруг и погружает глубже и глубже в бессмысленные размышления. — Подожди ты, вот уедем подальше и там уж разгонимся. На этой развязке какой-то нездоровый ажиотаж: посмотри, так и летают туда-сюда! — открещиваюсь я от всех своих грехов и всё же чуть сильнее давлю на газ. — А ты слишком уж приземленный по сравнению с ними. Я ведь предложил покататься не для того, чтобы наблюдать твоё мрачное лицо и слушать твоё кряхтение! Ещё и едем со скоростью улитки, какая скука! — взвывает Тэхён, умоляюще глядя на меня. — О чём ты там думаешь? Я впадаю в ступор, как пойманный с поличным нашкодивший ребенок, когда он задает этот вопрос. Я всё это время не переставал прокручивать в голове тот самый разговор по пути в кафе-фургончик. Слова Тэхёна всколыхнули во мне что-то. Он словно разворошил осиное гнездо, даже не подумав о том, что его жители больно кусаются. Моя голова теперь пухнет от укусов изнутри, и я не знаю, что с этим делать. — О чем? — настойчивее повторяет он, и я нервно глотаю. Звучит так, будто он готов услышать всё что угодно, без преувеличений, но я всё равно чувствую, как потеют и начинают соскальзывать с руля мои ладони, и крепче вцепляюсь в него, как в спасательный круг. — За что я должен любить себя, если не вижу ничего такого? — выпаливаю я на одном дыхании, боясь спугнуть неожиданно наполнившую меня храбрость. Я наконец решился на этот идиотский вопрос, который зудел во мне так долго и мучительно. — Как я могу любить себя, если только я один знаю всё самое гадкое, что есть во мне? Я просто один из миллиардов людей, такой же, как и все, часть стада. Во мне нет ничего, в моей жизни и в моем будущем тоже — что я могу сделать? Я вдруг понимаю, что не на шутку загрузил Тэхёна, потому что он не подает в ответ на мой вопрос ни единого звука или даже жеста. Боковым зрением я замечаю только то, как он по-прежнему сидит, откинувшись на спинку сиденья, и поглядывает в окно. Чувство стыда отражается настоящим огнем на моих щеках и отзывается неприятным тянущим чувством в животе. Господи, зачем я только заговорил об этом? Он ведь даже не знает, что ответить! Мои тараканы — это мои личные паразиты, их нужно держать при себе и не подселять в чужие, ни в чем не повинные головы. Для меня ситуация смерти подобна, но всё-таки, пока он ничего не говорит — так даже лучше. Я просто продолжаю давить на газ, крепко держаться за руль и смотреть прямо перед собой на встречные машины, остающийся позади большой город и стоящие впереди горы. Через какое-то время Тэхён выпрямляется в кресле и начинает говорить с усмешкой в голосе. — Ты кажешься таким холодным и равнодушным на первый взгляд. А я почему-то сразу подумал, что ты не такой. Непонятный, по какой-то причине забаррикадировавшийся от всех вокруг, но не равнодушный. — Почему? Ведь это именно то, каким я выгляжу для всех остальных, — жму я плечами. — Я и сам себе таким кажусь, если уж совсем честно. — Давай об этом — потом, ладно? — Он поднимается и поворачивается ко мне, словно стараясь детальнее разглядеть. Его глаза не перестают бегать, — я вижу это даже краем глаза, — и останавливаются на уровне моих, как бы принуждая к ответному взгляду. — Да, ты один среди огромного количества других людей. Их просто на самом деле очень много, и ты, конечно, один из них. Но ведь ты один такой, Юнги! Только ты можешь делать то, что ты делаешь, и быть таким, какой ты и есть: хён, прекрасный во многих вещах и в том, как он улыбается. Ну улыбнись же! — протягивает он, толкая меня локтем. На моих губах сама собой появляется улыбка, как бы мне ни хотелось её спрятать, еще перед тем, как я поворачиваюсь лицом к Тэхёну. Улыбаюсь так, будто лицо вот-вот треснет, то ли от того, что слова Тэ действительно приятно слышать, то ли от того, что его искреннюю, даже очаровательно искреннюю улыбку видеть ещё приятнее. Между нами, двумя улыбающимися придурками, устанавливается длинный зрительный контакт, но долго я не выдерживаю: опускаю голову и начинаю смеяться. Все нелепые мысли и вопросы кажутся сейчас лишними и совершенно чужими, насильно вложенными кем-то в мою голову. Я слышу, что Тэхён смеется тоже, но уже не так неловко, как я, и вдруг выкрикивает: — Хён, следи за дорогой! Его серьезный и даже испуганный тон заставляет меня сконцентрироваться на дороге без задней мысли, и тогда я вижу: она абсолютно пустая, и кроме нас здесь никого нет. Тэхён снова заливается сначала громким смехом, а потом в беззвучном хохоте падает на моё плечо. — Ты так испугался! Прости, я правда не хотел, — выдавливает он сквозь смех, утыкаясь носом в моё плечо. Когда многокилометровый путь был уже позади, небо быстро потемнело, и уже вблизи показались похожие скорее на полупризрачный мираж горы, верхушки которых исчезали в рыхлом тумане. Я не знаю, как мы оказались здесь, ведь ни я, ни Тэхён никогда прежде не были в этих местах, затерянных между рисовыми полями и едва зримыми синими горами. Но чисто интуитивно, следуя какой-то неясной череде поворотов, каждый раз на развилке по очереди выбирая направление, — Тэхёну, по его словам, дорогу указывал сладкий запах вишни, — мы постепенно вырулили на верную дорогу, по одну сторону которой уже росли вишневые деревья. Я затылком почувствовал первые, полные восторга впечатления Тэхёна. Обернувшись, я увидел, как он весь вжался в кресло, прильнув к оконному стеклу. — Всё нормально? — уточнил я у сидящего в странной позе Тэ. — Давай выйдем здесь. Едва он потянулся к ручке двери, я резко затормозил в страхе, что он просто-напросто выпрыгнет на ходу. Сейчас, оставив машину на обочине внизу, мы взбираемся на пригорок, между растопыривших мелкие листья деревьев, и там, вверху, уже становится виден холм, заляпанный ажурными белыми пятнами. — Как будто зима опять вернулась, правда? Похоже, будто горы покрыты снегом, — почему-то шепотом говорит Тэхён с трепетным придыханием, как маленький ребенок, которого впервые привели в такое красивое место и который теряется от восхищения. Я киваю в ответ, однако на деле даже не успеваю смотреть по сторонам: слишком уж быстро летит мой попутчик. Здесь берет начало какой-то горный ручей, а вокруг — целая куча деревьев. Черный сухой ствол и контрастные белые цветы, на самом деле пахнущие даже на расстоянии, как и говорил Тэ. Они, кажется, разрастаются вширь и раскидывают цветущие ветки, переплетаясь с другими, растущими по соседству. Теперь я понимаю, почему он не любит вишневые деревья в городских парках, к которым я уже так привык за годы жизни в Сеуле: они не такие живые, они вскормлены совсем не этим горным воздухом. А эта вишня вызывает у меня такие навязчивые, но такие расплывчатые ассоциации. Тэхён предлагает сесть на больших плоских камнях и сам без промедления это делает, по-турецки скрестив ноги. Я опускаюсь на соседний камень в тишине, которая кажется настолько хрупкой, что мне даже не хочется лишний раз дышать. Невооруженным глазом видно, что Тэхён уже давно погружен в атмосферу этого весеннего пейзажа. С ним сегодня нет его фотоаппарата, это сразу бросилось мне в глаза. Он обращен ко мне в профиль, так что я невольно бросаю взгляд на его чуть приподнятый кверху нос и обыкновенно блестящие глаза. Должен признать, что он смотрится здесь так гармонично, как не смотрелся бы никто другой. Оно и понятно: цветочный парень. Пусть его больше не увидишь на далекой станции метро с цветочной корзиной в руках, пусть его волосы больше не ярко-красные — несмотря на это, он всё ещё является им. Это не вопрос профессии или внешнего вида, а скорее состояния души и поведения, которые в случае Тэхёна просто невозможно описать никакими другими словами. Да, многое изменилось за это время, а в первую очередь — моё отношение к этому странному парню. Не такой уж он и странный теперь, когда я сам стал неузнаваем в собственных глазах. Меня не пугает больше его эмоциональность, открытость и даже его манера одеваться — всё это вызывает у меня местами умиление, а где-то даже зависть. Сейчас я чувствую, что хочу поставить всё с ног на голову, окончательно перебраться во внешний мир из своего убежища, лишь бы только ощутить, каково это — получать удовольствие каждую секунду, по-настоящему жить. Должно быть, я тоже изменился? Я следую глазами за внимательным взглядом Тэ и оказываюсь на краю холма, обставленном, как будто умышленно, четко по контуру, легкими, осыпающимися вишнями. А дальше — только серые поля и якобы снежные горы. Я наконец понял, что за место напоминает мне здешняя вишня. Я вспомнил могилу отца в Тэгу и маленькое вишневое дерево, что посадил рядом. Воспоминание оказывается таким ярким и одновременно тревожным, что мне вдруг хочется обязательно поделиться им с Тэхёном. — Такое дерево растет там, где похоронен мой отец, — тихо говорю я, с одной стороны — боясь, а с другой — желая потревожить его. — Я всегда приходил туда во время цветения, потому что в любое другое время там было слишком уныло и холодно. Тэхён не смотрит на меня, но я вижу, что слышит, поэтому продолжаю. — Он умер, когда я был совсем маленьким, поэтому я о нем только и знаю, что по рассказам родни. — А кем он работал? — спрашивает Тэ, переведя взгляд на меня. Почему именно этот вопрос? — Он был успешным банкиром, а я должен был пойти по его стопам. Вот только он, поднявшийся на самый верх, жил всеми этими денежными делами, бумагами и переговорами, а я, простой консультант отдела кредитования, кажется, был рожден совсем не для того. — Музыка. — Внутри у меня всё сжимается. — Для этого ты рожден, правда? — С тобой я слишком уж много болтаю, — увиливаю, как могу, в попытке избежать неприятной темы. — А вот ты, наоборот, никогда ничего не рассказываешь, человек-загадка. — Это забавно, — со вздохом отвечает Тэхён. Ему как будто трудно или стыдно говорить о самом себе. — Я тоже не знаю своего отца, но я даже ничего не слышал о нем. Он ушел еще до моего рождения, и с тех самых пор у нас с мамой эта тема — что-то вроде табу. — Я весь обращаюсь во внимание, чтобы спровоцировать его на дальнейший разговор. — Потом у неё появился другой… мужчина. В общем, к счастью, это быстро кончилось. Он кажется растерянным или даже уязвленным, скрещивает руки на груди, будто обхватывая себя ими, а я продолжаю ждать, не скажет ли он чего ещё. Но слышу только натянутое молчание и его слишком уж громкое дыхание. — Вот видишь, не умею я долго и подробно рассказывать… — бормочет он. — Скажи лучше, что самое яркое ты можешь вспомнить о своей жизни с мамой, о ваших с ней отношениях? Один за другим его вопросы, как в старые добрые времена, приводят меня в замешательство. Его интересуют такие странные, четко определенные вещи, а сам он не хочет ничего рассказать. Мне даже становится обидно, но его вопрос вгрызается куда-то глубоко, где хранятся мои воспоминания, и у меня перед глазами вдруг ясно всплывает одно. — Она всегда собиралась со своими подругами на кухне. Слушала, как они без конца хвастаются своими сыновьями, молча: один — спортсмен от бога, второй стипендию получил; просто слушала и всё время молчала. Наверное, ей нечего было сказать обо мне, вот и всё. Я ощущаю чувства, абсолютно противоположные тем, которые наполняли меня во время разговора об отце. Наверное, это странно, ведь родителей нужно любить одинаково, это же правильно, но трепетная ностальгия по временам, никогда не существовавшим для меня, сменилась горечью обиды и ощущением собственной ничтожности. Я всегда чувствовал себя так рядом с матерью, что бы она ни говорила и ни делала. Если сначала я пытался, я отчаянно хотел стать достаточно хорошим, чтобы и моя мама могла гордиться мной — учился играть и играл, держа в голове лишь одно: добиться успеха, стать кем-то, доказать, что могу, то в итоге я имею то, что имею: я никто, ничего не стою и ненавижу всё это. — Тебе решать, как ты будешь жить, хён, — пододвинувшись ближе, мягко говорит Тэхён и накрывает мою ладонь своей, так что мурашки бегут по коже. Он понимает меня. Кое-что изменилось с моего детства. Теперь я решаю сам.